ТомоМурзик (джен)

Школа стала традицией. Неприятной, раздражающей, но неотъемлемой частью его рутины, как вылизывание шерсти. Каждое утро, когда Гарри, съёжившись от ожидания крика, собирал свой убогий рюкзак, Том с величественным видом и внутренним вздохом занимал своё место внутри. Это был его крест. Его долг. Его стратегическая необходимость.

Он уже выработал ритуал. Забирался внутрь, топчась по учебникам и заветному бутерброду, сворачивался клубком и настраивался на долгие часы скуки, прерываемые лишь всплесками магловской необразованности и личными унижениями Гарри. Он стал специалистом по голосам.

Голос миссис Фигг, учительницы, звучал для него как пиление тупой пилы. Он мысленно составлял список её стилистических и логических ошибок. Голоса Дадли и его шайки — Пирса, Денниса, Малькольма — он классифицировал как «продукт дегенеративного скрещивания и избытка сахара».

Но главным объектом его изучения был, конечно, Гарри.

Том слышал, как тот тихо отвечал на вопросы, когда его спрашивали — часто правильно, но без всякого энтузиазма. Слышал, как замирало его дыхание, когда над ним насмехались. Слышал, как он бормотал себе под нос, оставшись один: «Всё нормально… Всё хорошо…»

«Нет, — мысленно поправлял его Том, лежа в темноте. — Ничего не нормально. Они — скоты, а ты — лев в западне. Помни это».

Он стал своеобразным невидимым телохранителем и подстрекателем. Однажды Пирс попытался стащить у Гарри рюкзак, чтобы выбросить его в унитаз. В тот самый момент, когда его пальцы коснулись замши, из полуоткрытой молции с шипением вырвалась мохнатая лапа и впилась когтями ему в руку. Пирс взвыл от неожиданности и боли. Гарри, воспользовавшись моментом, выхватил рюкзак и бросился прочь.

— Он там! У него там монстр! — ревел Пирс, показывая на кровоточащие царапины.

После этого к Гарри и его «проклятому рюкзаку» стали относиться с суеверным страхом. Пространство вокруг него на переменах стало немного свободнее.

Другой раз Гарри, сидя на задней парте, с тоской смотрел в окно на пролетающую птицу. Учительница, миссис Фигг, заметила это.

— Мечтаешь улететь, Поттер? — ехидно спросила она. — Думаешь, твои родители были птицами, раз разбились пьяными за рулём?

В рюкзаке что-то ёкнуло. Гарри сжал кулаки, губы его задрожали. И в этот момент из-под крышки рюкзака, стоявшего у его ног, послышалось низкое, угрожающее урчание. Оно было таким громким, таким неестественно глубоким для маленького животного, что миссис Фигг на секунду запнулась, смущённо оглянулась и, покосившись на рюкзак, поспешила продолжить урок.

Гарри наклонился и сунул палец под молнию.

— Спасибо, Ки-ка, — прошептал он.

Том, разумеется, не ответил. Но он позволил ему почесать себя за ухом ровно на три секунды, прежде чем отстраниться. Это была не благодарность. Это была награда за правильную реакцию. Мальчик учился держать удар. А он учился его прикрывать.

Вечерами, вернувшись в чулан, Том анализировал собранные данные. У Гарри был потенциал. Озлобленность копилась в нём, как вода в дамбе. Нужно было лишь направить её в нужное русло. Школа была идеальным полигоном. Она показывала Гарри всю гниль и несправедливость мира, готовя его к простой истине: сила — это единственное, что имеет значение.

И Том, тёмный лорд в обличье кота, спящий в рюкзаке своего врага, был единственным, кто предлагал ему эту силу. Пока что лишь в виде острых когтей и тихого, предупреждающего рычания из темноты. Но это было только начало.

Он терпеливо плел паутину, ниточка за ниточкой, связывая свою судьбу с судьбой мальчика-который-выжил. И самая прочная нить в этой паутине была прядена не из ненависти, а из чего-то гораздо более сложного и опасного — из привычки, необходимости и странного, извращённого чувства собственности.

В конце концов, разве скульптор не проводит долгие часы в пыльной мастерской, лелея кусок глины, который однажды станет его шедевром?