А она выжила (джен)

Когда Лили осознала, куда ведет их Дамблдор, она остановилась, а потом непроизвольно сделала шаг назад.

— Нет, — прошептала она.

Глаза Сириуса тоже померкли, он отбросил волосы со лба и хотел, было, что-то сказать, но Дамблдор сделал это раньше:

— Я ничего не мог поделать. А сюда они не придут... снова.

Дом Коллинзов с выбитыми окнами и распахнутыми дверями встретил их звенящей тишиной и холодным ветром.

Засохшая кровь.

* * *

Алиса играла с поварешкой и лопаткой миссис Коллинз, Френк тихо сидел рядом с ней. Люпин обходил дом, восстанавливая разбитые предметы и очищая с них пыль... кровь. Дамблдор, восстановив защиту, опустился в кресло у окна и о чем-то задумался, Сириус сел напротив и смотрел на него, почти не мигая.

Лили перебирала зелья и ингредиенты в ящичке Северуса, расширенном чарами. В этой комнате, где было совершенно тихо, она не могла утаить пароль: говорить его едва слышно оказалось бы столь же бесполезно. К счастью, по крайней мере Сириус точно решил, что это часть её запасов — а для неё выбрать именно «Эванс» было совершенно нормально — и не обратил внимания. Лили нашла все те же зелья, что обычно использовала сама, и достаточно большое количество их же составляющих с некоторыми другими. Незнакомыми ей оказались лишь зелья в трех одинаковых флаконах без всяких пометок. Она открыла один из них и принюхалась.

— Думаешь, испортилось? — вернувшийся Ремус прошел и сел в кресло рядом с Сириусом.

— Может быть... — уклончиво ответила Лили. — Еще нет.

Она закрыла флакон и хотела опустить его обратно в ящичек, но заметила край пергамента. Осторожно вытащив его, она обнаружила исписанный почти совсем неразборчивым размашистым почерком Снейпа список всего, содержащегося здесь. Рядом шли цифры, зачеркнутые и написанные снова: похоже, так он вел учет. С трудом разобрав его буквы, Лили обнаружила только одно незнакомое название, заставившее её невольно усмехнуться. «Зелье сна без сновидений». Сделал, значит, все-таки. Последними цифрами были 3 (?60). По всей видимости, в скобках указывалось количество доз.

Лили отложила ящичек в сторону и закрыла глаза.

Через какое-то время Сириус глухо спросил:

— И?

Все посмотрели на него, кроме Лонгботтомов.

— Да, Сириус? — ответил профессор Дамблдор.

— Что будет дальше? — горько поинтересовался он. — Вы, похоже, немало знаете, вон и Снейп и у вас, и у Волдеморта, — все, кроме того, к кому он обращался, вздрогнули: даже Алиса как-то насторожилась. — Так что все-таки будет? Что мы делаем, — его голос прервался, — здесь? Что мы будем бессмысленно делать дальше?

Дамблдор молчал, потом начал говорить успокаивающим тоном:

— Я действительно не мог найти другого укрытия. Северус предан нашей стороне, у него на это свои причины. А...

— Да ну? Только вы, — Сириус наклонился вперед, — и можете верить в доброго Нюниуса. Он...

— Он не раз помогал мне, — прервала его Лили невыразительным голосом.

Сириус обернулся. Он долго внимательно смотрел на неё, чуть сдвинув брови, словно что-то вспоминая. Потом кивнул и отвернулся:

— Ясно. Продолжайте, сэр, извините, — он подпер голову рукой.

— Что именно тебе ясно, Сириус? — спросил Люпин, непонимающе взглянув на него.

— Что наш Нюниус, оказывается, влюбляться умеет, — сухо отрезал тот.

Ремус моргнул и замер. Лили не шевельнулась.

— Кхм... — Дамблдор откашлялся. — Сопротивление практически совершенно ослабло. Я... честно говоря, не знаю, что мы можем сделать.

Сириус, дёрнувшись, поднялся было, но потом словно отмахнулся от чего-то и бессильно рухнул в кресло. Ремус побледнел.

Взглянув на Алису, Лили поняла по её встревоженному выражению лица, что не заплакать не получилось — сама она уже не чувствовала своих слез. Дамблдор отвел взгляд.

— Сириус, — прошептала она. Он все же поднял голову. — Пообещай, что позаботишься о них.

Он понял. Кивнул.

Лили протянула Алисе свой кулон, подаренный Джеймсом, и в последний раз взглянула на её улыбку.

Улыбку, словно нарисованную на лице мученицы.

* * *

Шел дождь. Лили, спотыкаясь, шла по лондонским улицам в мантии и с зажатой в руке палочкой.

На площади Гриммо не было ни одного человека, и она просто подошла к двери, теперь видимой даже для магглов. С трудом потянув её на себя, вошла в дом.

В двух шагах от неё на залитом кровью пыльном ковре лежал убитый Питер Петтигрю. В его открытых пустых глазах застыл ужас. Но Лили уже не могла жалеть — и не хотела ненавидеть. Она поднялась на второй этаж — тела Беллатрикс там не было — в свою комнату, где был письменный стол.

"Дорогая Петуния!

Прости меня за все, что произошло с тобой. Прости меня за то, что я оказалась не такой милой маленькой сестренкой, о которой ты думала, читая мне стихи и сказки. За то, что наши жизни сложились так по-разному, и мы никогда не были близки. За то... неважно, кто из нас виноват в этом, но прости меня за все. Я просто хотела сказать тебе, что теперь ты меня точно больше не увидишь. Потому что я не проживу больше двух дней. Быть может, после этого у вас будет хоть какой-то шанс на простую и счастливую жизнь. Я знаю, ты не любишь магию, но я очень хочу благословить Дадли. Это... мое последнее желание, хорошо? Просто прими его как мою любовь к своей семье. Мне всегда было больно ссориться с тобой. Я никогда не хотела этого.

Прощай.

Твоя сестра,

Лили".

Слезы текли по её лицу, мешая видеть. Она смахнула их, запечатала письмо и встала. Где-то наверху, на чердаке, ещё жили совы.

Вернувшись, Лили остановилась посреди гостиной, задумчиво разглядывая холодный и неуютный дом Блэков, так долго бывший — её домом. Вспоминая Мэри и их хлопоты перед рождеством. Улыбку Сириуса и последний поцелуй этих двоих. Спешку и работу, которые...

За спиной послышались тихие шаги, и она обернулась. Северус стоял на пороге, внимательно глядя на неё: на этот раз он был без маски. Лили шагнула вперед и спрятала лицо в темной мантии, доверчиво прижавшись к нему. Теперь она... могла ему верить. Теперь ей уже не могло быть хуже.

Он спокойно обнял её в ответ. От его мантии пахло горькими травами, кровью и потом, но Лили было уже все равно.

— Я не люблю тебя, ты знаешь, — прошептала она, немного отстраняясь.

Это не было вопросом, но Северус всё же кивнул, по-прежнему не отрывая взгляда от её лица.

— Я скоро умру, — голос почему-то задрожал, хотя она думала об этом уже несколько часов. А боялась — несколько месяцев. — И ничего уже не изменится.

Он снова кивнул, привлекая её ближе к себе и легко касаясь волос ладонью. Лили склонилась к нему, а по щекам текли слезы. Северус тихо заговорил, смотря теперь куда-то вперед и продолжая гладить её голову:

— Я люблю тебя слишком давно, чтобы думать, кого любишь ты, Лили. Я умру все равно, и лучше уж за тебя. Нет, — возразил он, когда она дернулась, и осторожно обхватил её лицо ладонями, вглядываясь в глаза, — нет, по-другому не будет. Ничто уже не изменится, — её слова звучали теперь совсем иначе.

— Северус, я... — слезинки, застывшие на ресницах, задрожали.

— Я знаю, — прошептал он. — Ты всегда была слишком хорошей, слишком другой. Я никогда и не думал, что будет не так, только надеялся, что выживешь ты. А обо мне не жалей, все было известно... давно. А ты никогда не была для меня, но... Но я все равно тебя люблю. Всегда.

Лили разрыдалась в голос, чего ждала уже много месяцев беззвучных слез. Северус прижал её к себе.

— Ты ведь приведешь меня... к нему?

Иногда молчаливый кивок все же может значить больше чего угодно другого.

* * *

Волдеморт — теперь страх перед его именем пропал до конца — проводил собрания Пожирателей в фамильном особняке Малфоев. Тот оказался красивым и величественным, немного вычурным зданием, окруженным пышным парком, в котором в этот хмурый вечер жили лишь тени. Лили шла по тропинке рядом с Северусом и оглядывалась по сторонам, вдыхая влажный холодный воздух и запах перегнившей за зиму листвы, принесенный из леса лёгким ветерком. Сейчас ей нравилась эта погода. Сейчас ей вообще нравилось почти всё.

Северус не говорил ни слова, лишь крепче сжимал её руку.

У входа стояли несколько человек, подозрительно посмотревших на Лили, но все же пропустивших их внутрь. Красиво. Особняк Малфоев было сложно описать иначе: что ни говори, а вкус у них был, бесспорно, всегда. Лили показалось почти смешным идти к убийце через столь красивые залы, и это вызвало на её губах улыбку. Повсюду было пусто, пока в одной из комнат они не увидели Нарциссу Малфой с сыном на руках. Мальчик, уже отнюдь не маленький, пытался освободиться, но она настойчиво влекла его в сторону других дверей.

— Драко, ты... ну идем же, — долетело до них, а потом миссис Малфой заметила Северуса.

И Лили за его спиной. Её глаза тревожно расширились, рука будто сама по себе потянулась заслонить сына. Обе они понимали, о чем думала она, и от кого защищала. И пусть они были на разных сторонах, это ничего не меняло.

Нарцисса нервно кивнула и, вновь подхватив сына, поспешно ушла.

* * *

— Итак, Северус должен был привести кого-то из дома, где сегодня вы потерпели неудачу. Что скажешь, Снейп?

Волдеморт невозмутимо наблюдал за происходящим в зале с места во главе пустого стола. Северус чуть склонил голову и ответил, одновременно отходя в сторону и позволяя всем увидеть Лили:

— Вот она.

По залу прокатились шепотки, но тут же утихли, когда "Лорд" поднялся. Он подошел к Лили и пронзительно посмотрел на неё, будто приникая взглядом в самые глубокие. Она же закрыла глаза, сжав губы, и услышала, как тот усмехнулся.

— Я сохранил жизнь этой грязнокровке по твоей просьбе, — чуть ли не шепотом заговорил Волдеморт. — Но она не оценила такого подарка и боролась против меня, помогая раненым мятежникам и убивая тех, кто служил мне, — при воспоминании о дне, когда погибла Мэри, Лили вздрогнула. Он преувеличивал. Всего лишь преувеличивал. — Она должна умереть, без сомнения. Но сначала ответишь ты, — он все же повернулся и шагнул ближе к Северусу. Лили открыла глаза. — Фенрир!

Она рванулась к нему, но заклинание Волдеморта отбросило её назад.

Кровь, кровь, кровь... Северус был еще жив, когда Сивый оторвался от него, но Лили уже не могла видеть этого, только слышала его хриплое, рваное, слабеющее уже дыхание, вырывавшееся из прокушенного горла. Первые же секунды после того, как оборотень кинулся вперёд, заставили её сознание помутнеть, а потом она просто без сил сползла по стене, о которую к которой прислонилась, теряя остатки чувств. Голос Волдеморта, приказывающего кому-то поставить её на ноги, доносился сквозь грохот биения её собственного сердца, шум и кровавую пелену перед глазами.

Её лба коснулась чья-то неожиданно тонкая рука. Чем-то влажным протерли лицо, и Лили, с трудом распахнув глаза, увидела перед собой смертельно бледную Нарциссу Малфой, изо всех сил сохраняющую холодный и неприступный вид. Опираясь на неё, она встала, посмотрев на Волдеморта.

Чьи-то сильные руки оторвали её Нарциссы, лишив даже этой опоры и швырнули в лужу крови рядом с Северусом — прямо у ног Волдеморта. И Лили все же вырвало от омерзительного запаха, от липкой и теплой крови по всему телу, от того, что она только что видела... позорно вырвало на виду у Волдеморта.

Когда она смогла поднять голову, на его лице было написано презрение и холодное любопытство — тот будто высчитывал, что она сделает теперь.

— Не нравится, грязнокровка? — спросил он все тем же тихим, издевательским голосом. — Сектумсемпра!

Северус рядом дернулся и выгнулся, стараясь дотянуться до Лили. Но заклятие уже ударило её, хлестнуло по лицу и груди, обожгло, заставляя задыхаться от боли.

— Вы все... так слабы, — выдохнул Волдеморт, склонившись над ней.

— Мать не может быть слабой, — прохрипела Лили. — Мать... защищает ребенка...

— Значит, ты оказалась плохой матерью.

— ...защищает до конца. А ты... вообще не знаешь, что такое привязанность к кому-то. А любовь к своему ребенку, материнская любовь — это... — боль стала слишком сильной, силы стремительно уходили вместе с кровью, вытекающей из ран, но она нашла силы договорить: — ...то, чего ты никогда даже... не представишь.

Васильковые глаза Нарциссы Малфой, трепещущей за сына. Бледно-голубые — Петуньи, лопочущей над Дадли. Деловитая сероглазая молодая девушка с коляской в парке, где она гуляла с Гарри.

Широко распахнутые глаза Мэри, которая даже не узнала о том, что могла бы уже скоро стать матерью.

Холодные, отливающее багрянцем глаза Волдеморта над всеми ними. Над всем миром.

Последний, полный желания защитить всех стихийный всплеск, отдающий все силы Лили на его уничтожение... полную смерть.

Блаженная тишина без боли. Уходящий вдаль Северус, и — где-то совсем рядом — радостный крик Гарри.

— Мама!

Все. Теперь все. Только теплые руки Джеймса, прижимающие её к себе, и глаза на крохотном личике сына. Её глаза.

* * *

Если стукнуть поварешкой по кастрюле, будет один звук, а по тазу — другой. Если ударить по ним с разной силой — тоже.

Это интересно забывать и узнавать каждый день. Каждый час. Слушать, как мужчина с пронзительными синими глазами, черными лохмами и совершенно безумным отчаянным видом раз за разом говорит ей, что другой, почти не шевелящийся, рядом с ней — муж. Только что это за слово такое — «муж», неясно, а лохматый не рассказал.

Тот, что много говорит, вздрагивает от её улыбок. Но ведь сами они всегда выражают радость улыбкой... выражали. Раньше, когда их с этим, лохматым, было больше. Но, наверное, точно скопировать у неё не получается?

По лестнице пройти тоже не получается. Падать — больно. Но не так, как иногда бывает, когда внезапно клонишься к полу, а руки дрожат. После падения можно легко встать и идти дальше.

Только... ничего дальше теперь нет.

Кто... я?