Breaking the Opening | Взламывая дебют (гет)

Прим. переводчика: Конь на f6 часто воспринимается как «страж короля». Потеря этого коня может означать начало решающей атаки.

Пергамент все еще пестрел именами, когда Гермиона уронила лицо в ладони.

С покрасневшими глазами, она сидела в дальнем конце стола для стратегий.

Люциус не мог выдавить ни слова уже час. С тех пор как пришел полевой отчет.

Тридцать один погибший. Среди них семнадцатилетний мальчишка. Криви-младший. Гермиона учила его щитовым чарам в первый его месяц в сопротивлении. Даже не выпустился из школы.

— Она приказала отступать, — звенели в ушах слова Билла. — Он не послушал. Попытался прикрыть кого-то еще.

Тогда Гермиона тоже не сказала ничего.

Сейчас же в комнате они остались вдвоем. В окна стучал дождь.

Люциус безмолвно застыл у камина, наблюдая за Гермионой.

Ее плечи дрогнули раз — всего раз — и Люциус двинулся вокруг стола медленно и осторожно.

— Тебе нужен отдых, — сказал он.

Гермиона не подняла глаз.

— Не сейчас.

— Самобичеванием ты никому не поможешь, сама знаешь.

Эти слова вырвали у нее вздох, резкий и дрожащий. Она подняла голову, но глаза казались стеклянными. Злыми.

— Я говорила ему не лезть. Ребенку.

— Ты не начинала эту войну, ты лишь пытаешься ее закончить.

Она открыла рот. Закрыла.

Люциус протянул руку и мельком погладил ее по плечу.

Гермиона не отшатнулась. Наоборот, смерила взглядом его руку, затем — его самого. Прошептала на грани слышимости:

— Ты возненавидишь меня за это.

Люциус замер.

— Удиви меня.

— Мне кажется… — начала она, но сразу умолкла. Нахмурилась, будто пробуя слова на вкус, прежде чем произнести. — Мне кажется, я скоро почувствую то же, что и ты.

Время раскололось на «до» и «после».

Люциус почувствовал, как земля уходит из-под ног.

— Ты знаешь, — сказал он тихо.

Гермиона кивнула.

— И не бежишь.

— Я достаточно набегалась за свою жизнь, — глухо отрезала она. — И я тебя не боюсь.

Люциус отступил на пару шагов, чтобы привести мысли в порядок. За исключением легкого дрожания на вдохе ничто не выдавало его чувств.

— Ты либо очень храбрая, — пробормотал он, — либо полная дура.

— Я всегда была и тем, и другим, — шепнула Гермиона.

Воздух между ними будто потеплел, сблизил.

И даже скорбь на мгновение ослабила хватку.

* * *

Орден слишком устал для скандалов.

Конечно, на них пялились. Шептались над картами. Грюм очень выразительно вздернул бровь, когда Гермиона посреди совещания передала Люциусу чашку с чаем, а тот поблагодарил ее по имени — с этого момента только «Гермиона». Ни с кем другим он так не миндальничал.

Но сплетни, как и все остальное, на войне потеряли свою остроту. На них просто не хватало сил.

Кто-то бурчал, что Гермионе недостает объективности.

Макгонагалл заткнула их прямым: «Она добивается своего».

На том и закончили.

Люциус же передвигался по убежищу с размеренной уверенностью человека, больше не страшащегося расплаты — по крайней мере, не от этих людей.

Настоящий страх принесла сова.

Это было утреннее письмо: без подписи, грубый пергамент, сложенный вдвое.

Одно слово, написанное угловатым взбешенным почерком: «Предатель».

Люциус сжег его.

Но осадок остался. Он начал оглядываться. Прислушиваться к шепоткам у камина. Гермиона почуяла неладное, придя к нему тем вечером.

— Ты напряжен.

— Я всегда напряжён. Это часть моего обаяния.

Она скрестила руки и пристально посмотрела на него.

— Что-то случилось?

— Нет, — ответил Люциус слишком быстро.

Гермиона ждала.

Наконец он вздохнул и сдался:

— Они знают. Мои прошлые… соратники. Знают, что я ваш информатор.

Гермиона нахмурилась.

— И ты боишься, что за тобой придут?

— Я боюсь, что они придут за тобой.

Это заставило ее помедлить. Гермиона склонила голову набок.

— Люциус…

— Я серьезно, — перебил он резче, чем планировал. — Единственный способ надавить на меня — это ты. И медлить они не станут.

Гермиона шагнула ближе.

— Думаешь, я не в курсе, как действуют Пожиратели? — шепнула она. — Я боролась с ними со школы. И знаю, что делаю.

Люциус взглянул на нее. Он видел: да, Гермиона злилась. Но стержень у нее был стальной. Она была миниатюрнее, моложе, но каким-то образом умудрялась оставаться сильнее окружающих.

— Ты не неуязвима.

Гермиона закатила глаза.

— Как и ты.

— Я обуза, Гермиона.

— Так заткнись и найди себе дело, — проворковала она. — Помоги нам победить, прежде чем они попытаются что-то предпринять.

Он опустил голову.

— Я не уверен, что смогу тебя защитить.

— Мне не нужно, чтобы ты меня защищал, — отбрила она. И уже мягче добавила: — Мне нужно, чтобы ты остался.

Люциус не нашелся с ответом.

Никаких громких жестов. Никаких признаний. Лишь ее железная уверенность.

* * *

Щиты упали на рассвете.

Гермиона услышала их треск, похожий на разбитое стекло.

Она едва успела дотянуться до палочки, когда комнату тряхнуло. Проклятие попало в угловой стеллаж и разнесло его вдребезги.

— Шевелитесь! — заорал Грюм из коридора. — Прорыв щитов! Северный контур!

Убежище месяцами жило в тихом ритме: планы за кухонным столом, обмен книгами через всю гостиную, тихие разговоры после отбоя. Житейская проза посреди войны.

Теперь это все заволокло дымом.

Гермиона бежала по коридору, сердце стучало в ушах. Она заметила скрытую за маской фигуру в покореженном дверном проеме и не успела среагировать.

Вспышка.

— Гермиона!

Обернулась точно вовремя, чтобы увидеть Люциуса, несущегося через всю комнату к ней.

Сильный толчок.

И он принял предназначавшееся ей проклятие на себя.

Заклинание ударило в бок. Заставило споткнуться, выбило дух, и Люциус рухнул на пол.

Мир схлопнулся. Вокруг мелькали вспышки, Грюм бился с кем-то в фойе, но Гермиона видела только его. Недвижного.

Она упала на колени рядом.

— Не смей, Люциус!

Он с трудом моргнул, фокусируя на ней взгляд, дыхание дрожало.

— Глупый, самонадеянный… — Она рвала на нем мантию, дрожащими руками накладывала диагностические чары.

Проклятие проникло глубоко, выжигая ткани, как кислота. Темная магия, старая и порочная, пульсировала внутри.

— Ты его видел, — голос дрожал. — И все равно подставился.

— Все так.

Люциус не сводил с нее глаз.

— Почему? — Все же сорвалась. — Тебе ничего не угрожало!

Он едва заметно улыбнулся.

— Тебе зато — да.

Его глаза закрылись.

И это — не кровь, не ожог — заставило ее запаниковать.