Вернуть Джека (джен)

Осенью время готовится к спячке. Оно не избегает судьбы, и напоследок кормит мир нежными лучами бабьего лета. Желтеющая трава наслаждается последними капельками тепла, сереющее небо — солнечными объятиями. Когда бабье лето уходит, всё становится другим. Месяца окрашиваются в пурпурный цвет, пахнут уютом и домашними пирожками и покрываются тонкой корочкой льда.

Портал выбрасывает Северянина и Песочного Человека на поляну, где похозяйничал огонь. Закат прощается, залезая под облака, как под одеяло, и Хранители с ужасом глядят в небеса. Всё хорошо, спокойно, но звёзды вылупились, а Луноликого так и нет.

Хранителям хотелось верить, что эта беда с ним — только шутка, только всё-всё напоминало, что это на самом деле. Силы покидали их — и Хранители явились сюда, зная, что, скорее всего, не вернутся.

— Где Светлана? — спрашивает Северянин, держась за голову. — Так болит, просто сил больше нет. Сейчас бы Чайковского послушать… Что, ты так на меня смотришь? Удивился, что я не взял остальных? Песочник, да ладно тебе, мы с тобой — самые старые, нам терять нечего, да? К тому же, — он шепчет, наклонившись к Хранителю Снов, — если что пойдёт не так, ты сможешь защитить нас. Я, как видишь, не в форме.

Песочник медленно кивает и бегает взглядом по безжизненной поляне. Он с сожалением поднимает то, что осталось от лилий и тихонько сдувает пепел.

— То же самое случится и с тобой, берегись! Ох, Северянин, ты всё-таки пришёл, да ещё и не один, как я посмотрю?

Светлана, возникшая из ниоткуда, смеётся, делает взмах рукой и заключает Хранителей в огненное кольцо. Северянин пытается прорваться сквозь него, и хоть пламя его не обжигает, вот надежду из души вытягивает — и Хранитель Детства падает на колени. Песочник похлопывает его по спине и помогает не свалиться совсем.

— Вообще у меня были счёты только с тобой, и других Хранителей я трогать не собиралась, — она выразительно смотрит на Песочника. — Но вы сами на то пошли. Без обид, просто по-другому я не смогу сделать детей счастливыми. И поэтому вы должны исчезнуть.

— А тебе какое до детей дело? — искренне удивляется Северянин. — Откуда ты вообще взялась, м? Свалилась, как снег на голову. Что ж тебе у Солнца не сиделось, много ты понимаешь!

Её пышная юбка качается туда-сюда, а волосы цепляются за ветер.

— Ха, ты злишься на меня? Это я должна злиться! Столько лет держалась в тени, решила, что не должна мешать вам работать. Да вы хоть знаете, кто я? Вот именно, никто и не знает! Я, я создала магазин живых игрушек, не так давно, что вы даже не были в курсе о его существовании, пока ваш любопытный Ледяной Джек не заметил мою живую игрушку у одного из своих подопечных, не проследил за ней и вам всем не рассказал. И вместо того, чтобы нормально выяснить, у кого спрашивать разрешения, чтобы хозяйничать в моём магазине, вы распускали о нём дурные слухи. Рыли норы к нему! Терпеть не могу, когда мои вещи трогают без спроса. Вы давно меня бесили, но вдруг я окончательно поняла, что так больше продолжаться не может. Вы у меня поперёк горла застряли. Все знают про вас, но никто — про меня. А ведь я не хуже. Но вы сегодня исчезнете, исчезнете, исчезнете из моей жизни навсегда!

Светлана хлопает руками и кажется болезненно счастливой. Ночь накрывает землю, и Северянин глядит на Песочного Человека виноватыми глазами. Он твердит, что она-то права, ругает себя, я Песочник и не знает, как это остановить. Хранитель Снов с опаской посматривает на огонь, и ему совсем не хочется обжечься, ведь тогда и его надежда покинет, и предупредить других Хранителей будет уже некому. Он, пока Светлана отворачивается, ищет в карманах у Северянина порталы.

— Не напрягайся, Хранитель Снов, — говорит она, не оборачиваясь. — Я избавилась от всех порталов, чтобы вы мне не мешали. Сбежать не получится. А впрочем… ты проваливай, Песочный Человек. Я же сразу сказала, что ты тут лишний. Да и всё равно твоя судьба, как и всех Хранителей, предопределена. Сегодня вы все разуверитесь в себе.

Песочника попреки его воли выбрасывает из огненного кольца, и он едва успевает сотворить песочное облако, чтобы не упасть. Северянин глядит на него жалостливыми слезливыми глазами, так, как никогда ещё не смотрел. Хранитель Снов не желает мириться с тем, что сделала с сильным Северянином Светлана. Он из-за всех сил с ней борется: посылает песочные стрелы, бьёт хлыстом, травит на неё сны. Но что бы он не предпринял, всё обращается в прах. В конце концов, Светлана швыряет его неведомой силой в никуда, и Северянин остаётся один. Не поднимая головы, он говорит:

— Да, ты победила, и эта ночь — наша последняя. Но что же ты будешь делать потом?

Голос у него звучит жалким, и это пугает Хранителя Детства. Он вздрагивает, и из глаз катятся слёзы.

Светлана крутит пальцем у виска:

— Ты что, Хранитель, совсем уже? Ничего я не буду делать. Можно будет отдохнуть, наконец, вернуться домой, к солнышку. Это мой ему подарок. В мире будет только оно, а дети… дети всегда будут взрослыми. Это же так прекрасно! Никогда не ошибаться, не верить во всякую чушь, — она выразительно смотрит на Хранителей. — Эх, так хорошо, что я тебя поймала!

Светлана бесстрашно садится на край обрыва и машет ногами, качает головой и весело напевает. Северянин щурится, понимая, что Светлана — не совсем та злодейка, какую он ожидал увидеть. Он нечаянно ещё раз обжигается о безнадежное пламя, и едва может теперь держать спину.

— Пожалуйста, давай поговорим, как люди. Не надо этого всего, — еле как выговаривает он.

Светлана хихикает и даже не оглядывается:

— Даже интересно следить за тем, как мучаются твои предатели. Я ведь, когда маленькая была, звала вас. А вы не пришли.

На Северянина будто ушат холодной воды выливают. Он вздрагивает, даже будто забывает, что силы покидают его, выпучивает глаза:

— Так ты же гораздо старше нас, как я знаю. Все дети Солнца старше нас. Так как мы могли к тебе прийти, если нас ещё не существовало?

Светлана так тяжело и так искренне вздыхает, как маленькая обиженная девочка, что Северянин не верит ушам:

— Вот именно! Вас даже не существовало!

— Да ты издеваешься, — Хранитель Детства беспомощно бьёт себя по лицу. — Та-а-ак… И что же случилось у тебя там, в далёком-предалёком детстве?

А Светлана немного отползает от обрыва и продолжает любоваться царствованием ночи. Светлячки путаются в её волосах, и почему-то именно сейчас она взаправду напоминает Северянину ребёнка, мечтательно выжидающего у неба чуда. А потом она начинает говорить, и он вновь испытывает к ней, мягко говоря, сильную неприязнь:

— Мой отец оказался в беде, и никто ему не помог, хотя сам он всегда всем помогал. Мать этого не выдержала, и я осталась одна. Уж столько я молила белый свет помочь мне хоть чем-нибудь! Вот бы ангел спустился с небес, твердила я, тихонько плача, лишь бы не услышали строгие хозяева. Да, мне пришлось опуститься до того, чтобы работать на других людей! Я, дочь великого героя — и даже не в поломойках, не в горничных. А, подумать жутко, следила за кошмарами. Ненавижу их, они забрали моего отца… Молила, а в итоге что? Солнце взяло к себе, и бац! — обитала там безвылазно много-много-много-много лет. Здорово, конечно, но жизнь эта… у Солнца… тесно нам. Я хочу, чтобы мои сёстры и братья тоже смогли быть на земле.

Северянин едва ли слушает то, что она говорит. У него рассыпаются ладони, а она читает монологи.

— Ты очень любишь говорить, — хмыкает он. — Кромешника напоминаешь. Но я так и не понял, что лично я тебе сделал.

Слова эти Светлану волнуют, и она вскакивает, подлетает к Северянину, тушит огненное кольцо и вплотную приближается к Хранителю Детства:

— Так что, ты хочешь сказать, я сама во всём виновата?

— О, Луноликий… Ты, девочка, меня не слышишь.

Светлана хмыкает и отходит назад к обрыву. На небе рождаются первые звёзды, и она возводит руки, словно представляя, что гладит их.

— Ты не поймёшь, но ты ещё не появился, а я уже верила в тебя всю свою ту, прошлую жизнь, Николас.

— Как же ты похожа на Кромешника… — ещё грустнее и протяжнее вздыхает Северянин и уже не чувствует ног.

Светлана усмехается:

— Точно. И как вы поступили с Кромешником. Разве так можно? Бессовестные. Загнали под землю, пусть себе гниёт там.

— А за что… ты с Джеком так-то? Он-то на этот раз что тебе сделал?

— Да ладно, ты всё ещё печёшься о нём, несмотря на то, что он с тобой сделал? О, да ты расстраивайся. Обнять тебя что ли?

Она заключает Северянина в объятия, стискивает из-за всех сил, наигранно шмыгает носом и шепчет:

— Как же это трогательно, позволить мне погубить тебя самой. Вот уж спасибо. Джеку передам от тебя привет.

Только она сидела с Хранителем, считая на небе звёзды — и вот она уже одна разрывается от хохота, а ветер относит к луне пыль. Это было легко — раздавить душу того, кто и так раздавлен. Даже крепких объятий достаточно.

* * *

Память — интересная вещь. Когда — дар, когда — проклятие. Она щекочет нутро скользкими щупальцами, и всё, чтобы от неё нельзя было просто так взять и отмахнуться. Можно подговорить совесть, чтобы спрятала память, скомкала, раздавила — вот только она всё равно вернётся, разгорячённая, яростная и задаст жару в самый ответственный момент.

Джек чувствует, ему ещё придётся ответить за сделку с совестью, но парадокс в том, что он и сам теперь не помнит, что такого сделал, за что ему противно видеть в зеркале своё отражение, за что он грызёт пальцы, за что ходит, как брошенный птенец, ожидающий пинка.

Но что-что, зато он не чувствует себя исчезающим. Друзья — Зубная Фея и Пасхальный Кролик — хорошим самочувствием похвастаться не могут и слоняются по дому Северянина в панике, но всё ему, Джеку, кажется как-то глупо и бессмысленно.

— Где же Северянин?

— И Песочник! Куда они подевались!..

— Джек, ты их отправил куда-то, скажи нам, куда, мы отправимся следом!

Джек переводит взгляд с растерянной Зубной Феи на сердитого Пасхального Кролика и подводит палец к губам.

— Не нужно так кричать. Вы что, не видите, Эмма спит? — шепчет он и гладит по голове девочку, которую держит на руках.

— Но она не проснётся в любом случае! Она под действием сонного песка, вы же с Песочником сами её усыпили, чтобы она отдохнула! — назло кричит Кролик. — Где ребята?

— Ты ведёшь себя по-детски, но разговариваешь как тот кенгуру, который постоянно получал от меня затрещину. Я не посылал их никуда, понятно? Я вообще плохо помню наш разговор после того, как мы вернулись от Джейми. Северянин, наверное, как всегда сыпал нравоучениями, а Песочник поддакивал.

— Ты что такое несёшь? — Пасхальный Кролик хватает Джека за шкирку и с презрением говорит ему в лицо: — Оборванец!

Джек, как самое хрупкое сокровище, кладёт Эмму на кресло и укрывает пледом. И когда встаёт напротив Пасхального Кролика, делает вид, будто и впрямь рассматривает свою испорченную одежду.

— А ты как был девчонкой, ею и остался. И стой, не надо так на меня смотреть, ты слишком смешон со своей шерстью дыбом, чтобы кого-то запугать! После победы над Кромешником мы вроде как нашли общий язык, и потом всё было отлично. Но я так и знал, Пушистик, друзьями нам никогда не стать.

Хранитель Надежды не дерётся или хотя бы не отвечает, а отводит разочарованный взгляд и пятится:

— Вот, значит, как. Спасибо, что сказал, что на душе лежало. А я-то… «Пушистиком» меня назвать!.. Н-да…

Зубная Фея не смеет и пошевелить крыльями. Она и дотрагивается до Джека с опаской:

— Джек… Почему ты стал таким?

Хранителям на миг кажется, будто они пробудили в Джеке что-то прежнее, настоящее, доброе — он глядит на них с раскаянием, весь дрожит и будто бы хочет сказать важное, но что-то ему мешает. Но через мгновение взгляд леденеет, и Джек только и знает, что следит, не угрожает ли что Эмме.

— Это всё опять ты, пародия на друга, Северянин с Песочником пропали из-за тебя, -Пасхальный Кролик делает шаг вперёд, закрывая собой Зубную Фею. — Но зачем, мы же и так скоро исчезнем?

— Ты умственно отсталый? Я же сказал, что не понимаю, что за бред ты несёшь, — фыркает Джек, небрежно махнув на него рукой.

Пасхальный Кролик с покрасневшими глазами кидается на Джека, и он здорово шлёпается о пол. Они крутятся по паласу, скидывая посуду, мебель и под конец чуть не сносят глобус со светлячками.

— Если вы не перестанете, я… я… я сотру все ваши воспоминания! — отчаянно кричит Фея, и их как током ударяет. Они прекращают драку, но глядят друг на друга так, словно в любой момент готовы опять сцепиться.

— И какого кенгуру я стал таким ответственным? — усмехается Джек, оттряхивая свой вконец истерзанный свитер. — Что теперь кому-то до воспоминаний?

— Джек, ты… ты уходи. Пожалуйста, — тихонько проговаривает у него из-за плеча Зубная Фея, и Джек, замешкавшись на мгновение, чтобы виновато взглянуть на неё, покидает их. Она и не может сдержать слёз, когда друг, о котором она думала, что неплохо его знает, хлопает за собой дверью со всей злостью. Пасхальный Кролик сжимает её руку и шепчет, вытирая с её щеки слезинку:

— Это ничего, Фея. Джек вернётся. Настоящий. А это чудище больше тебя не обидит. И раз уж сегодняшний вечер — наш последний, давай вспомним то, что с нами случалось за все эти годы?

И они рассказывают друг другу истории, сидя у основания глобуса, невесело шутят, неубедительно смеются и считают светлячков. Правда, Фея всё беспокоится, как же там старшие Хранители, но после того, как Кролик ей говорит, что найти друзей у них нет никаких шансов — сдаётся. Пасхальный Кролик едва держится на ногах, а Зубная Фея не может летать.

— Детей только жаль. Как с ними обойдутся, кто защитит? — задаётся Хранительница Воспоминаний, держась за сердце.

— Даже Хранителям нужно было когда-то уйти, — отвечает Кролик с опущенными ушами. — Они справятся, всё смогут и без нас. Я в них верю.

* * *

В комнате темно. Джеку приходит в голову, что не всегда темнота — это плохо. Он прежде не замечал, что тьма бывает тёплой-тёплой. Она может даже мурлыкать сказки на ухо, обещая ни за что предать его на растерзание солнцу.

— Вот так. И тьма бывает нестрашной, если это нужно ради спасения того, кто тебе дорог, Эмма.

Ему не хочется её отпускать. И он садится на широкий подоконник, прижимает спящую сестру к себе и шепчет:

— Даже окна приходится закрывать ставнями. Вдруг проскользнёт Светлана… Но мне кажется, здорово, что всё так вышло. У меня бы не нашлась ты. Хах… А Кромешник зря мою сестру обидел. Он поплатится за это, я обещаю. Знаешь, что я сделаю? Я поймаю его и выбью весь мрак из его непутёвой головы. Так же, как он хотел уничтожить мой прекрасный сон.

И когда Джек глядит на руки, ему на миг кажется, что на них — пыль, и становится жутко. Он чистит их о джинсы и пытается об этом забыть, наблюдая, как спит его сестра. Джек улыбается — а кулаки сжимаются сами по себе, и из глаз вот-вот выбегут слёзы.

По пробуждении Эмма хлопает удивлёнными глазами. Брат включает светильники, напевая весёлую песню, подсаживается на край дивана и складывает плед.

— Что-нибудь приснилось?

Искусственный свет расплёскивается по комнате, а Джек широко улыбается.

— Нет, — мрачно отвечает Эмма, щурясь от света. — Ого, ты что, прибираешься?

— Ну, а кошмары — ведь, судя по твоему виду, вот что тебе приснилось, — прибрать не сумел, — он со смущением откладывает сложенные вещи и предлагает ей вазочку с конфетами.

Эмма и взглянуть не думает на сладости, а так пристально смотрит на Джека, что по нему ползут ледяные узоры.

— Джек, пожалуйста, — говорит Эмма, отозвав холод. — Ты изменился. Мне кажется, нам с тобой нужно поговорить об очень важном.

Он словно догадывается, к чему она клонит, и нарочно роняет конфеты, собирает их, приговаривая, как же они весело провели бы время, если бы его у них было побольше.

— Сестрёнка, мы скоро исчезнем. Дети останутся одни, их защитить будет некому. Тоска слопает их, как червячков. А ты останешься. Ты будешь знать, как дарить им радость с той крупицей волшебства, которая у тебя осталась. Тебе даже учиться ничему не нужно. Ты — героиня, последний шанс детства.

Эмма с растерянностью опять мотает головой. Сочувствие и сожаление крутятся вихрем вокруг них, мешаются и оседают песочными слезами на темнеющем лице девочки. Она сжимает ладонь брата и повторяет: «Ты не исчезнешь».

Джек улыбается и гладит её по волосам:

— Пока ты будешь дарить детям счастье, пока не дашь моей силе пропасть зря, я буду жить, — и целует в макушку

Эмма хныкает:

— Но Джек, ты же и сам понимаешь, что я только твой сон. Я не смогу. Прости, я чувствую, что ради того, чтобы я сегодня была здесь, с тобой, ты пожертвовал многим. И я тебя очень прошу: пожалуйста, остановись. В тебе что-то поменялось. Твои глаза… они виноватые, на мокром месте. Мне кажется, ты и сам не понимаешь, что творишь что-то нехорошее. Если бы я могла понять, что же…

— Стой-стой-стой! Да нет же, всё со мной в порядке. Ну, для того, кто скоро исчезн… я неплохо себя чувствую. Не переживай, ничего такого я не делал. Так, хватит здесь сидеть и тухнуть, пойдём, прогуляемся до этому прямо-таки дворцу.

Когда Джек берёт Эмму за руку и тянет за собой, она не двигается с места:

— Только обещай мне, что из-за меня хотя бы самого себя не предашь.

Джек, кажется, совсем не думает перед ответом, а горячо соглашается, лишь бы девочка-сон не расстроилась:

— Обещаю.

Он показывает ей все закоулки обители Северянина. И то, где и как делали игрушки йети, смеётся, вспоминая, как проверяли на прочность их поделки непоседливые эльфы и как в Рождество Северянину помогали развозить подарки.

— Это Рождество будет ещё лучше, уж как-нибудь, а мы это сделаем! — вновь обещает Джек. — У нас всё получится, нужно только захотеть. А пока пойдём погуляем. Раз уж холод нам не страшен, нечего сидеть взаперти.

Эмма вздыхает — уж она-то не забывает, что Рождеству в этом году не быть.

* * *

Этой ночью хорошие сны до детей не долетают.

Песочный Человек после побега от Светланы попал в куда более жестокие руки. Как только Хранитель Снов достиг Северного Полюса, чтобы позвать на помощь, его там уже встречали — но не друзья.

Повелитель ночных кошмаров укрывался метелью, как одеялом, и принял заклятого врага с распростёртыми объятиями и довольной ухмылкой. Как бы Хранитель Снов не сопротивлялся, кошмарные нити тянули его вниз, к земле. Он путался во мраке, в злом снеге, бился, что было сил. Но Кромешник победил — и утащил его под землю за собой.

И вот Песочник сидит к клетке из сонного песка, вновь не может ничего с этим подделась, даже дотронуться до прутьев. А Кромешник расхаживает вокруг него, злорадствует, и пронзительный, трескучий хохот бежит от стены к стене.

— Как бы я хотел это запечатлеть на фотоснимке, мой добрый, верный товарищ. Жаль, с современной техникой не дружу, но, ты уж поверь, этот момент своей жизни я буду помнить всегда во всех красках.

Песочник скрещивает руки и сдувает кошмарную нить с головы, глядя на Кромешника исподлобья.

— Зря строишь из себя оловянного солдатика, Песочник. Ты стоишь на моём пути с самого начала, и сегодня, наконец-то, отстанешь навсегда. Ты только не бойся, о детках я позабочусь. Лучше вашего.

Из ниоткуда проскальзывает солнечный лучик. Он обжигает Песочника, вспыхивает яркий свет, и рядом с кошмарной тюрьмой появляется Светлана. Кромешник хочет её поприветствовать, но прежде, чем он что-либо успевает сделать, она взмахивает рукой и от Песочника остаётся один лишь песок.

— Этого даже проще было довести до края, — хмыкнула она, хлопая по рукам. — Предательство хорошенько сбивает с толку. Ха… Уж я-то знаю.

Можно было ждать, что Кромешник обрадуется свершившейся мести, да только он, напротив, будто демонами становится одержим. Рвётся к клетке, разрушает её щелчком пальцев и пересыпает песок с ладони на ладонь.

— Ты. Что ты натворила? — спрашивает он убитым голосом, даже не обернувшись. Светлана штопает солнечными нитями юбку и говорит так, будто они обсуждают непогоду:

— Уничтожила Хранителя Снов, а что?

— Зачем, вот зачем ты суёшь свой нос в мои — мои! — дела. Луноликого уже нет, а со своими старыми врагами я должен был поквитаться сам. Сам.

— Ну… Луноликого нет-то нет. На небесах. Это верно. Но, — Светлана закрывает глаза и глубоко вдыхает, наматывая локон на палец, — я чувствую его. Знаешь, мир попахивает надеждой — а мне — и тебе, согласись, — этого не надо. Так что, позволь, я сама сделаю то, в чём разбираюсь получше тебя. И пока мы ещё не совсем победили, на твоём месте я бы поменьше игралась с этой блестящей коробочкой, что ты прячешь за спиной. Сломаешь.

Кромешник скалится и кладёт коробок с воспоминаниями во внутренний карман плаща:

— Не твоё дело. Ненавижу любопытных, а ты явно из тех, кому интересно всё и вся. Убирайся.

— Так грубо? — Светлана понарошку хнычет и вытирает воображаемую слезу. — Я-то как раз хотела тебе предложить одного из оставшихся Хранителей. Забирай, пожалуйста, он твой. Но прежде… ха-ха! Заслужи такую честь. Укради для меня ребёнка.

Кромешник морщит лоб и скрещивает руки на груди:

— Чего? В тебе материнский инстинкт проснулся?

— Дорогой, физически мне семнадцать, думай, о чём говоришь, — рявкает Светлана и отправляет в его сторону огненный шар. — Да ты и сам поймёшь, в чём дело, когда узнаешь, о ком я.

Кромешник чинит сонным песком шар детской веры, в который угодил гнев Светланы. Она подходит и тыкает пальцем в ту точку мира, куда ему из-за жажды мести больше всего на свете хотелось бы попасть.

— Мальчишку я возьму на себя, ты только сделай так, чтобы он потерял свою драгоценную сестричку, — шипит Светлана, и Кромешник с пониманием кивает, сжимая посох.

— Наконец-то с тобой становится приятно иметь дело, — улыбается Кромешник, но в его улыбке нет ни капельки добра.

После того, как солнечных лучик покидает обитель кошмаров, по пещере раздаётся грозный стук посохом о землю, и всё насквозь покрывается льдом. Верные слуги Кромешника исчезают вслед за своим хозяином и его союзником — охотиться за маленькой девочкой.