Джеймс Сириус Поттер (джен)

Вода рядом лениво плескалась о берег, а из глубины доносилось тихое гудение — кто-то из обитателей озера поднимался ближе к поверхности, любопытствуя к двум фигурам на тропинке. Джеймс шёл чуть впереди, держа руки в карманах, мантия развевалась от холодного ветра с озера.

Его уже не задевали ни холодное отношение Северуса, к которому он так и не сумел привыкнуть, ни тягостное присутствие отца, долгие годы мешавшее ему свободно дышать. После общения с директором всё его внимание было поглощено собственными мыслями.

Озеро лежало недвижно, словно зеркало, отражая тяжёлые свинцовые облака. Ветер срывал с поверхности отдельные всплески и уносил их куда-то в туманную даль, наполняя воздух сыростью. Северус кривился всё сильнее, будто сама мысль о подобном времяпрепровождении была для него сродни пытке.

— И как я вообще на это согласился? — с раздражением протянул Снейп, бросив на него косой взгляд.

— Потому что я убедителен, — спокойно отозвался Джеймс, даже не обернувшись.

— Убедителен, — ядовито повторил Северус. — Наглость и шантаж не называются «убедительностью».

Кажется, этот мальчишка прекрасно знал, за какие ниточки дёрнуть, чтобы добиться своего. Небрежными разговорами на нужные темы он умудрился запудрить ему голову, и вот теперь, вместо того чтобы провести выходной за размышлениями в лаборатории или устроиться с книгой в мягком кресле у камина, он тащится по лесу, наблюдая за наглым мелким паскудником, который, он был уверен, даже не испытывает ни капли стыда.

— На каком факультете ты учился? — сквозь зубы бросил Северус, поражаясь своей же мягкотелости в его присутствии.

— Гриффиндор, — ухмыльнулся Джеймс, даже не замедлив шаг.

— Ну конечно, — с откровенным отвращением протянул Снейп. — Куда же ещё мог попасть Поттер.

Он уже собирался закрыть тему, но вдруг задумался больше, чем на секунду:

— Это ложь, — медленно сказал он. — Ты не мог попасть туда.

Кажется, улыбка Джеймса стала ещё шире, почти вызывающей:

— Шляпа настаивала на Слизерине, — спокойно сообщил он, — но я её уговорил. Сложно распознать слизеринца, когда он в шкуре гриффиндорца, не так ли?

Северус раздражённо дёрнул полой мантии и отвернулся к озеру. Даже ведь и не поспоришь...

Холодный воздух щекотал лицо, небо заволокло облаками, и свет, пробивающийся сквозь них, ложился на воду мрачным серебром. Джеймс остановился, глядя вдаль, будто пытаясь запомнить этот вид.

Северус уловил этот взгляд — слишком сосредоточенный, слишком серьёзный для пятнадцатилетнего подростка.

— Ты собираешься озвучить, зачем вытащил меня на холод и сырость, или предпочитаешь продолжить бессмысленные хождения? — произнёс Снейп, прерывая тишину.

— Мне нужно сделать выбор, — наконец сказал Джеймс, не оборачиваясь. Его голос был тихим, но в нём звучала непривычная для подростка усталость. — А для этого нужно подумать.

Парень поднял с земли несколько плоских камешков и, прищурившись, ловко запустил один за другим в озеро — они, будто ожившие, скользили по глади, подпрыгивая лёгкими дугами, оставляя за собой дрожащие круги на воде. Северус прищурился, наблюдая за этим действом.

— И зачем здесь я? — холодно осведомился он, скрестив руки на груди.

— Твоё присутствие стимулирует мою мозговую деятельность, — Джеймс хмыкнул и дёрнул уголком губ. — Тем более, я думал это обсудить.

— О чём тебе вообще думать? — резко спросил Северус, скептически выгнув бровь. — Разве твоя цель не была очевидна с самого начала? Ты пришёл сюда, чтобы спасти свою мать. Разве нет?

Джеймс усмехнулся уголком губ, но в этом не было ни капли веселья. Он медленно опустился на корягу у самого берега, глядя на рябь на воде.

— Вот именно, — тихо ответил он, — что «была».

Северус нахмурился, скрестив руки ещё плотнее.

— Перестань говорить загадками, Поттер. Роль Сивиллы тебе не идёт.

Джеймс провёл рукой по волосам, тяжело вздохнув:

— Я не знаю, как всё пойдёт в этой временной ветке. Может случиться буквально что угодно. — Он чуть наклонился вперёд, глядя на своё отражение в мутной воде озера. — Вдруг Волдеморт тут победит? Или мои родители вообще умрут раньше. Или из-за моего вмешательства случится апокалипсис...

...даже взмах крыла бабочки может вызвать цунами.

Под конец его голос, обращённый в шепот, стих окончательно. Снейп едва заметно фыркнул, но промолчал, позволяя ему продолжить.

— Я теперь понимаю своего отца, — продолжил Джеймс глухо. — Он тоже пытался контролировать то, что, кажется, невозможно контролировать. Бремя ответственности... убивает. Быть «избранным» вообще не весело, знаешь ли. Просто боишься, что любое неверное движение кого-то убьёт.

Он сжал кулаки в карманах, не поднимая взгляда:

— В своём времени я хотя бы точно знаю, что этот безносый гад мёртв, — произнёс он мрачно. — А тут… тут я не уверен ни в чём.

Северус вздохнул, глядя на него сверху вниз. В его глазах мелькнула тень понимания, которую он тут же спрятал за привычной маской холодности.

— Так ты хочешь вернуться, — сказал он ровно, словно констатировал очевидное.

Джеймс пожал плечами:

— Не сказал бы, что хочу. Но если я останусь здесь, абсолютно всё может пойти не так. — Он вскинул голову и посмотрел на Северуса. — Я боюсь этой ответственности, Сев.

Северус скривился на это прозвище, которым его называла когда-то одна только Лили, но ничего не сказал. Он сел рядом, сдержанно, словно это решение далось ему неохотно.

— Страх — это нормально, Поттер. Особенно когда ты осознаёшь последствия своих действий. Это значит, что ты не совсем безрассудный дурак.

Джеймс коротко хмыкнул, но в его улыбке чувствовалась усталость.

— Всё равно… — он провёл ладонью по виску и чуть ссутулился. — Ненавижу это чувство. Будто своим малодушием я предаю маму.

— Добро пожаловать в реальность, — язвительно заметил Снейп, скрестив руки. — Мы редко получаем то, чего хотим. А уж получить всё сразу — и вовсе невозможно. Что ещё, кроме очевидного, тянет тебя в ту сторону?

— Я, если честно, скучаю. Там у меня есть Северус. И Уизли. И, в конце концов, отец. Он хотя бы жив. И, знаешь, после всего, что я увидел, мне кажется, Сев был прав: он не безнадёжен. Я думаю, у нас ещё получится начать сначала. Только, похоже, первый шаг — а может, и с десяток — придётся сделать мне.

Джеймс замолчал, уставившись на тёмную гладь воды, в которой дрожали отражения облаков. В этот момент он понял: решение принято. Он вернётся домой. Всё, что удерживало его здесь, оказалось лишь временными узами, иллюзией выбора. В глубине души он ощущал, что иного пути никогда и не существовало.

Мысль, как вспышка, осветила сознание: Сев знал. Он медленно поднял взгляд на Северуса, сидевшего рядом с каменным лицом, обращённым к озеру. Джеймс должен был догадаться об этом ещё тогда, когда директор впервые упомянул петлю времени. Но почему-то настоящая ясность пришла только сейчас.

Северус действовал, зная исход. Вот, чем он руководствовался, когда шел по давно проложенной тропе, выполняя шаг за шагом то, что уже однажды свершилось. Вот почему не вмешивался, не смягчал ударов судьбы. И для того, чтобы узел замкнулся, Джеймс должен был пройти этим путём до конца — со всеми потерями, страхами, сомнениями, с той невыносимой тяжестью, что давила на плечи каждую секунду.

Эта жестокая правда показалась ему такой горькой, но одновременно такой... уместной, что он даже не мог никого в этом винить. В голове у него всё вдруг сложилось в единую, безупречную и безумную мозаику.

Гомерический, почти истерический смех прорвался из его горла, смешавшись со слезами, которые он больше не имел сил сдерживать. Это был смех над абсурдом вселенной, над жестоким и совершенным механизмом судьбы, в котором он был одновременно и винтиком, и часовщиком.

Ведь это был он. Он.

Всё, абсолютно всё, что составляло фундамент его существования, его личную историю, его самое большое и святое — любовь его родителей, — было... его же собственным рукотворным творением.

Они сошлись благодаря ему. Благодаря его вторжению, его лжи, его отчаянной игре. Он был архитектором собственной жизни, первопричиной своего же рождения. Петля была идеальна, замкнута и безупречна. В ней не было ни одной лишней детали, ни одной настоящей случайности. Даже его боль, его тоска по дому, его страх — всё это были необходимые ингредиенты, чтобы заставить его захотеть вернуться и завершить круг.

И потому не на кого было злиться. Не на Дамблдора, предложившего этот путь — он лишь показал дверь, которую Джеймс уже сам собирался открыть. Не на отца, который был всего лишь марионеткой в пьесе, которую разыгрывал его будущий сын.

Винить можно было только безличный, совершенный и безжалостный закон причинности. И он лишь беззвучно смеялся в ответ, отражаясь в свинцовой глади озера. Джеймс плакал и смеялся над чудовищной шуткой времени, в которой он был и автором, и главным героем, и зрителем одновременно.

* * *

Всё было готово.

В кабинете директора царила тихая, торжественная и одновременно печальная атмосфера.

Замысловатые серебряные приборы на резных столиках замерли, будто затаив дыхание. Феникс Фоукс с полуприкрытыми глазами наблюдал с насеста, и его перья отливали тусклым золотом в свете заката, ложившегося на пол теплыми алыми полосами.

В центре комнаты, на расчищенном столе, лежал небольшой, но сложный механизм — маховик времени, испещренный рунами. Он тихо фонил магией, наполняя воздух едва уловимым вибрационным звоном, звуком самого Времени.

Джеймс стоял перед этим устройством, чувствуя, как его собственное сердце отстукивает последние удары в этом прошлом. Он кивнул Дамблдору, который молча наблюдал с своего места за столом, его голубые глаза за полумесяцами очков были полны безмолвного понимания той вечной печали, что, казалось, могла сожрать его целиком.

— Мне надо попрощаться.

Он не стал ждать ответа или разрешения. Медленно, но решительно, он развернулся и вышел из кабинета, оставив дверь приоткрытой. Его шаги затихли на быстро опускающейся вниз винтовой лестнице.

Путь до гостиной Гриффиндора показался ему одновременно бесконечно долгим и промелькнувшим за одно мгновение. Каменные стены, оживающие портреты, проплывающие за окнами призрачные облака — всё это было частью времени, которое он больше никогда не увидит. Он уже чувствовал себя призраком, чужаком, чьи шаги эхом отдавались в коридорах, но не касались самого камня.

Дверь в гостиную была открыта — кто-то выскочил прямо перед ним. Внутри, у потрескивающего камина, было тихо и почти безлюдно. Другие студенты, судя по всему, ещё были на ужине. Удача. Та удача, что всегда сопровождала его в самые важные и самые горькие моменты.

Но они были там.

Гарри сидел, развалившись на диване, листая свежий выпуск «Придиры». Джинни, устроившись рядом, что-то увлеченно ему рассказывала, жестикулируя. Ее рыжие волосы, словно поймавшие последний луч заката, горели в полумраке комнаты.

Она заметила его первой.

Ее рассказ оборвался на полуслове, и взгляд, скользнувший к двери, стал внимательным и чуть удивленным.

— Джонни? — ее голос прозвучал вопросительно, но на губах тут же появилась теплая, привычная улыбка.

Гарри опустил газету и посмотрел на него. В его изумленно-зеленых глазах уже не было прежней открытой враждебности — лишь настороженность. Присутствие Джинни именно рядом с ним, ее спокойная уверенность, действовала на него умиротворяюще, притупляя старую ревность.

Джеймс сделал шаг вперед. Слова, которые он прокручивал в голове по дороге сюда, вдруг показались неуклюжими и фальшивыми.

— Вообще-то, я пришел попрощаться, — произнес он, и его собственный голос прозвучал чуждо.

Улыбка на лице Джинни замерла, затем медленно угасла, уступив место недоумению и тут же вспыхнувшей тревоге.

— Прощаться? Куда это ты собрался? — она сделала шаг к нему, и ее взгляд скользнул за его плечо, будто она ожидала увидеть у двери дорожную сумку. Она же не знала, что он пришёл сюда налегке. Эта мысль странно позабавила, и уголок губ невольно дёрнулся вверх.

Джеймс прикрыл глаза. Смотреть на ее лицо, на котором плелись паутинки беспокойства, было невыносимо больно.

— Мне предложили работу в Америке, — покачал он головой. — И... я согласился. Это... что-то вроде местного Отдела Тайн, поэтому мы не сможем связываться из-за множества ограничений, что лягут на меня.

В камине с громким треском лопнуло полено, выбросив сноп искр. Джинни замерла, не в силах найти слов.

— Но... мы же всё равно увидимся? Правда?

Он выдержал её взгляд и ответил тихо:

— Не думаю, что скоро. Может быть... лет через десять.

Ровно столько, сколько нужно, чтобы он родился.

Джеймс медленно перевел взгляд на отца. Теперь, когда решение было принято, он впервые смог смотреть на него без привычного напряжения и предвзятости. Будто пелена, всегда лежавшая между ними, наконец спала.

Он увидел молодого Гарри Поттера, с еще не затуманенными болью глазами, с упрямым подбородком, который он, Джеймс, унаследовал. Он впитывал каждую деталь: легкую настороженность в позе, привычку теребить мантию, тот самый взгляд — прямой, честный, неуверенный, но готовый встретить любую опасность. Запомни его таким, — приказал себе Джеймс. — Ты обязательно вернёшь его к прежнему состоянию.

Затем он обернулся к Джинни. И прежде чем страх и боль могли остановить его, он шагнул вперед и обнял ее. Она на мгновение замерла от неожиданности, но потом ее руки мягко обвили его спину. Она пахла жаром камина и чем-то сладким, по-домашнему уютным. Он закрыл глаза, пытаясь впечатать в память это ощущение: хрупкость ее плеч, шелковистость волос, абсолютное, безусловное принятие, исходящее от нее. Образ матери, который он унесет с собой сквозь время.

Отступив, он снова посмотрел на Гарри. И, преодолевая последний барьер, протянул руку.

— Поттер. Приятно было познакомиться.

Гарри на секунду удивленно замер, затем его ладонь — сильная, с привычными мозолями — уверенно сомкнулась вокруг руки Джеймса.

— Счастливого пути, Джонни, — донёсся до него мамин голос, когда он уже проходил сквозь портрет.

Джеймс прошел сквозь портрет Полной Дамы, оставив за спиной тепло гостиной и два самых дорогих силуэта, навсегда врезавшихся в его память. Каждый шаг по холодному камню коридоров отдавался в нем глухой пустотой. Слёзы потекли неконтролируемым потоком. Он уже не принадлежал этому времени. Он был привидением, доживающим последние мгновения в чужой эпохе.

Винтовая лестница в кабинет директора поднялась сама собой, едва он к ней приблизился, словно Хогвартс уже спешил проводить его. Медленно он сорвал с шеи уже привычный шнурок, возвращая себе собственную внешность. Дверь была приоткрыта, и из щели лился теплый свет и тихие, взволнованные голоса.

Его уже ждали. Едва он вошел, атмосфера в кабинете изменилась. Торжественная тишина сменилась напряженным ожиданием.

Рядом с Дамблдором, скрестив руки и сжав губы в тонкую ниточку, стояла профессор Макгонагалл. Ее лицо было бледнее обычного, а глаза за стеклами очков блестели непривычной влагой. Эта стойкая ведьма, несмотря на внешнюю холодность, всегда многое принимала близко к сердцу.

У окна, сливаясь с тенями, застыл Северус. Его черная фигура казалась воплощением мрачности. Тишина была почти осязаемой.

— Ты готов? — тихо спросил Дамблдор.

Джеймс кивнул. Но шаг вперёд дался ему тяжело, словно ноги отказывались подчиняться.

— Хорошо, — Дамблдор обвел взглядом комнату. — Тогда нам остается лишь попрощаться.

Макгонагалл вздохнула, сняла очки и протерла их краем мантии, ее руки слегка дрожали.

— Да защитят тебя силы света, мальчик мой, — прошептала она, и это было похоже на благословение. — Я буду ждать тебя целым и невредимым.

— Постараюсь не разочаровать, профессор, — его собственный голос прозвучал тихо, но четко.

Он перевел взгляд на Северуса. Тот по-прежнему не смотрел на него, его профиль был резок и непроницаем, как всегда. Но в напряженной тишине комнаты его молчание было красноречивее любых слов. Он был здесь. Этого было достаточно.

Дамблдор подошел к маховику времени. Его длинные пальцы с особым уважением коснулись нескольких рун, и в следующую секунду он опустил цепь на шею Джеймса.

— Время, — сказал директор, смотря прямо в светло-коричневые глаза с мудрой улыбкой и прощальным кивком.

Джеймс сжал пальцы на ободке маховика, сделал глубокий вдох и закрыл глаза.

Один оборот.

Мир дрогнул. Закатный свет растянулся, словно мазок краски на мокром холсте, и в комнате запахло озоном. Воздух словно разрезали невидимыми нитями.

Второй оборот.

Голоса Дамблдора и остальных растворились, как звук, поглощенный водой. Всё вокруг превратилось в хаотичное течение цветов: алое, золотое, чёрное. Фоукс с криком распахнул крылья — и этот крик тянулся сквозь года.

Третий оборот.

Вот и всё.

Произошёл мощный хлопок, оглушительный, как удар грома внутри комнаты. Воздух сгустился, зарядившись магией, и ослепительная вспышка на мгновение выжгла все тени в кабинете. Дамблдор, движением, быстрым и точным не по годам, взметнул палочку, накрыв источник мощным щитом. Искаженное пространство внутри барьера дрогнуло и утихло. Бумаги с его стола взлетели в воздух, закружившись в безумном вихре, но щит удержал и их от участи быть опалёнными.

— Вот этого я не ожидал, — тихо произнес директор с неуместным энтузиазмом. Он всегда его демонстрировал когда что-то вело себя непредсказуемо даже для его умудрённого опытом разума. — Похоже, маховик снова пришел в негодность.

Северус, стоявший у окна, резко развернулся. Его лицо было бледным и абсолютно бесстрастным, но в глазах бушевала буря противоречивых чувств. Он не сказал ни слова, лишь молча, не поднимая ни на кого взгляда, вышел из кабинета, захлопнув дверь с тихим, но окончательным щелчком.

Минерва Макгонагалл стояла неподвижно, глядя на пустое место, где только что был Джеймс. Она не пыталась скрыть дрожь в руках. Очки она сняла и украдкой, быстрым движением тыльной стороны ладони, вытерла набежавшие предательские слезы.

— Он такой самостоятельный мальчик, Альбус, — прошептала она, и голос ее звучал надтреснуто. — Слишком самостоятельный для своего возраста.

— Неудивительно, — ответил он, разбирая ворох опавших на пол бумаг. — У него была не самая приятная судьба.

Дамблдор медленно опустился в кресло, вернув пергаментам первоначальный аккуратный вид. Он отобрал несколько из них, педантично их расправил и, взяв перо, уселся писать письмо. Перо скрипело, выводя изящные завитки.

— Что вы делаете? — спросила Макгонагалл, снова надевая очки, чтобы скрыть следы волнения.

— Обеспечиваю выполнение условий завещания, — спокойно ответил Дамблдор, кивая на удивительные в своём прорыве заметки модификации и не отрываясь от письма. — Это распоряжение для гоблинов Гринготтса. Через много лет, после моей смерти, они вручат это мистеру Гарри Поттеру. В нужное время.

— Я прослежу, чтобы Северус, — Макгонагалл активно покивала своим же словам, — со своим не самым чистым прошлым, смог получить опеку в своё время.

Дамблдор кивнул, запечатывая письмо воском.

— И также, — добавил он, — нужно заняться восстановлением маховика. — Директор потянулся к ящику стола и достал оттуда платок с поврежденным артефактом — то, что осталось от устройства, принесенного юным Джеймсом из его времени. Он положил обломки рядом на стол, задумчиво на него глядя.

Минерва скептически посмотрела на груду искореженного металла.

— Можно ли его починить, Альбус? Он не выглядит как что-то, поддающееся ремонту.

— Я тоже так думал, Минерва, — старый волшебник устало улыбнулся, и в его голубых глазах отразилась такая редкая для него старость. — Но, как мы знаем, время циклично. И тот факт, что он сейчас лежит здесь, вновь сломанный, точно дает нам понять, что мы его когда-то починим.

За окном кабинета ночь окончательно вступила в свои права, поглотив последние следы заката. Где-то там, за гранью реальности, мальчик по имени Джеймс Поттер летел сквозь годы — домой. А они оставались здесь, среди тикающих приборов, храня молчаливую тайну его ухода и зная, что однажды цикл повторится вновь.