Отчий дом (гет)

— Мы пропустили одну очень важную стадию! — Кларк Кент был серьезен, как никогда, но в небесных глазах вспыхивали озорные искорки, а Одри от неожиданности едва не обожгла язык утренним кофе. — У нас не было свидания, — он засиял широкой, белозубой улыбкой, а Одри звонко расхохоталась, разбудив Рэда. Кот недовольно мявкнул, потянулся, потоптался на мягкой подстилке и демонстративно улегся к ним хвостом.

— Хорошо, мистер Кент. Я пойду с вами на свидание. — Без вариантов. И неважно, что она уже живёт с ним бок о бок, и всё с самого начала пошло шиворот навыворот. Одри притянула его к себе за край футболки, поднимаясь на цыпочки так высоко, почти как балерина, поцеловала в полные, чётко очерченные губы и мужественный подбородок с ямочкой, в широкую жесткую грудь, где из-под ворота майки крались тёмные волоски.

— Ладно… Можно его немного перенести, — Кларк подхватил под бёдра, усаживая на себя, с холодильника посыпались магниты, звонко разлетаясь по всей кухне, когда он прислонил к дверце её разгорячённую спину, а она сдирала с него футболку, желая ощущать его всей кожей, сильнее, ближе, без единой преграды.

Одри заснула в машине по пути на назначенное свидание, на которое они оба опоздали на час. Когда пикап остановился у обочины, а Кларк аккуратно вытащив её с сиденья, баюкал на руках, прижав к плечу её темноволосую, маленькую голову, она проснулась. Полуденное августовское небо было одного цвета с его глазами, воздух был напитан запахом цветущей зеленью реки и умиротворения, и Одри невольно сощурилась от солнечных бликов, пляшущих по речной глади.

— Боже мой! — возлюбленный привёл её за руку под раскидистый, старый дуб со стволом в три обхвата её объятий на самом берегу реки. Шафранно-зеленые волны размывали могучие его корни, а в болотно-тёмной, резной его листве мелодичной флейтой звучали песни маленьких пташек с желтыми брюшками. Время здесь словно замедляло свой ход, наполняя Одри до самого дна покоем, единением с невозможно прекрасной, необъятной красотой земной природы, которая и не снилась погибшему Криптону, и беспредельной нежностью, грозившейся выплеснуться через край, к существу с другой планеты, чье тепло она ощущала спиною. — Нуу, можно сказать, ты меня впечатлил.

— Как быстро, — Кларк обнял её сзади, касаясь губами и пряча смешок в её густых, каштановых волосах, впитавших ароматы корицы и кофе, всматриваясь в речные дали вместе с нею, лелея робкую надежду, как последний романтик, что теперь они до конца жизни будут смотреть в одну сторону. — Я так поверю в свою неотразимость.

— А разве ты еще в этом не убедился? — Одри повернула к нему лицо, подставляя для поцелуя щёку.

— Ну, у меня есть слабости…

— Наверное, мне нужно многое узнать? — она развернулась к нему, пряча руки под полами свободной серой рубахи, лаская широкую спину, неподвластную пулям, но такую чувствительную к её прикосновениям.

— Даже не знаю, с чего начать, — Кларк аккуратно поддерживал её под локотки, чтобы она не оступилась на неровной почве, а совладать с собственной речью ему как никогда было трудно — темные глубины её глаз в противовес его прозрачным прожигали насквозь всё его существо, хотя их хозяйка вовсе не обладала неземными способностями.

— Ну, хотя бы, откуда ты…

На ночной рыбалке у берегов Канзас-ривер Кларк встретил своё семнадцатилетие. Не с шумной компанией сверстников, которая только-только начинала пробовать алкоголь, не с Ланой Лэнг, первой красавицей школы и его несбывшейся мечтой, а с отцом, в старой лодке-моторке, набитой снастями от кормы до носа. Он мог бы наловить рыбы голыми руками за пару минут два ведра с горкой, но Джонатан объяснял ему, долго и терпеливо, что иногда важна не цель, а путь к ней, терпение и последовательность в её достижении — это делает людей людьми.

— Мир ещё не готов, Кларк. Но ты каждый день принимаешь решения, делаешь выбор, и от этого зависит, каким ты станешь, сынок. И какую сторону бы ты не принял, будет ли твоя сила служить только тебе или на благо всему человечеству — ты изменишь этот мир.

Марта и Джонатан вели его к свету, как путеводные звёзды, тихие острова посреди бушующего океана, но юный посланник далекого космоса каждую ночь смотрел на небо, маясь неутолимой тоскою по дому, влекомый памятью генов, мучимый сотнями вопросов, чтобы потом отправиться по свету искать ответы на них.

— Когда ты встретишь девушку, с которой захочешь связать жизнь, отведи её к тому дубу, — Джонатан махнул рукой на берег, где царствовало могучее дерево, с чёрными, искрученными корнями, что тянулись к воде, будто хотели напиться.

— Пааап, — Кларк улыбнулся, и еще по-детски пухлые его щеки его залились румянцем.

— Я серьезно! — отец рассмеялся и ободряюще хлопнул его по плечу. — Оно счастливое. Мы с твоей матерью часто там бывали…

— Я не уверен, что когда-нибудь смогу кому-то довериться, — мальчишка провожал взглядом уплывающее дерево, разглядев сквозь густую листву и через десятки футов высеченную на вековой древесной коре надпись, обведенную в сердечко.

— Ты это почувствуешь, сынок. Поверь мне.

Одри растворялась в медовых переливах его голоса, прислонялась ухом к его груди, впитывая бархатистые его интонации до мурашек, с трепетом запоминала то, что скрывал он долгие годы из страха быть отвергнутым. Она изучила кончиками тонких пальцев каждую складочку на лбу, каждую морщинку, что были собраны на переносице в неправильные треугольники от того, что он часто хмурился. Покрывала лёгкими поцелуями острые скулы и широкие брови, ямочки на щеках и едва наметившиеся паутинки у глаз, допуская в сознание мысль, которую она оставит от него в тайне — ей хотелось, чтобы её будущий сын унаследовал эти черты.

Кларк любил её на разложенном клетчатом пледе под тенью дуба, на выщербленном стволе которого белела шлифованная ветрами и десятками лет надпись «Марта + Джонатан», мучительно нежно, пыточно сладко, зацеловывая её губы до боли, до воспаленной красноты, до опьянения. Одри заново обретала смысл в его стальных объятиях, возрождалась девственно чистой, оставляя позади чёрствую свою судьбу и жестокие воспоминания прошлого, до мелкой дрожи в ногах и до болезненных ощущений меж бедрами, когда она больше не в силах была ему отдаваться.

После заката они сидели на крылечке дома в плетеном кресле, под тусклым светом уличного фонаря, и он читал ей вслух книгу о коренных американцах, историю о приключениях, о храбрых индейских воинах и их прекрасных скво, ту самую, которую она бессмысленно листала в ожидании его возвращения. Ему не нужен был яркий свет — зрение никогда его не подведёт.

Одри свернулась калачиком на его коленях, словно кошка, убаюканная мерным вздыманием его груди, уснула у него под бочком на постели слишком узкой для них двоих, чтобы проснуться почти к обеду и не найти его рядом. Земляне снова нуждались в нём, и она готова была делить его со всем миром, только бы он возвращался. Возвращался на тихую ферму в Канзасе, в её объятия, в свой отчий дом, который теперь стал её домом тоже.