Осколки лета (гет)

Прошло несколько дней с их идеального похода в Хогсмид. В воздухе между Джеймсом и Лили витало что-то новое и хрупкое, словно первая утренняя паутинка, опутанная каплями росы, возникло между ними. Они обменивались быстрыми улыбками через стол в Большом зале, а Джеймс все еще чувствовал на своей щеке призрачное, сладкое жжение от ее прощального поцелуя — мимолетного, но перевернувшего весь его мир. Наступил день отборочных в команду по квиддичу, и гриффиндорская спальня девочек бурлила предвкушением.

— Ладно, признавайся, — Викки устроилась на кровати рядом с Лили, подобрав под себя ноги с видом следователя, выходящего на чистую воду. — Ты вся светишься, когда он рядом. Ты по уши влюбилась в Джеймса Поттера!

— Не неси ерунды! — фыркнула Лили, с силой швыряя в неё бархатную подушку.

Викки легко увернулась, и её смех звонко прозвучал в комнате. Лили же почувствовала, как по её щекам разливается предательский, пылающий румянец.

— Мы просто друзья. Хорошие друзья, и точка.

— Друзья? — подхватила Алиса, скептически приподняв бровь у зеркала, примеряя гриффиндорский шарф. — Лили, дорогая, друзья не смотрят друг на друга так, будто готовы растопить ледник одним лишь взглядом. Когда Поттер входит в комнату, твои глаза, будто намагниченные, тут же находят его в толпе. Это заметно даже тому, кто носит очки.

— И ты стала улыбаться чаще, — мягко вставила Мэри, прислонившись к косяку двери. — По-настоящему. Не той вымученной, вежливой улыбкой старосты, а по-другому. Искренне. Я это заметила почти сразу, как вы вернулись из Хогсмида.

— Вы все с ума посходили, — пробормотала Лили, с горячим лицом уткнувшись в узор на своём одеяле, словно он был самой увлекательной вещью на свете. — Это просто... приятно, когда находишь общий язык с человеком, вот и все.

— Ладно, ладно, — Викки поднялась с кровати, с лёгкой, всё понимающей усмешкой проводя рукой по волосам. Она многозначительно переглянулась с Алисой и Мэри. — Можешь и дальше зарывать голову в песок, как страус. Но от этого правда никуда не денется. И рано или поздно тебе придётся её признать.

— Да ну вас, девочки! О, Мерлин, я уже опоздываю, я обещала Джеймсу прийти! — воскликнула Лили, спрыгивая с кровати.

— Вот-вот, — засмеялась Алиса. — Беги к своему ненаглядному капитану!

Времени на ответ уже не было, и Лили на выходе лишь обернулась и показала подругам язык, вызвав новую, весёлую волну хохота.

На квиддичном поле царила оживлённая суета, десяток желающих — от щекастых третьекурсников до уверенных в себе старшеклассников — нервно разминались, оставляя на мокрой от росы траве следы. Среди них, с непринуждённой грацией, которую не могла скрыть даже лёгкая напряжённость в плечах, был Джеймс. Он проверял крепление на своей метле, стараясь не смотреть на трибуны. Вчера Лили сказала, что придёт. Но он боялся поверить.

И когда краем глаза он уловил знакомое рыжее пятнышко на почти пустых трибунах, сердце его дрогнуло. Это была она. Лили, закутанная в тёмно-зелёный плащ, с книгой на коленях, но взглядом, прикованным к полю. Их взгляды встретились на секунду. Удивление, а затем широкая, чуть смущённая улыбка озарила его лицо. Он радостно, почти по-мальчишески, помахал ей рукой, и она, улыбнувшись в ответ, неловко взмахнула рукой, быстро опустив её. Этот молчаливый диалог не ускользнул от внимания Николаса Паркера.

— Смотри-ка, Поттер, — он громко хлопнул его по спине, заставив вздрогнуть. — Кажется, Эванс пришла поболеть. Думаешь, из-за тебя?

Джеймс нахмурился, отходя в сторону. — Отстань, Николас.

— Да брось, я просто заметил, — Паркер свистнул, не сводя наглого взгляда с Лили. — А она ничего такая. Может, стоит подойти, пока ты тут с метлой ковыряешься?

В глазах Джеймса вспыхнули опасные искры. Гнев, горячий и стремительный, подкатил к горлу. Но он сглотнул его, сумев сохранить на лице лишь лёгкую насмешку.

— Ты бы лучше сосредоточился на отборе. Место загонщика — не подарок.

— Для меня любое место — подарок, — фыркнул Николас.

Джеймс специально оставил испытания Паркера на конец. И чем дольше он смотрел, тем больше раздражался: Николас был хорош. Он уверенно летал, был проворен, а его удары по бладжерам были сильными и точными. Но та самая, брошенная мимоходом фраза о Лили жгла изнутри, затмевая собой все его спортивные достоинства.

— Паркер, — голос Джеймса прозвучал ледяно и ровно. — Особое упражнение. «Проклятый обруч».

На лицах игроков пробежало удивление. Это было упражнение повышенной сложности: нужно было на максимальной скорости пролететь через все три обруча, по которым выпускали бладжеры. Риск получить травму был огромен.

Николас побледнел, но отказаться значило признать поражение. — Не проблема, Поттер.

Он рванул вперёд. Первый обруч — бладжер просвистел в сантиметре от его уха. Второй — он резко нырнул, и железный шар попал в основание кольца. Третий обруч… Джеймс, стоявший рядом с капитаном, едва заметно кивнул своему загонщику, и тот с дикой ухмылкой запустил бладжер под особым углом. Траектория была коварной, непредсказуемой. Паркер не рассчитал. Раздался оглушительный удар о древко, метла бешено закрутилась, потеряв управление, и у самой земли сбросила седока на мокрый дёрн.

Когда Николас, отряхивая комья грязи с мантии, поднялся, его лицо перекосилось от злости и полного понимания. Он шагнул к Джеймсу, который стоял с абсолютно невозмутимым, каменным лицом.

— Это из-за неё, да? — прошипел он, сжимая кулаки. — Из-за этой недотроги Эванс? Ты специально подставил меня!

Джеймс не шелохнулся, но его тело напряглось, как у пантеры перед прыжком.

— Ты провалил испытание. Всё просто.

— Да ты просто ревнуешь! — крикнул Николас, уже не следя за громкостью, на радость всем окружающим. — Не переживай, Поттер, может, она тебе хоть домашку даст списать, раз уж, наверное, спит только с учебниками…

Он не успел договорить. Кулак Джеймса со всей силы обрушился ему в челюсть. Глухой, костный хруст прозвучал оглушительно громко в внезапно наступившей тишине. Николас с глухим стоном рухнул на землю, хватаясь за лицо. Джеймс стоял над ним, дыхание срывалось, грудь вздымалась. Гнев ещё пылал в его глазах, но на смену ему уже приходило холодное осознание содеянного.

— Никогда, — его голос был тихим, но каждое слово падало, как камень, — никогда не смей говорить о ней так снова.

Его взгляд снова метнулся на трибуны. Лили стояла, прижав руку ко рту, её глаза были широко раскрыты от шока. В них читался не страх, а что-то другое… что-то сложное, что он не мог расшифровать.

Его взгляд инстинктивно метнулся на трибуны. Лили стояла, прижав руку ко рту, её глаза были широко раскрыты от шока. Но в них, к его изумлению, читался не ужас и не осуждение, а что-то другое… что-то сложное, тёплое и тревожное одновременно, что он не мог расшифровать.

Он отлично понимал, что Паркер просто так этого не оставит и что его, скорее всего, ждёт дисциплинарная встряска от МакГонагалл. Но в тот момент, глядя в её зелёные глаза, полные смятения, он понимал лишь одно: некоторые вещи стоили любого, даже самого сурового наказания.

* * *

Джеймс оказался прав — не успели они как следует приняться за жаркое, как к гриффиндорскому столу стремительно направилась профессор МакГонагалл. Её тёмно-зелёная мантия развевалась за ней, как крылья разгневанной хищной птицы, а взгляд из-под очков был острее отточенного пера.

— Мистер Поттер, — её голос прозвучал, словно удар хлыста, заставив замолкнуть весь их угол зала. — Я крайне разочарована. Место капитана команды предполагает не только мастерство, но и хладнокровие. Потрудитесь объяснить, почему мистер Паркер сейчас находится в Больничном крыле с переломом челюсти?

Джеймс упрямо сжал губы, его взгляд уставился в тарелку.

— Он заслужил, — глухо бросил он.

В этот момент со скамьи поднялась Лили. Её голос, обычно такой уверенный, дрогнул, но был твёрдым.

— Профессор, виновата я. Джеймс ударил его, потому что Николас оскорбил меня.

Профессор МакГонагалл медленно повернулась к ней, брови изумлённо поползли вверх.

— Мисс Эванс?

— Он позволил себе крайне непристойные и унизительные замечания в мой адрес, — продолжила Лили, её щёки горели румянцем, но взгляд она не отводила. — Джеймс вступился за меня. Он не должен нести наказание один.

Строгое лицо декана смягчилось на мгновение, в её глазах мелькнула тень понимания. Она тяжело вздохнула.

— Как декан Гриффиндора, я обязана пресекать любое рукоприкладство в стенах Хогвартса. Минус тридцать очков с факультета за несдержанность, мистер Поттер.

Она сделала паузу, наклонилась чуть ближе, и её голос опустился до едва слышного, конфиденциального шепота, предназначенного только для их ушей.

— Но как женщина... я понимаю ваш порыв, мистер Поттер. Пять очков Гриффиндору за рыцарство.

Выпрямившись, она снова приняла свой суровый вид и удалилась. Лили была готова поклясться, что в последнюю секунду уголки её губ дрогнули в подобии улыбки. Они с Джеймсом перевели взгляды друг на друга, и между ними пробежала молчаливая, тёплая волна облегчения и благодарности.

Именно в этот момент, разрывая хрупкую нить их взаимопонимания, в пространство между ними ворвалась суровая реальность в лице тщедушного первокурсника-пуффендуйца. Мальчик, казалось, вот-вот готов был испариться от страха или провалиться сквозь каменные плиты пола, когда его робкий взгляд нашел гриффиндорский стол. В его неуверенно дрожащих руках был не просто букет — это была огромная, шикарная охапка белоснежных роз, каждая — с идеально сложенными, бархатистыми лепестками, перевязанная изысканной шелковой лентой цвета слоновой кости.

Протиснувшись между скамьями под любопытными взглядами студентов, он замер напротив Лили, вынудив ее прервать уже к тому времени оживленный разговор с Викки о сложностях приготовления зелья Живой Смерти.

— М-мисс Лили Эванс? — пискнул он, с трудом выталкивая из себя слова и простирая вперед благоухающую охапку. — Это… это вам.

Гробовая тишина воцарилась на их участке стола. Лили замерла, ее зеленые глаза, обычно такие ясные и умные, широко распахнулись от чистого изумления. Первой ее мыслью, стремительной и заставившей сердце сделать ликующий кувырок, было — Джеймс. Он что, решил проявить романтическую инициативу? Она медленно, почти не веря происходящему, протянула руки и приняла неожиданно тяжелый, пьяняще ароматный букет. Ее взгляд, полный зарождающейся нежности, тут же устремился к Джеймсу, сидевшему напротив.

На его лице не было ни смущенной, но довольной ухмылки, ни торжествующего блеска в глазах. Напротив, он резко побледнел, будто его окатили ледяной водой. Его пальцы, только что игравшие с ножом, судорожно впились в край дубового стола, а в очках, отблеснувших от магических огней в зале, читалась ярость и глубокая, обжигающая боль. Это был не взгляд человека, готовящегося принять похвалу за романтический жест. Это был взгляд хищника, чью территорию только что дерзко нарушили.

«Не он», — пронеслось в голове у Лили. Разочарование, острое и нелепое, кольнуло ее под ложечкой.

В этот момент в дело вступила Викки. С практической сноровкой опытного сыщика, не смущаясь общим вниманием, она ловко запустила руку в гущу бархатистых бутонов.

— Записка есть! — объявила она торжественно, извлекая на свет небольшой конверт из плотного, дорогого пергамента. — Имени нет. Загадочно.

Лили машинально, почти не глядя, взяла его. Под пристальными взглядами Джеймса, Сириуса и Римуса она вскрыла конверт. Ее глаза пробежали по строчкам, и по щекам разлился яркий румянец — смесь смущения, любопытства и досады.

«Дорогая Лили,

Вот уже долгое время я наблюдаю за тобой, не решаясь подойти. Твоя улыбка способна осветить даже самую хмурую погоду в Хогвартсе, а твой ум восхищает меня. Я бы очень хотел проводить с тобой больше времени, но подозреваю, что мне не на что рассчитывать.

Предлагаю встретиться сегодня в восемь на седьмом этаже у портрета волшебницы с зельями.

P.S. Эти цветы — лишь слабое отражение твоей красоты.»

Воздух вокруг гриффиндорского стола сгустился, стал тяжелым и осязаемым, словно перед грозой. Сириус насмешливо свистнул, оценивая и драматизм послания, и дорогой букет. Римус смотрел с нарастающим беспокойством, его взгляд метался между раскрасневшейся Лили и Джеймсом, чье лицо стало абсолютно непроницаемым.

— И кто этот смельчак? — нарушил тишину Сириус. Римус тут же сильно толкнул его ногой под столом, но было поздно.

— Я и сама не знаю, кто это! — выпалила Лили. — Знаю только, что он пригласил меня на свидание!

— Ты не знаешь, кто он, и все равно собираешься идти? — возмутился Сириус, разглядывая записку через ее плечо. — Ты хоть на секунду о Джеймсе подумала?

— Эй, я вообще-то все еще здесь! — мрачно бросил Джеймс.

— Лили, Сириус просто пытается сказать, что это может быть небезопасно, — мягко вмешался Римус, пытаясь погасить назревающий скандал. — Вдруг это ловушка? Какой-нибудь слизеринец?

— Вы ведете себя как стая ревнивых мужей, ей-богу! — вступилась за подругу Викки, бросая на них осуждающий взгляд.

— Если парень по-настоящему интересуется девушкой, он подходит открыто! — не сдавался Сириус, игнорируя ее.

— Хватит! — голос Джеймса прозвучал неожиданно резко и громко, заставив всех вздрогнуть. — Я не ребенок и не псих, чтобы вы думали, как тот или иной поступок отразится на моем состоянии! Если Лили решила пойти на свидание с кем-то, ни я, ни тем более вы не имеете права ее отговаривать! Понятно всем? — отчаянно прокричал парень, тяжело дыша. Не дожидаясь ответа, Джеймс схватил свою сумку и резко развернулся, направляясь к выходу.

— Браво, Эванс, — Сириус откинулся на спинку скамьи с театральным вздохом, но в его глазах, обычно таких насмешливых, бушевала настоящая буря. — Просто браво. Довела парня до ручки…

* * *

Весь оставшийся день Джеймс провёл в состоянии, напоминавшем внутреннюю битву двух драконов. Его гордость — та самая, что заставила его с таким театральным надрывом покинуть Большой зал — сражалась с всепоглощающей, почти животной ревностью. Он мысленно повторял свою же тираду, как заклинание: «Не имею права её отговаривать». Это было правильно. Разумно. Благородно. И отзывалось в душе ощущением, будто он добровольно глотает битое стекло.

Он боялся до тошноты. Боялся, что одно неверное слово, один всполох этой дурацкой, неконтролируемой ревности разрушит то хрупкое, едва распустившееся чудо, что зародилось между ними после Хогсмида. Её улыбка, её доверие, этот мимолётный, случайный поцелуй в щёку, что жёг его кожу призрачным, но сладким пламенем, — он скорее позволил бы отрубить себе руку, чем рискнул бы всем этим. Но мысль о том, что она сейчас с кем-то другим, что какой-то незнакомец дарит ей роскошные цветы и говорит те самые слова, что вертелись у него на языке, сводила с ума, затуманивая разум едким дымом.

Ровно в восемь он уже сидел в своей спальне, сжимая в руках знакомый пергамент. «Торжественно клянусь, что замышляю только шалость», — прошептал он, и сердце рванулось в бешеный галоп, когда его взгляд нашел крошечную надпись: «Лили Эванс». Седьмой этаж. Рядом — «Джордж Сенслет».

Пуффендуец. Тихий, не из тех, кто суетился вокруг неё. Но уверенности это не прибавляло. И тогда, поверх ревности, поднялся другой, более сильный страх — не за себя, а за неё. А вдруг это и правда ловушка? Вдруг за учтивыми манерами скрывается что-то опасное? Не раздумывая больше, накинув мантию-невидимку, он выскользнул из комнаты.

Седьмой этаж тонул в глубоких сумерках, нарушаемых лишь трепещущим светом факелов, бросавших на стены пляшущие тени. Прижавшись к ледяной стене в нише напротив портрета волшебницы с зельями, Джеймс замер. Он видел их. Лили стояла напротив улыбающегося Сенслета. Челюсти Джеймса свело так, что боль отдалась в висках. Желание подслушать, низкое и неблагородное, было огромным, и в конечном счёте оно пересилило все его принципы.

— Спасибо за цветы, они прекрасны, — голос Лили звучал вежливо, но в нём звенела сталь отстранённости. — И за комплименты. Но, Джордж, я должна кое-что прояснить.

— Я весь внимание, — голос Сенслета был полон трепетной надежды.

— Я очень ценю твою симпатию, но… я не рассматриваю наши отношения как нечто, выходящее за рамки дружеских. Мне так будет комфортнее.

Убедившись, что они, попрощавшись, разошлись в разные стороны, Джеймс рванул с места, на ходу призывая манящими чарами свою метлу. Ему нужно было в небо. Немедленно.

Холодный ночной воздух обжёг лёгкие, став долгожданным бальзамом, а в груди что-то ёкнуло — ослепительная, стремительная волна облегчения, сладкая и опьяняющая.

— Она отказала ему… — прошептал он в ночь, и ветер унёс слова. — Но почему? Почему?!

Он заложил крутой вираж, почти касаясь крылом башни астрономии. Адреналин гнался за смятением, но не мог его догнать.

Но почти тут же, словно ядовитый туман, на смену облегчению приползла новая, едкая мысль, от которой кровь похолодела. «Теоретически это может означать, что её сердце занято кем-то другим». Кем? Мысль жалила, как раскалённая игла. Может, это лишь вежливая отговорка? Или… или оно уже не свободно, просто занято не им?

«Может, она просто не хочет отношений вообще? — думал он, пикируя вниз к Чёрному озеру, где лунная дорожка дробилась на тысячи серебряных осколков. — Или… или я ей не нравлюсь? Может, этот поцелуй был просто… дружеской благодарностью?» От этой мысли стало физически больно.

Он снова взмыл вверх, к звёздам, словно хотел вырвать у них ответ. Лили Эванс была загадкой, сложнее самой запутанной трансфигурации, опаснее любого боевого заклинания. Она могла осветить его мир одной улыбкой и так же легко погрузить во тьму одной лишь мыслью, что её сердце принадлежит кому-то другому.

Он летал до тех пор, пока холод не проник в самые кости, а метла не начала вибрировать в его ослабевших, одеревеневших пальцах. Спускаясь на землю, с трудом переводя дыхание, он понял только одно: эта мучительная неопределённость была хуже любого ясного отказа. Потому что надежда, смешанная со страхом, оказалась самой изощрённой пыткой, какую он только знал.

Вернувшись в гостиную, Лили не могла уснуть. Джеймс все не возвращался. Нервы были натянуты до предела. Она нашла полупустую бутылку вишневого вина в запасах Викки и налила себе бокал. «Один, просто для храбрости», — попыталась убедить себя Лили, хотя прекрасно понимала, что это самообман.

Для нее было очевидно то, что он ревновал сегодня. Причем ревновал так, что даже не смог это скрыть. Но означало ли это то, что Джеймс любил ее? За последнее время он никак не давал ей понять, что она нравится ему не только как подруга, но и как девушка. Вслед за одним бокалом, Лили поспешила утешить себя следующим.

«Ну а что такого, она ведь не может быть всегда такой правильной Эванс. Или кто-то думает, что приличные девочки не пьют?» — растекаясь по организму, вино пробудило в ней бунтарский дух, прятавшийся где-то глубоко внутри.

"А Лили? Нравился ли ей Джеймс как парень? "

Допивая второй бокал, девушка пришла к выводу, который напугал ее: девочки были правы. Лили Эванс влюбилась в Джеймс Поттера. Почему она постоянно отвергала эту мысль раньше? Из-за гордости? Из-за упрямства? И какую же боль должно быть она причинила Джеймсу, согласившись пойти на это свидание. Тяжелое чувство раскаяния постепенно надвигалось вместе с опьянением после третьего бокала.

— Лили? Ты здесь?

Голос Джеймса, приглушенный ночной тишиной гостиной, прозвучал как выдох. Он замер на пороге, опираясь на свою метлу, и его взгляд скользнул по фигуре, сжавшейся в кресле у потухающего камина, а затем задержался на почти пустой бутылке вина на столике. Тень тревоги и чего-то еще, похожего на боль, пробежала по его лицу, заставив нахмуриться.

— Дже-е-ймс... — ее голос был густым, нечетким, язык с трудом повиновался. Она сфокусировала на нем взгляд, и в ее глазах плескалась смутная печаль, смешанная с винной откровенностью. — Я тебя ждала...

Он медленно, будто боясь спугнуть, подошел и опустился на край кресла рядом с ней. Пахло дымом, вином и ее духами — сладковатый, пьянящий аромат.

— Я вижу, — тихо сказал он, и его рука, осторожная и твердая, легла ей на плечи, мягко притягивая к себе. — Лили, что случилось?

Она бессильно приникла к его плечу, ища опоры, ее горячий лоб уперся в прохладную ткань его мантии. Дрожь пробежала по ее спине.

— Мне так хорошо... так спокойно, когда ты рядом, — прошептала она, и в ее голосе не было ни капли обычной ей сдержанности, только чистая, детская, обнаженная потребность в тепле и защите.

Джеймс горько усмехнулся, стараясь, чтобы шутка прозвучала легко, но его собственный голос предательски дрогнул, выдав напряжение.

— Ты явно перебрала, Эванс. Знатно так.

— Неправда! — она попыталась выпрямиться, но ее тут же закачало, и она снова уронила голову ему на плечо. — Мне нравится быть с тобой. Правда.

Он замолчал, позволив этим словам, даже сказанным в хмельном бреду, наполнить его теплом. Он знал, что завтра она, скорее всего, отречется от них, но сейчас они горели в его груди, как маленькое солнце.

— Почему ты отпустил меня? — ее шепот был едва слышен, губы коснулись его шеи.

— В смысле? — голос его снова подвел, став хриплым.

— На свидание. — Она с усилием отстранилась, чтобы посмотреть ему в глаза, и в ее затуманенном взгляде читалось неподдельное, детское недоумение и обида. — Я ждала... я ждала, что именно ТЫ станешь меня отговаривать. Будешь кричать, ругаться... что угодно. А ты... ты просто ушел.

Он сжал зубы до хруста, чувствуя, как старая, незаживающая рана снова дала о себе знать жгучей болью.

— И думаешь, — спросил он с горькой, саморазрушительной усмешкой, — если бы я орал и бил посуду, как последний ревнивый идиот, что-то изменилось бы? Ты бы только сильнее возненавидела меня. Вспомнила бы все, за что меня презирала.

— Когда-то... — она начала, и слова, казалось, рвались из нее с трудом, — когда-то я была влюблена в тебя...

Мир для Джеймса Поттера остановился, рухнул и переродился в одно мгновение.

— Что?! — он резко отстранился, схватив ее за плечи, его глаза, широко раскрытые за стеклами очков, выражали чистейшее, ничем не разбавленное, оглушительное изумление. — Что ты сейчас сказала?

— Это тебя так удивляет? — Лили горько, по-пьяному ухмыльнулась, и в ее мутном взгляде на мгновение мелькнула тень былой, неподдельной нежности. — Это было... на втором курсе. Пока ты не стал... — она запнулась, с трудом подбирая слово, — ...тем, кем стал. Самовлюбленным зазнайкой. Пока не начал портить жизнь Снейпу на пустом месте.

Они замерли, глядя друг на друга в мерцающем полумраке. Их лица были так близко, что он чувствовал ее прерывистое, спертое дыхание, смешанное со сладковатым запахом вина. Сердце Джеймса колотилось где-то в горле, сметая все доводы разума, все страхи и сомнения. Вино ли говорило за нее, или это была горькая правда, прорвавшаяся сквозь годы обиды и защиты, — сейчас это не имело ни малейшего значения.

— Прости, Лили, — его голос сорвался на шепот, полный отчаяния и надежды, и он закрыл это крошечное расстояние между ними.

Поцелуй был нежным и горьким одновременно. Горьким — от соленого привкуса ее слез и осознания, что завтра она, скорее всего, ничего не вспомнит. Но в этот миг это не имело значения. Ее губы отозвались ему с такой же внезапной, пьяной жаждой, ее пальцы вцепились в его мантию, и он готов был потерять голову, утонуть в этом мгновении навсегда.

— Джеймс... — пробормотала она, ее веки уже тяжело смыкались, тело обмякло и стало бессильным.

— Тебе нужно спать, — тихо сказал он, с невероятным трудом отрываясь от ее губ. Он легко подхватил ее на руки — она была удивительно легкой и хрупкой. Аккуратно отнес в свою спальню и уложил на кровать, сняв туфли и заботливо укутав пледом до самого подбородка.

Засыпая, она повернулась к нему и прошептала уже совсем сонно, почти неслышно, словно подводя итог всему, что случилось этим вечером:

— Девочки... все же были правы...

Джеймс застыл у кровати, не в силах пошевелиться. Потом медленно развернулся, вышел в гостиную и опустился в то самое кресло, где только что сидела она. Он понимал, что сна не будет. Она любила его. Пусть когда-то. Пусть сейчас она пьяна и ничего не запомнит. Но то семя надежды, которое он так лелеял все эти долгие годы, наконец-то дало хрупкий, невероятный росток. И теперь ему предстояло сделать все, чтобы он не погиб.

* * *

На следующее утро в мужской спальне Гриффиндора царила мирная, ленивая атмосфера, пронизанная золотистыми лучами солнца. Сириус, с трудом отлепив лицо от подушки, первым выполз из-под одеяла. Римус, уже одетый и причесанный, аккуратно застилал свою кровать, а Фрэнк, сидя на краю своей, с задумчивым видом пытался надеть носки.

Именно в этот момент Сириус, протирая сонные глаза, замер у кровати Джеймса как вкопанный.

— Э-э-э, ребята? — прошептал он, подзывая их едва слышным движением руки. Римус и Фрэнк осторожно подошли, и их глаза расширились. В кровати Джеймса, укрытая до подбородка его одеялом, спала Лили Эванс. Ее рыжие волосы рассыпались по подушке, а лицо выражало полный покой.

Трое парней переглянулись в гробовой тишине. Сириус приложил палец к губам, и они, как по команде, отступили на несколько шагов в самый угол комнаты, подальше от спящей.

— Может, она ходит во сне? — прошептал Фрэнк, склонившись к ним. — Моя тетя Беатрис так могла...

— Тссс! — шикнул Сириус, бросая взгляд на кровать. — Фрэнк, даже твоя тетя не стала бы сомнамбулировать прямо в кровать к Поттеру.

— Может, они изучали астрономию? — так же тихо предположил Римус. — Ночное небо было ясное...

Блэк покачал головой, многозначительно подняв бровь. Он жестом показал на дверь, и они, крадучись, выскользнули из спальни. Спустившись в гостиную, они обнаружили Джеймса, спящего на диване в неестественной позе. Он тихо посапывал, прижимая к груди декоративную диванную подушку с вышитым гриффиндорским гербом. Трое друзей снова обменялись многообещающими, полными сарказма взглядами. Сириус, как главный следователь, первым подошел к дивану и без лишних церемоний принялся активно будить друга.

— Эй, Сохатый. Просыпайся. Проснись и пой. У нас тут ситуация, требующая твоего немедленного внимания и, что самое главное, максимально подробных, смачных объяснений.

Джеймс заворчал что-то нечленораздельное, повернулся на другой бок, натянув мантию на голову, словно пытаясь спрятаться от всего мира.

— Убирайся к болотным кикиморам, Бродяга... — прохрипел он.

— Не думаю, что это входит в мои планы на утро, — Сириус не отступал. Он с комфортом устроился на краю дивана, заставляя пружины жалобно скрипеть под своим весом. — Поттер, открой глаза и посмотри в лицо фактам. У тебя наверху, в твоей собственной кровати, спит Лили Эванс. Ты хочешь нам рассказать, как это случилось, или нам самим додумать самые фантастические и, уверяю, очень лестные для тебя версии?

— Она что, все еще там? — хрипло спросил он, намеренно игнорируя прямой вопрос.

— О да, — с наслаждением кивнул Сириус, сияя как ребенок, нашедший клад. — И выглядит очень по-домашнему. Так что мы пропустили? Ссвечи? Романтическая музыка? Ты читал ей сонеты? Или... — он понизил голос до конспиративного шепота, — все было более... приземленно и прозаично?

Джеймс зевнул, так широко, что, казалось, вот-вот сломает челюсть, громко потянулся, заставив суставы похрустывать, и встал с дивана, демонстративно разминая затекшие мышцы спины.

— Ничего вы не пропустили, — буркнул он, направляясь к дубовому столу, где стоял глиняный кувшин с водой. — Она перебрала с вином. Уснула за пять секунд. И так как в женскую спальню нам вход запрещен, я не стал ее будить и отнес к нам. Все. Дело закрыто.

— А что она говорила? — несмело вставил Фрэнк, наклоняясь ближе. — В состоянии... э-э... повышенной откровенности?

На лице Джеймса промелькнула быстрая, как вспышка света, тень чего-то теплого и глубокого, но он тут же взял себя в руки и сделал вид, что поправляет очки.

— Говорила, что профессор Бинс должен наконец-то отправиться на покой, а трансфигурация Макгонагалл слишком сложна для простых смертных, — соврал он с невозмутимым видом.

Сириус фыркнул, но снова замолчал, получив предупреждающий взгляд.

— Ребята, — прошептал Джеймс. — Иногда рыжая ведьма напивается и засыпает в твоей кровати. А ты спишь на диване. Это называется «дружба». Шалость удалась!

Он поднял палец к губам, призывая к молчанию, и углубился в чтение свежего «Ежедневного пророка», оставив друзей в полном недоумении. Но в уголках его губ играла та самая улыбка, которую он тщательно скрывал — улыбка человека, хранящего сладкую, ни с кем не делимую тайну.

* * *

Сознание возвращалось к Лили медленно и неохотно. Первым ощущением была тупая, раскатистая боль в висках. Казалось, в ее черепе колотился разъяренный домовой эльф. Она приподнялась на локтях и с глухим стоном рухнула обратно. Суббота... Можно было спать.

На прикроватной тумбочке стоял стакан с мутно-синим зельем и записка.

«Доброе утро, Лили. Вряд ли оно таким является после вчерашнего. Оставляю тебе антипохмельное. Надеюсь, ты спустишься к нам, хотя бы к обеду. Джеймс.»

Она одним махом осушила стакан, чувствуя, как прохлада разливается по телу, а боль отступает. Храни Мерлин того, кто изобрел это зелье! Часы показывали половину первого. Она проспала полдня.

Спускаясь в гостиную, Лили чувствовала не физический дискомфорт, а тревогу. Провал в памяти был зияющей черной дырой, из которой доносились смутные обрывки — тепло, близость, его голос... и что-то еще, что заставляло сердце сжиматься от странного предчувствия.

Все уставились на нее с разными выражениями лиц. Римус улыбнулся участливо. Сириус — с хищной ухмылкой, будто ожидал циркового представления. Джеймс бросил на нее быстрый, почти испуганный взгляд и поспешно углубился в газету.

— Ну как, жива? — участливо спросил Римус.

— Голова не трещит по швам? — ехидно добавил Сириус, тут же получив сокрушительный толчок локтем от Джеймса.

— Лили, как всё прошло? — не унималась Викки, многозначительно глядя на Джеймса.

Прежде чем Лили успела ответить, Сириус склонился к ней с нарочито заинтересованным видом. — Да, признавайся, Эванс. Насколько свидание удалось? Далеко зашли?

Лили почувствовала, как по спине пробежал холодок. Она видела, как пальцы Джеймса сжали газету.

— Не волнуйся, Сириус, между нами, ничего не было, — сказала она, стараясь звучать максимально безразлично. — Даже поцелуев. И не будет.

Сириус, разочарованный отсутствием подробностей, откинулся на спинку дивана и пробурчал что-то, но Лили уже не слушала. Ее взгляд был прикован к Джеймсу. Он не шевелился, застыв за своей газетой, но по напряженной линии его плеч она поняла — что-то важное все-таки произошло.

Спустя несколько минут неловкого молчания Викки решительно поднялась.

— Римус, ты не поможешь мне с книгами в библиотеке? — она бросила многозначительный взгляд на друзей, и Сириус тут же подхватил: — А я присоединюсь. А то вы, боюсь, без меня не справитесь, — каждый из них понимал, что Джеймса и Лили нужно оставить наедине.

Когда их шаги затихли за портретом, девушка неожиданно поняла, что понятия не имеет, как заговорить о вчерашнем. Они сидели, украдкой поглядывая друг на друга, и воздух между ними сгущался от невысказанного.

— Я не придумал ничего умнее, чем просто спросить, — голос Джеймса прозвучал неожиданно громко, заставляя ее вздрогнуть. Он наконец отложил газету. — Ты... ты хоть что-нибудь помнишь?

Его глаза были темными и серьезными. В них не было и тени привычной насмешки.

— Джеймс, я... — она опустила взгляд, сжимая складки своего халата. — Нет. Практически ничего. Я хочу извиниться. За все, что могла наговорить. Я была не в себе. Пожалуйста... просто постарайся забыть вчерашний вечер.

Парень не спешил отвечать. Тишина затягивалась, становясь невыносимой. Где-то в глубине души он надеялся, что Лили все вспомнит, что утро принесет с собой осознание и ясность. Но теперь его надежды рушились, словно карточный домик. Как можно забыть их поцелуй? Как стереть из памяти ее признание, что она когда-то была влюблена в него, пусть это и было давно, на втором курсе? Или она права, и все это было лишь пьяным бредом?

Он смотрел на нее, и в его глазах она прочитала целую бурю — разочарование, боль, и какую-то странную, уязвимую надежду.

— Ты просишь невозможного, — наконец тихо сказал Джеймс с кривой и печальной улыбкой.

— Если мои слова так сильно тебя ранили, я пойму... — она неловко протянула руку и коснулась его пальцев.

— Лили, перестань, — он сжал ее руку в своей, и его прикосновение было на удивление теплым. — Ты не сказала ничего обидного. Совсем. Если бы ты могла вспомнить... ты бы не просила меня это забыть.

Его слова повисли в воздухе, тяжелые и значимые. Лили почувствовала, как у нее перехватывает дыхание.

— А ты... — она сглотнула, заставляя себя задать самый главный вопрос. — А ты хотел бы, чтобы я вспомнила?

Джеймс замер. Его взгляд стал невыносимо пронзительным. Он медленно покачал головой, но не как отказ, а скорее от осознания всей сложности ситуации. — Это было бы нечестно, — прошептал он. — Воспоминания не должны быть принудительными. Они либо есть, либо их нет.

Он так и не ответил на ее вопрос, но в его глазах она прочла всё. Да. Тысячу раз да.