Мистер Барроу: Закаты над Йоркширом (гет)

Стужа старого ледника впивалась в кости сквозь тонкий фрак, но это был иной холод — не враждебный, а обнадеживающий. Заброшенное каменное строение за конюшнями, полуразрушенное, пропахшее столетней плесенью и землей, стало нашим убежищем. Гвен нашла дыру в задней стене, скрытую зарослями крапивы и лопуха — не дверь, а скорее пролом от времени. Достаточно широкий, чтобы протиснуться.

Внутри царил полумрак и хаос: груды сломанных ящиков, обвалившаяся штукатурка, толстые слои пыли и паутины, свисавшие, как траурные занавеси. Но пространство было. И толстые стены скрывали все. Гвен стояла посреди этого запустения, ее лицо в луче света из пролома было сосредоточенным, деловым. Она окинула взглядом углы, оценивая. — Этот угол, — указала она на самый дальний, где стены казались целее, а пол — менее заваленным. — Здесь суше. И ветер из щели меньше дует. Можно ящики сколотить в стол. И полку. Я принесла старую тряпку, можно постелить.

Она уже действовала, отодвигая гнилую доску ногой, сметая паутину импровизированным веником из сухой лозы. Я последовал ее примеру, чувствуя странное воодушевление. Это была не каморка, не угол в чужом доме. Это было место. Наше. Пусть кривое, темное и холодное. Мы работали молча, в такт. Вытащили крупный мусор, сколотили из наименее гнилых досок подобие стола. Гвен притащила из сарая старую пустую бочку, поставила ее в угол — для воды. Я нашел ржавый крюк в стене, повесил на него наш жестяной котелок — будущую пароварку. Она расстелила на столе грубую, но чистую мешковину. Наш цех обретал черты.

Гвен достала из узелка толстую огарковую свечу, закрепила ее на дощечке каплями расплавленного воска. Когда пламя заколебалось, отбрасывая гигантские, пляшущие тени на стены, помещение преобразилось. Холодный мрак отступил, уступив место островку теплого, дрожащего света. Запах пыли и плесени стал менее агрессивным, смешиваясь с воском и лавандой, которую Гвен рассыпала по углам для запаха. Она поставила на стол пять новых пустых баночек от Гиббса. — Вот. И еще он обещал через неделю. Десяток, говорит, найдется. — Ее голос звучал ровно, но в глазах читалось удовлетворение.

Я достал из мешка запас ланолина (уже честно купленный у пастуха на часть выручки), масло, воск. Лавандовый порошок в маленьком холщовом мешочке. Ритуал начался. Растопить ланолин и масло в котелке над свечой. Добавить стружку воска. Помешивать деревянной лопаткой. Дождаться, когда смесь станет прозрачной. Всыпать лаванду, снять с огня, дать чуть остыть. Разлить по баночкам. Запах заполнил старый ледник — чистый, успокаивающий, совсем не похожий на прежний овечий дух.

Гвен ловко ловила капли, закручивала крышки, вытирала каждую баночку до блеска тряпицей. Ее движения были точными, быстрыми. Она не просто помогала. Она делала. Хозяйничала. — Розмарин собрала, — сказала она, не отрываясь от работы. Достала еще один мешочек. — И мяты немного. Для пробной партии. Как думаешь, мужской аромат… с розмарином? Пожарче?

Я наблюдал за ней, за тем, как свет свечи играл на ее щеке, подчеркивая сосредоточенную складку у губ. Не горничная. Предпринимательница. Партнер. — Да, — согласился я. — С розмарином. И… может, чуть меньше ланолина? Чтобы не так жирно. Для работы. Она кивнула, запоминая. — Попробуем. Завтра.

Она аккуратно сложила готовые баночки в корзину, прикрыв их тряпкой. Наш товар. Наше маленькое богатство. Мы потушили свечу. Внезапная тьма была густой, но не пугающей. Знакомая. Мы выбрались наружу, заделывая пролом ветками и старым мешком.

Ночь была ясной, звездной. Воздух, холодный и свежий, обжигал легкие после спертого воздуха ледника. Мы шли обратно к дому молча, но не в тягостном молчании прошлых недель. Было тихое, деловое понимание. Работа сделана. План выполнен. Риск? Всегда. Но теперь он казался просчитанным. Управляемым.

Мы обходили задворки, держась теней. У кухонного входа Гвен остановилась, взяла корзину. — Я пронесу через прачечную. Спрячу до утра. — Ее голос был шепотом, но твердым. Я кивнул. — Ладно. Завтра… розмарин. Она кивнула в ответ и растворилась в темном проеме двери.

Я остался стоять, глядя на громаду Даунтона, подсвеченную редкими окнами. Огромный, спящий, полный правил и запретов. Но где-то в его тени, в старом холодном камне, теплился наш огонек. Наш маленький, упрямый бизнес. И пахло он не страхом, а лавандой и розмарином. Возможностью, завоеванной не угрозами, а трудом и находчивостью. Я вдохнул морозный воздух. Завтра будет новый день. Новый крем. И на одну баночку надежды больше. Где-то в доме прозвучал строгий голос Карсона, напоминая о дисциплине. Но здесь, снаружи, под звездами, его власть казалась чуть менее абсолютной. Мы нашли свою щель в системе. И начали ее расширять. Баночка за баночкой.