Антиквар (гет)

Есть ночи, когда код не пишется, а мысли не думаются. Ночи, когда тишина в квартире становится густой и вязкой, как смола, и единственное, что остается делать — это смотреть в прошлое.

В эту ночь Алексей Вольнов открыл на своем компьютере папку, в которую не заглядывал месяцами. Она называлась просто _archive. Внутри, среди старых университетских проектов и первых неуклюжих попыток писать прозу, был еще один каталог — school_days. Это был его личный ящик Пандоры, полный фотографий и воспоминаний, одновременно теплых и колючих.

Он медленно пролистывал файлы. Вот он, полный, нескладный юноша с горящими глазами на олимпиаде по информатике. Вот весь их 11 «А», такой шумный и уверенный в своем бессмертии. Каждая фотография была маленьким уколом ностальгии. Но он искал не их.

Его палец замер на колесике мышки. IMG_2012_03_15.jpg.

Фотография была сделана в полутемном школьном актовом зале. На сцене, в желтом свете софита, стояла девочка с двумя тонкими косичками и огромными, неправдоподобно серьезными глазами. Она была года на четыре младше. В руках она держала толстенный том «Математического анализа» Фихтенгольца и с абсолютным, почти религиозным трепетом читала со сцены доказательство теоремы о промежуточном значении для непрерывной функции. Она читала его как поэму.

Зал, состоявший в основном из хихикающих старшеклассников, не понимал ни слова. Учителя в первом ряду неловко переглядывались. А он, Алексей, которому тогда было восемнадцать, стоял за пыльными кулисами и смотрел на нее, и впервые в жизни чувствовал то, что потом прочитал в книгах — благоговение.

Анна Смирнова. Девочка-вундеркинд. Местный гений, о котором шепотом говорили в учительских.

Он помнил, как они столкнулись в математическом кружке, куда он, уже почти выпускник, забрел от скуки. Она сидела в углу и решала задачи из сборника для мехмата МГУ. Он сел рядом. И они проговорили два часа — не о музыке, не о кино, не о том, кто с кем встречается, а о красоте интегралов и элегантности доказательств от противного. Он впервые встретил человека, который видел мир так же, как он — как огромную, сложную и бесконечно увлекательную систему.

Пальцы Алексея дрогнули, и он открыл следующий файл. IMG_2014_08_21.jpg.

Летний парк. Скамейка под старой липой. Ему двадцать, он студент-второкурсник. Ей шестнадцать. Она что-то горячо ему доказывает, рисуя на пыльной дорожке прутиком какие-то формулы, а он смотрит не на формулы, а на нее. На то, как солнце путается в ее волосах, на то, как она закусывает губу, когда сосредотачивается. И на лице у этого двадцатилетнего парня, который был им, застыло выражение, которого он сам у себя больше никогда не видел. Смесь восхищения, нежности и абсолютного, безграничного счастья.

Это было их лето. Время, когда мир, казалось, сжался до размеров одной парковой аллеи. Время, когда он впервые позволил кому-то увидеть его настоящего — неловкого, тревожного, но увлеченного. И она не смеялась. Она понимала.

А потом он испугался.

Страх подкрался незаметно. Сначала это была просто тень беспокойства. Разница в возрасте. Косые взгляды. Шепот за спиной. Потом страх стал больше. Он смотрел на нее, на ее ясный, гениальный ум, на ее безграничный потенциал, и видел рядом себя — клубок комплексов, социальных фобий и неуверенности. Он был сложным, дефектным кодом, а она — изящным, совершенным алгоритмом. Он был якорем, который тянул ее вниз.

И он сделал то, единственное, что, как ему казалось, должен был сделать любящий человек. Он отпустил.

Это было проще и больнее, чем он думал. Он просто исчез. Перестал отвечать на сообщения. Не брал трубку. Это был самый жестокий и самый неуклюжий поступок в его жизни. Он думал, что так будет лучше для нее. Он был самоуверенным идиотом, присвоившим себе право решать за другого.

Алексей закрыл папку с фотографиями. Экран погас, превратившись в черное зеркало. Оттуда на него смотрел уставший тридцатилетний мужчина.

Он открыл приложение онлайн-банка. Привычными, отточенными движениями ввел сумму, равную двум московским студенческим стипендиям. Ввел номер карты, который знал наизусть. В поле «сообщение для получателя» он, как всегда, ничего не написал.

Это не было искуплением. Такие вещи не искупить. Это не было и благотворительностью. Это была его единственная, молчаливая ниточка, связывающая его с тем миром, где он когда-то был счастлив. Его ежемесячный налог на трусость. Его почти бессмысленная попытка убедиться, что самый совершенный алгоритм, который он когда-либо встречал, работает без сбоев. Что он не сломал его тогда, в том парке.

Платеж прошел. Алексей закрыл окно банка. С одного из мониторов на него смотрели строки кода, с другого — графики. А в отражении на темном центральном экране он все еще видел того двадцатилетнего парня на скамейке. И ему отчаянно хотелось сказать тому, чтобы он не боялся. Но прошлое, как и плохой код, нельзя было просто переписать. Можно было лишь пытаться компенсировать его последствия бесконечными, молчаливыми патчами.