История-которая-случилась (джен)

Тонкс всегда боялась, что я вырасту капризным баловнем. Боюсь, но шансы на это у меня были вполне велики. Мне было чуть больше месяца от роду в тот день, когда я остался круглым сиротой. И с тех пор рос при шести отцах и четырех матерях.

Это как минимум. Минимум тех, кто приезжал к нам с Тонкс, кто покупал мне одежду и книги, кто забирал меня на каникулы, дарил подарки, писал мне письма. Чаще других со мной был крестный.

Боюсь, я быстро сообразил, как можно добиться от него чего пожелаешь. Достаточно было состроить мордочку побледнее и обронить негромко, что «мне как-то грустно сегодня». Гарри зеленел, бледнел, да и не только он. Рон, Невилл, Билл, Джордж тут же кидались набивать мне карманы сластями и вредилками. Глазами Гермионы наполнялись слезами.

Другое дело Джинни и Тонкс. Их было невозможно провести. Куда бы я ни пошел, строгие глаза Тонкс внимательно следили за всем. «Зови её бабушка!» — требовала Джинни. «Зачем? — недоумевал я, — если она сама зовет себя так. Всегда зовет себя только так». Когда понял, почему именно Андромеда зовет себя только так, только Тонкс, я навсегда перестал публично «грустить».

Нельзя сказать, что я не скучал по родителям. Ведь пусть и был единственным студентом в Хогвартсе, которому могли одновременно прилететь шесть сов и один седенький Сычик, я был тем, кому никогда не прилетит сова с письмом от мамы. Если не понимал урока, к моим услугам был «персональный» профессор и три самых блестящих выпускницы Хогвартса. Не очень весело при этом понимать, что твой отец тоже преподавал здесь, но никогда не сможет дать сыну уроков.

Мне так много и часто говорили про них, что они казались сказочными, мифическими, невероятными и просто огромными. Абсолютными. Поставленными так высоко над всеми, что когда я узнал про «пушистую проблему отца» — он стал только еще более могущественным в моих глазах. С тех пор мой патронус — волк.

Так я однажды увидел, как плачет легендарный Поттер. Гарри учил меня в тот день вызывать телесного патронуса. Словно назло я ленился, капризничал, срывался на нем. Но он снова и снова выпускал боггарта, пока серебристое облачко из моей палочки не обратилось в огромного синеватого волка. Кажется, я завизжал от довольства собой, хлопал руками, обернулся и просто поперхнулся. Гарри держался одной рукой за стену, другой держался за сердце и не прятал слез. Тогда впервые понял, как ему важно каким я стану, кем буду. Важно не подвести того, кого он знал и любил. Моего отца.

За все эти годы не было дня, не было такого письма и просьбы, которые крестный оставил бы без внимания. Боюсь, ему ой как не просто далось моё решение стать мракоборцем. Я хотел стать таким, как мама. Стать тем, кем мог быть мой отец, если бы не его «недуг».

Гарри и Гермиона приложили немало усилий, чтобы облегчить жизнь таким, как отец. Благодаря им было создано отделение в больнице Святого Мунга, лаборатория, которая разрабатывала и варила зелья, облегчающие трансформацию. Так я впервые попал сюда, в эти гулкие коридоры. На открытие. Гарри приехал лично, чтобы поддержать тех, кто решился открыться, прийти. Он вёл меня за руку, маги вокруг шептались.

«Не отставай! — сказал ты. — Просто не отставай!».

Как могло оказаться, что я приеду сюда из-за тебя? За день до этого проклятого дня ты пообещал мне заехать на мою экзаменовку по магическому слежению. После стажировки мы планировали поехать выбирать кольцо для Мари. Ты один-единственный на свете знал об этом. Но вместо тебя пришел Кингсли. Лично. Не с совой, не патронусом.

Министр заехал и сказал, что глава отдела не сможет присутствовать сегодня на экзамене (все завопили), а я должен пойти с ним. Уже в тот момент что-то внутри меня ухнуло, взорвалось и образовало огромную дыру. Чем больше он говорил, тем больше становилась она. «Точно ничего не знаем». «Шансы не велики». «Его семья уже там». «Ты тоже его семья». Ты тоже моя семья.

В голове та же дыра, битый час, как дебил, смотрю на окровавленную рубашку Драко Малфоя. Того трясет, как в лихорадке. Это он обнаружил тебя. Вызвал бригаду целителей. Говорят, тебя расщепило почти на лоскуты, в жуткое крошево. В страхе все разбежались, лишь Драко цеплялся за все заклинания, которые мог вспомнить.

Плохо знаю его, вы сошлись слишком недавно. «Сработались!» — как поясняет всем Рон. Говорят, Драко — дипломат высокого полета, аристократ, добившийся для тебя проходов в самые удаленные уголки и страны. Шепчутся, что у него редкий дар — налаживать связи и смягчать любые конфликты. Это на руку тебе, очень на руку. Джинни права: ты слишком горячий. Ты слишком добрый. Ты слишком мой крестный.

Рядом с тобой всегда нужна такая «холодная, здравая голова». Раньше это была Гермиона. Не могу на нее смотреть. Кажется, она уже опухла от слез. Молли прижимает её к себе, укачивает, как крошку Лили. Рядом Невилл. Ханна. Полумна. Даже Джордж. Даже Джордж.

Здесь вся моя импровизированная семья. Моя семья жмется к стенам, моя семья старается не смотреть на Джинни. Моя Джинни, моя крестная, моя «почти мама» словно остекленела. Не знаю, сколько уже она вот так стоит перед захлопнутой дверью палаты, но мне она уже кажется статуей самой себя. Лицо у нее такого землистого цвета, что сливается с этими жуткими стенами. Правда, не понимаю, какого они цвета... какого цвета эти стены? Дыра в моей голове разрастается, что-то холодное, серое и липкое накрывает всё, на что я перевожу глаза.

Вот передо мной снова мечется Драко. Руки дрожат, глазами затравленно шарит по сторонам. Минуту назад его отчитал дядя Рон: «Перестань трястись, тебя никто не обвиняет! Ты спас его!». Тот в ответ почти стонал: «Я не понимаю, что произошло! Он свалился мне прямо под ноги. Я был на заседании отдела, и тут...». «Мы знаем! — гладила его по голове Полумна. — Ты уже говорил это. Ты всё сделал правильно. Не нужно себя накручивать». «Но Рон злится!».

— Да! Я злюсь! Я злюсь, каждый раз, когда он появляется залитый кровью! Злюсь на него. На то, что он был без меня. Без тебя! Что снова чуть не погиб! У него омерзительная привычка погибать без спросу! Я не готов снова хоронить близких. Не готов его потерять.

Тут открылась дверь, ушла и вскоре вернулась Джинни. Она сказала, что ты жив, тебя погрузили в лечебный сон. Ты потерял много крови, но что еще более странно — в тебе почти не осталось волшебной силы. Почему? Где ты был? В твоем ежедневнике в этот день стояла только одна, безобидная встреча с каким-то иностранным профессором. Консультация, рассчитанная на пару часов. Гарри, почему ты здесь? Почему? Моя голова кружится сама по себе, стало больно глотать.

Пока я как зачарованный таращился на всех, Джинни стало плохо. К ней бросились, кто-то плакал, кто-то что-то кричал. Нас выгнали в холл с этажа. Джордж в ярости чуть не разбил стеклянную дверь. Но дед Уизли вдруг одернул всех. Сказал, что главное, что ты жив. Всё обошлось, и сейчас главное понять, что именно произошло. «Гарри величайший маг, сильнейший из волшебников, мракоборец с богатейшим опытом. Не так-то просто довести его до такого состояния. У него горячее сердце, но он хороший муж и отец. Не думаю, что он стал бы рисковать собой, если бы не был уверен в своей безопасности. Что бы это ни было, оно очень опасно». Все замолчали и посмотрели на Кингсли. Тот попросил Членов Ордена посетить его вечером в Министерстве.

* * *

Гарри спал почти неделю. Тедди ловили в его палате по три раза на день. Когда Джинни, мягко, но настойчиво отправила его спать, он попытался приколдовать себя к стене у двери. К счастью, Невилл и Гермиона успели нейтрализовать его заклинания. Ему здорово влетело.

Время шло, но совы разносили по домам одно и то же: «Всё еще слаб. Не целесообразно выводить из сна».

Лишь на седьмой день пришло долгожданное: «Сегодня. Должен проснуться сам».

* * *

После погрома, который мы ненароком устроили неделю назад, Сепсис Святым Мунгом пригрозил никогда не впускать нас в больницу. Две хорошеньких целительницы завизжали на входе «Только семья». «Мы и есть только семья» — гаркнули мы в ответ. Боюсь, они никогда не видели столько рыжих, столько сразу рыжих и не очень рыжих Уизли и не только Уизли. Хорошо еще детей не взяли, Артур и Молли настояли. Пока не поймем, чего ожидать.

Строились почти по росту, долго рядились, как зайти, но стоило Рону углядеть, что ты открыл глаза и нежно смотришь на Джинни, уснувшую на стуле рядом с тобой, ввалились за ним галдящей гурьбой.

Никогда не видел ничего более ослепительного, чем то, как ты щуришься от яркого света, как пытаешься дотянуться рукой до седой пряди на голове жены. Она нагнулась, ты притянул её и, как ребенок, зарылся в растрепанных волосах. Глаза резко защипало, и я уставился на Рона. Тот плясал вокруг кровати и орал: «Ты сукин сын! Везучий сукин сын! Ты еще более большая задница, чем я, Гарри Поттер». Все смеялись.

Ты тоже смеялся и медленно называл: «Рон. Драко. Гермиона. Билл. Чарли. Джордж. Невилл. Полумна. Астория. Артур. Молли». Потом ты назвал меня. Мне показалось, что ты испытываешь какую-то особенную радость, тихо, по очереди, называя наши имена. Сепсис предупредил, что не сильно оправился, но ты собирался нам рассказать, что именно произошло с тобой. Каждому хотелось лично дотронутся до тебя. Тянулись. Поправляли тебе подушку, очки. Кажется, только Луна и Джинни не делали этого. Все ждали Кингсли.

Потом ты рассказал...

Кингсли сказал мне, что если я хочу присоединиться к Ордену и начать работать в отделе (чуть раньше положенного стажировкой срока), то должен проанализировать каждое слово из сказанного тобой. Это сейчас самое главное. Тогда я записал, а потом заучил наизусть твой рассказ. Жду, когда ты проснешься, чтобы перевезти тебя домой и повторяю, как заведенный:

«В тот день ты анализировал места, которые вы с командой нанесли на карту странных событий. В указанных вами местах с волшебниками случались непонятные, тяжелые обмороки. Команда твоих специалистов (включая Малфоя) много месяцев объезжала такие места, записывала показания, описывала, делала фотографии, брала пробы земли и энергии. Ничего не сходилось.

Один коллега на северо-восточном побережье Южной Америки обещал обсудить с тобой похожие случаи на других континентах. Профессор Картэни. Вы давно списывались, он звал к себе. Малфой получил пароль для трансгрессии, но в тот день присутствовать не мог. Тебе посоветовали воспользоваться новым порталом.

Портал оказался плохо отрегулированным, это еще проверяют. Но ты оказался не дома у гостеприимного коллеги, а в совершенно незнакомом месте. Ошибка вышла всего на несколько километров, но одно дело в родной стране, а когда в джунглях, не понятно где... Ты заторопился, разозлился, решил трансгрессировать самостоятельно и снова промахнулся. Место, куда ты попал, поразило тебя.

Здесь явно когда-то жили люди, но сейчас не было никого. Только руины. Кое-где еще стойкие остовы домов, где-то остатки хлипких лачуг. Неприятный ветерок бродил по небольшой площади, забирался тебе под куртку.

Стало тягостно, непереносимо, до тошноты тягостно. Ты почувствовал, как во рту появился привкус чего-то кислого, мерзко кисленького. Такое приторное, липкое чувство. К тому же резко стало холодно. Ты решил не рисковать и накинул плащ-невидимку. Тут-то и началось.

Ты упал. Все тело свело. Тебя пробил озноб, а из сердца ушла вся радость. Ты начал задыхаться.

«Дементоры?» — сначала подумал ты, но вокруг не было никого и ничего не происходило с домами, скамейками, сломанными качелями, брошенными вещами. Небо над тобой было безмятежно. Ярко сияло солнце. Лишь ты, свернувшийся от ослепительной острой боли, от перехватившего тебя удушья, крутился по земле. Слабея с каждой минутой.

Потом показалось, как что-то обступает тебя. Тени? Невидимки? Или просто сам воздух стал чуть плотнее. Ты слабел. Слабел так стремительно, что палочка почти не слушалась тебя. Стоило вспомнить заклинание, как оно растворялось, стиралось из памяти. Более того: стоило просто вспомнить хоть что-то счастливое, как любое воспоминание, секундное мгновение стремительно исчезало из памяти. Тебе казалось, что видения яркими картинами встают перед тобой, как живые. Появляются и гаснут в твоем сознании.

Вот ты, охрипший от волнения, забывший в каком кармане кольцо, делаешь Джинни предложение. Ты готовился к этому больше месяца, достал таскать Рона и Джорджа по ювелирным, ждал несколько лет, а забыл за одну секунду.

Вот Рон кружит Гермиону на руках. Невесту Гермиону. Вернее уже жену. Он настолько пьян от счастья, не сделавший ни глотка огневиски за вечер, что оступается и летит вместе с любимой прямо в торт. Десятки палочек и друзей бросились тогда на помощь, поймали в последнюю секунду... и в эту секунду ты забыл, что было дальше.

Вот Джинни протягивает тебе Джеймса Сириуса Поттера. Ты мог поклясться, что помнишь каждую минуту того дня, помнил все эти годы, но сейчас не мог вспомнить лица сына.

Альбус впервые усажен на крохотную метлу... ты даже не успел вспомнить, как кричал тогда. Крошка Лили поет на руках у матери. В ужасе ты понял, что уже не пытаешься вспомнить. Какая-то сила сама добирается до самых дорогих тебе воспоминаний и безжалостно стирает их до того, как ты поймешь. Свадьба Полумны. Невилл стал профессором. Рон показывает купчую на дом. Джордж счастливый впервые после смерти Фреда, счастливый потому... потому что у него... у него родилась... Лишая возможности сопротивляться, что-то неведомое издевалось, меняя память. Вот ты пытаешь вспомнить, как переносишь Джинни через порог вашего дома, а вместо этого на пороге своего дома снова падает твой отец. Ровно в четыре часа дня Кингсли объявил, что Министерство решило доверить тебе отдел, но твоя мама снова в отчаянии кричит в лицо Волан-де-Морта: «только не его! Не его». Откуда-то из темноты поднимается визг. Это же Гермиона. Рядом кричит Рон. Он бессильно трясет решетку подвала. Ты хотел вспомнить глаза Джинни, запах её волос, вкус губ... но в твоей памяти она снова и снова уходила от тебя, от подножья свежей могилы Дамблдора.

Тебе стало казаться, что всё твое счастливое прошлое и настоящее — лишь сон. Темный Лорд победил. Всё погибли. И хуже. Погибали в твоей памяти снова и снова. Взрыв — и падает Фред, смех навсегда ломает уже мертвую линию губ. А через секунду пьяный Джордж захлопывает дверь перед твоим лицом, не пускает на порог собственную жену и братьев. Тонкс кричит над телом Тонкс, а я, я надрывно плачу на твоих руках. На секунду ты вспомнил, как онемели руки от того, что ты неловко перехватил меня, но боялся поменять положение. В то же мгновение тебе привиделось, что ты просто уронил меня. Попытался поднять, но свинцовое тело уже не подчинялось. Не осталось совсем ничего, что могло бы помочь...

Тут в череде явлений ты четко увидел, как мистер Малфой, Драко, задумчиво смотрит на воду маленького пруда в саду Уизли. Он что-то говорит тебе. В ушах шумит так, что ты всё время сглатываешь. Но, как сквозь вату, до тебя доходят отрывки фраз: «Спасибо, что пригласил сюда», «это больше, чем пригласить в гости», «ты пригласил меня в детство», «вернул мне его», «ты всё исправил». В эти секунды ты понял, что тебе просто физически необходимо увидеть того, кто произнес эти слова. Сдернув невидимку, ты трансгрессировал.

Законы трансгрессии безжалостны, такое расстояние непосильно ни одному волшебнику в мире. Защитные чары, наведенные заклинания... тебя расщепило буквально на мелкие кусочки. Видимо, желание сохранить хотя бы это, не самое счастливое в чистом виде, но последнее дорогое воспоминание, помогло. Ошалев от боли, ты увидел белое лицо Драко над собой. Больше ты ничего не помнишь.

Кингсли сказал, что ничего более странного ему не приходилось слышать и видеть своими глазами. Маги обследовали то место. Действительно, там многие годы не жили ни маги, ни маглы. Место не сохранило ни малейшей тени волшебных сил, только очень слабый отсвет твоей энергетики. Это еще более странно, ведь ты снова совершил то, на что до тебя никто не был способен. Волшебство такой силы должно было оставить след размером в континент. Подавленные и разбитые, мы медленно уходили из палаты. Сепсис торопливо наводил чары сна. Обернувшись, я увидел, как Джинни вложила в твою руку срезанный локон своих волос. Ты крепко зажал их в руке.

Ты и сейчас не разжимаешь её, блаженно улыбаешься чему-то во сне. От этого, как в детстве, хочется смеяться и плакать. Но ты вчера не рассмеялся, когда я сказал, что «кажется, вырос». Мне показалось, что ты загрустил.