Солнце (гет)

Похороны прошли тихо. Были только близкие родственники, некоторые знакомые с бывшей работы. Во время церемонии беспрерывно шел дождь.

Гроб был закрытым.

На поминальный ужин пришло и того меньше людей. Да, они помнили того Леонида Боровикова — активного, общительного, веселого. А в течение этих нескольких лет он отвернул от себя практически всех друзей. Коллеги напрочь забыли про него, лишь пара приятелей иногда заходила. Они, наверное, просто не могли поверить в то, что человек начал пить без причины и опустился до уровня фактически бомжа. Что ж, они не знали причины. И им её знать было необязательно.

* * *

Артём сидел в парке, греясь под лучами солнца, редкого, очень редкого в этом году. Первое июня. Вот и наступило лето. Что-то оно не радовало, если честно. Довольно гадкая майская погода, да и довольно гадкие весенние события этому не способствовали.

Мирославу выписали неделю назад. Сотрясение вылечили, правда, физкультурой заниматься было нельзя как минимум год. Да ей было на это, если честно, наплевать c высоченной башни.

Вчера девушка первый раз навестила лучшую подругу. Да, она всё еще находилась на искусственном поддержании жизни. Врачи говорили, что Степана иногда дергает пальцами, что её веки иногда чуть заметно трепещут. Пару раз она делала глубокие, затяжные вздохи, будто ей не хватало кислорода. Но она всё еще не приходила в себя.

Её мать фактически прописалась в больнице. Её силой отправляли домой врачи, иногда Настя или её мать вызывалась посидеть вместо бедной и измученной ожиданием женщины. А Артём всё думал. Думал, думал, думал. О жизни. Да.

Он хотел пару раз дойти до больницы, найти эту палату, открыть эту белую дверь, и... А вот что "и"? Что дальше-то, а? Цветы на тумбочку поставить? Апельсины в вазочку сложить? С Еленой побеседовать на философские темы? Или, может, рассказать ей об этом.. чувстве, мать его?

Нет, нет, нет, это всё не то, это не правильно. Он не должен любить эту девушку, он не должен сейчас думать о ней, он не должен сейчас хотеть прижать её к себе, обнять, успокоить, нет, нет же! Не. Должен.

Не. Должен.

А хотя, с другой стороны, почему нет? Почему не должен-то? Неужели ему кто-то запретил?

Нет, и правда не должен. Она же еще школьница, еще ребенок, можно сказать. Ей нужен парень, который будет трястись перед тем, как позвать её куда-то, ей нужен парень ей возраста. А не такой, как он. Не такой.

Как же Артём ненавидел мысли. Они причиняли практически физическую боль. Сильную, изматывающую. В последний раз вздохнув полной грудью, парень встал и медленно побрел к дому.

* * *

Женщина сидела в палате и читала какой-то дешевенький роман. Просто для того, чтобы занять себя и не смотреть на свою дочь. На девочку, неподвижно лежащую на больничной койке, накрытую белым, неприятной фактуры одеялом. На девочку, о выздоровлении которой уже не могло быть и речи. На девочку, которая находилась между двумя мирами. Её кожа, от природы светлая, сейчас была какой-то серой, неживой. Щеки впали, стали четко видны острые скулы. На тоненькой шее едва заметно пульсировала маленькая жилка.

Елена тяжело вздохнула и отложила книгу. Её жизнь стала однообразной, мучительно однообразной. Она почти ничего не ела, мало спала, часто её просто брали под руки и отвозили домой, откуда она спустя несколько часов попросту убегала. На женщину давила тишина. Липкая, приставучая, затекающая в уши, она шумела громче автострад, она кричала надрывно, протяжно, так, как хотела кричать мать, теряющая своё солнце.

В дверь тихонько постучали, что удивило Елену. Врачи обычно просто открывали дверь и заходили, им не нужно было разрешение. Они же врачи. Они тут хозяева. "Может, Мирослава заскочила?"

— Заходите, кто там. — Дверь кто-то нерешительно открыл. В проеме стоял парень, переминающийся с ноги на ногу. В руках он держал маленького плюшевого медвежонка.

— Здравствуйте. — Его голос был тихим, немного хриплым и каким-то пустым, словно он не испытывал никаких эмоций. Никаких положительных эмоций.

— Здравствуйте, молодой человек. Вам что-то нужно? Вы к кому? Может, вы ошиблись палатой?

Этот вопрос поставил парня в тупик. Он насупился, крепче сжал игрушку, расстегнул замок на легкой куртке.

— Здесь... Здесь лежит Степана Дроздовская?

Елена видела, что имя далось незнакомцу с большим трудом. Будто парню страшно было произносить его вслух. "Кто он такой?"

— Да, здесь. — Женщине вдруг стало жалко этого долговязого подростка, отчаянно сжимающего черного плюшевого мишку. Она не могла вспомнить, где она его видела, но лицо его казалось ей смутно знакомым. — Ты её... Друг?

— Я... Да. Или... Не знаю. — Немного постояв, парень отвернулся к стене и закрыл дверь. — Меня зовут Артём.

Елена с трудом вспомнила, где она его видела, этого парнишку. Тогда. В тот день. Его отцу она пыталась помочь.

— Я не буду тут мешать, просто... Не могли бы вы оставить это здесь? — Артём протянул игрушку грустной женщине. — Просто... Просто оставьте его у кровати. А я не буду... Не появлюсь тут больше.

Уже открывшего дверь парня остановили тихие слова, произнесенные мягким, печальным голосом:

— Она нравится тебе, правда? Моя девочка? Но ты не успел сказать ей о том, что ты чувствуешь. Или, возможно, ты даже не успел с ней познакомиться. Правильно я говорю?

Артем замер. Как? Как?...

— Как Вы догадались?

— По твоим глазам. Они говорят за тебя.

Какое-то время в палате царило молчание. Женщина смотрела в окно, размышляя о чем-то своем, неподвластном объяснению. Артем смотрел на неподвижно лежащую девушку. На её худенькие кисти, на волосы, мягкими волнами лежащие на подушке.

Внезапно Степана издала протяжный стон, полный боли, страха. Стон, полный... Отчаяния? Приборы испуганно заверещали, в палату вбежала медсестра и тут же убежала обратно, вернувшись уже с доктором.

— Вам нужно выйти, пожалуйста. — Испуганная мать и оцепеневший от страха парень не сразу поняли, что обращаются к ним.

— Что с ней? — Елена встала с кресла, порывисто вздохнув. — Что это было?

— Выйдите, пожа...

— Что это было? Ответьте? Что с моей дочерью? Что со Степашкой?

— Елена Павловна!

— Помогите ей!

— Везите в реанимацию!

— Степана!...

На кушетке в коридоре сидела уставшая и сломленная женщина. Она плакала, навзрыд, как маленький ребенок, уткнувшись в плечо парня, который несколько минут назад был ей совершенно чужим, но сейчас он разделял с ней её горе. Горе потери. Её отчаяние. Её боль. Он думал о том же, о чем и она.

Он чувствовал то же, что и она.

На кресле в пустой палате сидел маленький черный плюшевый медведь.