Fallen Star (гет)

На город опускается ночь. Блэк слишком пьян, чтобы обращать внимание на такие мелочи, но я — куда большее животное, чем он — прекрасно чувствую. Мы сидим на полу в гостиной, вокруг валяется полдесятка опустевших стеклянных сосудов — Заклятие Незримого расширения сработало на славу, во внутреннем кармане моей мантии позвякивает ещё десяток бутылок, но вряд ли в нас столько влезет.

— А помнишь, — Блэк еле ворочает языком, — помнишь, как она заколдовала метлу Джеймса, чтоб та дрыгалась, как лошадь, прямо на матче? Мерлиновы подтяжки…

— Когтевран чуть не полопался от хохота... ку... куда ты бутылку поставил?

— Тока што здесь была... о, вот, держи. А потом ещё как мы готовились к Ж.А.Б.А…

— Тогда мы впервые вывели её в Запретный Лес?

— Н-нет, кажется… Но тогда Сохатый надумал поймать ей единорожика… б-блин, нет, это какое-то полное…

— И стадо единорогов гоняло его по всему лесу!

Мы заходимся идиотским смехом, по щекам ползут пьяные слёзы. Лохматый анимаг размахивает бутылкой:

— Не, а вспомни… как мы пошли всей кучей приглашать её родню… Её чёртова сестренция же гордо а-атказалась…

— И мы решили использовать свои методы… налей. Подожди, это же ты уговорил Джима?

— А-ага… отдай бутылку.

— Не-не, погоди… что ты тогда сказал, напомни?

Блэк принимает торжественную позу — даже в таком состоянии он потрясающе держится на ногах.

— Благородная госпожа! Мы имеем ч-честь… н-нижайше просить вас пожаловать на… как его… бракосочетание, кое поимеет место быть…

Я негромко и бессмысленно хихикаю. Надо было видеть лицо Петуньи Дурсль, когда в дверь её чистенького магловского домика позвонила странная компания: два парня (один в старой мантии, другой — в чёрной кожаной куртке), держащие за рога здорового самца-оленя с бархатной подушечкой вместо седла и свадебным веночком на шее, а в зубах у него торчит написанное по всем магловским правилам приглашение…

— …мы гарантируем вам поездку с наивозможнейшим комфортом. Наш-ши новейшие скоростные олени-перевозчики… — он неловко взмахивает рукой и с трудом восстанавливает равновесие, — доставят вас в любую точку земного шара… Только взгляните: копыта с турбонаддувом, седло с естественным подогревом, удобное ручное управление… не требует дозаправки… переключение скоростей производится пяткой по заду, извольте попробовать… Красный нос, правду сказать, отсутствует, но это легко исправить… Вместительность неограниченна, Джим, заткнись, я же для твоей невесты стараюсь…

Мы пьём и пересказываем друг другу то, что и так отлично помним. То, что много лет ни с кем не вспоминали — и вряд ли вспомним в ближайшем будущем. Мы пьём, как пили в юности, и смеёмся так, как смеялись в последний раз больше шестнадцати лет назад. Мировое зло, миллионы смертей, предательства, подлости и трусости нас не волнуют. Нас не волнует даже спрятавшийся где-то домовик — с мусором мы вполне можем управиться и без него, но утром. В какой-то момент нас недолго волнует запертый наверху гиппогриф, и попойка медленно перемещается туда. Клювокрылу явно не нравится предложение в пьяном виде покататься на нём, но я с трудом держусь даже за дверной косяк, так что на звере мне явно не сохранить равновесия. Блэк, совершенно сдружившийся с гордым существом, продолжает пить, не очень уважительно угнездившись под мощным орлиным крылом. Я пристраиваюсь рядом, и вскоре Клювокрыл недовольно дёргает ухом в такт «Песне об Одо-герое», изрыгаемой двумя железными глотками. В соответствующе жалостливых местах мы ещё и подвываем на два голоса, и собаки по всей округе поддерживают нас, будя страдальческими воплями половину Лондона.

Ближе к утру Блэк на минуточку выходит. Где-то через час я начинаю беспокоиться и выхожу на поиски. Ещё через минут сорок последний наследник благороднейшего и древнейшего семейства отыскивается — не в уборной, не в ванне, не в кухне, не в чулане и даже не на крыше, а вполне даже в собственной комнате, правда, не совсем на кровати, а на стуле, лицом в столешницу. Тихое сопение свидетельствует о том, что он готов к транспортировке на подушки. С трудом перебазировав дрыхнущего «мародёра» на кровать, я тяжело приземляюсь на освобождённый стул.

И замечаю возле ножки стола пожелтевший листок пергамента, исписанный мелким почерком.

Отодвигаю ящик стола. Судя по слою пыли на всём, кроме небольшого прямоугольника, этот листок лежал на одном месте очень, очень долго. Может быть, целых пятнадцать лет. Кладу письмо на место и единственное, что успеваю заметить, — неровные строки в конце.

«С любовью, Лили.»

Я очень медленно и осторожно спускаюсь по лестнице, зажав в кулаке флакончик с мутным зельем — эта ядовитая гадость минут через двадцать изгонит из моей крови последние следы алкоголя. Второй такой флакончик остался на тумбочке возле кровати Бродяги.

В конце концов, мы ни в чём не можем быть уверены. Ни в заверениях и объяснениях, ни в результатах чужих исследований, ни в голословных утверждениях о мутациях и подменах.

Мы можем верить лишь собственным воспоминаниям.

И словам, сохранившимся вопреки времени и забвению. Пусть они зафиксированы всего-навсего на тоненьком, хрупком листе старого пергамента.

Можно отправляться к Дамблдору. С рапортом о выполнении задания.

Во всяком случае, я очень, очень сильно удивлюсь, если он снова отправит меня возвращать Сириусу Блэку уверенность в себе.

Улица встречает меня промозглым мартовским ветром, последние холодные звёздочки гаснут в светлеющем небе. Одна срывается и долго-долго летит на запад, пока её не скрывают облезлые крыши. Надеюсь, её полёт будет короче двадцати пяти лет.

С самой школы я не загадывал желаний на падающие звёзды. Но если бы и было желание, которое я не могу выполнить самостоятельно, — так это чтобы бесконечные падения хотя бы когда-нибудь заканчивались.