Шрам (гет)

Глава 5.

Часть 1.

Джеймс Поттер.

Он проснулся и с наслаждением потянулся, предвкушая чудесный день, полный веселья. А как же может быть иначе? Однако, стоило опереться рукой о подушку, и кисть правой руки тут же отозвалась ноющей болью. Вместе с ней пришло и воспоминание.

…Позавчера они с Фредом, Логаном и выздоровевшим Эваном прогуливали Заклинания и увидели спешащего куда-то Малфоя…

Джеймс потер запястье и, вспомнив, как превосходным ударом разбил слизеринскому хорьку, сыну Пожирателя, нос, ухмыльнулся.

Вообще, было чертовски приятно избивать этого гаденыша втроем, вчетвером, — в принципе, чем больше, тем замечательнее. Джеймс в процессе драки (он предпочитал называть это так) словно перекачивал из себя всю злость, агрессию в изломанное тело на полу школьного коридора. А ещё Джеймс мстил — за отца, за дядю Рона, а в особенности за Гермиону.

Однажды, когда отец с матерью на десятую годовщину свадьбы отправились в путешествие, а их с Алом и Лили оставили на попечение бабушки Молли и дяди Рона с Гермионой, Джеймс, случайно вставший ночью для похода в туалет, подслушал разговор последних. Дядя Рон пил чай, сидя под неярко горящей лампой, а Гермиона, расположившись напротив него, внимательно слушала мужа.

— И Малфой, в присутствии Роксаны, Джорджа и Анджелины, говорит этой маглорожденной девочке: «Грязнокровки покупают палочки у Олливандера. Наша фирма не продает их вам подобным». Представляешь? Девочка, конечно, разрыдалась, убежала, её мать кинулась за ней. Джордж хотел набить морду хорьку, припомнив и то, что он называл тебя так же, и множество всего другого…

— И почему же не сделал этого? — грустно улыбаясь, спросила Гермиона, и Джеймс вспомнил слова отца о том, что она всегда была против насилия.

— Его сдержала Анджелина, — дядя Рон негодующе взмахнул рукой, и половина содержимого кружки оказалась на брюках.

— Аккуратнее, Рон, — укоряющий и, в то же время, заботливо-тревожный голос. — И потише, пожалуйста, дети спят, — Гермиона сделала движение палочкой.

— Спасибо, — дядя Рон глотнул чая. — Джорджа прямо трясло, когда он рассказывал это… Я еле его успокоил. Но, знаешь, я его понимаю. Оправданный Пожиратель, который пообещал суду не применять систему оценки людей по статусу их крови — тем более что всё это полная ерунда, — и говорит такое, да ещё и при свидетелях!.. Вот скажи, Гермиона, — почему он не в силах не демонстрировать свои убеждения относительно так называемой теории чистокровности?

— Мне неприятно это обсуждать, Рон, — немного резко сказала Гермиона. — Если ты помнишь, он все годы называл меня «грязнокровкой Грейнджер». И даже в течение тех нескольких месяцев, когда я лежала на кровати, будучи слепой. Я благодарна ему за то, что он вылечил меня, но эти унижения я забыть не могу. Поэтому меня это задевает. Идем спать.

— Да, конечно, — дядя Рон встал, и они вышли из кухни.

Помнится, тогда Джеймс был ошарашен. Он ни разу не слышал ни о чем подобном из уст отца или матери. И он поклялся себе выяснить всё.

Вечером двадцать шестого июля отец напился. Джеймс знал, что эта ночь для него отмечена в календаре черным цветом. А также мальчик знал, что отец, находясь в состоянии опьянения, расскажет все, о чем его спрашивают. Только вот цена этих историй была довольно велика: Джеймс несколько дней после не мог нормально спать. Во сне к нему являлись мертвецы из поведанных папой событий, и Джеймс удивлялся, как отец ещё не сошёл с ума.

Так вот, тем вечером старший сын Гарри Поттера присел рядом с ним на пол (Альбус и Лили уже спали, а Джинни осталась ночевать у приболевшей бабушки Молли) и спросил отца о теории чистокровности. Хмельной взгляд Гарри остановился на лице сына, но он, по-видимому, не узнал Джеймса.

И Гарри рассказал об этой «теории», пусто и дико глядя в огонь. А после, когда Джеймс, шатаясь, как будто сам опустошил несколько бутылок огненного виски, поднимался к себе в комнату, он думал о том, сколько ошибок совершили люди из-за этой теории, сколько человек было убито из-за неё, и волосы вставали дыбом. И внутри зарождалась жгучая ненависть к этому Малфою — за то, что они не хотят угомониться, забыть историю, свои ошибки и… отпустить прошлое.

Джеймс оделся и вышел на площадку перед лестницей. Дверь в спальню родителей была плотно закрыта, из-за неё доносился мерный храп отца. Заглянув в комнату Ала, мальчик полюбовался синей пижамой со слониками и сладко спящим братом и принялся спускаться по лестнице, с наслаждением оттягивая момент входа в гостиную, где его ожидала гора подарков под рождественской елью.

Он постоял перед дверью, вдыхая потрясающий запах хвои и чувствуя, как счастье заполняет его от макушки до пяток, и, толкнув последнюю преграду на пути к абсолютной нирване, запрыгнул в гостиную.

Под елью действительно лежали горы завернутых в цветные обертки коробков и свертков. Джеймс готовился было броситься на них в поисках принадлежащих ему подарков, подобно тигру на антилопу, как откуда-то из кресла послышался мрачный голос:

— С Рождеством, Джеймс.

Он перевел ошалелый взгляд туда и увидел сосредоточенно хмурящуюся Розу. Настроение начало уползать «в минус». Нет, не потому, что человеком, поздравившим его с Рождеством таким замогильным тоном, оказалась именно кузина. Джеймсу очень не понравилось выражение её лица — строгое, сердитое, совсем не праздничное.

— И тебя, — осторожно произнес Джеймс.

Роза встала и приблизилась.

— Подарок от меня и Хьюго ты найдешь там, — она кивнула в сторону ели. — Но сначала мы с тобой поговорим.

В животе у Поттера екнуло. Он ненавидел такие прелюдии, особенно в исполнении Розы.

— Эмм… А это не может подождать? — почти со слезами осведомился он.

— Пять минут, не больше, — в темных карих глазах сквозила непреклонность.

Джеймс сел и приготовился слушать, с горечью размышляя, что день, начавшийся прекрасно, точно будет испорчен.

— Я давно хотела с тобой поговорить, — начала Роза, скрестив руки на груди и нервно потирая плечо, — когда только узнала об этом. Но я всё никак не могла застать тебя наедине. А вот сегодня этот случай мне представился.

— И?

— Предметом нашего разговора будет Скорпиус Малфой.

— Что? — Джеймс подумал, что он ослышался. В сознании волной всколыхнулся страх. Запястье правой руки заболело с удвоенной силой.

— Да, — Роза нервно одернула халатик. — Так вот: я знаю, что вы: ты, Фред, Эван, Логан, возможно, кто-то ещё, — его избиваете. Планомерно, жестоко, подло, грязно, — девочка словно выплюнула последнее слово. — Вы нападаете на него, одинокого, всей… стаей!

Джеймс подавленно молчал. Его неприятно поразил тот факт, что сестра всё знает, и он лихорадочно придумывал оправдания, в то время как Роза продолжала:

— Ты не думал о том, что вы можете вылететь из Хогвартса, если кто-то из учительского состава школы об этом узнает? Не думал? Так поразмышляй! Вам повезло, что Малфой не обращается в больничное крыло. Если он это сделает, то вам… крышка! И дяде Гарри достанется больше всего! Его хоть пожалей! — Роза топнула ногой. — Я не знаю, почему Малфой ещё не рассказал о ваших выходках. Но знай — это сделаю я, если ещё раз увижу, как он, весь в крови, волочится в подземелья. Ясно?

— Вполне, — пробурчал Джеймс.

— Тогда счастливого Рождества! — проорала Роза и вылетела из гостиной.

— Предательница! — закричал ей вслед Джеймс. — Стукачка!

Роза взлетела вверх по лестнице и исчезла в гостевой спальне. А Джеймс с яростью сжимал кулаки, костеря Гермиону и дядю Рона, которые, работая даже в Рождественскую ночь, сбагрили семейству Поттеров своих детишек.

Против Хьюго Джеймс, в принципе, ничего не имел. Но Роза… Сейчас он её ненавидел.

«Определенно, это самое плохое Рождество в моей жизни».

Часть 2.

Эрида Забини.

Когда она вышла из «Хогвартс-экспресса», заплаканная и с лихорадочно горящими щеками, отец, встречавший их на платформе, только покачал головой. А Эрида искала взглядом Скорпиуса, но не могла найти его светловолосой макушки в пёстрой карусели красок.

Приехав домой, она отстранилась от распахнувшей объятия матери и, игнорируя её обиженное лицо, отправилась в свою комнату, сказав: «Я себя плохо чувствую и на ужин не выйду». Иксион вызвался её проводить; втолкнув сестру в комнату и усадив её в кресло, он плотно закрыл дверь и присел возле Эриды на корточки.

— Эрида, — начал он, — скажи, что происходит?

— Всё хорошо, — механически откликнулась она. — Я просто устала.

— Черт возьми! — рявкнул он, и девочка испуганно моргнула, вцепившись в подлокотники кресла. — Я нахожу тебя в компании дур-третьекурсниц с Пуффендуя, всю в слезах, мантия промокла, полные ботинки снега, а ты мне заявляешь, что «всё хорошо»! Малфой издевается над тобой, унижает, а ты… ты и рада!

— Не смей обвинять Скорпиуса! Он тут не при чем! — Эрида резко подняла голову и устремила взгляд нездорово блестящих глаз на брата. — Это я виновата!

— Эрида, — внезапно чересчур спокойно начал Иксион. — В чем ты виновата?

— Я тебе не скажу, — покачала она головой и вновь сгорбилась, почти касаясь лбом коленей.

— Ты мне не доверяешь? Эрида, ты всегда делилась со мной и счастьем, и горестями. Что же сейчас случилось? Почему ты так замкнулась? — на лице Иксиона было написано отчаяние и страх. Он боялся за свою маленькую сестричку, которую не смог уберечь от этого жуткого мальчишки.

— Ты не поймёшь, — Эрида закрыла лицо руками. — Это слишком сложно, слишком запутанно, и это моё дело. Понимаешь? Не лезь в мою жизнь, пожалуйста.

Иксион сжал губы и резко встал.

— Ты уверена?

— Я ни в чем не уверена, но одно я понимаю точно: тебе обо всём знать не нужно, — девочка прерывисто выдохнула. — Извини.

Что ещё могла Эрида сказать? Она была не в силах рассказать брату о том, что чувствовала, что Скорпиусу нужна поддержка, забота, дружеская опека. Что он, не привыкший ко всему этому, рьяно отталкивал её, Эриду, и в то же время тянулся к ней. Он, как ей казалось, даже начал улыбаться чаще, когда они вместе делали домашнее задание или гуляли в школьном дворике.

У неё была семья и брат. У Скорпиуса они тоже были, но казалось, будто он один-одинешенек. И письма домой Скорпиус писал крайне редко — может, раз в две недели, а то и реже… А после отправки совы ходил раздраженный и мрачный, однако после, дня через два-три, «оттаивал» — но, как правило, за этот период он успевал побывать в переделке.

И Эрида, залечивая его раны, ушибы и синяки, ненавидела Поттера всей душой. Если бы она как-то раз не пообещала Скорпиусу, что не станет намеренно лезть на рожон, она бы попыталась отомстить за друга, потому что это было невыносимо — видеть, как он загибается от боли, как течёт из разбитого носа алая, пахнущая железом кровь. И, пачкая пальцы, рукава мантии в ней, она едва сдерживала слёзы ярости. И мысленно клялась, что она обязательно — обязательно, непременно, — отомстит Поттеру. Любым образом. И, если для этого надо будет скинуть его с этой поганой метлы, — она это сделает.

А за окном пепельными хлопьями падал снег, и хотелось плакать. Потому что она уже привыкла сидеть рядом с ним вечером в гостиной и смотреть, как он, читая, механически запускает пальцы в светлые волосы. Привыкла смотреть на его шрам и не чувствовать омерзения. Только грусть, смешанную с усталым отчаянием.

И Эриде было одиноко. Хотелось ощутить молчаливое присутствие Скорпиуса в этой комнате и сидеть рядом с ним, пристроив голову у него на плече.

А утром Эрида узнала, что умерла Нарцисса Малфой.

И снег показался недостаточно белым по сравнению с меловым лицом Скорпиуса, стоявшего у изножья могилы и державшего букет терпко пахнущих кремовых лилий. Пламя свечи трепетало от его дыхания, когда он, склонившись над могилой, что-то шептал в мерзлую землю.

И в его кармане, неслышно для окружающих, пела, захлебываясь в звуках, скрипка.

* * *

Эрида вывалилась из камина профессора Нотта сразу же вслед за Иксионом, который уже стоял в углу и махал палочкой, убирая с мантии сажу.

— Мисс Забини, — преподаватель даже не поднял голову от пергаментов. — Рад вас видеть. Вас искал мистер Малфой.

Иксион повернул голову к сестре и предупреждающе вздернул брови, всем своим видом демонстрируя полный и безоговорочный запрет. Эрида же продемонстрировала брату свои лопатки и, поблагодарив профессора, двинулась к двери.

Раздраженный Иксион догнал и схватил её за локоть тогда, когда она окончательно уверовала в то, что он остался позади.

— Что за концерт? — зашипел Иксион, надавив на кожу между косточками так, что Эрида тоненько вскрикнула. — Я, кажется, предупредил тебя, Эрида! Я не хочу, чтобы ты с ним общалась!

— Это не тебе решать, — огрызнулась девочка. — Я не лезу с советами, с кем тебе дружить, вот и ты этого не делай! И отпусти меня, мне больно!

— Эрида! Эрида! — чуточку ослабивший хватку Иксион немедленно поплатился за это — сестра побежала по коридору прочь. — Эрида!!!

— Не смей лезть в мою жизнь!!! — истерический крик эхом отразился от каменных стен.

* * *

Эрида, дробно стуча башмаками по каменному полу, бежала, не видя ничего перед собой, и немедленно поплатилась за смотрение под ноги, врезавшись в кого-то. Но увидеть улыбку на знакомом лице и слышать тихое: «Здравствуй» всё же было приятно, и Эрида улыбнулась, невзирая на боль.

Перед Эридой стоял одетый в зимнюю мантию Скорпиус и приветливо глядел на неё. Вот только серые глаза не лучились светом. В них появились тяжелые, темные тени, а между светлыми бровями появилась морщинка.

— Привет, — Эрида обняла друга, но, внезапно смутившись, отошла назад.

— Давно приехала?

— Только что, — усмехнулась она.

— Ты вся в саже, — хмыкнул Скорпиус и в доказательство своих слов коснулся её плеча, а потом поднял руку, демонстрируя черноту на пальцах. — Знаешь, я хотел тебе кое-что показать, — он махнул рукой в сторону выхода из замка. — Но там холодно, ты…

— Пойдем! — чересчур бодро воскликнула постоянно озиравшаяся Эрида и потащила его по коридору.

Они выбежали на крыльцо и остановились.

Крупными хлопьями падал снег, а до вечернего неба, затянутого сине-фиолетовым бархатом, казалось, можно дотянуться рукой. На застывшие в безветрии деревья, ветки которых были усыпаны снежинками, из окон замка падал свет, и всё тихо сияло и мерцало перед глазами Эриды.

Внезапно на её дрожащие плечи была накинута мантия.

— Скорпиус, здесь очень красиво, — прошептала она. — Спасибо.

— Это тебе спасибо, — он вытянул ладонь вперед, на которой лежала маленькая шкатулка. — Знаешь, я бы, наверное, сошёл с ума, если бы не твой подарок.

Эрида не знала, что ответить, но Скорпиус и не ждал от неё слов. Он обхватил её и приподнял, кружа, над землей.

— Какая же ты худенькая, словно тростинка, — задумчиво сказал он. — Рид[1]… — и засмеялся.

И это было здорово — стоять рядом, смеяться, и греть свои замерзшие ладошки в его чуть более теплых руках.

И сейчас Эрида даже не думала о реакции Иксиона, стоявшего в дверях и с каменным выражением лица наблюдавший всю эту сцену.

Сейчас она думала только о том, что она обязательно пригласит Скорпиуса на лето к себе в гости. И привезёт его в дом семейства Забини, даже если друг — да, не однокурсник, не приятель, а именно друг, теперь Эрида была совершенно точно в этом уверена, — будет оказывать вооруженное сопротивление.

И подаренный на Рождество медвежонок, уменьшенный заклинанием и спрятанный в кармане брюк, перестал казаться бессмысленным сюрпризом.

Теперь Эрида знала, что в любом действии Скорпиуса Малфоя заключается особенный смысл, который иногда и не нужно разгадывать. Если будет необходимость, то друг сам раскроет все тайны.

Нужно просто быть рядом и уметь поддержать его.

И играть на скрипке.

Часть 3.

Альбус Поттер.

Ехавший в «Ночном рыцаре» Альбус пытался читать журнал — попалась чрезвычайно интересная статья о Микеланджело, — но водитель с замашками камикадзе водил автобус так, что строчки прыгали перед глазами. Сидевшая рядом странно хмурая Роуз пыталась делать вид, что спит, однако, она вылетала из кресла на каждом повороте и потому вскоре решила оставить эту затею.

— Что случилось, Роуз? — обеспокоенно спросил Альбус, припомнивший и поспешный уход, точнее, бегство Розы после торжественного получения подарков, и постоянно раздраженного на протяжении всех каникул Джеймса. — Вы с Джеймсом поссорились?

Роза проигнорировала его вопрос и отвернулась к окну.

— Роуз, я к тебе обращаюсь!

— Альбус, да, мы повздорили. Я открыла ему глаза, а он, — девочка скорчила плаксивую гримасу, — он назвал меня п… ппп… — губы кузины искривились, и она закрыла лицо руками. Затем, несколько раз вздохнув и тряхнув головой, в точности скопировав жест своей матери, она продолжила дрожащим голосом: — Неважно.

По мнению Альбуса, это было очень даже важно. Конечно, Роза и Джеймс постоянно ссорились и обижались друг на друга, но эти размолвки никогда не бывали слишком долгими — Джеймс достиг высоты в умении просить прощения, а у кузины было доброе сердце. Но теперь всё было по-другому. Об этом свидетельствовали и покрасневшие от пролитых и невыплаканных слёз глаза Розы, и её нежелание говорить о ссоре, и то, что Джеймс, обычно всегда сидевший с братом, сегодня сел рядом с Фредом и Роксаной, детьми дяди Джорджа. Это несколько обидело ни в чем не повинного Альбуса — он не мог бросить Розу, которую остальные дети, носящие фамилию Уизли, откровенно недолюбливали, но и не хотел из-за кузины лишаться родного брата.

— Роуз, скажи, — настаивал Альбус, упрямо не замечая явно выраженного нежелания сестры разговаривать.

Она молчала и дышала на стекло, выводя пальчиком на запотевшей поверхности сразу же «потекшие» буквы. Альбус попытался прочесть написанное, но Роза, заметив его интерес, резко и быстро стерла всё ладонью.

— Ты хочешь услышать, что случилось, — произнесла девочка хриплым голоском. — А ты не задумывался что после моего рассказа между тобой и братом, — она словно намеренно не произносила имя Джеймса, — мной и тобой всё изменится?

— Что изменится? — непонимающе переспросил Альбус. — Роуз, да что же случилось такого? Ну не убил же Джим человека! — нервно хихикнул мальчик.

— Почти убил, — шмыгнула носом Роза.

Альбус Поттер опешил и воззрился на сестру широко распахнутыми глазами.

— Что? — еле выговорил он. — Роуз, это была очень неудачная шутка.

— Это не было шуткой, — зашептала девочка, — это правда. Просто мы с тобой не обращали внимания… Это началось ещё…

— Достаточно, — нервно улыбающийся Ал старался предотвратить собственную истерику. — Хватит, Роуз. Джеймс не мог…

— Мог! И я даже назову тебе имя пострадавшего!

— Кто? Ну, кто?! — разъярился Ал, с отвращением глядя в заполненные слезами карие глаза.

— Скорпиус Малфой, — выплюнула Роза.

В тот же миг автобус резко остановился, и кресло Альбуса резко опрокинулось, предоставляя ему возможность поваляться на полу, мокром от растаявшего снега с ботинок волшебников. Роза же, обняв дрожавшие плечи руками, вновь отвернулась к окну.

Альбус был ошарашен. И тут же перед глазами, как в калейдоскопе, пронеслись картинки: радостный Джеймс, не пришедший на квиддичный матч Малфой и зашедшая в разгар празднества по случаю победы бледная и тихая Роза. Постоянно избитая физиономия Малфоя, ненавидящие взгляды Забини, бросаемые на него, Альбуса, — Мерлин, как можно быть таким недогадливым?

— Роуз, прости, — вымолвил Альбус, когда они, затесавшись в толпу веселящихся канареечно-желтых пуффендуйцев, шли в замок. Джеймс и остальная компания не дождались их, и их красные шарфы, а также рыжие волосы Виктуар развевались далеко впереди. — Я…

— Ты подумал, что я оговариваю Джеймса, — грустно кивнула Роза. — Знаешь, на твоем месте я в первую очередь подумала бы о том же самом.

Альбус робко улыбнулся кузине, после чего она благосклонно наклонила голову.

Даже дышать стало легче.

* * *

Следующий месяц Альбус жил как на иголках, разрываясь между братом и кузиной. Весьма агрессивно настроенный Джеймс не хотел заключать мировую, а Роуз, скрещивая на груди руки, утверждала, что она всего лишь открыла Джеймсу глаза на его деяния. Но во всем этом была хоть какая-то польза — по словам Розы, Малфой больше не подвергался нападениям со стороны гриффиндорцев-второкурсников. А Забини прекратила сверлить спину Ала настороженными черными глазами.

Зато у Джеймса всё было не слава Богу. У него всё валилось из рук и не получалось: за пропуски тренировок Тэйлор перевел старшего брата Ала в разряд запасных, что тот пережил крайне болезненно; он постоянно опаздывал, не успевал и получал плохие оценки. И, казалось, даже из глаз исчезли чертенята.

— Что с тобой такое, Джеймс? — спросил как-то Ал, когда они встретились в коридоре. Джеймс плелся на ужин, а Альбус уже возвращался из Большого зала, но один — Роуз спешно и скомканно попрощалась с ним, как будто предвидела встречу с Поттером-старшим.

— Со мной всё в порядке, — вяло произнес Джеймс.

— Джеймс, если это из-за Роуз… — начал Альбус.

— Да причем здесь она? — уныло вопросил Джеймс. — И без неё проблем хватает! Знаешь, Ал, у меня такое чувство, — тут голос Джеймса странно понизился, как будто он собирался рассказать брату жутко важный секрет, — что меня напоили каким-то Зельем Неудачи, что ли… Ничего не клеится! Даже новые носки — и на тех появились дырки, — Джеймс грустно вздохнул. — Ладно, я пошёл. Мне ещё на отработку к «чистоплюйке»[2] идти…

— Удачи, — искренне пожелал Альбус и, когда Джеймс ушел, задумчиво забарабанил пальцами по стеклу.

Он мог поклясться Мерлину, что, когда брат упомянул про Зелье Неудачи, услышал тихий смешок. И сейчас за угол заворачивала девочка с длинными черными волосами… Забини?!

Альбус резко сорвался с места и успел догнать слизеринку возле лестницы. Схватив её за предплечье, он оттащил рьяно сопротивляющуюся девчонку в тот же самый коридор, где они беседовали с Джеймсом.

— Забини, это ты устроила? — грозно спросил Ал, запоздало понимая, что он ничего не докажет. Но гриффиндорская глупость, как всегда, сработала раньше разума.

Альбус ждал вопроса, которым Забини попросит его пояснить свои претензии, но она, глядя черными глазами ему в глаза, четко сказала:

— Нет.

Альбус на секунду растерялся, но тут же выпалил:

— Не ври!

— Даже если это сделала я, я всё равно не признаюсь, — ехидным тоном произнесла слизеринка и ударила его по рукам. Он разжал пальцы, и Забини, поддернув сумку и хмыкнув, быстро ушла.

А ладонь Альбуса сразу же почему-то потянулась к чистому листу бумаги…

1 — reed [ri:d] — тростник, стрела, тростинка (англ.)

2 — профессор Кристалл