The last breath (гет)

Иван осторожно коснулся руки Риты, и по едва заметной дрожи понял — дело серьезно.

— Похоже, придется ехать в больницу, сделать снимок, — сказал он, уже натягивая на себя одежду. Быстро помог Маргарите облачиться в джинсы и кофту — летний вечер обманчив и прохладен.

— Скажи, когда ты упала? Чем ударилась? — спросил Иван, стараясь скрыть волнение в голосе.

— Все произошло в один миг… Я пыталась ухватиться за край ванны, но мокрая рука соскользнула, и я рухнула на пол, — проговорила она, морщась от боли. — Еще головой стукнулась, но совсем слегка.

Иван бережно помог Рите подняться, и они, поддерживая друг друга, вышли на улицу. Он усадил ее на пассажирское сиденье, сам сел за руль, и машина плавно тронулась в сторону больницы. Рентген подтвердил худшие опасения — закрытый перелом левой руки. Гипс зафиксировал поврежденное место, и вскоре они уже ехали домой. Там Иван помог Рите переодеться, и она, обессиленная, легла в кровать. Он, задержавшись на кухне с кружкой чая, вернулся и осторожно прилег рядом, боясь потревожить ее сон.

Следующий день начался с отъезда Ивана на службу. Рита осталась в его квартире, предоставленная сама себе. Гипс стеснял движения, заставлял приспосабливаться к новым условиям. Утешало лишь то, что сломана левая рука, а не правая.

Тем временем Иван, прибыв на базу, занялся проверкой оборудования. Внезапно к нему подошел Бизон.

— Бать, как Багира? Все в порядке? — спросил он с тревогой в голосе.

— Относительно, — устало ответил Батя. — Чуть самострел не устроила. Успел вовремя, отобрал оружие. Перевез ее к себе, соседка, к счастью, сердобольная, согласилась помочь. А вчера, как вишенка на торте, поскользнулась в душе и сломала руку.

— Ого! Вот это день невезения!

— Борь, мне страшно за нее, — признался Батя, в его взгляде застыла боль. — Страшно оставлять одну, страшно звонить и ждать ответа, потому что в голове роятся самые жуткие мысли. Что она снова попыталась покончить с собой. Она вчера так кричала… — голос его дрогнул. — Кричала, что ее все винят в смерти сестры и племянницы, что родители от нее отвернулись, что она не хочет жить. Да, это был аффект, но кто знает, что она выкинет завтра?

Бизон покачал головой, пытаясь придумать, как отвлечь командира от мрачных дум. Решив перевести тему, он произнес:

— Кстати, все давно заметили, что ты к Багире неровно дышишь… Ну, почти все. Кроме нее самой, похоже. Считает тебя другом, и все тут. Или маскируется умело… Вы же оба у нас образцовые солдаты, правила не нарушаете… — Бизон попытался улыбнуться, но вышло натянуто.

— Да какие там правила… Ей теперь лечиться минимум полгода. Три месяца антидепрессанты, потом столько же на восстановление. И не факт, что она вообще в строй вернется, — вздохнул Батя.

Тем временем Рита находилась под бдительным присмотром Дарьи Николаевны, милой женщины лет шестидесяти пяти. Ее волосы давно тронула седина, но, выкрашенные в ядреный бордово-вишневый цвет, оставались шелковистыми и здоровыми. Маргарита пыталась убедить соседку отдохнуть, уверяла, что справится и одна, но Дарья Николаевна была непреклонна. Она весь день следила за питанием Кошкиной, за ее отдыхом, напоминая о таблетках, прописанных психотерапевтом.

Вечером, когда на пороге появился Иван, соседка вернулась к себе, а Рита встретила Булатова в коридоре, прислонившись к стене.