Три тунца Гокудеры Хаято (джен)

Очень скоро выяснилось, что «хорошо» очень не «все». Гокудеру мутило и шатало от голода. Он шел, спотыкаясь, обхватив себя руками. Бормотал:

— Весна, как же я не люблю весну. Самое голодное время.

Последнюю оставшуюся у них лепешку он проглотил, почти не жуя, поглядел виновато и сказал:

— Мало.

— Я помню, — тихо вздохнул Цунаёши. — Надо хоть деревню какую найти.

Гокудера остановился, принюхался и махнул рукой:

— Там. Иди за мной, напрямик выведу.

— Ага, — кивнул Цунаёши и потянул у него сумку: — Давай мне.

К деревне они вышли довольно быстро, хотя и пришлось обойти пасшееся на лугу стадо — с подветренной стороны, чтобы не пугать коров запахом оборотня. Гокудера натянул кепку, и Цунаёши решительно свернул к домам.

Он стучался в каждую дверь, вежливо кланялся хозяевам и спрашивал:

— У вас не найдется работы? Какой-нибудь, за еду, только разочек. Мы в город идем, а деньги закончились.

В третьем доме их провели на заросший сорняками огород. Цунаёши поглядел на Гокудеру, сказал:

— Ты посиди пока, что ли. Я справлюсь.

— Да я… — дернулся Гокудера.

— Проголодаешься еще больше? — подсказал Цунаёши. Гокудера недовольно дернул уголком рта. Наверное, и уши прижал. Цунаёши бросил сумки с ним рядом и взялся за дело.

К обеду он успел прополоть меньше половины. Вышла хозяйка, поглядела, спросила:

— А дружок твой что, болеет?

— Устал сильно, — виновато ответил Цунаёши. — Ничего, я сделаю.

— Да ладно уж, хватит, а то как раз до вечера застрянете, — сжалилась хозяйка. — Вот, я собрала для вас бенто.

— Спасибо, большое спасибо! — поклонился Цунаёши. Гокудера встал, Цунаёши протянул ему коробку с бенто и взял сумки.

— Нерационально, — буркнул Гокудера, когда они вышли за околицу. — Полдня работы за один обед на двоих.

Огляделся по сторонам, принюхиваясь.

— Ты ешь, не болтай, — предложил Цунаёши. — К вечеру, наверное, до города дойдем, а там что-нибудь придумаем.

— Сам-то поешь, — Гокудера протянул ему бенто. Руки его едва заметно дрожали. Цунаёши хотел отказаться, но наткнулся на виноватый взгляд и не стал. Съел немного, вернул коробку Гокудере:

— Это твое.

А сам подумал: плохо дело, голодному оборотню там и на один зуб не хватит. Но Гокудере, кажется, стало немного легче. Он пошел быстрее, во взгляде появился непонятный азарт. Завидев далеко впереди придорожную харчевню, остановился, развернулся к Цунаёши:

— Так, Десятый. Моя очередь позаботиться о пропитании. Ты не дергаешься, не оглядываешься, не ждешь меня, топаешь спокойно по дороге, я догоню.

— Гокудера! — ахнул Цунаёши. — Ты собираешься…

Но тот не стал слушать, надвинул поглубже кепку и рванул к харчевне напрямик, прямо через болотистый, заросший высоким камышом луг. Цунаёши вздохнул и ускорил шаг, насколько позволяли тяжелые сумки и гудевшие от усталости ноги. Если оборотень влипнет в неприятности… Что он тогда станет делать, Цунаёши не знал. Оставалось надеяться, что все обойдется.

Поравнявшись с харчевней, Цунаёши замедлил шаг. Заведение выглядело преуспевающим, сразу ясно, что город недалеко и проезжих здесь хватает. От запаха свежего хлеба и мясного супа живот судорожно сжался. Потянуло зайти, Цунаёши сам не заметил, как ноги понесли его к дверям. Но тут из харчевни вышел толстяк в белом фартуке — наверное, хозяин — оглядел Цунаёши с ног до головы цепким неприязненным взглядом, будто мерки для гроба снимал. Буркнул:

— Ступай мимо, побирушкам здесь не рады.

— Я не побирушка, — обиделся Цунаёши.

— Деньги есть? — толстяк явно не сомневался в ответе. — Нет? Вот и проваливай.

Цунаёши пожал плечами и вернулся на дорогу. Но еще долго чувствовал сверлящий спину взгляд, хотя, обернувшись, никого уже не увидел. С каждым шагом на душе становилось все тревожней. Толстяк-трактирщик показался Цунаёши опасным человеком, по-настоящему опасным. Такому лучше не попадаться под руку, а Гокудера…

Гокудера появился на дороге ровно в тот момент, когда Цунаёши готов был повернуть обратно. Вынырнул из камышей, сказал довольно:

— Шевели ногами, Десятый, тут недалеко подходящее место для костра. Жрать хочу.

И похлопал по зажатому под мышкой мешку.

«Лучше бы ты не воровал», — хотел сказать Цунаёши, но вспомнил толстяка с его «Проваливай, побирушкам не подаем» и промолчал. Потом, в городе, он придумает, как заработать, но Гокудере нужно поесть сейчас.

В мешке оказались два гуся со свернутыми шеями. Пока Цунаёши собирал хворост и разводил костер, Гокудера общипал их и выпотрошил — быстро и умело, со сноровкой, выдававшей большой опыт. В его глазах сверкали жадные желтые огоньки, уши стояли торчком и слегка подрагивали.

— Ты отдыхай пока, Десятый, — сказал он, — я приготовлю.

— Хорошо, — согласился Цунаёши. Лег, заложив руки под голову, глядя в небо, на легкие кружевные облака, предвещавшие хорошую погоду. Слушал легкий шелест листвы, треск костра, довольное ворчание Гокудеры, и все проблемы казались такими же далекими, как это небо.

Скоро по поляне поплыл ароматный дух жареного мяса. В животе голодно заурчало.

— Подсаживайся, Десятый, — позвал Гокудера, — перекусим.

Цунаёши ел медленно, стараясь оставить Гокудере побольше. Тот жадно рвал зубами мясо, глотал, почти не жуя, совсем как того тунца в первую их встречу. Зато и оживал на глазах. Тщательно обглодав последнюю кость, сказал:

— Хорошо, теперь до вечера дотяну. Ну что, двинули?

Подхватил свою сумку и пошел не к дороге, а вглубь леса. Наверное, снова почуял, как можно срезать путь. Цунаёши заторопился следом.

К городу они вышли незадолго до заката. Остановились, оглядывая вольно раскинувшееся богатое предместье: широкие улицы, просторно расположенные большие дома, окруженные садами, огороженные высокими заборами. Вдалеке виднелись острые крыши, теснившиеся одна к другой: там, наверное, был уже собственно город. Цунаёши вдруг растерялся, даже, пожалуй, испугался: до сих пор он как-то не задумывался, что будет делать, дойдя сюда. Ходить по этим красивым богатым домам, спрашивая, нет ли здесь работы, казалось делом глупым и безнадежным.

— Чего ты? — оглянулся на него Гокудера. — Пошли.

— Я никогда не был в городе, — признался Цунаёши. — Страшновато как-то.

— Да ладно, — Гокудера махнул рукой. — Главное, держись понаглее.

За заборами надрывались псы, ссаживали глотки в злобном лае.

Где-то на лай выскакивали охранники, оглядывали Цунаёши и Гокудеру с откровенным подозрением, ждали, пока те пройдут мимо. Гокудера шел с независимым видом, засунув руки в карманы, только пробормотал под нос:

— Чуют, сволочи.

Солнце спряталось за далекие острые крыши, сумерки сгущались, а предместье все не кончалось и не кончалось. Так и тянулись по сторонам особняки, сады, заборы и хрипящие от злобы псы за заборами. И ни одного прохожего, только охранники, от пристальных взглядов которых у Цунаёши скоро начало чесаться между лопатками. Поэтому, увидев настежь открытые ворота и вывеску «Вонгола-суши», освещенную теплым желтым светом подвесного фонаря, он почти с радостью свернул туда.

Гокудера жадно принюхался и сглотнул.

Снаружи суши-ресторанчик выглядел небольшим. В маленький дворик, замощенный неровным камнем, выходил узкий фасад: ни одного окна, только раздвижная дверь. Зато внутри было просторно и шумно, плотно заставленный столиками длинный зал едва вмещал посетителей. Все они — молодые мужчины, господа в летах и даже несколько стариков — казались уверенными в себе, свободными и опасными.

— Чего вам, парни? — окликнул кто-то из-за ближайшего столика.

— Хозяина бы, — ответил Гокудера, пока Цунаёши растерянно моргал.

— А, это туда, — спрашивавший махнул рукой в глубину зала. — Эй, Тсуеши, тут к тебе пришли!

Хозяин оказался нестарым еще мужчиной с резкими чертами угловатого лица, острым взглядом и неожиданно добродушной улыбкой. Цунаёши поклонился, спросил, нет ли работы.

— Может, и найдется, — господин Тсуеши по-простецки почесал в затылке. — Проворные ребята никогда лишними не бывают. Погляжу на вас пару дней, а там решим.

Прервал благодарности:

— Только, уж не знаю, по каким болотам вас носило, но сейчас вас и двор убирать не поставишь, больше грязи принесете, чем выметите.

Цунаёши поглядел на Гокудеру, на собственные заляпанные грязью штаны, опустил голову:

— Простите…

И правда ведь, дома в таком виде постыдился бы и на порог к кому зайти, а тут все же едят люди.

Господин Тсуеши усмехнулся:

— Пойдемте. Если быстро приведете себя в порядок, еще успеете отработать сегодняшний ужин.

Узкий коридорчик вел мимо кухни во внутренний двор. Из кухни пахло так, что даже у Цунаёши, вроде бы еще сытого, слюнки потекли. Он покосился на Гокудеру; тот поймал взгляд, поморщился чуть заметно, шепнул:

— Ничего, нормально.

— Что такое? — обернулся господин Тсуеши.

— Мой друг голоден, — виновато объяснил Цунаёши. — Простите.

— Эй, Такеши! — рявкнул господин Тсуеши. — Ты мне нужен.

Из кухни выглянул парень в фартуке, сверкнул любопытными глазами:

— Что, пап?

— Вот, займись ребятами. Покажи, где помыться, найди чистую одежду, накорми и бери себе, пусть помогают.

— Ага, понял, — Такеши исчез на несколько мгновений и вернулся уже без фартука, только в коротких штанах и рубахе с закатанными рукавами. — Пошли, ребята.

Такеши оказался улыбчивым, шумным и быстрым. Цунаёши опомниться не успел, как он закинул их сумки в какую-то комнатушку, а их самих оставил мыться в просторной деревянной бане, где хватило бы места и на десятерых. Гокудера вздрагивал, нервно косился на дверь, прижимал уши, и вымылся очень быстро. Цунаёши с удовольствием попарился бы подольше, чтобы ушла накопленная в дороге усталость. Но их ждала работа. Господин Тсуеши выглядел добрым человеком, но вряд ли он станет терпеть работников, которые только едят и отдыхают.

Одежда была великовата, но не слишком. Такеши подождал, пока Цунаёши перевяжет потуже пояс, усмехнулся, самую малость повернув голову к снова натянувшему кепку Гокудере:

— Сними, возьмешь в кухне чистый колпак. Ты же не думаешь, что отец не понял, кто ты?

— Именно так я и думал, — настороженно буркнул Гокудера. — Если понял, почему принял?

— А почему нет? — кажется, совершенно искренне удивился Такеши. — Отец так говорит: был бы человек хороший, а человек он или не совсем, дело десятое. Ты хороший?

— Он хороший, — торопливо ответил Цунаёши.

— Вот и отлично. Ну что, пойдемте. Сегодня работы много.

Гокудера глядел ошалело, как будто совсем не понял хода рассуждений. Хотя что там было не понять? Все ведь правильно!

На кухне их ждал еще один сюрприз. С разделочным ножом в руке за рабочим столом стоял старик Ямамото.

— Ой! — вырвалось у Цунаёши. — Ямамото-сан!

— Здрасьте, — смущенно буркнул Гокудера.

— Ты их знаешь, дедушка? — весело удивился Такеши.

— Дедушка? — переспросил Цунаёши. Пожалуй, теперь он и правда видел что-то общее в лицах Такеши, старого Ямамото и господина Тсуеши. Значит, это и есть сын и внук старика…

— И ты бы знал, если бы твой отец не сменил деревню на город, — нож мелькал в руках старого Ямамото, как будто жил своей, независимой от него жизнью. — Соседи. Какими судьбами, ребята?

— Плохими, — нахмурился Цунаёши. — Мы… я потом расскажу, ладно? Вы скажите пока, что нам делать?

— Тебе, Цунаёши, разве что посуду мыть, знаю я, сколько от тебя в готовке проку. А Гокудера мне поможет. Только, думаю, ему самому вначале поесть не помешает, а то до ужина еще работать и работать. Такеши, дай-ка сюда остатки вчерашнего угря.

Угря Гокудера смел в мгновение ока. Цунаёши, успокоившись за друга, подкатал рукава рубашки и отважно подступил к горе немытой посуды. За его спиной Гокудера и Ямамото-сан тихо о чем-то переговаривались, стук посуды и плеск воды заглушали их разговор, но отдельные слова Цунаёши слышал. Кажется, Гокудера все-таки рассказывал старику о том, что случилось в деревне.

Такеши тем временем снова повязал фартук и метался между кухней и залом, разнося посетителям суши и притаскивая для Цунаёши новую и новую грязную посуду. Очень скоро стало ясно, что работы в ресторанчике выше головы и господин Тсуеши взял в помощники двух свалившихся на его голову бродяжек вовсе не по доброте душевной. Хотя странно, неужели никого поближе найти не мог? Видно, в городе и правда рук не хватает.

А еще, похоже, в городе привыкли засиживаться допоздна за бездельными разговорами и выпивкой. Вечер плавно перетекал в ночь, ночь поворачивала к утру, а посетителей все не убывало. Из зала доносились обрывки песен и смех, Такеши сбивался с ног, нож старика Ямамото все стучал и стучал, а у Цунаёши скользкие тарелки так и норовили вывернуться из рук. «Ничего, — думал он, — зато Гокудере не придется больше воровать, чтобы поесть. И у нас есть крыша над головой. А родные Ямамото-сана наверняка хорошие люди, так что нам повезло».

Закрылся ресторанчик такой поздней ночью, что «ужин» вернее было бы назвать ранним завтраком. Цунаёши только успел подумать, спят ли здесь вообще, ведь еще немного и рассветет, но тут старик Ямамото, будто прочитав его мысли, спросил:

— Все не так, да, Цунаёши? Ничего, привыкнете. Я и сам вот подумываю перебраться сюда окончательно, одному под старость тоскливо стало.

— Он каждый год так говорит, — Такеши поглядел на деда укоризненно. — А потом начинает скучать по шуму моря за окном и уезжает обратно в Намимори.

— Некоторые привычки въедаются слишком глубоко, — согласился Ямамото-сан. — Они уже в крови, без них ты вроде бы и не ты, а кто-то другой.

У Цунаёши дрожали руки от усталости, но он видел, что господин Тсуеши доволен. Похоже, тот был совсем не против после каждого полнолуния досыта кормить голодного оборотня, если в остальное время оборотень и его друг будут работать так, как сегодня.

В комнатушке, куда отвел их после ужина Такеши, валялись у стены их сумки и лежали на полу два свернутых футона. Гокудера придирчиво принюхался, зевнул и вдруг сказал:

— А знаешь, Десятый, мне здесь нравится. Хорошие люди.

— Да, — согласился Цунаёши. — Хорошо, что мы зашли именно сюда.

Ему казалось, что он заснет раньше, чем расстелет свой футон, что он уже спит. Но все же его хватило на то, чтобы придвинуться к Гокудере и дать ему себя обнять — как раньше, до этого дурацкого полнолуния.