Темное Делание (джен)

Если по-честному — у Рона было всегда всё плохо. Даже если не было никаких причин откладывать домашнее задание, он просто предпочитал ныть — жизнь такая, всё мимо и всё не то. А после истории с Кубком у него появился вообще отличный повод нырнуть в своё любимое «всё ужасно». Гермиона, конечно, поняла, что Рон завидует, в отличие от нее (она-то испугалась, когда узнала, что Гарри кинул свое имя в Кубок!), а еще неплохо так обиделся, что Гарри решился шагнуть вперед, к славе, а он так ничего с этим не сделал. Только понять свои истинные чувства для него было сложнее, чем просто психануть. Разбираться было вообще не в его стиле.

Если так подумать, его вечная беда была в том, что все были чем-то заняты, а он не умел и не желал разбираться в чем-то сам. Он ждал, что кто-то придёт, поднимет, подскажет, куда идти. Сделает за него домашнее задание, или хотя бы даст скатать. А если никто не идет ему навстречу — он начинал ныть и капать на мозги всей гриффиндорской гостиной.

Гермиона давно подозревала, что Рон прицепился к Гарри не из лучших побуждений — скорее, летел как мотылек на свет. Без Гарри он быстро стух, стал более раздраженным чем обычно, и все хорохорился, что Гарри ему не нужен. Ну да, конечно, так оно и заметно. Ни Дин, ни Симус не могли дать ему то, что давал Гарри — гордости, удовлетворенно порыкивающего чувства принадлежности к чему-то важному.

Самой Гермионе через пару недель гордого хождения по коридорам стало грустно и тоскливо. Рон мог еще какое-то время продержаться, распаляя свой гнев, но все-таки Гарри был первым другом Гермионы здесь, в волшебном мире. Рон, несмотря на то, что спас ее от тролля, продолжал к ней цепляться, и был необычайно груб даже для своего обычного стиля общения.

Когда Гарри узнал, что она донесла на его «Молнию» профессору МакГонагалл, он перестал с ней общаться — она до сих пор не могла ему полностью этого простить, ведь должен же был он понять! — и это стало одним из самых темных периодов ее жизни. Даже в начале первого курса было легче — тогда она еще не знала, что значит иметь друзей. Сейчас она проводила ночи, рыдая в подушку, и вставала еще более уставшей, чем мог ее заставить себя почувствовать Маховик. Тем более, с Роном они не так чтобы плотно общались, и Гермионе было страшно ходить по коридорам. Вообще-то, в Хогвартсе часто было страшно — не чета ее South Hampstead. Многие двери не открывались или вели не туда, стены плыли, как расплавленный воск, портреты иногда начинали странно смеяться. Замок будто лихорадило от инфекционной болезни. Свечи гасли сами по себе, в коридорах по утрам появлялся туман, а на колокольной башне постоянно кто-то ходил, хотя сама башня была давно закрыта. Старшие девочки пугали их, еще не оперившихся первокурсниц, рассказывая, что по портретам в коридорах ходит девочка в алом, скрывающая свое лицо. Якобы, если смотреть на нее слишком долго, в коридоре начинают раздаваться шаги, а все открытые двери сами собой закрываются. Тогда Гермиона испугалась, но, задрав подбородок, заявила, что это все детские страшилки. А потом подросла, познакомилась с Хогвартсом, где ее чуть не разделал на потроха трехметровый тролль, задумалась, откуда в замке появляются призраки, и испугалась еще раз.

Один Гарри всегда был рядом, несмотря на всю эту потустороннюю муть. Спасал ее от тролля, шутил, когда она вздрагивала, уставившись на портреты, толкал локтем на занятиях, когда ее пугал до чертиков Бинс.

Она вспоминала Гарри, который иногда казался стеснительным, а иногда — злым. Вспоминала его растрепанные волосы, привычку потирать шрам. То, как он смеялся над шутками Рона, и взгляд его был благодарным. То, как он летел за снитчем — свободный, легкий, счастливый.

Она так привыкла его опекать, лелеять, беречь их дружбу, что казавшаяся изначально принципиальной позиция ломалась с каждым днем, и становилось всё сложнее уговаривать себя, что поступила правильно. Половина ее души хотела ринуться за Гарри и слезно просить прощения, вторая — не сдавать позиций, пока он не признается, что он натворил. Рон был прав — ни у кого, кроме Гарри, не было мантии-невидимки… Впрочем, у него была прямо-таки потрясающая орда врагов.

Да, она достаточно долго верила, что эту кашу Гарри заварил сам. Пусть даже директор не мог ни расторгнуть магический контракт, ни напрямую помочь чемпионам, но ведь всегда были лазейки, чтобы подтянуть хотя бы с подготовкой? Можно было намекнуть профессорам, Грюму или Снейпу… ладно, тут бы не выгорело, но неужто Флитвик не мог провести мастер-класс по чарам из высшей магии в школе? Ведь был же на втором курсе дуэльный клуб! Профессор МакГонагалл могла показать что-нибудь из боевой трансфигурации, научить более интересным и редким техникам, которые можно было применить на Турнире… Но никто ничего не сделал, и Гермиона подумала, что Дамблдор не заинтересован в том, чтобы кому-то помогать. А почему? Потому что, например, рассердился на Гарри, который все-таки полез в заварушку. Или потому что Гарри действительно бросил свое имя сам, а значит, никаких экстра-поблажек не ожидает и не хочет, гордясь тем, что Кубок выбрал его. Вариантов могла быть масса.

Но потом Дамблдор пригласил ее на разговор, прислав с младшекурсником записку, написанную косым, витым почерком.

Директор сидел прямо, поддавшись вперед. Руки раскрыты ладонями вверх. Ноги не скрещены. Поза открытая, движения, так и зовущие довериться.

Гермиона, конечно, читала некоторые книги о невербальной коммуникации, эволюционной психологии, этологии. Она знала, что в животном мире отведение взгляда и снижение головы — это универсальные сигналы отказа от агрессии или демонстрации покорности. Поэтому Гермиона сжалась в кресле, чтобы быть немного ниже, и опустила глаза, показывая, что не претендует на доминирование. Дамблдор был опасен, и все это понимали. Он носил цветастые мантии, остроносые мягкие туфли и вплетал в бороду колокольчики. Всё это казалось насмешкой, типа «я притворюсь дурачком, но все всё знают». Да, все всё знали.

Разговор с директором оказался коротким, но содержательным. Директор удивился, что Гермиона не поверила Гарри, и даже немножко отчитал ее за то, что она бросила своего друга. Он намекнул, что Гарри тоже поступил плохо, отвернувшись от верных друзей, и ее цель, как подающей надежды ученицы и подруги мальчиков, способствовать их скорейшему примирению. Гермиона на этом моменте еще больше сжалась и тут же честно созналась, что хотела подойти к Гарри, но он постоянно куда-то пропадает. Дамблдора это неожиданно заинтересовало. Гермиона ответила, что не знает, куда уходит Гарри, но, скорее всего, готовиться к Турниру. Она догадывалась, что он прятался под мантией, и, если честно, Гермиона понимала почему. На уроках разговаривать бы не получилось, на переменах его было не словить, а в Запретную секцию ее не пустили — не было разрешения. Уходил он раньше всех, и приходил уже тогда, когда она видела третий сон. Один раз она решила дождаться его в гостиной, но, к своему стыду, заснула на диване с книжкой по древним рунам.

Гермиона быстро поняла суть вопросов — и еще быстрее заметила, что директор умалчивает. Дамблдор прекрасно знал о начинающейся в школе травле. Более того, он был осведомлён, что именно Рон, с неожиданной для него энергией и даже какой-то странной гордостью, фактически возглавил это движение. Тем не менее, не предпринимал никаких действий — и, как поняла Гермиона, не собирался. На ее возмущенное «почему» (это было ошибкой) он ответил пространным ответом, в котором воды было больше, чем в сочинениях Рона для Трелони.

Больше она не позволила себе показать разочарование. Напротив, сжала зубы и сохраняла ровную маску, когда Дамблдор перешёл к более конкретным вопросам. Теперь его интересовало, не слышала ли она, какие заклинания Гарри собирается использовать на первом испытании. Гермиона хмыкнула про себя. Очевидно, ему было ой как важно сохранить достойный облик перед иностранными гостями и представителями прессы.

— Нет, директор, я почти ничего не знаю об этом, — ответила она ровно, обводя взглядом добротные книжные шкафы. — Вы же знаете, Гарри занимается сам по себе.

Дамблдор слегка прищурился. Его слух не подвел — он заметил маленькую нестыковку.

— Почти? — мягко уточнил он.

Гермиона встретила его взгляд уверенно.

— Да, — подтвердила она. — Однажды я увидела Гарри за тренировкой «Акцио».

Она говорила правду — ровно настолько, насколько было безопасно говорить правду. Дамблдор, не почувствовав в её словах ни фальши, ни утаивания чего-то важного, удовлетворился ответом. Они вежливо попрощались, и, только выйдя за дверь, Гермиона позволила себе выдохнуть с облегчением. Она справилась. Хладнокровие и точность, хладнокровие и точность.

Ей было плохо. За день перед испытанием Рон шепнул ей по секрету, что первым испытанием будут драконы, так что Поттер получит свое сполна, и был изумлен реакцией. Она шипела на него так, что мадам Пинс с позором выгнала ее из библиотеки и запретила ей вход на три дня. Шокированная Роном и его безрассудной жестокостью, она тут же рванула в гостиную, но Гарри там не нашла. Не было ей входу и в мальчишескую спальню — обиженный Рон заявил, что больше не хочет ее ни видеть, ни слышать, и вообще она сошла с ума — волноваться за лгуна и задаваку. Гермиона так разозлилась, что ей показалось, что ее волосы наэлектризовались и тихо трещали от напряжения. Здесь сдерживать она себя не стала, и орала на Рона, пока не сорвала голос.

А Гарри вообще пропал с радаров — не посещал уроки, не появлялся в Большом Зале (очевидно, ходил туда раньше, чем остальные ученики) и больше не сидел в гостиной. Она заметила его только на обеде перед испытанием, но когда решила наконец его позвать, он уже отвернулся и ушел. В палатку чемпионов ее не пустили, а сквозь дырки в брезенте она его не увидела. Осталось только ругать себя и плакать, впиваясь ногтями в щеки. Если он умрет сегодня, это будет ее вина. Ее, ее, ее вина.

* * *

Возвращение в мир живых было медленным, как всплывание из-под толщи воды. В ушах все еще шумела кровь, а горло раздирала боль. Гарри попытался шевельнуть пальцами, но не смог. Тело было слабым, как у новорожденного котенка. Ни земли, ни ветерка, ни что происходит вокруг, он не ощущал. Наконец, он собрался с силами, приоткрыл глаза и увидел белый кессонный потолок с давно знакомой лепниной.

К нему тут же подлетела бледная мадам Помфри.

— Мерлин, наконец-то, — выдохнула она, хватаясь за сердце. — Ну и напугали вы меня, Поттер.

Гарри заметил, что она пропустила свое привычное «мистер» и слабо улыбнулся. Что-то всегда останется неизменным — Помфри всегда волновалась за них, как за своих птенцов.

— Живой, — прохрипел он и тут же закашлялся.

— Аккуратнее! — прикрикнула на него мадам Помфри. — Горло сильно раздражено, лучше пока помолчать.

«Молчать я могу», — с горечью подумалось Гарри. — «С кем мне разговаривать?»

Но мадам Помфри внезапно его удивила.

— К вам посетители, — хмуро сказала она, взбивая ему подушку. — Но я впущу их через несколько минут. Я вас обследовала, но вам надо выпить целую кучу зелий.

Быстренько подкатила к нему столик на колесиках, на котором стояло штук тридцать стеклянных бутыльков разнообразных форм и цветов, и почему-то замялась.

— С вашей рукой скоро будем разбираться. Я ее зафиксировала, но быстро протез мы вам не сделаем.

— Какой протез? — с ужасом прохрипел Гарри, и повернул голову.

Левую руку обворачивали бинты, но Гарри никак не мог понять, что не так с его рукой. Поверхность от плеча до локтя закрывала стеклянная коробка, внутри которой клубился яркий голубой дым.

— Руку вы не потеряли, — хмуро оповестила его Помфри. — Но дракон вырвал значительный кусок мяса, до кости ничего не было. Сейчас мы зафиксировали руку, но двигать ей вам пока что запрещено. Услышали меня? — Гарри тупо смотрел на нее. — На место отсутствующей… материи мы вставим вам протез.

— Очень мило, — гневно вырвалось у него. — Но а зелья?! Костерост?

— Костерост, Поттер, отращивает кости, а не мышцы и нервы, — раздраженно ответила мадам Помфри, но ее лицо тут же немного смягчилось. — Мне жаль, Поттер. Правда, жаль. До такого колдомедицина еще не дошла. И молчите, пожалуйста, пока не выпьете зелья.

Паника накрыла волной — сжала горло, затмила мысли. Гарри не знал, что ему ответить. Он уже ничего не знал. Он сидел, завалившись на подушки, молча смотрел на свои перебинтованные обожженные ноги и пил один за другим зелья. Было плохо — хуже, чем когда-либо. Он хотел плакать, но не мог.

Через пару минут мадам Помфри открыла дверь, и в палату ворвалась Гермиона, на которой не было лица. За ней стоял Рон.

— Гарри, прости, прости! — закричала Гермиона. Ее трясло. — Я пыталась к тебе пройти, мне не дали…

— А ну тише! — зашипела Помфри. — Диггори еще не пришел в себя.

Гермиона разрыдалась и, зажимая рукой рот, кинулась к Гарри.

— Я только вчера узнала, что это будут драконы. Рон сказал… Я тебя не нашла, совсем не могла тебя найти, нигде. И не успела сегодня тебя предупредить, прости, Гарри, прости.

Она рыдала, и у Гарри сжалось сердце. Он положил руку Гермионе на плечо и слабо его сжал.

Рон был бледен и таращился на Гарри, как на призрак.

— Да, я… — растерянно сказал он, — Чарли мне сразу сказал. Я думал, это будет прикольно…

Слова застряли у Гарри в горле.

— Прикольно? — неверяще просипел он. — Огромная махина смерти — прикольно? Потерять, мать его, руку — прикольно?

Рон побледнел еще больше и отступил на шаг назад.

— Да я же не знал, что все будет так, — оправдывался он. — Да и ты так себя вел…

— Это как? — Гарри забыл, что ему надо находиться в кровати и резко сел. Гермиона испуганно переводила взгляд с одного на другого. — Избегал вас, когда вы меня начали толкать в коридорах? Не садился с тобой после того, как вы меня избили?

Гермиона тихо вскрикнула.

— Что? — Она развернулась к Рону так быстро, что ее волосы хлестнули Гарри по лицу. — Какого черта, Рон?

Рон выглядел испуганным.

— Да мы все думали, что это ты положил свое имя в Кубок, — заикаясь, начал защищаться он. — Мы ж ничего такого не сделали…

Гермиона зарычала, как разъяренная львица, схватила с соседней кровати подушку и швырнула ее в Рона. Когда она шагнула к нему, Рон поднял руки.

— Гарри, я уже понял, что это был не ты! Мне Гермиона сказала, что Дамблдор сказал… что ты не виноват. Я же не знал, откуда я мог знать?!

— Дамблдору поверил, а мне нет? — зло спросил Гарри, сжимая и разжимая кулаки. Гермиона пыталась отдышаться — лицо красное, волосы развеваются. — Меня с лестницы столкнули еще в первую неделю, Рон. Я это крыло посещал через день. Каждый, мать его, день! — прокричал он и запустил в Рона бутылек из-под зелья. Рон увернулся, бутылек попал в стену и разбился.

— Гарри, мы же друзья, — возопил Рон, поднимая руки еще выше, как будто был готов закричать: «Сдаюсь!» — Я же…

Крики Гарри и Гермионы слились в один, и мадам Помфри вылетела из своего кабинета, как разъяренная фурия.

— А ну вышли отсюда, раз не умеете вести себя тихо!

— Гарри! — Гермиона испуганно обернулась к нему, но Помфри бесцеремонно схватила ее и Рона за вороты мантии и потащила к дверям. В дверях они столкнулись с Дамблдором. Гарри устало откинулся на подушки.

Директор, хитро покосившись на мадам Помфри, подошел к откинувшемуся на подушки Гарри. Его фиолетовая мантия тяжело спадала на пол, и Гарри рассеянно проследил взглядом её колыхающиеся движения.

— Ты показал удивительное владение магией, Гарри. И, конечно, потрясающую смелость. — Его синие глаза глубоко и проницательно посмотрели на Гарри, и тот опустил взгляд.

— Я мог бы умереть там, профессор, — тихо ответил Гарри. Он не чувствовал радости от победы, внутри него глухо ворочалась пустота. — Мне просто повезло.

Он слышал, как за дверью переругивались Рон и Гермиона.

— Да… — Дамблдор задумчиво пригладил свою бороду. — Честно говоря, я надеялся, что тебе попадется валлиец.

— Я принял успокоительное перед соревнованиями, — тупо сказал Гарри. — Я идиот. Не успел увернуться.

Дамблдор нахмурился.

— Не советую больше так делать, Гарри. Успокаивающий настой замедляет реакцию.

Гарри промолчал, и Дамблдор продолжил.

— Впрочем, Седрику повезло меньше, хоть ему и попался валлийский зеленый. Он применил заклятие трансфигурации, превратил камень в огромную собаку. Плохая идея, дракон расценил это как нападение. Надеюсь, ожоги скоро пройдут, но ноги ему уже не вернуть. Яйцо он не взял.

Гарри замутило. А он думал, что ему не повезло с его рукой! Как же так, он же предупредил Седрика… Гарри думал, тот тоже возьмет с собой метлу…

— А Флер? И Крам?

— Мисс Делакур применила вейловские чары, особую технику пения. — Глаза Дамблдора затуманились. — Прекрасное искусство. Она сумела погрузить своего дракона в транс. Он всхрапнул, поджег мисс Делакур одежду, но простое Агуаменти с этим справилось. А наш гость из Дурмстранга использовал Конъюнктивитус.

— Конъюн… что? — Гарри застонал и закрыл лицо рукой. Он произносил «Конъюктивитус», без «н». Мерлиновы яйца, какой же он дебил. А был так горд, так уверен в себе…

Дамблдор не дождался объяснений и продолжил, будто ничего не случилось:

— Правда, это заклинание довольно болезненное. Его драконица передавила половину настоящих яиц и заодно оттоптала мистеру Краму ноги. Да и не только ноги. И яйцо ему взять не удалось. Так что ему, конечно, снизили баллы, но он выжил.

Баллы! Гарри чуть не подскочил на кровати. Ему было все равно, что там оттоптали Краму.

— Я занял последнее место?

— К счастью, нет. На последнем месте мистер Диггори, потом Дурмстранг, а затем ты. Тебе хотели снять баллы за достаточно темное заклинание, но в правилах Турнира ничего не указывалось насчет применения подобной магии. Гарри, это было очень неразумно.

Дамблдор выглядел грустно, но Гарри не понял, почему.

— Неразумно? Она бы меня сожрала! Что не так с заклинанием?

— Оно причиняет боль живым существам, Гарри. Конечно, это не Непростительное, но очень похоже по применению. Им пользовались еще в Средневековье, когда хотели добыть информацию из плененных врагов. Ты знал это?

— Это был дракон, профессор. Не человек.

Дамблдор покачал головой.

— Разум дракона в чем-то превосходит человеческий. Мучить живое существо… не лучший способ пройти испытание.

Гарри не согласился, но промолчал. Хера с два он кому-то позволит его сожрать, что бы там не говорил Дамблдор.

— Шармбатон взял почетное первое место. Но судьи взяли в расчет и твой возраст, и твоего врага. — Дамблдор помрачнел. — Я действительно надеялся, что тебе не попадется хвосторога. Ох, чуть не забыл! С некоторыми чемпионами уже переговорили, но я должен передать тебе информацию по второму испытанию.

Мерлин, еще второе испытание. Гарри откинулся на подушки и застонал.

— И что там будет? Мантикора?

— Задания не должны повторяться, Гарри, — подмигнул Дамблдор. — А в этом случае нашлось бы пару повторений… Второй тур состоится двадцать четвертого февраля в девять тридцать утра. — И тут Дамблдор протянул ему золотое яйцо, которое взял с гарриной тумбочки. — Если посмотришь внимательнее, то увидишь, что оно открывается. Внутри яйца ключ ко второму заданию. К сожалению, больше мы не можем ничего сказать, ответ вы должны найти сами. Все ясно?

Бодрый голос Дамблдора не мог унять панику. Он должен справиться лучше… Был так самонадеян, с удовольствием смотрел, как волнуется в палатке Делакур… Грозился, что уделает хвосторогу как девчонку… А что же будет дальше, в следующих испытаниях? Демоны? Второе место — неплохо, конечно, особенно учитывая его возраст, но он допустил несколько страшных ошибок. Ошибок, которые не должны повториться.

* * *

Нигредо, наконец, закончилось. Закончились и кошмары, которые преследовали Гарри практически каждый день. Выходя на пробежку вокруг замка, он с удовольствием вдыхал аромат приближающейся зимы. Протез ему сделали за три дня в больнице Святого Мунго. Как он потом увидел (и еле удержался от того, чтоб его не стошнило прямо на больничную койку), дракон вырвал значительный кусок его плеча. Он закрыл тогда глаза, чтобы не видеть белую кость, но она иногда появлялась ему во снах. Пока ему накладывали протез вместо мышечного мяса, присланная из Мунго чародейка весело болтала, расписывая ему плюсы. Звучало это так, будто Гарри посчастливилось потерять кусок руки. Интересно, радовался ли своим увечьям Грюм?

Искусная смесь чародейства и инженерного мастерства, протез представлял собой артефакт высшего порядка. Он был сплавлен из зачарованного адамантия и серебра, легкий, но прочный, словно драконья кость. Поверхность была покрыта тончайшей сетью гравировок магических рун. Система самоисцеления из волокон шерсти единорога давала протезу восстанавливаться в случае повреждений, а синхронизация с нервной системой владельца достигалась вживлением капсулы, формирующей связь между плотью и артефактом. Если Гарри ударить в плечо, он почувствует удар, как почувствует холод, тепло и ветерок, но если в плечо врежется катана — протез удар отобьет.

Судя по тону, чародейка жалела, что Гарри не потерял всю руку — в полных протезах, захватывающих кисть, была целая встроенная система: заклинания, заранее вложенные в матрицу артефакта, могли быть активированы простыми жестами. Даже палочка не была нужна.

Вообще, после испытания Гарри выглядел так, как будто вышел из бетономешалки. Левый глаз заплыл под коркой запекшейся крови, подушечки пальцев были обожжены в мясо. Правое ухо изодралось, как у дворового кота, и было кое-как склеено «Супермедоклеем мисс Мари». Спаленные волосы обнажали белый череп. Одежду, от которой перло гарью, без раздумий выкинули в мусорное ведро. Но это было еще ничего.

Крама отправили в Мунго. У парня был раздроблен позвоночник, а переломанным ребром было проткнуто легкое. Месиво из ног целители пообещали восстановить. К Йолю его должны были выпустить.

С Гермионой Гарри помирился. Встретившись первый раз после того, как Гарри выпустили из Больничного крыла, они ничего друг другу не сказали. У Гарри всё еще кружилась голова, и он чувствовал себя как во сне. Спустились на первый этаж, не заглянув в Большой зал, пересекли холл, вышли наружу и зашагали по лужайке в сторону озера. Утро выдалось прохладным. Корабль Дурмстранга стоял у причала, отбрасывая на воду черную тень.

Выйдя из замка, будто сбросили с себя невидимые оковы. Гарри рассказывал Гермионе, как он тренировался, ходил в Хогсмид и постоянно сидел в библиотеке, корпя над талмудом про Великое Делание, каким он был идиотом, когда решил выпить успокоительное и напутал с Конъюнктивитусом, а еще — как Дамблдор его отругал за «темное» заклинание. Гермиона, в свою очередь, отругала Дамблдора и припомнила, как он вызывал ее к себе на ковер и расспрашивал про Гарри.

— Я думаю, он был вовсе не против твоего участия в Турнире. Как будто…

— Как будто это должно было чему-то меня научить? — проворчал Гарри. — Да, я тоже об этом думал. Как на первом курсе, да? «Я так горжусь твоей смелостью, Гарри!», «Ты показал такую храбрость, Гарри!» Хотя, я подумал, что и на этот раз опасности быть не должно. Он был на трибунах, мог вмешаться…

— Судьи бы не дали, даже если в загон десантировалась б армия Дамблдоров. Но для него очень важно, чтобы ты владел простыми, светлыми заклинаниями, — нахмурившись, подметила Гермиона. — И выходил с гордо поднятой головой туда, куда надо. Я имею в виду не то, что Дамблдор указывает, куда надо, а…

— Да нет, все может быть. Помнишь, как ко мне пришел Фоукс? В Тайной комнате? Он же якобы прилетел, потому что я сказал Реддлу, что Дамблдор — волшебник искуснее его. Не сам же он прилетел. Значит, Дамблдору важно, чтобы ему верили?

— И значит, Дамблдор мог знать, где скрывается Тайная комната, — опять нахмурилась Гермиона. — Хотя, кому как не ему это знать?

— Филчу?!

— Ха-ха!

Они болтали, болтали и все не могли наговориться. Гермиона, видимо, чувствовала себя очень виноватой, и не позволяла себе поучать Гарри, как часто делала раньше.

— Мне жаль, что ты через это прошел, Гарри, — грустно сказала она. — Если бы я тебе поверила сразу…

— То я бы не прошел Нигредо, — спокойно ответил Гарри. — Когда алхимик принимает, что его окружает иллюзия и что он сам есть иллюзия, ему тяжело понимать это. Человек должен, знаешь, немного пострадать.

— Меня пугает твое принятие. И слова.

— Цель Нигредо — отпадение всего лишнего, наносного, не соответствующего настоящему «Я». Всё в порядке, Гермиона.

Когда они, закутавшись в теплые мантии, уселись под раскидистым вязом, Гарри протянул Гермионе золотое яйцо, опоясанное тоненьким желобком.

— Дамблдор сказал, что в нем — ключ к прохождению второго испытания. Я еще не открывал. В трактате по Турниру сказано, что первое испытание проверяло Смекалку, а второе должно проверить Благородство. Третье — Силу. Значит, яйцо должно как-то подсказать, как это благородство проявить.

Гермиона взвесила яйцо на ладони.

— Тут руны, видишь? — сказала она, указывая пальцем на рунную вязь, окольцовывающую золотое покрытие. — Сложные… Интересно, что они значат. Наверное, надо их расшифровать?

— Только если в дополнение к тому, что внутри. Дамблдор сказал, что яйцо надо открыть. А еще — не все же брали древние руны. Я вообще не знаю, есть ли они в других школах.

— Хм…

Гермиона не сказала ни слова о том, что Гарри должен сам отгадать загадку золотого яйца. Кажется, после драконов ей было уже все равно. Она потянула ноготками за петельки и открыла яйцо.

Яйцо было полое и совершенно пустое, но тут же над озером пронесся скрежещущий, потусторонний и пронзительный вой. Гермиона вскрикнула (этого не было слышно за жуткой какофонией звуков) и захлопнула яйцо.

— Господи! — воскликнула Гермиона, переводя дух. — Это что еще такое?!

Гарри тяжело дышал.

— Ужас какой. Мне придется кого-то убить?

Гарри судорожно думал, как ему разгадать это. Ничего на ум не приходило, и паника, немного отошедшая, пока он валялся в Больничном крыле, вернулась вновь.

— Гермиона, — сказал он. — Мне все-таки нужно Умострильное.

Гермиона поняла его с полуслова.

— Опять к Миртл?

— У меня есть книжка рецептов, подберем сначала нужный. Потом закуплюсь в Хогсмиде — надо дождаться, пока нас выпустят.

— А ты разве не используешь каталоги?

— А?

Гермиона закатила глаза. Казалось, ее знакомство с магическим миром иногда превосходит гаррино в разы.

— Каталоги для заказов. Одежды, ингредиентов, котлов. Не слышал? В «Ежедневном пророке» есть специальная рубрика, а Лаванда выписывает отдельно дополнительные брошюрки. Ой, пойдем!

В гостиной Гриффиндора они засели на самых дальних диванчиках и принялись листать «Настои, разум просветляющие». Гарри откинулся на подушки и расслабился — клонило в сон.

— Умострильное слишком простое, мы его будем скоро варить… — бормотала Гермиона, делая пометки на самоприклеивающихся стикерах. — В основном им пользуются, когда учат теорию перед экзаменами, а тебе нужно лучше видеть логические связи и выдавать идеи. Остальные выглядят поинтереснее. Лист благовонной мирцетты — в жизнь не найдем, это очень старое растение… С Невиллом, что ли, посоветоваться? А это настаивается три месяца, у нас столько нет. О, смотри — это вроде ничего.

Гарри, задумавшийся о Невилле — а ведь полезно иметь рядом кого-то, разбирающегося в Травологии, — повернулся с опозданием.

— Да? Что там?

Палец Гермионы указывал на страницу, испещренную графиками и рисунками. Гарри поморщился — зельеварение никогда не было его любимым предметом.

О Эликсире Ума Вознесенного

Vas hoc obsigno, instar arcae mentis. Maneat in istis herbis spiritus scientiae et discretionis. In honorem luminis veritatis.

Сие варево, от древле хранимое в Запечатанных Книгах Востока и Запада, именуемо есть Настоем Разума, иже просветляет тьму невежества, отворяет врата рассуждения, обостряет разум и делает чело восприемлющим тайны глубочайшие.

В варении своём требует оно трав зело редких:

— Желчь зверя броненосного;

— Порошок, из когтя дракона струженный;

— Мята перечная, в часы растущей Луны собранная;

— Лист гинкго двулопастного;

— Крылья златоглазки;

— Патока ипаточника;

— Камень цитрин, солнечным светом преисполненный;

— Шерсть единорога, зверя чистейшего, в защиту ума приложимая.

К сим прибавляется щепоть толченого серебра и капля крови мудреца (либо равнозначной жертвы, по старому уставу).

Варится при пламени синим, в сосуде стеклянном, непременно беззвучно — дабы не смутить духи, таящиеся в мыслях варящего. Испивший сего зелья не токмо быстр в умозаключении, но и прозревает суть вещей за пределами зримого. Однако злоупотребляющий сим эликсиром страждет: разум его перегорает, и становится он, по слову древних, пламенем без сосуда.

Пробежав взглядом инструкцию к приготовлению, Гарри кивнул.

— Покатит. Давай я тогда спрошу Лаванду насчет каталогов.

— С мятой будет совсем легко, она в первой теплице растет. Ее и Хагрид может показать, он ее постоянно в чай добавляет. И шерсть у него возьмем. А гинкго двулопастный только в Азии растет, его надо будет заказывать.

Сидящий на подлокотнике кресла Тревор недовольно квакнул.

А на следующий же день, в понедельник, Гермиона показала Гарри Добби. Он встретил их на кухне Хогвартса, и был счастлив, как будто выиграл джекпот.

Как только раскланялись, позади Гарри запрыгали шесть домовиков. Они несли большой серебряный поднос с чайником, тремя чашками, молочником и блюдом, полным пирожных. Уминая пирожные за обе щеки, Гарри думал, что ни за что не отдаст эльфов на растерзание Гермионе.

— Как сам, Добби?

— Чудесно, Гарри Поттер, сэр! — подпрыгнул на стуле Добби. — Неделю назад Добби попросился работать у директора Дамблдора, сэр! Вы не представляете, как тяжело домовому эльфу, которого уволили, найти новое место! Вправду, очень трудно!

— А Дамблдор прям принимает всех обездоленных, — хмыкнув, сказал Гарри Гермионе. — Хагрид, Люпин, теперь Добби…

Гермиона о чем-то задумалась.

— И что, Добби, как ты относишься к новому хозяину? — миролюбиво спросила она.

— Директор Дамблдор чудесный волшебник, юная мисс! Такой благородный, такой добрый! Он приютил Добби, приютил Винки, и даже дал Добби зарплату! И целый выходной! Добби теперь работает на кухне, а иногда убирает классные комнаты. Добби очень, очень сильно любит профессора Дамблдора.

Эльфы слушали с живым интересом и кивали, от чего их огромные уши раскачивались.

— Главное, нашу не убирай, — рассмеялся Гарри. — У меня там пергаментов насобиралась целая куча, и все нужны.

— А где находится ваша комната, Гарри Поттер, сэр?

— Да на третьем этаже, за портретом Веселых Ведьм. Вроде бывший класс Трансфигурации.

Добби активно закивал.

— Это заброшенный класс, сэр, туда редко кто заходит. У нас, эльфов, часто не бывает времени там убирать. Но мы очень стараемся всё успевать, да, сэр…

Эльфы стыдливо потупились, а Добби натянул уши на самый нос, и только огромные зеленые глаза поблескивали оттуда.

— Но почему волшебники не учатся в Комнате Так-и-Сяк? Она бы открылась Гарри Поттеру, стоит только представить!

Так они познакомились с Выручай-комнатой.