Инструкции по применению (джен)

— "Роттаация в политических и экономимических..." — кажется, глаза закрылись всего на мгновение, но вот уже совсем не хотят открываться, — "в директорском корпусе чтобегоэтогодиректора и в управлении городом..." — Чарльз резко встряхнул головой и отхлебнул шадди, - "этим, точно так же, в том числе, было вызвано вызванное..." Что это за бред?!

Новый глоток шадди, протёртые глаза и даже решительно умытое ледяной водой лицо проблему не решили — бредятина с монитора компьютера никуда не исчезала, а дата в заголовке документа ясно свидетельствовала о том, что да, именно эту самую чушь Давенпорт вчера вечером (да что уж там, уже почти ночью), едва не засыпая и попадая руками мимо клавиш, распечатал и отнёс в кабинет директора под видом какого-то чрезвычайно важного отчёта, стребованного с него оным директором накануне. Спрашивать себя, о чём он думал, смысла не было — понятное дело, о чём, о том же, чем были заняты все его мысли последние три недели, не исключая и настоящего, совершенно не подходящего для подобного времяпрепровождения момента. Вот уже неделю Чарльз мечтал только о том, чтобы прийти домой после окончания рабочего дня (а не ближе к рассвету) и нормально, по-человечески выспаться, не будучи разбуженным в несусветную рань звонком очередного аналитика или политолога, или, того хуже, директора, ехидно вопрошающего, почему это он, директор, находится в офисе вот уже пять минут, и всё ещё не наблюдает там же своего помощника. Больше всего в этой ситуации бесило то, что Савиньяк всегда выглядел довольным и отдохнувшим, хотя урывать для сна больше времени, чем удавалось Чарльзу, он, уходивший с работы последним и приходивший туда первым, никак не мог.

И вот, накануне, пребывая в состоянии, весьма близком к тому, чтобы впасть летаргический сон прямо за столом (потому что раскладушку из кабинета директор предусмотрительно велел убрать ещё в самом начале финальной части предвыборной компании), Давенпорт написал аналитический отчёт, в утреннем свете неслабо смахивающий на бред сумасшедшего даже на довольно непритязательный вкус собственного сочинителя. А уж что об этом образце печатной продукции скажет Лионель, Чарльз и вовсе знать не хотел. Вышеозначенному Лионелю, кстати, давно уже была пора появиться в кабинете помощника, пылая праведным, но тщательно замаскированным под ухмылкой гневом и извергая ехидные насмешки, столь же тщательно замаскированные под вежливое утреннее приветствие. Это превратилось уже в своеобразный ритуал начала рабочего дня: не успевал Чарльз усесться за компьютер и поставить рядом чашку свежесваренного утреннего шадди, как дверь кабинета распахивалась и на пороге появлялся директор, с ходу вываливал на помощника сразу весь список текущих поручений, мимоходом в нескольких резких выражениях отмечал недоработки предыдущего дня и уходил к себе, прихватив с собой так и не отпитый Давенпортом шадди. В конце концов Чарльз сдался и теперь варил по утрам две порции крепкого напитка (иногда он мстительно сыпал сахар в обе чашки, зная, что директор пьёт несладкий, но Ли, казалось, не обращал на это никакого внимания).

Сегодня температура шадди уже давно сравнялась с комнатной, Чарльз, нервничая, переделал заново все вчерашние графики и отчёты, а директор всё не появлялся. Этому, на взгляд Давенпорта, могло быть три объяснения. Первое, сразу отметённое, как нереалистичное: Лионеля ещё не было на работе. Второе, слишком прекрасное, чтобы быть правдой: Савиньяка хватил удар после прочтения вчерашнего опуса, и поэтому прийти, чтобы сделать выволочку немедленно, он был сейчас не в состоянии. Третье и, к сожалению, наиболее правдоподобное: чаша директорского терпения была, наконец, переполнена (Чарльз даже немного удивлялся, что этого не случилось гораздо раньше, учитывая все нюансы его, мягко говоря, безрадостных отношений с начальством), и Давенпорта в этот раз ждала участь пострашнее банальной выволочки.

Ближе к обеду помощник кандидата в депутаты составил мысленный список всех своих предыдущих недочётов, ошибок и откровенных ляпов, особенно сразивших Савиньяка, и морально приготовился выслушать наиболее впечатляющий в своей саркастичной язвительности монолог из когда-либо слышанных им ранее, но Лионель так и не объявился. Обеденный перерыв Чарльз провёл в скорбном молчании, — не то чтобы ему вообще было с кем разговаривать, сидя в одиночестве за столиком полупустой кафешки, лишь недавно открывшейся за углом и ещё не успевшей набрать популярность, просто в этот раз молчание получилось именно скорбным, и даже заказ официанту надиктовывался как-то печально. Аппетит пропал окончательно, когда Чарльзу пришло в голову, что директор специально мучит его неизвестностью, чтобы прийти с выговором вечером, когда от и без того уже потрёпанных нервов помощника останутся одни ошмётки. В конце концов, рассудив, что ожидание казни хуже самой казни, Давенпорт, чуть поколебавшись, распечатал переделанный отчёт и отправился с ним в кабинет директора.

Приёмная пустовала, и Сэц-Алан, увлечённо что-то печатавший в своём компьютере, едва кивнул в ответ Чарльзовское "Савиньяк в кабинете?", а затем рассеянно поинтересовался:

— Чем авангард отличается от арьергарда?

— Гугл тебе в помощь, — не менее рассеянно отозвался Чарльз прежде, чем, глубоко вздохнув, постучаться и, не дожидаясь ответа, войти в кабинет.

Савиньяк сидел за столом, уткнувшись в целый ворох каких-то бумаг, то и дело помечая и вычерчивая в них что-то поочерёдно тремя разноцветными маркерами, зажатыми в руке. На первый взгляд картина была довольно обычной (если не считать маркеров — их Чарльз раньше не видел) — даже на стук в дверь директор привычно не поднял головы, лишь мельком взглянул на вошедшего и улыбнулся (что уже не было столь же обычным, как всё остальное), произнося:

— Добрый день, Давенпорт.

После чего спокойно продолжил своё занятие, явно ожидая, что помощник заговорит первым. Чарльз слегка вздрогнул, увидев на столе папку с тем самым отчётом (лежит не на том же месте, куда была положена накануне, а значит — отчёт прочитан) и пытаясь выйти из лёгкого ступора, в который его загнала приветственная (почти приветливая) улыбка Ли. Опыт в разглядывании улыбающейся физиономии директора у Давенпорта был крайне скуден (другое дело — ехидная, или, скажем, саркастичная ухмылка — их-то ему приходилось наблюдать каждый день в немереных количествах), но как-то не верилось, что улыбка на лице Савиньяка в данной конкретной ситуации может предвещать хоть что-то хорошее. Лионель продолжал что-то увлечённо чиркать в бумагах, а Чарльз — всё ещё молча и с большим подозрением не него смотреть, пока, наконец, не выдержал первым (как, собственно, случалось с ним постоянно в присутствии невыносимого начальства):

— Я насчёт вчерашнего отчёта...

Савиньяк чуть приподнял голову и изогнул бровь, небрежно кивая на папку:

— Вот этого отчёта?

Директор явно издевался, и Давенпорту стоило большого труда держать себя в руках. Ну, или почти держать — ладони, непроизвольно сжимающиеся в кулаки, и заметно дёргающийся правый глаз были не в счёт.

— Да.

— Весьма занимательное чтиво, — улыбка Савиньяка выглядела бы дружелюбной, если бы Чарльз не знал о таящейся за этой улыбкой угрозе.

Пока Давенпорт пытался сообразить хоть что-нибудь в ответ, Лионель провёл ещё несколько резких линий в своих бумагах, чуть отстранил их от себя, внимательно прищурился, удовлетворённо кивнул и только после этого поднял глаза на подчинённого.

— Вы ещё здесь? — он казался искренне удивлённым.

— Уже ухожу, — чуть скрипнув зубами, Чарльз покинул директорский кабинет, забыв оставить там переделанные отчёты. Впрочем, весело что-то насвистывавшему за его спиной Савиньяку они, похоже, были без надобности.

— Чего это он сегодня в таком хорошем настроении? — Давенпорт коротко мотнул головой в сторону двери, требовательно глядя на Сэц-Алана.

Люсьен, с явным трудом оторвавшись от своей писанины в компьютере, несколько раз растерянно моргнул и не без удивления отозвался:

— А разве он не всегда такой?

— А, ну да. Конечно, — махнув рукой на явно проживающего в каком-то своём радужном мире секретаря, Чарльз отправился к себе. В конце концов, обеденный перерыв был давно окончен, а работы, даже без директорских ежедневных "добавок", у него было выше крыши.

* * *

Время, с утра, проведённого в ожидании неминуемой взбучки, летевшее так быстро, теперь тянулось, будто резиновое. Чем больше Чарльз обдумывал поведение директора, тем более зловещим предзнаменованием ему казалось внешне благодушное настроение последнего. Давенпорт ещё помнил, как на прошлой неделе, сверкая в камеру широкой белозубой улыбкой, Савиньяк полностью утопил предвыборную компанию одного из своих оппонентов, лишь вскользь, как бы мимоходом, упомянув несколько компрометирующих фактов, которые были сущими мелочами сами по себе, но выстраивались чуть ли не в тщательно спланированное преступление, если рассматривать их вместе в том контексте, который развесившим уши слушателям преподнёс Ли. О, если Чарльз что и усвоил за время своей работы личным помощником, так это то, что улыбающийся Савиньяк не сулил ничего хорошего. А Савиньяк, улыбающийся и игнорирующий очевидные ошибки Давенпорта, обещал крупные и, что самое ужасное, неожиданные неприятности.

Такого тотального игнорирования собственной персоны Чарльз не ощущал на себе с тех пор, как перебрался в новый кабинет из кладовки для швабр и вёдер: Лионель не то что ни разу не заглянул по какому-нибудь делу к своему помощнику (что обыкновенно происходило по пять-шесть раз на дню и вечно выводило Давенпорта из себя), но даже не прислал про факсу очередное "это срочные бумаги, бросайте всё и займитесь ими немедленно" (однажды, в один из особо напряжённых дней, Чарльз всерьёз порывался выбросить факс в окно; несчастную технику спасло только то, что окно не открывалось), не позвонил по внутреннему телефону со словами: "Запишите эти цифры и работайте. Что значит: откуда я их взял? Я вас что, всему учить должен?" и не прислал Сэц-Алана узнать "почему вы до сих пор рассиживаетесь у себя, если я вас жду уже целых полторы минуты" (надо понимать, полторы минуты начинали отсчитываться с того момента, как Люсьен поднимался с места, чтобы пойти и передать сообщение). В общем, все эти мелкие проявления тирании и деспотизма директора, всегда служившие неиссякаемым источником раздражения для Давенпорта, сегодня своим отсутствием заставляли его содрогаться от самых ужасающих предчувствий. К концу дня из возможных вариантов объяснения сегодняшним странностям Чарльз оставил два наиболее вероятных: либо директор вознамерился довести Чарльза до сердечного приступа, сперва дав ему расслабиться, а затем в неожиданный момент выдав заслуженную, в общем-то, взбучку; либо Давенпорта игнорировали потому, что уже списали со счетов как не самого компетентного сотрудника, и вместо взбучки его ожидало увольнение.

Вечером, дождавшись наконец окончания рабочего дня, Чарльз седьмой раз перепроверил все распечатки проделанной сегодня работы, убедился, что к ним, в отличие от вчерашних, придраться очень трудно (хотя если бы Ли специально задался такой целью, он, несомненно, нашёл бы недостатки и тут) и тяжёлой поступью направился к кабинету директора с одной-единственной целью: выяснить уготованную для него меру наказания и перестать мучиться неизвестностью.

Савиньяк всё ещё был на месте, уткнувшись в свои бумаги, что, на взгляд Давенпорта, было неплохим признаком — хотя бы вечный трудоголизм директора остался неизменным в сегодняшнем выбивающемся из привычного порядка вещей дне. Хотя когда он поднял голову от бумаг и с улыбкой поинтересовался, что Чарльз от него хотел, решимости у последнего поубавилось.

— Так... Это... Ежедневный устный отчёт... И бумаги...

— Да-да, положите здесь и можете быть свободны.

— Что? — Давенпорт подумал, что, должно быть, ослышался.

— Домой говорю, идите, отдыхайте, какие-то проблемы? — Ли, похоже, мастерски умел изображать самое искреннее недоумение и даже почти сочувствие, но Чарльза, проведшего бок о бок с директором уже несколько месяцев, было этим не обмануть.

Выйдя из кабинета, Чарльз как-то отрешённо прислонился спиной к двери и, сжав ладони в кулаки, резко выдохнул. Сэц-Алан, сочувственно взглянув на него, поинтересовался:

— Влетело?

Давенпорт сделал ещё несколько глубоких вдохов и выдохов, прежде чем почти спокойно произнести:

— Меня уволят.

* * *

Чарльз поехал домой, поужинал, наконец занялся запущенными в виду нехватки свободного времени делами, привычно сварил на ночь крепкий шадди, затем, вспомнив, что сегодня ночью ему не нужно доделывать никакой срочной работы, вылил напиток в раковину и отправился спать. Всё это время его не отпускало ощущение странной растерянности: Давенпорт никак не мог решить, рад ли он наконец избавиться от засевшего в печёнках Савиньяка, или же расстроен предстоящей потерей пусть и сложной, но всё-таки интересной работы. К тому же, быть уволенным вот так вот, запросто, без каких либо объяснений и сожалений, было ужасно обидно.

* * *

Промаявшись полночи и с трудом заснув под утро, Чарльз проспал, но на работу собирался, не особо торопясь: к чему спешить навстречу собственному увольнению? В итоге он опоздал почти на час и, входя в свой кабинет, тут же наткнулся на тяжёлый взгляд директора, который стоял прямо напротив двери, прислонившись к письменному столу и помахивая той самой папкой с тем самым важным отчётом. Савиньяк больше не улыбался, и это странным образом успокаивало, так что Давенпорт даже нашёл в себе силы аккуратно закрыть за собой дверь, пройти мимо директора, сесть за стол, поднять глаза и, наконец, поздороваться:

— Доброе утро.

— О, в самом деле, Чарльз? Доброе? Полагаю, дома вас задержали какие-нибудь чрезвычайно приятные занятия, раз вы так долго не вспоминали о работе, — на лице начальства была привычная, уже набившая оскомину ехидная усмешка, а Чарльз с ужасом понимал, что с каждым резким словом, сказанным Лионелем, липкий страх, прицепившийся к нему со вчерашнего дня, тает, уступая место обычному глухому раздражению.

— Что за порнографию вы принесли мне вчера под видом отчёта? — продолжал меж тем явно вошедший во вкус Ли. — Если это какой-то специфический способ самовыражения, то вынужден вас огорчить: талантами в этой области вы явно не блещете, уж лучше бы вы писали нечто вроде того, что регулярно строчит Сэц-Алан в своё рабочее время, когда думает, что я его не вижу — он, по крайней мере, не приносит мне распечатки для прочтения.

Чарльз мысленно взял себе на заметку, что когда директор совсем его допечёт, неплохо будет намекнуть Люсьену, что Лионель не прочь ознакомиться с его работами и дать несколько советов по их улучшению.

— Если же вы подразумевали вот под этим, — Савиньяк выразительно взмахнул папкой, — тот самый отчёт, который я от вас требовал, то, опять-таки, гордиться вам нечем: никогда в жизни не встречал более некомпетентной...

Лионель, наконец, соизволил обратить внимание на выражение лица провинившегося сотрудника и замолчал, аккуратно положив папку на стол: Чарльз, судя по его виду, явно не знал, продолжить ли ему улыбаться странно счастливой для только что получившего выговор от начальства сотрудника улыбкой, или кинуться это самое начальство душить голыми руками.

— Вам стоит ложиться спать вовремя, вы какой-то нервный, — с подозрением заглянув в какие-то дикие глаза Давенпорта, Савиньяк вышел за дверь и отправился к себе, на ходу отвечая на телефонный звонок:

-Да, Эмиль.

— Выспался? — радостно осведомился младший брат.

— Выспался, — хмыкнул в ответ старший. — Ты мне лучше скажи, что за бардак ты оставил в моём кабинете?

— Да ну, какой бардак, пару бумажек разбросал, подумаешь! Я вчера, чтоб ты знал, в приступе гениальности разработал чертёж совершенно новой модели голосового управления электропереключателями.

— Да, я заметил. Ты начертил черновики прямо на моей предвыборной речи. Так и знал, что нельзя тебя там одного оставлять.

— Не придирайся, я тебе, можно сказать, здоровье спас, дал целый день на отсыпание, прикрыл практически собственной грудью, чтобы никто не заметил твоего отсутствия, а ты!

— Ладно-ладно, не начинай. И что, никто действительно ничего не заметил?

— Неа! Только этот твой, как его… А, вспомнил: Давенпорт! Вот он какой-то нервный весь день ходил.

— Да нет, он всегда такой, — меланхолично заметил Ли, с тоской оглядывая разбросанные по всему кабинету бумаги. Ну что ж, в конце концов, незапланированный выходной того стоил, а то когда ещё выдастся случай подменить себя братом так, чтобы никто даже не обратил на это внимания.