По-волчьи жить (гет)

Глава 1

Как лиана сплетен, вьётся Закон, в обе стороны вырастая:

Сила Стаи в том, что живёт Волком, сила Волка — родная Стая.

Р. Киплинг

И вдруг я начала понимать. Понимать, кто я на самом деле. Вот забавно, за то время, что я потратила, пытаясь разгадать, каким был настоящий Блас, я напрочь позабыла, какой была настоящая я. Столько раз я примеряла на себя обличия Бласа, что совсем потеряла свое. Кто я? Одинокая волчица? Одинокий брошенный на дороге щенок? Или девочка со смешными детдомовскими косичками, готовая задушить своей заботой каждого, кто в ней нуждается? Я больше не была никем из них, и мне приходилось заново искать свое лицо. Такое удивительное вторичное знакомство с самой собой. Медленно, словно слепая, я спустя столько месяцев нащупывала землю под ногами и осторожно двигалась в смутно знакомом направлении. Столько времени я отчаянно вспоминала, кто я, и не находила, не догадываясь, что меня прежней больше нет и быть не должно. Куколка давно превратилась в бабочку, а я все тщетно рылась в сброшенном коконе, тщетно пытаясь отыскать останки. Смерть Бласа стала двойной потерей: вместе с ним я похоронила и оплакала прежнюю себя. Мне казалось, что для меня все кончено, — вот почему я так злилась на Бласа. Он убил меня своей смертью и даже не скорбел по мне. Одного я не знала: вместе с Бласом я умерла, вместе с ним и воскресла. Воскресла не в понимании вечного возвращения, не как феникс, что возрождается из пепла. Нет, я воскресла в новом теле и с новым лицом — только сердце во мне билось прежнее. Я смотрела в зеркало — и не узнавала, я стыдилась своего нового лица, скрывала его за волосами и отворачивалась ото всех, чтобы они не заметили перемен. Но они замечали, то и дело напоминая мне о моем уродстве. И я стала бежать ото всех, бежать от самой жизни, не понимая, что там, где нет жизни, царит только ненавистная мне смерть.

И вдруг ни с того ни с сего во мне нашлись силы остановиться и повернуть назад. Стал ли тому причиной Блас, который не испугался перемен во мне, и лишь пытливо вглядывался, пытаясь заново узнать новую меня. Или это была умница Луна, показавшая мне, что перемены эти естественны, и новая «я» богаче и шире прежней. Но я приняла себя, приняла такой, какая есть: гневной и рассудочной, нелюдимой и настойчивой. Без тормозов, без полумер, без -измов и прочих границ. До сих пор эти перемены проявлялись во мне через ненависть, обиду и протест, но что если направить эту энергию в другое русло? Какой силы должна быть любовь, противоположная моей ненависти? Безудержной должна была быть радость, противоположная моему отчаянию. Я вдруг осознала, что вовсе не потеряла, а приобрела, просто не умела еще управляться со своей новой мощной жизненной силой. Нужно лишь научиться — нет причин бежать. Пришла пора возвращаться к жизни. Возвращаться после тяжелой изматывающей войны домой. Возвращаться домой с победой.

Победа не была внезапной: я карабкалась, соскальзывала и снова возвращалась, чтобы подобраться ближе. Это было трудно и неудобно, и мне не хотелось этой борьбы, но я продолжала сопротивляться и заставляла себя вспоминать. Я вспомнила, как оплакивала Бласа, как проводила у его постели каждый день много часов подряд, сжимая его руку и умоляя не умирать. Уходила лишь ночью, а днем не сводила с него глаз в страхе пропустить момент, когда он очнется. Я готова была отдать жизнь за шанс снова поговорить с ним. За одно прощальное объятие. Я вспомнила, сколько сделала для меня Марисса, как она принимала любую мою беду, словно свою собственную. Вспомнила, как она вытаскивала меня из всех передряг, как она отменила гастроли, узнав, какое страшное горе свалилось мне на плечи. Туман рассеивался постепенно, но я стала узнавать знакомые очертания прежнего мира, который видела другими глазами. Трудно было поверить, что все еще можно исправить, но во мне еще теплилась эта вера — наверно, такая же бессмысленная, как все мое отважное путешествие назад, к себе самой.

Я почувствовала, что могу творить чудеса, хотя на вопрос «зачем?» по-прежнему ответить не могла. Это так же бессмысленно, как ходить по воде, но сделав первый шаг, я уже не смогла остановиться. Я пошла, потому что должна была. Не кому-то или чему-то и не потому, что если сдамся, снова уйду под воду. Это не страх утонуть, потому что я знала, что меня подхватят. Просто теперь, когда вода под моими ногами окрепла и держала меня, я не могла дать слабину и разрушить чудо. Без чуда моя жизнь снова стала бы бессмысленной, а в этой непрестанной борьбе жизнь обретала смысл, даже если и казалось, что никакого смысла в этом нет. Я верила, что пока иду, у меня будут силы идти и что если отчаянно искать себя, однажды найдешь. Правда, снова потеряешь, потому что каждый миг, каждую новую смерть, каждую новую жизнь, каждое новое предательство и каждое новое открытие — прежняя я буду умирать, и придется начинать поиск сначала. Я катила тяжелый камень в гору и знала, что это неблагодарный труд, что он будет то и дело соскальзывать вниз, и я вряд ли докачу его до вершины, но все же терпеливо возвращалась за ним и снова поднимала его в гору.

Впервые за долгое время я снова чувствовала, что я на вершине. Я прекрасно осознавала, что это ненадолго. Очень скоро мне придется начинать этот путь сначала, но меня это больше не пугало. Я ощутила, как капля за каплей жизнь снова наполняет мои вены. Мое зрение стало различать буйные краски, которые дарила природа, мне стало легко смеяться, и в моем смехе больше не было желчи. Я по-прежнему остро чувствовала всю боль и всю радость окружавших меня людей, но мне больше не хотелось от них сбежать и спрятаться. Мне захотелось смело выйти навстречу и впитать каждой клеточкой всю трагедию и всю безудержную радость мира, жадно выпить до дна каждый миг. Больше никаких грез, никаких воспоминаний, потому что прошлое прошло, а будущее еще не настало. Все, что у меня было, — это настоящее, остальное забрала смерть. Я полюбила себя и полюбила "сейчас". В этом была жизнь, в этом — единственное оружие против смерти, и в этом было мое чудо.

* * *

— Итак, труд превратил обезьяну в человека, Линарес, ты готова к перевоплощению? — бодро вопросил меня Блас, ступая на траву стадиона, где я ожидала его уже минут пятнадцать.

Прошло около недели с нашего последнего разговора. Блас отчаянно пытался выполнить обещание и ежедневно старательно изнурял меня до состояния нестояния, но я по-прежнему каждый вечер появлялась на стадионе. Не из страха перед наказанием. И не потому что горела душой за честь колледжа, разумеется.

— Говори за себя, Блас, я лично никогда не была обезьяной.

Я снова называла его привычным именем. Мне больше не было нужды называть его Рики Фара: Блас, которого я знала и в которого верила, снова вернулся. Столько времени я потратила в бесплодных попытках увидеть его настоящее лицо, понять, какое из лиц — настоящее. И ни разу до сих пор мне не пришло в голову, что каждое из них — это и есть настоящий Блас. Он, как куртка на подкладке: не разорвешь пополам и не станешь носить наизнанку. То, что снаружи, — защищает тебя от дождя; то, что внутри — греет в промозглую погоду. Жестокий и заботливый, бесчувственный и ранимый, беспринципный и честный. Если я приму его, то приму со всеми прочими лицами. Если отвергну, то отвергну и то его обличье, которое стало мне всех дороже. И я выбрала последнее.

— Верно, Линарес, до примата тебе еще расти и расти... Что ж, начнем с твоего любимого: тридцать отжиманий. Надеюсь, ты догадалась размяться, пока меня ждала?

Я состроила гримасу и поплелась выполнять упражнения.

— Пятнадцать, шестнадцать, семнадцать, — отсчитывал Блас спустя, наверно, час изматывающих тренировок. Он стоял рядом и пристально следил за мной, пока я тщетно пыталась подтянуться на руках. С тех пор как уволили Тореса, я практически не прикасалась к гирям, и мышцы стали рыхлыми, а руки не слушались, так что я бессмысленно болталась на турнике, тщетно пытаясь подтянуться хотя бы еще раз. Блас, не скрывая насмешки, продолжал отсчитывать семнадцать.

Я прикрыла глаза, чтобы не видеть его довольного лица, а в ушах продолжало звучать «пятьдесят один, пятьдесят два, пятьдесят три» — приглушенно, из далекого прошлого. Я вспомнила занятия со старым мексиканцем, когда думала, что больше никогда не услышу голос Бласа. Я мечтала, чтобы Блас снова очутился рядом и встал вот здесь, рядом, чтобы снова привычно смеяться надо мной, — живой и невредимый. И вот случилось чудо: я снова слышала Бласа, и когда закрываешь глаза, можно даже представить себе, что не было этого мучительного года разлуки. Все вернулось на круги своя, и хотя все тело ломило после изнурительной тренировки, а Блас продолжал вести себя как свинья, я ощущала неудержимую ликующую радость. За всеми этими событиями, обидой на него и на весь мир, занятая акциями протеста и забастовкой, я как-то совсем упустила одну очень важную вещь: Блас снова дышал. В ушах у меня триумфальной музыкой отдавалось биение его пульса. Я словно наяву видела, как его сердце, когда-то обездвиженное комой, вновь сокращается и расслабляется под действием электрического импульса. И плевать было теперь, что за язвительную мину он там строил. Мне было довольно, что он снова говорил со мной.

— Линарес, ну что ты делаешь, — устало вздохнул Блас, когда я свалилась без сил на траву. — Я уже неделю бьюсь над тобой — и все безрезультатно! Тебя что, всему придется заново учить? Странно, что тебя вообще допускали до Универсиады в прошлые года.

— И давали первые места, — из последних сил я подняла указательный палец.

— Можешь садиться за мемуары. Ты в такой физической форме, что сейчас тебя и коала обскачет.

— Тогда ради чего все это? — я повернула голову к нему. — Зачем ты записал меня на Универсиаду, если не верил, что я способна победить?

Блас насмешливо посмотрел на меня сверху вниз.

— Твоя подружка беспокоилась, что ты зациклилась на поисках моего тела, и слезно умоляла меня придумать что-то, чтобы отвлечь тебя. А я не хотел, чтобы ты меня искала. Вот и весь секрет.

Я вспомнила, с каким виноватым видом Марисса тогда восприняла новость о предстоящей Универсиаде. Она все твердила тогда, что опекун это придумал ради моего же блага и уговаривала меня согласиться. Стало быть, Блас не врет.

— А теперь уже отступать некуда: заявка подана. Так что если не хочешь уронить честь школы, живо на турник.

— Меньше всего меня волнует честь школы, если честно, — процедила я сквозь зубы, усилием воли заставляя себя подняться на ноги. — Да и тебе она, по-моему, тоже до лампочки.

— Как можно, Линарес? Если тебя не волнует школа, подумай о своем достоинстве. Ты готова провалить испытание у всех на глазах? Ах да, впрочем, тебе же не привыкать...

Я следила за ним, едва сдерживая усмешку.

— Конечно, не привыкать, Блас. Я привыкла, что рядом есть тот, кто по-настоящему верит в меня и укрепляет в трудную минуту, — проникновенно произнесла я.

Блас навис надо мной и смерил изучающим взглядом. Мне уже был знаком такой. Сейчас он подожмет губы, и на его щеках появятся невинные ямочки, а глаза станут прозрачно-голубые. И весь этот ангельский лик так не вяжется с металлическим голосом, которым он произнесет:

— Ну, размялась, Линарес? Теперь можно и приступить к занятиям!

Я была уже наготове, поэтому недовольства не выразила, хотя все тело молило о пощаде. Вот уже неделю я развлекала себя подобными изречениями, а Блас увеличивал время тренировок или выдумывал еще что похуже. Но я не собиралась останавливаться: все наказания мира стоили этой секундной растерянности на лице Бласа, когда я говорила что-то подобное.

— И всего-то час на разминку? Так рано приступаем к занятиям?

— Не проблема, дам тебе еще круг! Такой энтузиазм надо поощрять.

— Блас, уже половина десятого!

— А что такое? Неужели устала?

Я промолчала.

— Десять кругов вокруг стадиона, — довольно ухмыльнулся Блас и отошел в сторону.

Я послушно стартовала. Где-то на третьем круге ноги у меня стали заплетаться, и я всем весом приземлилась на лодыжку. Я перекатилась на спину и скорчилась от боли. Блас даже не шевельнулся. Может, я слегка переигрывала, а может, я слишком часто за эту неделю проделывала эти шутки — и он перестал вестись. Первые раз он даже проверил мое запястье, хотя едва ли резкий рывок на себя можно назвать заботой. Но я не успела правильно среагировать — и с тех пор мои травмы мало его заботили. Даже если бы и заботили — это мало что доказывало бы. Он все-таки нес юридическую ответственность за мое здоровье не только как опекун, но и как преподаватель. Однако мне хотелось видеть на его лице это секундное замешательство. Хотелось, чтобы он опустился со мной рядом. Его присутствие больше не приводило меня в ужас и не вызывало неприязнь. Когда он приближался, я ощущала тепло его тела — так не похожее на холод реанимационного отделения. Мне хотелось слышать его голос — так не похожий на тишину, которая когда-то служила ответом на мои отчаянные вопли. Каждый раз мне безумно хотелось обнять его — просто чтобы ощутить, как он отталкивает меня. Чтобы стереть из памяти те минуты, когда я сжимала в руках его послушное безвольное тело.

— Линарес, в это время суток, говорят, очень вредно загорать. Можно получить еще десять кругов.

Блас все-таки удосужился подойти поближе.

— Я подвернула лодыжку, — провыла я и скорчилась от боли.

Блас изобразил на лице беспокойство и вдруг протянул руку.

— Это может быть очень серьезно, давай я помогу тебе встать.

Нашел дуру.

— Нет, Блас, я не смогу встать, у меня же сломана лодыжка!

Блас резким движением схватил меня за локоть и мигом поднял на ноги, едва я успела сообразить, что происходит.

— Нужно очень постараться, чтобы сломать лодыжку, — уронил он, с насмешкой наблюдая, как я судорожно изображаю запоздалые муки. — Притча про мальчика и волков тебе известна?

— Это та, где мальчик попадает в волчью стаю и учится жить по-волчьи?

Блас замер, окидывая меня пытливым взглядом, словно моя не слишком-то умная шутка встревожила его.

— Нет, это "Маугли", — спустя пару мгновений произнес он как ни в чем не бывало. — Еще десять кругов за обман. Я бы на твоем месте сдался, Линарес, пара таких шуток — и твоя тренировка протянется до рассвета.

Я как раз хотела отпустить шпильку про рассвет, но подумала, что в словах Бласа все-таки есть разумное зерно.

Я наматывала десятый круг, когда внезапно боковым зрением увидела какой-то отблеск позади. Сперва даже не придала значения — настолько изможденной я себя чувствовала, но секунду спустя со мной поравнялся... Хорхио. С ума сойти! Этот еще откуда взялся? Впрочем, все вопросы отошли на второй план, когда я поняла, что в руках он держит самый настоящий горящий факел. Ума не приложу, где он его откопал, но факел выглядел очень правдоподобно, будто изготовленный для декораций к какому-нибудь средневековому фильму. Я остановилась как вкопанная и вылупилась на него, в то время Хорхио как ни в чем не бывало продолжал свой бег с факелом наперевес. Он выглядел до того комично, что я расхохоталась, — и тут же согнулась пополам, уже от боли. Натруженные мышцы не выдерживали дополнительной нагрузки на пресс.

Вечернюю тишину прорезал оглушительный звук свистка.

— Уэсли! — подлетел к нему разъяренный Блас. — Ты что творишь?

Отчего-то при виде его рассерженной физиономии мне стало еще смешнее.

Хорхио подскочил от неожиданности, хотя сомневаюсь, что он действительно не ожидал.

— Как это что? Я на тренировку пришел, — с гордостью заявил он, приостанавливаясь.

Блас изменился в лице.

— Неужели! Тоже участвуешь в Универсиаде? — вкрадчиво поинтересовался он. — Я полагал, в соревновании принимает участие только один человек от школы...

— А вот это ваша недоработочка, — цокнул языком Хорхио. — В соревновании-то, может, и один. Но это ж универсиада! Кто будет с факелом бежать, вы не подумали? А Хорхио подумал.

Меня одолевал новый приступ хохота, но Блас так зыркнул в мою сторону, что я невольно поперхнулась и замолкла. Похоже, бедолага искал в себе последние крохи самообладания.

— Уэсли, — сахарным голосом обратился Блас к Хорхио. — Пойдем-ка со мной, мне нужно написать тебе замечание.

— Замечание? — с притворным ужасом завопил Хорхио и взмахнул факелом в опасной близости от лица Бласа, что заставило того резко отпрянуть. — О нет, только не это! Прошу, синьор Эредиа, пощадите! Чем я заслужил порицание? Денно и нощно тренируюсь, дабы не уронить честь нашей школы!

Все-таки подслушивал наш разговор, паршивец! Кажется, Блас это тоже понял.

— Отдай мне факел.

— Ох, как вы это сказали... — с благоговейным трепетом воскликнул Хорхио. — Прямо пробрало до костей. Как это у вас получается? Знал я одного такого учителя — всегда говорил таким вот загробным голосом. Отличный педагог был — прямо как вы! Учитель года!

— Довольно! — рявкнул Блас и попытался вырвать факел силой, но Хорхио ловко увернулся.

— Отдай сейчас же факел! Это не игрушки!

— Да разве же я не понимаю? — пафосно возопил Хорхио и прижал свободную руку к груди. — Конечно, это не игрушки! Это же символ универсиады! Ее пламенная душа!

— А ну отдай сейчас же! — снова ринулся за факелом Блас, но Хорхио снова не дался и припустил бежать. К моему изумлению, Блас погнался за ним, и мне ничего не оставалось, как пуститься следом, хотя ноги меня уже едва держали. Блас постепенно нагонял Хорхио, несмотря на проворность последнего, так как ему приходилось удерживать над головой увесистый факел. Внезапно Хорхио резко сменил направление и метнулся к кустам. Нырнув в заросли, он на мгновение пропал из вида вместе с пламенем. Блас остановился, в растерянности вглядываясь в темноту.

— Не меня ищете? — почти тут же раздался знакомый голос позади. Мы с Бласом обернулись как по команде. На нас с широкой ухмылкой взирал все тот же Хорхио, или, точнее... Я не могла разглядеть его в темноте, но по какой-то неуловимой интонации в голосе вдруг поняла, что это был Ал. Блас едва ли сумел бы это определить, и теперь в изумлении осмысливал чудесное перемещение Уэсли. Я снова прыснула в кулак, благословляя полумрак, который успел опуститься на поле. Тем не менее, мне не удалось избежать нежелательного внимания.

— Это ведь ты их подговорила, не так ли? — тихим, но угрожающим тоном произнес Блас, наклоняясь ко мне. Судя по слову "их", он все-таки догадался что к чему. Он с досадой вновь повернулся к кустам, но было поздно. Хорхио явно удалось ускользнуть.

— Блас, на такое даже у меня фантазии не хватит, — честно ответила я уголком губ, но не думаю, что он мне поверил. К счастью, его больше заботило другое.

— Куда вы дели факел?

— Какой факел? — вытаращил глаза Ал.

Блас отвернулся от него и сделал пару шагов к кустам, всматриваясь в заросли. Видимо, ему не хотелось выставлять себя на посмешище и лезть в кусты. Дураку ясно, что Хорхио погасил факел и успел скрыться. Интересно, кстати, как ему удалось сделать это так быстро?

— Ты пойдешь со мной, — принял решение Блас, позабыв про меня, и попытался схватить Ала за шкирку.

— За что?

— В кабинете узнаешь, за что.

— Не пойду я с вами... Предъявите ваши претензии при свидетелях!

Ал кивнул на меня. Я поперхнулась от возмущения. Все-таки приплели!

— Твой братец нарушает правила безопасности, бегая по полю с факелом.

— С чем? — округлил глаза Ал. — Лухан, какой еще факел?

В этот момент я ненавидела обоих братьев. Не было сомнений, что они развели этот цирк, чтобы спасти меня от Бласа, но кто их просил? Теперь я вроде как была обязана подыграть, да и что мне оставалось? Не становиться же подпевалой старосты.

— Не видела факел, — вяло побормотала я, но Блас отмахнулся от меня как от назойливой мухи.

— Мне довольно того, что видел я. И одно то, что ты бродишь по территории колледжа после десяти вечера, уже достаточно веское основание...

— Это пока я брожу, — подмигнул Ал. — А как докажем завтра? Покажем директору съемку, на которой после десяти староста бродит по территории со школьницей?

Вопреки логике, от злости вскипела почему-то я. Блас оставался на вид спокойным.

— Я подтвержу, что оказалась здесь по своей воле! — Голос принадлежал мне, что изрядно удивило всех присутствующих. — Проваливай на все четыре стороны, Уэсли, и не вздумайте здесь больше появляться со своим братцем. Я вашей помощи не просила!

На миг на поле установилась идеальная тишина, которую внезапно разорвали аплодисменты Бласа.

— Отличный спектакль, Линарес, но не думаю, что это поможет тебе уйти от ответственности. Как, впрочем, и твоему верному рыцарю. Ты ведь из Англии прибыл, я верно помню? Альфредом Великим себя возомнил?

— Разве что скроется от вашего львиного сердца, мой король? — с деланным смирением склонил голову Ал.

До меня не сразу дошло, отчего Блас так взбесился.

— А ну пойди-ка сюда! — он вновь попытался схватить Ала, но тот снова легко увернулся. Я повисла на Бласе, чтобы помешать ему устремиться за ним. Блас выглядел настолько разъяренным, что, казалось, догонит — убьет. Блас легко сбросил меня, и я приземлилась на траву. Не слишком удачно.

Блас даже взглядом меня не удостоил, с досадой глядя Фреду вслед. Затем с разъяренным видом повернулся ко мне.

— Ты всем уже растрепала мое имя, да? — выплюнул он с досадой.

Я молча сидела на траве, тщетно пытаясь разогнуть колено. Измученная столь усиленными тренировками, я не успела вовремя сгруппироваться, и теперь ногу странно сводило судорогой. Бласа, однако, заклинило на своем, и он мало что замечал.

— Ричард Львиное Сердце — какой тонкий намек! Это ты ему сказала? Говори сейчас же! Ты?

— Блас, я понятия не имею, откуда они взялись, — рассеянно отозвалась я, озабоченно прощупывая свою ногу. — Мы вообще не общаемся. Это была их личная инициатива.

— Что-то ты не выглядела удивленной. Тебе было слишком весело, чтобы я поверил в твою непричастность.

Я удивилась до того, что даже про ногу на миг забыла.

— Ты думаешь, я решила поглумиться над тобой?

— А чего еще от тебя можно ожидать, Линарес? — устало вздохнул Блас.

Я покачала головой.

— Блас, я смеюсь не потому, что хочу поиздеваться над тобой. Я смеюсь, потому что счастлива.

— Счастлива, — передразнил меня Блас с непередаваемым сарказмом.

— Счастлива.

— И что же тебя так радует, если не секрет?

— Я счастлива, потому что ты не умер, — просто и искренне ответила я. Как он, когда признался, что пронес тарелку с супом через всю школу.

Я больше не прибавила ничего, но этого было довольно, чтобы на лице Бласа вновь промелькнула растерянность. Может, просто хотелось так думать, но мне показалось, что он был даже тронут. Он не мог не понять, как много сути я вложила в эти слова. Не имел права он делать вид, будто я всего лишь досадное препятствие на его пути к наследству отца. Словно и не было скандалов в его квартире, где он выворачивал передо мной всю душу, не было задушевных разговоров в минуты, когда я давала слабину. Он не мог просто перечеркнуть все это и надеяться, что я попросту обижусь и вслед за ним стану принимать безразличный вид. Нет, теперь все изменилось. Позади были гнев, обида и отрицание. Во мне лучилась и переливалась радость воскресения. Близкий и родной, которого я считала умершим — вот он, жив. Радостная весть рвалась из груди, хотелось прокричать всему миру, что жизнь вовсе не так уныла и безысходна, какой ее почитают. Близкий и дорогой мне человек воскрес, с ним воскресла и я, и, казалось, подняли головки все цветы, случайно проклюнувшиеся посреди футбольного поля, воспряли духом деревья вокруг, доселе понуро склонявшие свои ветви к земле. До меня наконец-то дошло! Дошло до самого сердца — это чувство, что тот, кого я потеряла, нашелся и снова рядом. Сколько времени по инерции я продолжала хоронить его на задворках своей памяти? Сколько времени я упустила зря? Но прежнее прошло. Жизнь бушевала во мне, и мне отчаянно хотелось заразить ею Бласа. Мне как будто это и удавалось. Когда он стоял там и наблюдал за моими потугами обмануть его и напугать, мне казалось, что он впервые за долгое время едва сдерживает смех. Искренний смех, может, чуть снисходительный, как в старые добрые времена, когда я влетала в его кабинет с очередным предложением сделки. Вот и сейчас он взирал на меня с выражением крайней сосредоточенности, словно пытался вычислить, что у меня на сердце. Наконец, он утомленно провел рукой по лицу и резко отрубил:

— Так, поднимайся, Линарес, на сегодня тренировка окончена.

— Нет, погоди, — я по-прежнему сидела на траве, глядя на него снизу вверх. — Я хочу, чтобы ты понял. Я действительно не издеваюсь.

— А жуки колорадо перестали портить картофель и перешли на фастфуд. Все сказала? Подъем.

— Эй, отпусти! — рассердилась я, едва не вскрикнув, когда он силой рванул меня вверх. Блас от неожиданности выпустил мою руку, и я сильнее прижала икру к бедру, чтобы не чувствовать боли.

Блас нахмурился. Снисходительную усмешку словно ветром сдуло.

— Мне надоели твои выходки, Линарес. А ну поднимайся!

Он за шкирку поднял меня на одну ногу, чем вызвал новый приступ боли во второй.

— Да серьезно тебе говорю, дубина! — с досадой стукнула я его по плечу. — Ноге больно!

— В учительской сразу полегчает, — пообещал Блас и волоком потащил меня к школе, однако я лишь смогла прыгать за ним на одной ноге — вторую по-прежнему сводила судорога.

Блас остановился и поглядел на меня с меньшей долей уверенности.

— Я не могу идти, соображаешь?

— Линарес, тебе не надоело? Я сказал тебе прекратить эти выходки. А ну шевели ногами!

— Да не могу же, — я оттолкнула Бласа и снова повалилась на траву, едва не взвыв, когда нога в падении чуть разогнулась.

Блас устало вздохнул и провел ладонью по лицу.

— И что ты предлагаешь? Может, на руках тебя нести?

— Можешь оставить меня здесь, — огрызнулась я.

Блас с сомнением покосился на меня. Кажется, мне все-таки удалось убедить его, что на сей раз я не симулирую. Внезапно он шагнул ко мне и протянул руку. Я с подозрением поглядела на него, прикидывая, не собирается ли он ее убрать, чтобы я снова клюнула поле носом. Но, похоже, он действительно мне поверил.

Я попыталась опереться, но мне приходилось прижимать ногу слишком сильно, чтобы не чувствовать боли. Как только я начинала ее разгибать, мне сразу хотелось вопить.

— Мне что, в самом деле тебя нести? — разозлился Блас.

— Еще чего! — я плюхнулась обратно на траву. — Я останусь здесь, пока не пройдет! Иди спать.

— Замечательная идея, Линарес! Скажи, как живется с мозгом улитки в такой большой голове?

— Это просто судорога, у меня такое бывает. Скоро пройдет.

— Некогда мне ждать, пока пройдет, — отрезал Блас, нервно поглядывая на школу. Очевидно, угроза Ала рассказать о нашем ночном бдении Дунофу все-таки обеспокоила его.

Я как раз придумывала достойный ответ, когда Блас вдруг нагнулся и резким движением подхватил меня на руки. Я завопила от боли и инстинктивно вцепилась ему в плечо: нога с щелчком разогнулась и спустя мгновение я почувствовала, что судорога прошла. Сустав свободно ходил в коленной чашечке, однако Бласу я об этом не сказала. Я позволила ему нести меня до самого крыльца.

Он нес меня с совершенно невозмутимым видом, как будто держал в руках пальто или платье, которое нельзя помять. Я тоже усиленно изображала равнодушие, однако мне это давалось с трудом: я испытывала странную гамму чувств, ощущая его ладонь на своей спине и вдыхая знакомый запах его одеколона. Мне пришлось держаться за него, дистанция сократилась до предела, сердце холодело от страха, а кровь приливала к щекам. Мне было жутко неуютно и одновременно привычно, словно Блас всегда только и делал, что таскал меня на руках. Вдруг мелькнула мысль, что по сути так и было. Через всю мою недлинную жизнь он пронес меня у себя за пазухой, пытаясь укрыть от всех проблем под полой своего пиджака. Я то и дело высовывалась, вырывалась, воевала, грозила, а он только терпеливо — а иногда не слишком терпеливо — запихивал меня поглубже под полу и продолжал идти. Вот и теперь, лишь только мы достигли крыльца и Блас остановился, решая, каким образом открыть дверь, я поспешила соскочить на землю. Блас попытался было мне помешать, однако заметив, что я свободно двигаю ногами и руками, сам разомкнул объятья и в недоумении уставился на меня.

Я постаралась надеть на лицо самую самодовольную ухмылку из своего арсенала.

— Все прошло, — развела руками я с таким видом, чтобы он ни в коем случае не подумал, что у меня вообще что-то болело.

Блас заиграл желваками, но произнес он довольно спокойно:

— Линарес, ты прекратишь свои дурацкие игры? Ты действительно думаешь, что твои глупые розыгрыши могут вывести меня из равновесия?

— Я не пытаюсь вывести тебя из равновесия, Блас. Твое равновесие меня вполне устраивает…

— Прекрати ерничать! Твои приколы потеряли свежесть и оригинальность еще два года назад.

— Блас, никакие это не приколы, как ты не можешь понять?

Блас устало вздохнул и смерил меня снисходительным взглядом.

— Тогда к чему весь этот спектакль?

Я поправила куртку от костюма и потеребила молнию, прежде чем ответить.

— Чтобы доказать, что твои притчи не работают. Сколько бы я ни кричала о волках, ты всегда будешь приходить мне на помощь. И за это я тебе благодарна.

* * *

На следующий день я первым делом нашла в коридоре Хорхио и Ала.

— Вы одурели? — набросилась я на них. — Кто вас просил вмешиваться?

— Тихо-тихо! — замахал руками Ал. — Что ты так шумишь? Тебе-то что? Это наши с Эредиа счеты. Ты вообще ни при чем.

— Да уж конечно! Сводили бы с ним счеты на перемене. Теперь он думает, что я с вами заодно!

— Так давай с нами, — подмигнул Ал. — Раз уж все равно думает.

— Еще чего! Я вашей помощи не просила, и мне вашей самодеятельности не нужно. Сама с ним разберусь.

— Видели мы, как ты разбираешься, — хмыкнул Хорхио. — Если бы не мы, он бы тебя до полуночи мочалил.

— А вот и нет, — возразила я, не слишком, впрочем, уверенно. — Блас под контролем. Я легко могу найти на него управу.

— Вот как? — насмешливо протянул Ал. — Тогда срочно ищи, потому что он идет к нам.

Я обернулась и с досадой поморщилась, сообразив, что Блас снова застал меня в обществе близнецов. Впрочем, даже если бы я их избегала, это вряд ли бы его убедило в моей благонадежности.

— А, вся шайка в сборе, не так ли? — довольно протянул Блас.

— Доброе утро, Блас! — жизнерадостно закивал Ал. — Как спалось? Успел вздремнуть часок после изнурительных тренировок?

— Такая забота не может не породить ответной! Я пришел вас уведомить, чтобы вы не планировали ничего на этот вечер. Я отпустил уборщицу, так что драить унитазы сегодня придется вам.

— Унитазы! — восторженно воскликнул Хорхио. — Как я люблю это изобретение человечества! Ему можно найти столько разных применений.

— Только попробуй, Уэсли, — холодно отозвался Блас. — Еще один фейерверк и прочие ваши идиотские шутки — и вы вылетите из этого колледжа со скоростью пушечного выстрела. Я уже говорил с директором, и он меня поддерживает.

— Какие шутки, Блас! — возмутился Ал. — С унитазами не шутят!

— Но спасибо за идею! — Хорхио подмигнул Алу, и они оба улыбнулись какой-то грустной улыбкой. Словно вспомнили что-то.

— Тебя, Линарес, это тоже касается. С тренировками перерыв на сегодня.

— Почему? — неожиданно вырвалось у меня. Кажется, я не сумела скрыть своего разочарования.

— Потому что. Сегодня. Ты трудишься. На благо общества. Так понятнее?

— Я это. Уже. Поняла, — передразнила я его отрывистый тон. — А потом я должна тренироваться, разве нет? Я в ужасной форме!

— Найми себе личного тренера, Линарес. Я должен каждый вечер на тебя тратить?

— Ты куда-то уходишь? — насторожилась я.

— Естественно, я ухожу. У меня завтра выходной.

— А кто же будет с нами? — Ал был явно разочарован не меньше моего.

— А с вами будет дежурный охранник, — ухмыльнулся Блас. — Можете придумывать какие-

угодно фокусы, спектакль все равно пройдет мимо меня.

— Как-то вы рано сдаетесь, сеньор Эредиа, — не слишком довольно буркнул Хорхио.

— Я попросту не принимаю бой, — фыркнул Блас.

Прозвенел звонок.

— А теперь живо на урок. И если вы опять что-то выкинете на литературе…

— Блас, — очень серьезно перебил его Хорхио. — Мне кажется, тебе надо как следует поработать над своей речью. Немного неграмотно говорить «выкинете». Правильно говорить «выбросите».

И с королевским достоинством братья зашли в класс. Я не сдвинулась с места — отчасти потому что по-прежнему не теряла надежды доказать Бласу, что я близнецами не вожусь, а отчасти потому что меня мучил другой вопрос.

— Ты куда-то уходишь?

Я не могла избавиться от чувства тревоги.

— Тебе нужен персональный звонок, Линарес?

— Я сейчас иду. Просто скажи, ты же вернешься? — споткнувшись, вымолвила я.

Пару секунд Блас смотрел на меня, пытаясь, очевидно, вникнуть в суть моего вопроса.

— Линарес, мне теперь за каждый свой выходной отчитываться?

— Нет. Только за этот.

— И с какой это стати, можно поинтересоваться?

— С такой, что ты до сих пор не оставлял колледж даже в выходной.

— Какая наблюдательность. Из этого следует, что теперь я должен у тебя отпрашиваться?

— Просто пообещай, что вернешься, — буркнула я. — Я не хочу, чтобы ты ушел как тогда.

— Вот оно как, — понимающе закивал Блас с кривой и жестокой усмешкой. Казалось, ему нипочем была ни моя невиданная прежде искренность, ни добродушие. Все человеческое отлетало от него, как мячик от стены. А может, он просто действительно не мог поверить в мою искренность?

— Я не смеялась над тобой и не буду смеяться, обещаю. Я никому не рассказала о твоем прошлом и не расскажу. Понятия не имею, откуда близнецы прознали о твоем имени. Может, это вообще совпадение. Ричард — не обязательно означает Рикардо…

Лицо Бласа, казалось, немного смягчилось при виде моего волнения.

— Линарес, прекрати нести околесицу, — он устало перебил меня и, деловито закатывая рукава рубашки, небрежно бросил: — Я не собираюсь уходить. Тем более из-за ваших глупых розыгрышей. Как тебе вообще такое в голову пришло? Я пробуду здесь ровно столько, сколько потребуется, и уйду — а я уйду, — подчеркнул он, — ровно тогда, когда нужно мне. Тебе пора на урок, Линарес, а вечером ты пойдешь на отработку. У меня не будет возможности проследить за тобой, но поверь мне, если я обнаружу, что ты отлыниваешь…

— Успокойся, Блас, я приду на отработку. Ты, главное, помни, что мне пообещал.

* * *

Разумеется, я не выполнила обещание. Я подкараулила Бласа за воротами колледжа — там, где он уж точно не ожидал меня встретить. Охранников на месте, как всегда, не было. Откровенно говоря, с тех пор как наш колледж получил статус общеобразовательной школы, сбегать отсюда стало даже неинтересно — новый сторож постоянно где-то шлялся. Однако я благоразумно перелезла через забор, опасаясь скрытых камер на входе. Мне пришлось поболтаться на улице около получаса, и я уже испугалась, что Блас каким-то образом проскользнул мимо меня, когда, наконец, его внушительная фигура замаячила у ворот.

Я с облегчением отметила про себя, что он не на машине, и, одновременно, меня это насторожило. Едва ли его квартира находилась в пешеходной доступности, да и в этом случае Блас бы вряд ли пошел пешком. Значит, либо он подцепил очередную малолетку, либо интуиция меня не подвела, и он запланировал на этот вечер что-то очень важное.

Блас вышел за ворота. Я подождала пару секунд и осторожно двинулась за ним. Если он раскроет слежку, меня будут ждать не исправительные работы. Он убьет меня на месте и разрежет на маленькие кусочки.

За размышлением, не слишком ли кровожадные у меня фантазии, я едва не упустила его, потому что он стремительно перешел дорогу (строго по переходу) и нырнул в переулок. Я не менее стремительно перебежала дорогу так, что меня едва не сбил грузовик, и, испугавшись, что он обернется, услышав сигнал машины, снова нырнула в ближайшие кусты. Он, однако, не обернулся, и когда я все же решилась выглянуть из-за стены дома, Блас был уже далеко. Я стала осторожно нагонять его. К счастью, он больше не оглядывался.

Минут через десять я обнаружила себя там, где ожидала меньше всего: мы пришли на заброшенную свалку. Я уже знала это место, хотя не была здесь с детства и давно забыла, где оно находится. Здесь копилась вся подержанная мебель Буэнос-Айреса и железо самых разных видов. В детстве мы часто собирались здесь детдомовской компанией, потому что взрослые сюда не ходили и нас не доставали.

Что и говорить, это было странное место даже для Бласа. Конечно, Мануэль рассказывал мне, в каких клоаках обитает Блас, но заброшенная свалка — это, пожалуй, банально. Все бандиты в детективах назначают встречи на свалке — Блас мог бы придумать что-нибудь поинтереснее, уж с его-то фантазией… Похоже, я не ошиблась: Блас действительно кого-то ждал.

Я огляделась в поисках укрытия поближе. Раз уж мне подвернулась возможность проследить за Бласом, я была обязана подслушать его разговор, хотя не смогла бы сказать, зачем мне это нужно. Я больше не собиралась его шантажировать — да и он прекрасно знал, что я никогда не сдам его в полицию или что-то в этом роде. Но чем больше я узнавала о Бласе, тем увереннее себя чувствовала. А еще почему-то на сердце было тревожно. Я понятия не имела, с кем и зачем Блас назначает встречи на заброшенной свалке, и чем это может кончиться. Не то чтобы я думала, что ему грозит какая-то опасность, но стоило держаться поближе — вдруг ему все же понадобится моя помощь.

Дождавшись, пока Блас отвернется, я обогнула на полусогнутых несколько железных покрышек и труб и подобралась к нему почти вплотную, но все же на безопасном расстоянии. Удобно примостившись за искореженным и прогнившим креслом, я постаралась бесшумно восстановить дыхание и уселась прямо на колени, зная по опыту, что на корточках долго не протяну.

Впрочем, ждать особенно не пришлось: вскоре я услышала раздраженный голос Бласа:

— Наконец-то! Сколько можно тебя ждать? У меня дел по горло.

Я хмыкнула. Конечно, по горло: надо успеть назначить пару-тройку наказаний невинным первокурсникам и попортить кровь близнецам на отработке. Мне очень хотелось увидеть, с кем говорит Блас, но я боялась выглядывать из-за кресла. Блас стоял ко мне спиной, а вот его собеседнику не составит труда меня заметить. Внезапно мое сердце ухнуло куда-то вниз, когда я услышала знакомый дребезжащий голос, и тут же забыв об осторожности, я едва не рванулась вперед, чтобы выглянуть из-за кресла.

— Эх, Рики, доживешь до моего возраста, тоже будешь плестись, как черепаха. Ножки уже не те, что раньше, сынок…

— Не называй меня Рики.

— А, прости, прости, — послышался шлепок, словно собеседник хлопнул себя по лбу. —

Память тоже уже не та, эх… Блез ты теперь, да? Или как бишь тебя?

— Блас, — вновь послышался недовольный голос Бласа.

— А-а, точно-точно! Блас Эрегиа, да?

— Фуэнтес, давай к делу, — судя по тону, Блас начинал терять терпение. — Твой специфический юмор я сейчас не оценю.

Я подавила восторженный возглас, вовремя зажав рот ладонью. Я не ошиблась: это был голос Хосе.

— А я всегда говорил: без чувства юмора долго не протянешь, сынок. Я вот видишь, до каких лет дожил: а все почему? Потому что пошутить люблю…

— Отлично, я понял. Вместе посмеемся, когда разберемся с делами, ладно? Чувство юмора от пули в лоб не спасает.

— Ошибаешься… — мечтательно протянул Хосе, и я представила эту его задумчивую улыбку, которая так часто бродила по его лицу. Слова про пулю меня заинтриговали. Блас имел в виду что-то конкретное или решил пофилософствовать вслед за Хосе?

— Мне пришлось выдать себя, — донесся до меня мрачный голос Бласа. — Эта малохольная не оставила мне выбора.

— Это ты про мою сеньориту? Она чудесная девочка, не называй ее малохольной! Конечно, все мы в той или иной степени малохольные…

— Ты мне уже все уши прожужжал, какая она хорошая. Попробуй заставить ее ходить на занятия — я посмотрю, на сколько тебя хватит.

— Все прогуливает? — охнул старик.

Я представила себе, как он сокрушенно качает головой.

— Ай-яй-яй, сеньорита, разве можно прогуливать уроки? В наше время и грамоте-то не всех учили…

— Репетируешь? Не надейся, больше я тебя к ней не подпущу. После того, что ты выкинул в последний раз…

— Да что уж я выкинул? — проворчал Хосе.

— Не знаю, что ты выкинул. Но она стала копать с двойной активностью. Теперь я еще более уязвим.

— Почему ты вышел из тени?

— О, я тебе отвечу! Подружка Линарес сунулась в Харекс. Ее привели к Джонсу, и она выложила ему, что разыскивает Пабло Диаса. Она явилась туда в школьной форме! Теперь им не трудно сложить два и два. Все старания насмарку.

Марисса ходила в Харекс? Кто еще мог сунуться туда? Внезапно меня как холодной водой окатило. Я же сама собиралась туда вместе с ней, но мы поссорились, и вопрос как-то сам по себе отошел на второй план. По крайней мере, так думала я. А Марисса, значит, все-таки сунулась в самое логово... Я даже не знала, сердиться мне на нее или начинать волноваться. Что это за Джонс, которому она перешла дорожку и причем тут школьная форма? И кто эти "они", которых так боялся Блас?

— Ты не доверяешь Джонсу? — тем временем продолжал допрос Хосе. — Думаешь, они внедрили шпиона?

— Я даже не уверен, что они знают о существовании Харекса — послышался раздраженный голос Бласа. — Но какая разница? Если об этом знает Джонс, рано или поздно узнают и они. А Линарес со своими подружками снова влезет куда не просят. Дело принимает слишком серьезный оборот, чтобы я мог ей это позволить.

Я чуть сменила положение, чтобы видеть Бласа. Он явно не шутил, и теперь мне становилось по-настоящему за него страшно. Внезапно меня обожгла мысль, что я не первый раз слышала, о людях, преследовавших Бласа. Хосе и прежде говорил мне о чем-то подобном, но за всеми событиями эти смутные намеки как-то отошли на второй план. Блас был так убедителен, когда говорил, что бежал от меня и ни от кого другого, что мне эта версия показалась более правдоподобной. По сути, не трудно убедить человека в том, что он и так без конца пытается вбить себе в голову. Но теперь выходило, что Бласу и в самом деле грозила какая-то опасность...

— Ты волнуешься за нее, а, Рики?

— Не называй меня Рики!

— Волнуешься — и вернулся, чтобы охранять ее, верно? — я услышала в голосе Хосе знакомые насмешливые нотки.

— Неверно, — передразнил Блас. — Я вернулся, чтобы держать свое имя втайне как можно дольше. Кто-то должен следить, чтобы Линарес себя не выдала. Ты с этой задачей не справился.

— Думаю, опасность миновала. Они давно забыли о тебе.

— Я тоже так думаю. Но в этом колледже слишком много ушей. И языков.

— Он уже давно в Северной Америке. Только такая чистая девочка, как моя сеньорита, могла верить, что ты жив, до последнего.

— Лучше не напоминай мне, кто вселил в нее эту веру…

— Да брось, Рики, — усмехнулся старик, и его голос больше не звучал наивно. — Ты же знал, что я ей скажу. Я никогда не скрывал своего мнения на этот счет.

— Не называй меня Рики, — процедил Блас. — Я не думал, что ты меня ослушаешься. Ты всегда был мне верен.

— Мальчик мой, не путай, — голос старика звучал неожиданно холодно и насмешливо. Я никогда не слышала таких интонаций у Хосе. — Я верен твоему покойному отцу, потому что многим ему обязан. Я люблю тебя, как родного сына, но здесь твой отец тебя не одобрил бы. Он хотел, чтобы вы с Лухан подружились.

— Мне плевать, чего хотел мой отец. Я хотел остаться для всех мертвым и неуязвимым. А теперь мне приходится постоянно оглядываться и проводить каждый вечер в обществе твоей драгоценной Линарес — только чтобы у нее не оставалось времени на дурацкие расследования.

Я охнула от возмущения, но тут же, спохватившись, зажала руками рот. Так вот, в чем дело! Блас наказал меня вовсе не потому что я бросила ему вызов... А я-то усердно посещаю каждое занятие, пытаясь что-то ему доказать! Тем временем вокруг творится что-то грандиозное, а я даже не подозреваю! Блас водит меня за нос, как трехлетнего ребенка!

— В любом случае, они не знают, что это она. Они даже не могут быть уверены, что у тебя вообще есть воспитанница.

— И все же, кому-то они оставляли записку на могиле.

— К счастью, ты решил эту проблему — теперь ей ничего не угрожает. Успокойся.

— Хосе, мне плевать на нее…

— Да-да, я понял... Прости старика: вижу порой чего нет.

И мне снова вспомнилась хитрая ухмылочка Хосе и лукавый прищур ярко-синих глаз.

— Ты выполнил мое поручение?

— Мальчик мой, давай договоримся, я не твоя собачка и не мальчик на побегушках. А

просьбу твою выполнил, это верно.

— И что он ответил?

— Он говорит, это возможно. И что теперь, когда я объяснил ему, в чем дело, он готов содействовать.

— Он может сделать это по-тихому? Нам не нужна огласка.

— Сынок, ты обижаешь старика. Я в этой каше варюсь больше полувека — уже стреляный воробушек.

— Хорошо. Действовать нужно быстро.

— Не проще ли перевести сеньориту в другой колледж?

— Я думал об этом. Но тогда и мне оставаться здесь нет смысла. А если одновременно уйдет она и я, им не составит труда сложить два и два.

— Тогда может, просто рассказать ей, чтобы она от тебя не бегала?

— Не смей даже думать об этом! — отрезал Блас. — Запомни, Фуэнтес, если я узнаю, что ты сказал ей…

— Рики, будет тебе хорохориться, — голос Хосе звучал насмешливо. — Я успел достаточно изучить тебя, чтобы понять, что ты не убийца. Потому они и опасны для тебя — ты не способен играть по их правилам.

— Ошибаешься, Фуэнтес, если ты хотя бы заикнешься Линарес…

— Тише ты, тише, не кричи так, Рики, а то мне и говорить ничего не придется.

— Что ты имеешь в виду? — голос Бласа звучал озадаченно.

— Креслице вон то видишь?

Я похолодела и сжалась в клубок, потому что поняла, что они оба сейчас смотрят на мое укрытие.

— Сдается мне, с ушками то креслице, — протянул старик безмятежно, и я, сжавшись, погрузила лицо в ладони, чтобы не видеть того, что последует дальше.

Глава 2.

— Что ты слышала?

Я вздрогнула от оглушительного, почти звериного рева Бласа. Таким я его давненько не видела. Наверно, с тех пор, как он приложил меня к стене в учительской, когда я догадалась, что он мой опекун.

— Ничего, — пискнула я, не отнимая ладони от лица.

Явно не удовлетворенный ответом, Блас окрысился на Хосе:

— Ты давно заметил?

— А как пришел, — беззаботно отозвался старик. — Спешу к тебе, а тут смотрю: знакомая головка меж мусора мелькает. Рад вас видеть, сеньорита, — его голос потеплел.

Я осторожно разомкнула руки и несмело взглянула на Хосе. Затем резко вскочила на ноги и бросилась к нему в объятья, одновременно закрывая от Бласа.

Старик хрипло рассмеялся и не по-стариковски крепко обнял меня в ответ. Я чувствовала его шершавые мозолистые пальцы на своих плечах и жадно вдыхала знакомый и в то же время почти забытый запах ветоши, смешанный с запахом земли.

— Почему ты не сказал мне? — продолжал тем временем возмущаться Блас где-то у меня за спиной. — Ты снова за мной шпионишь? — последняя реплика, очевидно, относилась ко мне.

«Бюро глупых вопросов, — мрачно думала я, не размыкая объятий. — "Интересно, если я отвечу «нет», ты от меня отстанешь?».

— Оставь сеньориту, Рики, — ответил вместо меня Хосе. — Это твоя оплошность, я не могу вечно указывать тебе на ошибки. Скоро меня не будет, и тебе со всем придется справляться в одиночку.

Я отстранилась от Хосе и взглянула на него с любопытством. Тот лишь хитро подмигнул мне в ответ, и я обернулась к Бласу, чтобы отразить удар, если тот вдруг решит врезать Хосе. Я знала не понаслышке, что указывать Бласу на ошибки опасно для здоровья, однако Хосе, видимо, был исключением. Блас, напротив, немного остыл.

— Зачем ты дал ей подслушать наш разговор? — уже спокойнее повторил он. — В какие игры ты играешь?

Хосе засмеялся, и его синие глаза снова засияли.

— Я уже тебе говорил, Рики, девочка должна знать правду. Предупрежден — вооружен.

Блас недобро сощурился и смерил старика Хосе долгим многообещающим взглядом. Больше он, однако, ничего не прибавил, опасаясь, видимо, что старик сболтнет что-нибудь лишнее. Я же, наоборот, ждала подробностей.

— Раз уж я уже все равно подслушала... Ты не хочешь рассказать мне, что все это значит? — я не особенно надеялась на положительный ответ, но закинуть удочку стоило.

Блас одарил меня таким взглядом, что слов уже не требовалось. Я повернулась к Хосе.

-Ты упомянул в разговоре, что уже много лет варишься в этом... В чем в этом? Ты тоже преступник?

Хосе переглянулся с Бласом и рассмеялся своим трескучим смехом. Наконец, он с чувством ответил:

— Я не преступник, сеньорита, — я артист! Мне пришлось немного подурачить вас по просьбе Рики, чтобы быть к вам поближе...

— Замолчи! — небрежно оборвал его Блас и обратился ко мне: — Я подослал к тебе Хосе, чтобы удостовериться, что ты не затеяла в очередной раз какое-нибудь дурацкое расследование. Но он с задачей не справился.

— Какое еще расследование?

— Не важно, — отрезал Блас. — И клянусь, если ты начнешь это выяснять, пожалеешь.

Хосе неодобрительно покачал головой.

— Я могу поговорить с Хосе наедине?

— Разумеется, нет. Ты сейчас же идешь со мной, и если я узнаю, что ты с ней связался, Фуэнтес...

Хосе рассмеялся в ответ. Так развеселился, что согнулся пополам от смеха, и ему понадобилось опереться на мою руку, чтобы не потерять равновесие. Внезапно я почувствовала, как в мою ладонь ныряет бумажка — и сама чуть не расхохоталась. Айда Хосе — он и здесь Бласа обошел! Будто знал, что я окажусь у них на хвосте. Я украдкой спрятала бумажку в заднем кармане джинсов, пока Хосе, резко успокоившись, мерно увещевал Бласа.

— Мальчик мой, ты знаешь, что твои угрозы на меня не действуют. Я просто верю, что ты знаешь, что делаешь. Мне больше нет нужды встревать. Оставь нас, нам и без тебя есть, о чем поговорить. Кто знает, когда еще свидимся...

К моему изумлению, Блас даже на миг задумался, и что-то странное промелькнуло в его светлых глазах — будто бы даже жалость. Как тогда, когда он впервые в жизни извинился передо мной за то что подменил моего опекуна. Но этот свет почти тут же погас. Его лицо снова стало мрачным и жестким.

— Линарес сейчас же отправляется в колледж, а ты уезжаешь туда, откуда приехал. Хватит с меня твоих выходок. Я должен доставить Линарес в колледж, но будь уверен, что мои люди с тебя глаз не спустят, — отрезал он.

Хосе грустно улыбнулся в ответ, отчего морщинки лучиками собрались у его глаз, и посмотрел на него пристально.

— Это все, что ты хочешь сказать мне на прощанье, мой мальчик?

Блас хмуро посмотрел на него. Казалось, новые обидные слова готовы были сорваться с его губ, однако он оставил реплику без ответа. Он больно схватил меня за плечо и буквально выдрал из объятий Хосе.

— Ты идешь со мной, — мрачно бросил он, на меня не глядя.

— Но Хосе... — начала было я.

— Иди вперед и не оглядывайся, — он грубо подтолкнул меня вперед и угрожающе прошептал на ухо: — Если не хочешь навредить своему старику.

— Как бы я тебе не навредила, скотина ты редкостная! — вскипела я и оттолкнула его. — Только попробуй причинить вред Хосе, и я тебе...

— Что ты мне? — насмешливо переспросил Блас.

Я открыла рот, придумывая достаточно страшную кару, когда он снова схватил меня за шкирку и потащил вперед. Я, однако, вновь ловко вывернулась и отбежала на почтительное расстояние.

— Блас, ты должен рассказать мне, что все это значит! Кто эти "они"? Дураку ясно, что ты кого-то боишься, и в тысячу раз больше ты боишься меня, потому что знаешь, что я начну свое расследование. Непременно начну, будь уверен! Так не проще ли просто рассказать мне все? Пока я не наделала глупостей.

Я говорила так по-взрослому — сама диву давалась. Наверно, я немного повторяла за Хосе. Однако какими бы весомыми ни казались эти доводы мне, Бласу они были как о стенку горох.

— Ты сейчас же. Возвращаешься. В колледж. Там поговорим, — чуть подумав, прибавил он.

— Не годится, — отрезала я. — Я тебя знаю, Блас, в колледже ты мне лапши навешаешь, говори здесь, при Хосе. Я хочу видеть реакцию Хосе на твои слова.

— А больше ты ничего не хочешь, Линарес? — поморщился Блас. — Может, принести тебе попкорн или пуфик для ног?

— Спасибо, я послушаю стоя, — упрямо мотнула головой я и сложила руки на груди, изображая неприступную крепость.

Если честно, я прекрасно осознавала, что зря теряю время. Мне самой не терпелось покинуть это место, чтобы, наконец, прочитать записку от Хосе и встретиться с ним наедине. Однако я не могла просто покорно последовать за Бласом, он бы что-то заподозрил. Поэтому бедному тореро приходилось размахивать красной тряпкой перед носом у и без того разъяренного быка и мысленно молиться, чтобы он не убил его на месте.

— Линарес, не испытывай мое терпение...

— Сеньорита, послушайтесь Рики, — вмешался Хосе с нарочито строгим видом, под которым отчетливо проступала все та же снисходительная усмешка. — Будет вам упрямиться, помните, как я вам всегда говорил? Все мы еще обязательно свидимся. Так же не бывает, чтобы ушел человек — да навсегда?

— Очень даже бывает, — настойчиво произнес Блас, отвечая старику угрожающим взглядом. — Вот как сейчас, например. Хосе поедет домой и больше не будет искать встречи с сеньоритой. Мы же договорились, Фуэнтес?

— Мой мальчик, староват я стал — искать встреч с юными красавицами, — игриво ответил Хосе. — А если бы даже и свиделись, ничего бы я ей не сказал. Не по силам мне такую ношу тянуть — решать судьбы чужие. Это только тебе, сынок, нравится Господа Бога изображать.

На лице Бласа заиграли желваки. Кажется, он хотел ответить что-то едкое, но передумал, опасаясь, очевидно, что хитроумный старик непременно ввернет еще что-нибудь для меня интересное. Поэтому он просто молча схватил меня за предплечье и притянул к себе, не сводя со старика испепеляющего взгляда. Бросив на Хосе прощальный взгляд, я с обреченным видом поплелась за Бласом.

* * *

По возвращении в колледж меня снова ждали унитазы и жизнерадостные близнецы, которые уже и не чаяли меня увидеть живой и невредимой после того как я удрала из колледжа прямо напролом через охранника. Объясниться со мной Блас, как я и ожидала, не соизволил, однако пока он разбирался с охранником, который меня упустил, и обещал ему все мыслимые и немыслимые кары небесные за такую оплошность (пожалуй, Бласу действительно стоило немного поработать над комплексом бога), я получила возможность прочесть записку от Хосе, которая оказалась на удивление лаконичной:

"Не ищите меня, сеньорита, я сам найду вас, когда представится подходящий момент. Главное, ничего не предпринимайте и не оставляйте колледж. Заклинаю вас святой Магдаленой, будьте осторожны".

Я с досадой спустила записку в унитаз. То есть, объяснять мне, выходит, никто ничего не собирается? Что за интриги опять плетет этот старик? Сказал "А", скажи и "Б". Когда он еще наступит — этот его подходящий момент? Конечно, я понимала, что прихвостни Бласа еще долго глаз не спустят с Хосе и не позволят ему со мной встретиться. Но я ждать не собиралась. Мне было необходимо смыться из колледжа и найти Хосе. После головомойки, которую устроил Блас, охранники будут начеку, но задача осложнялась еще и тем, что Блас ни в коем случае не должен узнать, что я вообще куда-то исчезала. Иначе он поймет, что я встречалась с Хосе — а неизвестно, как это на старике отразится. Хосе был уверен, что Блас просто блефует, да и у меня было такое ощущение, но самое ужасное, что даже после трех лет знакомства я не могла сказать наверняка. Я до сих пор не нащупала грань, которую Блас преступить не мог. Иногда мне даже начинало казаться, что этой грани нет вовсе.

Я натянула перчатки и с некоторым омерзением оглядела фронт работ, который отчего-то не стал меньше с тех пор, как я улизнула от охранника. Несмотря на то, что уборщица обычно несколько раз протирала полы в течение дня, к вечеру они все равно были затоптаны, а унитазы загажены до неприличия. Однако я решительно схватила ершик и принялась рьяно драить унитаз, вымещая на несчастном все накопившееся раздражение.

— Эй, Лухан, — услышала я за спиной заговорщицкий шепот Хорхио.

— Чего тебе? — Я резко повернулась к нему, по инерции едва не треснув ершиком с размаху.

— Коль уж сеньор Эредиа явился, может, поднимем ему настроение? — тут же возник передо мной и Ал.

Я хотела было ополчиться на братьев, но вовремя остановилась. Внезапно показалось, что это не такая уж дурная мысль.

— У вас есть идеи? — осторожно поинтересовалась я.

Братья одобрительно похлопали меня по плечу с обеих сторон. Я брезгливо отшатнулась, памятуя, что они трогали секунду назад.

— Ничего особенного, детский эксперимент, — подмигнул Хорхио.

— Но уж больно хочется попробовать, — подхватил Ал.

— Но нам нужна твоя помощь. Кто-то должен вовремя привести сюда Эредиа — он не должен пропустить это зрелище.

— А он, подлюка, не пойдет, если мы станем его звать, — да и эффект внезапности будет безнадежно потерян.

— То есть, если я его позову, вы считаете, он пойдет? — усмехнулась я.

— Ты же умная девочка, Лухан, — подмигнул Ал. — Вы, женщины, знаете, как заставить последовать за вами и сделать при этом вид, будто вы этого совершенно не желаете.

Я отчего-то смутилась. Хотя меня-то к числу кокеток едва ли можно было причислить, я действительно не раз обнаруживала в себе эту способность.

— Хорошо, — кивнула я. — Когда я должна привести его?

— Давай засечем время, — обрадовался Хорхио. — А мы попробуем уложиться. В коридоре висят часы. Ровно через пять минут Блас должен войти сюда.

— Давай через семь, — поправил более осмотрительный брат. — Если что, подождем с последним реагентом.

— Реагентом? — встревожилась я. — Что вы вообще задумали?

Вдруг и правда решат разнести тут все. Бегать потом то и дело к себе на этаж мне совершенно не улыбалось.

— Успокойся, Лухи, — широко улыбнулся Хорхио. — Во время эксперимента не пострадает ни один унитаз. Даже Блас не пострадает.

— К сожалению, — вздохнув, прибавил Ал, за что тут же получил от меня тумак.

— И все-таки. Что вы собираетесь сделать? У нас тут уже были шутники, которые залили дерьмом весь пол.

— Фу, — поморщился Ал. — Обижаешь, Лухи, мы такими вещами не занимаемся.

— У нас есть вкус, — с гордостью возвестил Хорхио.

— И реагенты — это... — не сдавалась я.

Хорхио устало вздохнул и лениво достал из кармана форменной кофты бутылочку с самодельной наклейкой.

— Перекись водорода, — пояснил он. — Стащили в медкабинете.

Я в недоумении уставилась на бутылку.

— И как это работает?

— Пока что никак. Но вот если мы смешаем ее вот с этим... — Ал взял с раковины бутылочку с жидким мылом и подкинул ее в руке.

— Все понятно, дальше можешь не рассказывать, — перебила я его. Ничего катастрофического с такой смесью сотворить невозможно — а все остальное меня в мало интересовало. — Я пошла.

— Держись, старушка, — подмигнул Хорхио. — Не подведи.

— Попробую, — бросила я и вышла из туалета. В коридоре Блас продолжал самозабвенно вымещать свою злобу на охраннике и тот, судя по лицу, уже был готов перейти к рукоприкладству.

— Блас!

Ко мне обратились два разъяренных взгляда, от которых я даже слегка вжалась в пол.

— Там это... Братья что-то задумали, — промямлила я. — Лучше бы тебе присмотреть за ними...

За три года я слегка овладела искусством общения с Бласом и знала, что если хочешь чего-то от него добиться, умолять следует об обратном.

Блас отпустил охранника и повернулся ко мне со слащавой улыбочкой.

— Надо же, какая сознательность, — елейным голосом произнес он. — Ты думаешь, я такой идиот, что поведусь на это?

Он бросил красноречивый взгляд на охранника.

— Хочешь сказать, я идиот? — возмутился тот.

Блас неопределенно пожал плечами.

— Мы продолжим наш разговор позже, — холодно и властно бросил он, не глядя на него, и эта фраза так естественно вышла из его уст, что я впервые посмотрела на него другими глазами. Я так привыкла воспринимать его как надоедливого школьного охранника, который все время бегает за мной и воспитывает... Даже после того как я узнала о его истинном статусе, мне ни разу не пришло в голову, что существуют люди, с которыми он разговаривает совсем иначе. Точнее, вообще не разговаривает — только отдает приказы и увольняет их, в случае невыполнения. Хорошо если только увольняет... Даже с Хосе он разговаривал жестко и покровительственно. А со мной не так. Он бесился, нервничал, ерничал, унижал — но никогда не разговаривал со мной так отстраненно и безразлично.

— Линарес, надеюсь, ты понимаешь, что в случае любого глупого розыгрыша я заставлю вас туалет языком вылизывать?

— Я ни в каких розыгрышах не участвую, сколько раз тебе говорить?

— Мало ли, что ты говоришь. Ты говорила мне сегодня, что останешься на отработку.

— Можно подумать, ты поверил, — спокойно парировала я. — Ты бы на моем месте тоже не выполнил обещание.

— Я бы на твоем месте не оказался, Линарес. У меня для этого есть мозги. — Блас постучал по лбу костяшками пальцев.

— Были бы у тебя мозги, — я повторила его движение, — ты бы рассказал мне правду, и мне не пришлось бы бегать от тебя по всему колледжу, а потом за тобой по свалкам. Я же не знала, что тебе угрожает опасность. Почему бы тебе не рассказать мне все? Я просто не знаю, что думать. Все версии в голове перебрала... За тобой охотятся кредиторы? — предположила я, бросая мимолетный взгляд на часы напротив. Прошла минута.

Блас удивленно усмехнулся, и, мне показалось, это был настоящий смех.

— Линарес, твоя фантазия не знает границ. Какие еще версии? Злые колдуны? Вампиры? Мафия?

— Мафия?.. Мафия, — подтвердила я, чуть подумав, и пытливо уставилась на Бласа. Его глаза вновь заволокла непроницаемая пленка, что могло свидетельствовать о том, что я попала в точку. Или о том, что я его окончательно допекла — с равным успехом.

— Линарес, я, кажется, уже сказал, что не буду ничего с тобой обсуждать. Просто прими дружеский совет: не лезь в мои дела.

— Насколько я поняла, это еще и мои дела...

— Ты поняла так, как тебе захотелось понять, как ты вечно все понимаешь. Тебе кажется, что планета крутится вокруг тебя, и ты — главная героиня пьесы. А дело-то обстоит гораздо проще, — Блас сочувственно поджал губы, и на его щеках появились невинные ямочки. — Ты ничтожество, и никому до тебя дела нет.

Слова ударились об меня и отскочили, не причинив мне вреда. Если слишком часто повторять одно и то же, слова теряют свою силу.

— Совсем никому? — сощурилась я. — Хосе сказал, что опасность грозит и мне.

Блас провел ладонью по лицу и сделал глубокий вдох, словно собирая последние крохи самообладания.

— Фуэнтес — старый маразматик, — процедил он сквозь зубы. — Живет в параллельной реальности, как, впрочем, и ты — может, поэтому вы так хорошо поладили. Еще раз повторяю: мои дела не имеют к тебе никакого отношения.

— Тогда ответь, почему ты скрываешь, что выжил? Тебя разыскивает полиция? — осенило меня вдруг.

Блас хотел было снова меня отбрить, но, услышав мои слова, странно замолк.

Я застыла, пораженная собственным открытием. Ну конечно! Может быть, ему грозил срок, и он решил залечь на дно. Но ведь тогда выходит...

— Ты не от меня тогда бежал, — выдохнула я взволнованно. — Ты бежал от полиции? Ты разыграл свою смерть, чтобы залечь на дно?

Блас ответил не сразу, словно обдумывая что-то, и на миг мне показалось, что он готов мне открыться.

— Ты действительно думаешь, что я стану обсуждать с тобой это посреди школьного коридора? — наконец, вкрадчиво поинтересовался он.

Я с досадой хлопнула себя по бедру. Где-то в глубине души я понимала, что он прав, но еще я понимала, что уже почти расколола его. Я не могла дать ему время опомниться.

— Коридор просматривается на двести метров в обе стороны. Нас не смогут подслушать. А если и услышат, не поймут, о чем мы.

Блас хохотнул.

— Линарес, ты — гениальный конспиратор. То есть, ты решила на школьные камеры записать мое признание, а затем сдать меня тепленьким в полицию?

— Да они же беззвучные! — снисходительно сообщила я.

— Поверь мне, это никакое не препятствие. Я не буду с тобой обсуждать что-либо здесь.

— То есть, теоретически ты готов обсудить? — ухватилась я за его слова.

Блас не ответил. Он прислушался и сделал несколько шагов по направлению к туалету. Я в недоумении последовала за ним.

— Что-то Уэсли подозрительно притихли — протянул он вместо ответа и толкнул дверь в туалет. И тут я с ужасом вспомнила о своей первоначальной миссии и, бросив взгляд на часы, похолодела. План изменился, Блас уже почти готов был мне все рассказать, но выходка братьев могла все испортить, и я уже не успевала их остановить. Блас решительно вошел в туалет, я нырнула за ним — и нашему взгляду предстала завораживающая картина.

Из унитазов вулканами извергалась разноцветная пенная лава. Лава растекалась по полу и подбиралась к ногам братьев, сиявших от удовольствия и преисполненных гордости за дело рук своих. Блас повернулся ко мне со свирепым видом.

— Ну... Я же говорила, мне кажется они что то затевают — только и смогла выдавить я.

* * *

За туалет получили близнецы, а я, как ни странно, вышла сухой из воды, если не считать, конечно, разноцветной пены, которую Блас заставил нас собирать до полуночи. Но это сущие пустяки по сравнению с тем, что посыпалось на близнецов. Блас словно озверел: сперва орал на них, потом потащил их к директору, хотя не думаю, что встреча произвела на них должное впечатление. Но меня Блас словно и не замечал, хотя я активно подавала признаки жизни. Сперва попыталась заявить о своем участии, но меня усмирили взглядом близнецы, да и я сама примолкла, подумав, что если Блас узнает, что я причастна, от него уж точно ничего не добьешься. После стала ловить его в коридоре, но он тут же ускользал, стоило мне только замаячить на его пути. В общем, не нужно иметь выдающийся интеллект, чтобы догадаться, что он меня избегает. Я бы давно уже начала свое собственное расследование, но мешкала, опасаясь вновь навредить Бласу неверным движением. Он не подтвердил что его преследовала полиция, но я чувствовала, что это так. Я перечитала свои дневниковые записи, и в памяти снова всплыли события минувшего лета. Я вспомнила про странные цветы на могиле Бласа и записку с номером телефона, которая чудесным образом испарилась, когда я рассказала обо всем Хосе. Теперь мне было ясно, почему тогда ушел Хосе, и с чего вдруг меня так резко отослали в Мачу Пикчу. Блас, разумеется, решил, что это Хосе подначивал меня на расследование, и тут же обезвредил нас обоих. Я вновь перечитала странные речи Хосе на дне рождения Мариссы, из которых совершенно ясно выходило, что Бласа преследовали, и теперь в толк не могла взять, как же я могла пропустить такие толстые намеки мимо ушей. Кто еще как не полиция мог с таким упорством продолжать разыскивать Бласа? И что он мог такого натворить, если они продолжали собирать о нем сведения даже после его смерти? При мысли об этом, мне становилось не по себе. Конечно, семи пядей во лбу иметь не надо, чтобы понять, что Блас не чист на руку, но мне никогда не приходило в голову, что он может оказаться настоящим преступником. А вдруг он кого-то убил? Или торгует наркотиками? Что еще могло заинтересовать полицию до такой степени? Разрешить мои сомнения мог только Блас, но он уже несколько дней избегал меня под разными предлогами. Я, однако, не отчаивалась. Близился час тренировок, и там он уже не мог улизнуть, если, конечно, не струсит и соизволит появиться на футбольном поле. Забавно, никогда я не ждала тренировку с таким нетерпением — то есть, не сказать, что я вообще когда-нибудь ее ждала. Но Блас моего энтузиазма явно не разделял. Я прождала его на поле около получаса и уже решила, что он не явится вовсе, когда в сумеречном свете замаячил его силуэт.

— Надеюсь, ты уже размялась, — привычной фразой встретил меня Блас, но я не купилась на обыденный тон.

— Да, и готова к обещанному разговору.

— Отлично, тогда приступим! — Блас словно не слышал меня, хотя, может, и в самом деле не слушал.

— Непременно приступим, когда ты объяснишь, что происходит, — с видимым спокойствием парировала я.

Блас на миг замер и сощурился, оглядывая меня с головы до пят, затем с сожалением покачал головой.

— Сегодня, похоже, было жарковато, плохо соображаешь, Линарес. Тренировка происходит — все очень просто, — он подмигнул мне, и по его взгляду я поняла, что он ничего не собирается мне рассказывать.

— Я хочу знать правду! — вскинулась я. — Ты обещал мне!

— Я ничего тебе не обещал. Я сказал, что не буду это обсуждать в коридоре, чувствуешь разницу?

— И сказал, что мы поговорим позже!

— Разве мы не говорим? По-моему, мы с тобой только и делаем, что говорим. Язык — самая накаченная часть твоего тела, Линарес. Если бы ты столько же работала над остальными мышцами, ты бы даже могла рассчитывать на победу в универсиаде. Это комплимент, кстати, — ухмыльнувшись, уточнил он.

— Спасибо, я оценила, — огрызнулась я. — Но почему бы нам не сократить общение до минимума, в таком случае? Скажи мне правду — разойдемся! Если кто здесь и любитель потрепаться ни о чем, так это ты. Это не комплимент, кстати — передразнила я его.

В другое время он бы не спустил мне откровенного хамства и попытался поставить на место, но теперь просто получал удовольствие от осознания собственного превосходства и откровенно глумился надо мной.

— Укор справедливый, — насмешливо хмыкнул он. — Пожалуй, ты права, Линарес, довольно разговоров. Десять кругов вокруг стадиона!

— То есть, ты не собираешься ничего мне рассказывать,- на всякий случай уточнила я, стараясь звучать угрожающе.

— Сногсшибательная сообразительность, Линарес, схватываешь налету! — Блас продолжал с издевкой смотреть на меня.

Я чуть не топнула ногой от досады.

— Я так и знала! А ты не боишься, что я начну свое расследование?

— Не боюсь, — спокойно отозвался Блас.

-Ты ничего не сделаешь.

— Еще как сделаю! — с вызовом ответила я и упрямо поджала губы.

— Не сделаешь.

— И почему это? — неуверенно буркнула я.

— Потому что это может мне навредить. А ты не подвергнешь меня опасности, — уверенно заключил Блас, и я так и застыла. Во мне все заклокотало от злости. Вовсе он не сомневался. Он знал, что я не подставлю его. Он знал, и ему хватало наглости этим пользоваться.

Следующую пару дней я провела в крайнем раздражении на Бласа — осознание собственного бессилия жутко меня злило. Но он был прав: предпринять я ничего не могла, ведь я даже не знала, с какой стороны дует ветер. Любой мой неосторожный шаг мог подвергнуть его опасности. В очередной раз я пожалела, что позволила Бласу так хорошо меня изучить. Конечно, он не беспокоился нисколько, ведь он знал, что в полицию я его никогда не сдам, и уж тем более, не выдам мафии. Все, что мне оставалось, это покорно сидеть в колледже и ждать весточки от Хосе. Единственная форма протеста, которую я могла себе позволить, — я больше не посещала тренировки с Бласом, что, кажется, не сильно его расстраивало, судя по тому, что он даже не попытался их возобновить. Только ходил с довольным победоносным видом — так и хотелось чем-то ему насолить — только чтобы стереть с его лица эту мерзкую самодовольную улыбочку и однажды мне это удалось. Правда, совершенно случайно.

Как-то утром Блас поймал меня в коридоре.

— Линарес, можно тебя на секунду?

— Я спешу, — буркнула я под нос, но пришлось остановиться, когда он встал на моем пути.

— Мне тут пришло прелюбопытное письмо...

— Я счастлива! Теперь ты не так одинок! — воскликнула я и попыталась обогнуть его, но он вдруг резко припер меня к стене рукой.

— Нет уж, удели мне время! — прорычал он.

— Что-то случилось? — внезапно насторожилась я, пристально всматриваясь в его лицо. Куда только подевалась его вечная самоуверенная улыбочка — теперь он выглядел по-настоящему разъяренным и даже немного растерянным.

— Нас тут с тобой приглашают в прокуратуру, с чего бы это?

Я неуверенно пожала плечами.

— Понятия не имею, — честно ответила я, гадая, зачем я понадобилась в прокуратуре.

— То есть, ты не имеешь к этому отношения? — он ткнул в меня какой-то бумагой и стал наблюдать за тем, как я вчитываюсь в строчки.

«Уважаемый синьор Фара, на Вас поступила жалоба от вашей воспитанницы и обвинение в сексуальном домогательстве. Требуем явиться вместе с ней в отдел опекунства для выяснения обстоятельств».

Чем дальше я читала, тем больше округлялись мои глаза и, закончив, я подняла на Бласа виноватый взгляд.

— Блас, я…

Он засомневался, глядя на мой растерянный вид.

— Ты к этому имеешь отношение? — спросил он, изучая мое лицо.

Как мне хотелось сказать неправду — я знаю, он бы поверил мне. Но я должна была признаться — кажется, моя давешняя выходка могла серьезно отразиться на Бласе. Я понятия не имела, кто охотится на него, но судя по его реакции, этот кто-то явно имел доступ к делам соцотдела.

— Блас, это я отправила, но я тогда не знала, что это ты… — принялась оправдываться я. — Я злилась на опекуна и думала, как мне от него избавиться…

Блас выглядел так, словно проглотил кол.

— Ты. Написала. Что я. Тебя. Домогаюсь? — раздельно произнес он.

— Да это было сто лет назад! — возмутилась я, покрутив в руке бумагу. — Почему они проснулись только сейчас? А если бы меня действительно домогались? — и споткнулась на полуслове, заметив выражение лица Бласа.

Я смущенно закусила губу.

— Слушай, Блас, ты, конечно, сволочь, — доверительно сообщила я ему, — но я ничего такого про тебя не думаю. Я просто разозлилась, прочитав переписку Мариссы.

Блас отпрянул и в изумлении уставился на меня. Пауза затягивалась, и его молчание начинало пугать.

— Блас, ну я же не знала, что это окажешься ты, — тронула я его за рукав. — Как я вообще могла подумать, что это ты!

Внезапно Блас резко сбросил мою руку и с ненавистью схватил меня за шкирку.

— Ты понимаешь, что ты наделала? — заорал он на меня и встряхнул.

-Так ничего я не понимаю! — крикнула я в отчаянии и прибавила чуть тише. — В том-то и дело... Если бы ты мне рассказал, что происходит...

— Я ничего не собираюсь рассказывать, — перебил меня Блас. — Сегодня же мы идем в соцотдел. И говорить будешь ты.

* * *

— И запомни, — склонился над моим ухом Блас, пока мы сидели в очереди к инспектору по делам несовершеннолетних, — стоит тебе выкинуть хоть какой-нибудь самый невинный фокус, и ты пожалеешь, что родилась на свет.

— Ты мне угрожаешь? — шепнула я одними губами, не поворачивая головы.

— Я? Не-ет! — охнул Блас. — Что ты! — нарочито дружелюбно похлопал он меня по плечу. — Разве я на такое способен? Ты же меня знаешь…

Я покосилась на него и, встретив холодный предупреждающий взгляд, поежилась. Мне было нечем крыть — Блас действительно был способен на все, и он знал, что я никогда не сдам его в полицию. Да и вряд ли я бы выиграла в этой схватке — что ему стоит подкупить полицию?

— Я не услышал ответа, — снова настойчиво шепнул Блас. — Ты усвоила?

Я презрительно промолчала, и он больно сжал мою руку в районе запястья.

— Ты усвоила? — повторил он свистящим шепотом.

Я вдруг повернула голову и посмотрела ему прямо в глаза. Затем сощурилась, взвешивая в уме все «за» и «против». Думаю, ему не понравился этот мой многообещающий взгляд, потому что он сжал мою руку еще сильнее.

— Думаю, если ты будешь продолжать в том же духе, — буднично отозвалась я, — у меня появятся синяки, и мне будет очень трудно убедить инспектора, что ты не совершал надо мной насилия.

Чуть помедлив, Блас ослабил хватку.

— Ты меня поняла, — хмуро отозвался он, отводя взгляд.

— Более чем, — успокоила я его.

За столом сидела женщина средних лет в полицейской форме. Окинув нас хмурым взглядом, она указала на кресла напротив и пригласила нас сесть. Блас так и поступил, а я замешкалась. Когда он нервно обернулся, я одарила его мстительной улыбкой и подмигнула. Трудно передать, какое удовольствие мне доставил вид его землисто-серого лица, когда он понял, что я все-таки что-то задумала. Но он зря беспокоился — по сравнению с ним я была белой овечкой и была способна лишь на невинные шалости.

— Позвольте начать мне, инспектор, произошла какая-то чудовищная ошибка! — воскликнула я, начиная представление.

Инспектор вздрогнула и собиралась, видимо, строго одернуть меня, но я не дала ей вставить слово.

— Я не писала никаких писем, синьор Эр…Диас ни разу ко мне пальцем не притронулся! Он же мне как отец — самый заботливый на свете папочка… Это была чья-то злая, глупая шутка, нелепо даже предположить, что я… и папочка… папочка и я — ну вы меня поняли! — выпалила я, усиленно копируя тон Мии, и, приблизившись к Бласу со спины, схватила его за уши и нарочито ласково потрепала их, широко улыбаясь инспектору. Блас резко дернулся, но я железной хваткой вцепилась ему в уши, не давая повернуть головой. Кровь гоняла адреналин по венам, воображение услужливо подкидывало сцены зверской расправы, которую Блас мог учинить, покинув стены прокуратуры, но сейчас он находился в полной моей власти, и я собиралась получить расплату сполна за все унижения. Я положила руки ему на плечи и уткнулась подбородком в его макушку.

— Мы с папочкой живем душа в душу, он никогда меня не обижает, — продолжала сюсюкать я, физически ощущая, как Блас скрипит зубами. — Всегда поддержит, даст совет… Ни разу не накричал — верно, папочка? — Я расплылась в блаженной улыбке и за шею сильно прижала Бласа к себе, на несколько секунд перекрывая ему воздух. Блас резко дернулся, и мне пришлось отпустить его. — Всегда такой терпеливый! Порой думаешь, ну точно, убить меня мало, — а папочка нет, папочка — само спокойствие, — я отстранилась, чтобы взлохматить его шевелюру ладонью, и снова уткнулась подбородком ему в темечко.

Суровая инспектор, казалось, готова была растаять от умиления.

— Вы знаете, кто мог написать лжесвидетельство на вас? — обратилась она к Бласу.

Тот воспользовался заминкой и нервно вскочил со стула, так что я едва не прищемила язык, не успев вовремя отскочить.

— Я занятой человек, и не привык тратить время по пустякам, — возмущался Блас, не сводя с меня свирепого взгляда. — Я не потерплю, чтобы меня вызывали в комиссию из-за глупых шуток.

— Так это как пить дать наша уборщица! — авторитетно заявила я, стараясь не смотреть на Бласа, чтобы не рассмеяться.- Она давно положила глаз на папочку! Это в свои-то пятьдесят! Старая развратница!

Блас поперхнулся и закашлялся. Извинившись, он скользнул к кулеру и налил себе воды. Подозреваю, что он старательно прожигал меня взглядом, но я не могла оценить, поскольку доверчиво заглядывала в глаза инспекторше и продолжала самозабвенно нести ахинею:

— Папочка такой добрый, иногда дает ей выходной, уважает возраст. Конечно, в такие дни он сам драит унитазы, а совсем не заставляет делать это школьников, — я хохотнула и заговорщицки подмигнула инспекторше, чтобы она ни в коем случае не подумала, что так оно и есть. — Вот она, видать, и решила, что он к ней неровно дышит...

— Постойте, какие еще школьники? — перебила инспекторша.

— Это специфический юмор моей дорогой Лухан, — слово "дорогой" Блас произнес тем же тоном, каким люди говорят "сдохни", пытаясь задушить кого-то. Впрочем, я, к счастью, на себе пока не испытала — просто предположение.

Блас неторопливо вернулся на свое место и, вальяжно отвалившись на спинку стула, спокойно продолжил.

— Она слегка переутомилась, много времени посвящает учебе. Вы же знаете, какого уровня сейчас преподавание в приютах, — доверительно прибавил он. — Приходится многое наверстывать.

Блас вскинул победоносный взгляд на меня, с довольной улыбкой наблюдая за моей реакцией.

— Что же касается нашей домработницы, — выделил он, — думаю, что обвинения моей воспитанницы совершенно беспочвенны. Она работает у нас уже много лет, и едва ли ей мог прийти в голову этот глупый розыгрыш.

Я опешила. Домработница? То есть, понятие "уборщица" почему-то не подходит... Может, по документам, я должна жить в доме, а не в колледже? И, судя по всему, о должности Бласа в школе инспекторше тоже ничего не известно, иначе она бы не удивилась, услышав про школьников. В принципе, я могла бы и сама догадаться: опекунские права не дадут бездомному, да и с окладом школьного охранника рассчитывать на опекунство нечего. Очевидно, Бласу пришлось скрыть некоторые факты своей биографии. Тут я должна была подыграть ему, ведь, по сути, я не хотела, чтобы у него на самом деле возникли проблемы с соцотделом. Но я все еще могла сделать это на свой манер.

— Ну, может быть, я и ошибаюсь, — быстро отказалась от своих слов я. — Папочка, а мы можем сегодня поехать к нам домой, а не в лицей? Сам говоришь, мне трудно адаптироваться. Поехали тогда сегодня домой, а не в школу! — я бухнулась на колени возле его кресла и умоляюще сложила руки, с откровенной издевкой глядя на него.

Блас нервно подскочил на ноги.

— Ну хватит! — в крайнем раздражении рявкнул он, и, тут же спохватившись, подал мне руку, помогая встать, и прибавил уже мягче с уморительно искривленным от "нежности" лицом.

— Сегодня четверг, тебе нужно остаться в колледже. А вот завтра, конечно же, мы поедем домой. Как всегда, — подчеркнул он, бросив мимолетный взгляд на инспекторшу.

Зря он согласился. Должен был предвидеть, а может, не думал, что я решусь. Мне действительно стоило немалых усилий преодолеть себя, хотя я вынашивала этот план с первой секунды нашего пребывания в кабинете. Теперь мне выпал шанс, и я не собиралась его упускать. Больно хотелось мне проучить Бласа.

Я тонко-тонко завизжала, на манер Мии и, бросившись к нему на шею, звонко чмокнула его в щеку несколько раз.

Последовала пауза. Блас выглядел так, будто готов вытащить мои кишки через рот, не взирая ни на какую инспекторшу. Я опасливо отошла на пару шагов.

Немую сцену прервал голос инспекторши:

— Сеньор Диас, мне нужно поговорить с вами, — сухо отчеканила она и, красноречиво указав мне взглядом на дверь, прибавила:

— Наедине.

Блас вздрогнул, вскинув на нее чуть встревоженный взгляд, и резко разжал кулаки.

У меня тоже сердце екнуло. Может, я переборщила с чмоками? Не лучшая вообще-то идея была, учитывая, какого рода обвинения вменялись Бласу.

Я поймала на себе его взгляд, но в нем больше не было гнева, только немой укор и тревога.

Я молча вышла, опасаясь вновь ляпнуть что-нибудь не то, но тут же приникла к двери, внимательно вслушиваясь в разговор.

— Сеньор Диас, я сейчас видела очень хорошо разыгранный спектакль, — услышала я холодный голос инспекторши и я, зажмурившись, вжала голову в плечи.

— Вот как? — невозмутимо ответил Блас. — Советуете?

Я похолодела. Если так разговаривать с этой высохшей палкой, она того и гляди назло дело откроет. Что на Бласа нашло? Разучился лебезить перед начальством?

— Вы прекрасно поняли, что я имела в виду, — продолжила инспекторша. — Давайте говорить начистоту. Совершенно очевидно, что у вас конфликт с вашей воспитанницей.

— Конфликт?

— Верно, сеньор Диас. Конфликт. Девочка явно нелегко переживает вашу связь с домработницей.

Я сползла по двери, сотрясаясь от немого хохота, и изо всех сил зажимала себе рот, чтобы нечаянно не прыснуть со смеху. На сердце отлегло — я уже готова была к разоблачению.

— С домработницей? — переспросил Блас каким-то сдавленным голосом. Бедняга, столько стресса за один день. Мне даже стало его жаль.

— Ну конечно! — подтвердила строгая инспекторша. — Вы вправе распоряжаться своей личной жизнью как вам заблагорассудится, но я должна вас предостеречь: вы теперь отвечаете не только за себя. Это ведь ваша воспитанница написала жалобу, которую мы получили, вы же и сами это понимаете.

Я снова замерла, как напуганный суслик. Даже смеяться перестала. Да что там смеяться — дышать. Кажется, инспекторша оказалась не так проста. Вот теперь Блас точно меня сдаст, дураку ясно! Как такую возможность упустить? Теперь он может разом отомстить за все мои проделки.

— На каком основании вы делаете подобные выводы? — с удивлением услышала я холодный голос Бласа и приникла к дверной щели, чтобы разглядеть его лицо. Увы, он сидел ко мне спиной, а вот лицо инспекторши, кажется, не предвещало ничего хорошего.

— Сеньор Диас, я работаю с беспризорниками уже много лет. Мне не требуется много времени, чтобы раскусить девочку, которая отчаянно нуждается во внимании своего опекуна.

Я поморщилась. Много она понимает, какое еще внимание? Когда я писала письмо в соцотдел, единственное, в чем я отчаянно нуждалась, это чтобы меня оставили в покое.

— Вы весьма молоды, — продолжала тем временем она. — Пожалуй, разница в вашем возрасте даже чересчур мала. Вы уверены, что воспитанница не испытывает к вам теплых чувств? — судя по тону, инспекторша и сама была слегка смущена. Еще бы, надо же до такого бреда додуматься! Я влюблена в Бласа? Что за чушь? Как такое вообще могло в голову прийти? Я даже не разозлилась — настолько смехотворным было предположение. К счастью, Блас очень скоро развеял ее сомнения.

— Не беспокойтесь, инспектор, чего она ко мне не испытывает, так это теплых чувств, — уверенно отчеканил Блас, и мне даже на миг стало не по себе. Так он это сказал, будто не допускает во мне вообще никаких чувств к нему. Словно был абсолютно уверен, что к нему априори теплые чувства испытывать невозможно.

— Вы в этом уверены?

— Абсолютно, — отрезал Блас. — И предположение, что это она — автор письма, совершенно абсурдно. Я доверяю Лухан.

Я рот открыла от удивления. Нет, понятно, ему сейчас было выгодно меня покрывать, но слова про доверие совсем не прозвучали фальшиво. Словно ему и в самом деле хотелось мне верить.

— Итак, я на все ваши вопросы ответил? Думаю, инцидент исчерпан?

— Я вас еще раз предупреждаю, сеньор Диас. Думайте дважды, прежде чем заводить краткосрочные романы. Особенно если ваша избранница работает в вашем доме.

— Благодарю за совет, инспектор, — судя по тону, сеньору Диасу стоило огромных усилий покорно проглотить это замечание.

Глава 3.

— Что ты там устроила? — заорал на меня Блас, едва мы покинули здание, и, на всякий случай опасливо оглядевшись, схватил меня за шкирку и практически выволок меня за ворота.

Отдел по делам несовершеннолетних находился в двухэтажном здании, повидавшем наверняка немало на своем веку, судя по состоянию полуразрушенных облупленных стен, которые я могла разглядеть даже через решетку ограды. Главный вход выглядел более респектабельно, но теперь мы вышли через задний двор, и здесь уже, как водится, открывалось истинное положение дел: повсюду был разбросан строительный мусор и обвалившаяся штукатурка.

— Я с тобой разговариваю! — Блас схватил меня за плечи и встряхнул так, что чуть душу из меня не вытряс. Приложив усилие, я отцепила его руки и, так и не взглянув на него, спокойно поправила свитер.

— Ну, присочинила немного, — с напускным смущением пробормотала я, делая вид, что занята катышками на рукаве, а на самом деле силясь сдержать вновь одолевший смех. — Ты же знаешь, я страсть как люблю сочинять всякие истории, потом на конкурс их отправлять...

Ох, лучше бы я этого не говорила. Казалось, Блас готов был придушить меня как куренку или прибить куском обвалившейся штукатурки. Я даже на минуту представила себе, как это было бы иронично принять смерть от руки опекуна на заднем дворе соцопеки, но он прервал мои размышления:

— Ты можешь хотя бы раз в жизни сделать то, что тебе говорят? — взревел он, снова встряхивая и заглядывая прямо в глаза.

Мне вмиг расхотелось смеяться. Блас смотрел как-то беспомощно и растерянно, словно кричал не потому что был взбешен, а потому что боялся. То есть, это был именно гнев, иначе не назовешь, казалось, Блас лопнет от злости, но все же он бушевал не потому что я над ним посмеялась. На его лице ясно читался животный страх, но не за себя. Это был не страх загнанного зверя, а страх волчицы за своих детенышей, я это чувствовала. Только вот Блас не был волчицей. Он был одиноким волком.

— Могу, если мне объяснить по-человечески, что происходит, — буркнула я и отвела глаза не в силах выдержать его взгляд. Я вдруг испугалась, что действительно натворила что то непоправимое. — Ты должен мне рассказать! До тех пор я как слепой котёнок буду тыкаться во все углы и могу натворить глупостей.

— Так может, проще не лезть не в свои дела? — едко заметил Блас и, отпустив меня, принялся бесцельно отмерять шагами двор, должно быть, безмолвно уговаривая себя не двинуть мне прямо под прицелом камер социального отдела.

— Да я и не лезла! — возмутилась я. — Ты сам меня сюда притащил!

Блас даже приостановился в изумлении.

— А жалобу я тоже сам на себя написал?

Я смешалась. Что ж, резонно...

— Я не хотела навредить тебе, Блас, — тихо, но твердо повторила я. — Все, чего я хотела тогда — это отомстить своему новому опекуну. Потом столько всего произошло, что я напрочь забыла про то письмо. Я даже не надеялась, что она найдет адресата! Написала и забыла.

Блас смерил меня тяжелым взглядом.

— А если не хочешь навредить, — уже тише но вкрадчиво произнес он, — пообещай, что никуда не станешь лезть и забудешь то, что услышала на свалке.

Я всплеснула руками.

— Я не стану лезть, если скажешь, что происходит! Ну почему ты скрываешь? Что там может быть такого страшного, чего я о тебе еще не знаю?

Блас сложил руки на груди и устало провел рукой по лицу.

— Да, я и забыл, что у тебя отставание в развитии, — едко бросил он вместо ответа. — Мы же только что выяснили у инспектора. С трудом усваиваешь новую информацию.

— Информация не новая, ты три года одно и то же талдычишь, — огрызнулась я. — У кого еще отставание, если ты до сих пор не понял, что для меня эти слова — пустой звук. Ты знаешь, что я сохраню твою тайну. Ты сам мне это сказал, — прибавила я, споткнувшись. — Что знаешь. И ты прав. Я не стукачка. В полицию не побегу.

Блас усмехнулся.

— Ты полагаешь, я боюсь тебя? — он покачал головой и расхохотался.

— Тогда чего боишься, Блас? Или кого? Или... За кого?

Сделав шаг, я приблизилась к нему вплотную, не сводя с него пристального взгляда и пытаясь подавить смущение, возникшее от внезапной близости.

— Ты за меня боишься, что ли? — обронила я.

Блас не отпрянул и не накричал на меня, лишь молча глянул сверху вниз. В его глазах по-прежнему плескалась тревога, смешанная с болью, а может, просто усталость. Еще долго мы играли в гляделки, пока он не отступил на шаг и не прервал звенящую тишину.

— Я последний раз повторяю, — отчеканил он. — Не лезь в мои дела.

Я немного осмелела.

— Сперва ты влез в мои дела, если не помнишь! Сидел бы в своей конуре — я бы и не узнала, что ты в опасности. Никто не заставлял тебя возвращаться в колледж.

— У меня для этого свои мотивы. Не ты тому причина, и уйду я — а я уйду, когда придет время — вовсе не из-за тебя.

Я похолодела.

— Значит, ты все-таки собираешься уйти?

— Это тебя не касается.

— Касается, Блас, меня это еще как касается! Я не стану сидеть сложа руки и смотреть, как тебя снова сбивает какой-нибудь самосвал!

Блас замер, и в его глазах на секунду отразилось смятение. Вопреки моим ожиданиям он не рассвирепел еще больше и не набросился на меня. Когда он вновь заговорил, его голос звучал спокойнее, даже как-то ласково:

— Ты ничего не сможешь изменить, Линарес. Как ничего не изменил тот разговор на дороге. Если бы не грузовик, я бы просто уехал, и мы бы больше никогда не увиделись. Представь, что я уехал тогда. Живу своей жизнью, а ты живешь своей. Мне нет никакого дела до тебя, а тебе до меня. Идет?

— Я не могу, ты что, не понимаешь? — тихо отозвалась я, не решаясь поднять на него взгляд. И куда улетучилось мое смешливое настроение? Теперь у меня колени дрожали. — Если бы могла просто жить, думаешь, не жила бы?

Эти слова легко скользнули с моих губ, словно будничное "доброе утро". Наверно, с самого начала стоило так разговаривать с Бласом — просто и искренне — потому что, кажется, впервые он действительно слышал и слушал, что я ему говорю. Но этому нельзя научиться или сымитировать. Каждое слово, сказанное от души, без масок и притворного презрения было выстрадано и отвоевано у сердца, которое зареклось открываться вновь.

— Придется научиться, — мрачно пробормотал Блас и подтолкнул меня к выходу, давая понять, что разговор окончен. И мне почему-то впервые не захотелось с ним спорить .

* * *

— Итак, кто из вас расскажет нам об увлекательных приключениях человека из Ламанчи? — Кармен влетела в класс своей неспешной уверенной походкой и, приблизившись к доске, резко обернулась и оглядела класс пристальным взглядом коршуна, выбирающего с высоты новую жертву. — Андраде, поведаете что-нибудь интересное? — протянула она в предвкушении, заранее зная, видимо, что Марисса ничего интересного ей не поведает.

— Человек из Ламанчи, — многозначительно протянула Марисса и с притворным воодушевлением прибавила: — Это же мое любимое произведение!

— Что вы говорите? — в тон ей ответила Кармен. — И как же оно называется?

Марисса заметно растерялась.

— «Человек из Ламанчи»? — неуверенно повторила она.

— Два, — рявкнула Кармен, и Марисса медленно осела на стул, обмениваясь многозначительным взглядом с Хорхио. У меня возникло ощущение, что они снова что-то задумали.

— Что ж, — задумчиво произнесла Кармен, — в таком случае, пойдем по списку. — Она привычным движением оперлась на спинку стула, проверяя его устойчивость, и с некоторой опаской уселась за стол. Несколько человек в классе, как завороженные, следили за ее движениями. В классе послышались сдавленные смешки.

— В чем дело? — подозрительно уставилась на них Кармен, но ей, разумеется, никто не ответил. — Жаль, что вы не удосужились прочитать произведение, Андраде, — мстительно процедила Кармен, пытаясь заглушить смех. — Оно ведь как раз про таких, как вы. Сатира на чудаков, которые вечно борются с ветряными мельницами, но бессильны изменить что-то. Советую вам прочитать роман — узнаете, чем кончается история Дон Кихота. И чем закончится ваша, — наставительно прибавила она.

Я видела, что Марисса готова ответить острым словцом, но ее остановил Хорхио дружеским тычком в спину. Это мне показалось совсем уж странным. Марисса и близнецы заодно? Похоже, класс готовил для Кармен новое испытание.

Я поняла, в чем дело, через пару минут, когда Кармен попыталась подняться со стула, и у нее это не вышло. Кабинет огласил истошный вопль.

— В чем дело? — она подозрительно уставилась на нас и словно ужаленная вновь попыталась вскочить со стула, однако это ей снова не удалось. Юбка намертво приклеилась к сиденью.

Класс залился хохотом, наблюдая за ее нервными попытками оторваться от стула. Она принялась визжать, осыпать нас угрозами.

— Что случилось, синьора, вам плохо? — с тревожным лицом подскочил к ней Ал.

Кармен на миг замерла, испепеляя его горящими черными глазами.

— Кто. Пролил. На стул. Клей? — хриплым от напряжения голосом произнесла она.

— Вы приклеились к стулу!- изумленно охнул Ал, словно до него только что дошла эта простая истина. — Может ли это быть! Давайте я помогу вам подняться! — и прежде чем Кармен успела воспротивиться, он одним рывком попытался содрать ее со стула. Послышался треск разрываемой ткани.

Класс вновь огласил вопль.

-Что происходит? — ворвался в кабинет Блас.

Кармен могла лишь в молчаливом бессилии указывать на Ала, который взирал на дело рук своих с самым растерянным выражением лица, на какое был способен.

— Ах да, ну кто же еще! — понимающе протянул Блас. — Живо к директору! И братца своего прихвати!

— Но я же хотел помочь, — растерянно пролепетал Ал.

— А я тут вообще причем? — возмутился Хорхио.

— Два замечания, — сверкнул глазами Блас и вдруг его взгляд переместился на меня. — А Линарес, небось, тоже с вами заодно?

Я опешила.

— Линарес ни при чем, — взвилась Марисса. — Это я всех подговорила!

— Андраде, сядьте! — отмахнулся Блас. — Нисколько не сомневаюсь, что и вы руку приложили.

— Линарес правда не участвовала! — возмутилась Марисса. — Она отказалась!

Я следила за этой перепалкой с видом равнодушного наблюдателя. Участвовала — не участвовала — какая разница? Блас и без того наложил на меня кучу взысканий, которые я выполнять не собиралась. К ним прибавится еще одно — не велика потеря.

— Да, это я все подстроила, — решительно заявила я,с вызовом глядя на Бласа. Мне было противно, что я все-таки оказалась замешана в этой глупой революции, но с другой стороны, совершенно не важно, что про меня подумают остальные. Я-то знала,что эту дурацкую инициативу не поддержала.

Блас смерил меня оценивающим взглядом. Кажется, именно мое признание заставило его засомневаться в моей виновности.

— Это неправда! — воскликнул Хорхио и протянул, обращаясь к Бласу, как к старому приятелю: — Брось,ты сам понимаешь, что она врет.

Блас молча переводил взгляд с одного на другого под возмущенные вопли Кармен, обращенные, конечно же, ко мне. Я нажила крупного врага в угоду своей гордыне.

— После звонка все трое ко мне в кабинет, — резко бросил он и подошел к Кармен, помогая ей приподняться вместе со стулом. С помощью Бласа Кармен в гробовой тишине гордо проковыляла прочь из класса в позе вопросительного знака, но лишь только за ней закрылась дверь, класс грохнул от смеха, снимая накопившееся напряжение. Марисса и братья не смеялись. Они подскочили ко мне, что-то возмущенно втолковывая, а я смотрела сквозь них, не слишком улавливая, что они мне говорят, и не могла выбросить из головы одну деталь, которая привлекла мое внимание. При наклоне из-под блузки Кармен, наглухо застегнутой на все пуговицы, вырвался дешевый детский медальон, наподобие старинных массивных украшений, в которых в старину влюбленные хранили фотографию друг друга. Он до того нелепо смотрелся на этой женщине, всегда увешанной золотом и одетой в тщательно выглаженные классические костюмы, что я никак не могла взять в толк, при каких условиях она согласилась надеть его. Я бы предположила, что ей подарил сынишка или дочка, однако все в колледже знали, что Кармен была и останется старой девой. По крайней мере, мы все думали, что знаем что-то о Кармен.

* * *

— Не подумай, что нам неприятно твое общество, — подмигнул Хорхио, энергично намыливая кастрюлю, — но по-моему, не стоило идти на такие жертвы, чтобы провести с нами очередной вечер.

Я пригрозила ему кулаком и запустила в него щеткой, которой драила конфорку. Фантазия Бласа границ не имеет, поэтому на сей раз мы отбывали наказание в столовой.

— На самом деле, я действительно хотела поговорить с вами. Иначе не пришла бы на отработку, — произнесла я задумчиво, оглядываясь в поисках новой щетки. Так и не отыскав замену, я юркнула под раковину и подняла щетку, которой запулила в Хорхио.

— Смотри, какая смелая, — присвистнул Ал. — "Не пришла бы на отработку", — передразнил он. — Да Эредия бы тебя за уши притащил.

— Не притащил бы, — уверенно ответила я. — Давайте к делу. У меня к вам предложение. Точнее, просьба.

Ал присвистнул и повернулся к Хорхио, широко ухмыляясь.

— Кажется, кто-то прослышал о выпускном и подыскивает себе кавалера... — многозначительно протянул он.

Хорхио почему-то смутился и ткнул Ала в бок.

— Выпускной? Что за бред ты несешь? — удивилась я. — Мы теперь обычная школа. У нас ведь не будет выпускного.

— Как это! — усмехнулся Ал. — Еще как будет! Готовят какую-то официальную сходку, но на нее никто не пойдет — кому придет в голову отрываться под надзором директора? А вот сразу после сдачи экзаменов кое-кто запланировал что-то повеселее.

— Выкладывай уже, — раздраженно поторопила я. — Почему я ничего не знаю?

— Старички вообще не особенно о ней знают. Это новенькие затеяли, — подал голос Хорхио.- Мы вообще-то не планировали идти...

— Еще как планировали, — толкнул плечом брата Ал. — Пошли с нами. Неподалеку открыли клуб недавно, мы все двинем туда, как только охранник совершит ночной обход. Конечно, придется доплатить за то, что нам еще не стукнуло двадцать один, — подмигнул он.

У меня голова шла кругом. Зачем я вообще спросила? Клуб, выпускной, новенькие... Как будто все это могло меня заинтересовать сейчас, когда моя голова была занята куда более важными вещами!

— Так-так-так, ребята, стоп! — я выставила вперед ладони, как бы защищаясь от потока ненужной бестолковой информации. — Я не иду ни на какие вечеринки, тем более, с новенькими! Я терпеть никого из них не могу... Ну, кроме вас, конечно, — быстро поправилась я, слегка покривив душой, потому что и близнецы меня слегка раздражали. — Я вообще-то хотела поговорить совершенно о другом! Мне правда нужна ваша помощь.

Близнецы, кажется, наконец, услышали меня, потому что их лица посерьезнели.

— Что-то случилось? — спросил Хорхио.

Я мотнула головой.

— Ничего особенного. Я не могу рассказать, зачем мне это, но... — я опасливо покосилась на дверь, которая в любой момент могла распахнуться. — Нужно сходить к Миранде на выходных. Домой.

— Куда? — в один голос переспросили братья.

— Да тише вы! — шикнула я. — Если Блас услышит — мне конец. Мне надо связаться с Мирандой, но выйти из колледжа я не могу даже на выходных. Блас не спускает с меня глаз.

— Не задавайся, нас он тоже вниманием окружил, — начал было Ал, но Хорхио перебил его:

— Зачем тебе Миранда?

Я помялась, прежде чем ответить. Все еще не была уверена, что поступаю правильно.

Мне стоило огромных усилий решиться на разговор с Мирандой. Я все еще не могла простить ему лицемерия, с которым он все это время «помогал» мне справиться с потерей Бласа. Глаза б мои его не видели, если бы он не был единственным, кто знал номер телефона Хосе. Прошло уже несколько дней с тех пор, как я подслушала разговор на свалке, а мой старичок так и не объявился. Я не верила, что ему действительно угрожает опасность, но с каждым днем надежда, что мы в скором времени встретимся, таяла на глазах. Я решила, что ему так и не удалось отделаться от охранников Бласа, и они отвезли его обратно в Чили под строгим надзором. Значит, единственный шанс с ним связаться — раздобыть телефон Хосе.

— У него есть данные человека, с которым мне необходимо связаться, — решительно выдохнула я, наконец.

— Почему ты просто не позвонишь Миранде?

— У меня нет его телефона, — с сожалением покачала я головой.

— Подожди, у тебя нет его телефона, но есть адрес?

Я вновь покосилась на дверь.

— Да... Это к делу не относится, — торопливо прибавила. — Вы мне поможете?

Братья обменялись взглядами, которые, наверно, прочесть могут только близнецы.

— Так-то планов на эту субботу не предвидится, — пожал плечами Ал. — Поиграем в курьеров, почему нет.

— Спасибо, — с облегчением выдохнула я. — Ребят, за мной не заржавеет! Любая просьба — я выполню! Что-угодно!

— Что угодно? — хитро переспросил Ал.

Я сощурилась.

— Все, что в моих силах.

— Тогда пошли с нами в клуб, — по-хозяйски приобнял меня за плечо Ал.

— Будешь моей парой, — не растерялся Хорхио и похлопал меня по другому плечу.

Я чуть присела и выскальзывая из объятий.

— Все, кроме этого, — воспротивилась я. — Мне сейчас не до вечеринок, правда, ребят. Я не смогу нормально жить, пока не выясню координаты того человека.

— В таком случае, я считаю, это наш рыцарский долг, — кивнул с достоинством Хорхио и отвесил мне шутовской поклон. Я не смогла сдержать улыбку, хотя мне было вовсе не до смеха. Каким-то образом теперь, когда они с такой готовностью отозвались на мой призыв, их смешливость больше не вызывала раздражение.

— Как зовут юного идальго, которого ты разыскиваешь?

На этот раз я и вовсе прыснула со смеха. Несомненно, Хосе полюбил бы близнецов с первого взгляда. Он бы очень обрадовался, если бы узнал, что он юный идальго.

— Он не то чтобы юный, — хмыкнула я. — Но несомненно идальго. Его зовут Грегорио Фуэнтес, он помогал организовать похороны Бласа — уверена, Миранда сразу поймет, о ком речь. Мне нужен номер его телефона, это дело первостепенной важности. Так и передайте: очень важно!

Я продиктовала близнецам адрес Миранды и успела замолчать как раз вовремя: в столовую зашел Блас. Кажется, он ничего не заподозрил, да и вряд ли мог предположить, что я пойду настолько окольным путем. Да и я бы никогда не подумала, что мне однажды придет в голову дикая идея — обратиться к близнецам. Самые несерьезные люди на свете, кто может заподозрить, что им доверили что-то важное? Но именно поэтому я пошла на это: Блас не должен был догадаться, что я не оставила попытки встретиться с Хосе. Я могла бы попросить Ману или Маркоса, но все они у Бласа под прицелом, а близнецы — идеальный вариант. Я все еще не могла назвать их друзьями, да и это им ни к чему — им было довольно друг друга, и они вовсе не нуждались в моей компании. Они просто волшебным образом появились в моей жизни, словно там всегда и были. Я так старательно их отталкивала, привычно полагая, что и они станут лезть мне в душу, привяжут меня к себе, а потом предадут. Но они даже не попросили места в моем сердце. Они просто расположились рядом. Я знала, что они ни о чем не спросят. Они не станут меня судить, не станут ограждать от всевозможных опасностей, как это сделали бы мои друзья. Бывшие друзья. Близнецы просто всегда тут, чтобы протянуть руку помощи. И я ухватилась за эту руку.

* * *

Отработки продолжались всю оставшуюся неделю, но я нисколько не пожалела о своем поступке, потому что так я могла, не вызывая подозрений, продумать с близнецами детальный план побега и просчитать все возможные варианты развития событий. Я вовсе не была уверена в близнецах и даже сомневалась, что Миранда согласится на сотрудничество, — но это все, что я могла сделать, не навредив ни Бласу, ни Хосе. Не сидеть же сложа руки, на это я точно была неспособна! Я была жутко довольна собой и тем, как я ловко все провернула, до тех пор, пока не наступила суббота.

— Ну что? — с надеждой воззрилась я на близнецов, поймав их прямо в холле, где в напряжении просидела все утро.

Ал и Хорхио синхронно покачали головами.

— Не дал.

Сердце упало.

— Как? Просто не дал? Он же сказал что-то? Вы передали ему мою записку?

— Естественно, передали, Лухи, — слегка раздраженно отозвался Хорхио. — Он прочел ее при нас и сказал, что номер не даст.

— Но ты не переживай, — подмигнул Ал. — У нас уже созрел план, как раздобыть номерок.

— Созрел? — выдохнула я с надеждой.

— Конечно! Кровь из носа добудем, теперь это уж вопрос чести! — усмехнулся Ал. — Миранда твой и правда крепкий орешек: ни одним мускулом не выдал, что у него этот номер вообще есть. Но нам не нужен его мускул, чтобы понять, о чем он думает. Номер у него.

— Понятно, что у него. Но как его добыть? Не вламываться же в его квартиру?

Близнецы странно потупились.

— Вы что, собираетесь вломиться к нему в квартиру? — охнула я и решительно запротестовала. — Нет! У вас не выйдет! К Миранде не вломишься, он очень умный. Вы не представляете себе, насколько он умен! Да и где вы будете искать номер, даже если вам удастся? Он может быть записан на клочке бумаги!

— Мы знаем, где, — ухмыльнулся Хорхио и по-дружески потрепал меня по плечу. — Доверься нам, Лухи. Мы сказали, что номер будет — жди номер. Надо только выждать пару дней, сейчас Миранда ждет гостей.

— Ребята, это полная глупость! Я не собираюсь вас подставлять! Я больше не знаю, чего ждать от Миранды, он оказался совершенно не таким, как я себе думала! Что если он вас в колонию упечет за взлом?

— Ладно, Лухи, пока мы ничего не собираемся предпринимать, успокойся, — ободряюще улыбнулся Хорхио. — Расслабься. Хочешь, пойдем сегодня в клуб, развеемся…

— Какой клуб, — отмахнулась я.- Вы должны понять, что…

— Уэсли, — послышался за спинами близнецов знакомый голос, и мое сердце сделало кульбит. Я испуганно смолкла и перевела взгляд на Бласа, встревоженно наблюдая, как он неминуемо приближается к нам.

— А, Линарес, — холодно обронил он, заметив меня. — Значит, все в сборе. Все трое — в учительскую.

— Нам и тут хорошо, — я еще нашла в себе силы дерзить.

— Линарес, я очень не рекомендую сейчас мне перечить.

Я это и сама знала: Блас был не в себе. Он выглядел бледнее обычного, и его голос дрожал от едва сдерживаемого гнева. Неужели он узнал, что братья сбегали из колледжа? Так быстро?

Едва за нами закрылась дверь учительской, Блас схватил меня за грудки и встряхнул.

— Тебе что, плохо объяснили? Я просил не лезть в мои дела?

Он снова тряхнул меня, не обращая внимания на близнецов. Те, сперва опешившие при виде такого обращения, почти тут же отмерли и отодрали от меня Бласа.

— Ты что, ошалел, Эредиа? — с видимым спокойствием осведомился Ал.

— Еще раз тронешь ее — я тебя в тумбочку запакую, — пообещал Хорхио.

— Мы запакуем, — поправил его Ал.

Блас сощурился.

— Решили драться со мной? — язвительно осведомился он.

— Так, все выдохнули, — я решительно заградила Бласа спиной — не столько потому что боялась больше за него, просто братьев от Бласа заграждать было бессмысленно, я ему не помеха. — Что тебе надо? — спросила я, обернувшись.

— Сегодня мне сообщили, что вы сбежали из колледжа, — отодвинув меня, приблизился Блас к близнецам. — Зачем?

Я поморщилась от досады. Значит, шестеркам Бласа удалось таки сесть братьям на хвост! Ну как он это делает? Мы так тщательно все продумали!

— Как зачем, Эредиа? — по-свойски хлопнул его по плечу Ал и, склонившись к нему, доверительно сообщил: — Бананы собирали.

— Я даю вам последний шанс, — с видимым спокойствием отозвался Блас, сбрасывая с плеча руку Ала. — Зачем вы покинули колледж? Линарес вас послала, разумеется.

— Тебе ж сказали, за бананами, — поддержал брата Хорхио. — Это волонтерство такое, слышал? Каждую субботу мы ходим на банановую плантацию и собираем бананы голодающим обезьянам. Тебе в этот раз не прихватили, извини Блас.

Это была последняя капля. Блас с каким-то звериным рыком схватил Хорхио за грудки и впечатал его в стену. Сзади на него наскочил Ал, пытаясь отодрать его от брата, и дальше я уже ничего не могла разобрать в этой куче-мале, копошившейся у моих ног. Я открыла дверь учительской, чтобы вновь притащить огнетушитель, так пригодившийся в прошлый раз с Маркосом, но не успела я обернуться, как Блас вдруг отлетел к стене, словно под действием взрывной волны и рухнул на пол, потеряв сознание. На миг все застыло. Я в ужасе переводила взгляд с растерянного Хорхио на Бласа, распластанного на полу. Наконец, я вышла из ступора и пулей подлетела к Бласу.

— Блас! — закричала я и принялась тормошить безвольное тело. — Блас! Что ты наделал? — в бешенстве обернулась я к Хорхио, виновато топчущемуся за моей спиной.

— Я? — изумился он. — Я просто защищался, ты видела, как он на меня налетел? Я не собирался его так сильно, он просто в какой-то момент сопротивляться перестал.

— Он жив, — с облегчением выдохнула я, нащупав пульс.

— Да что ему будет, я только слегка ему двинул, — проворчал Хорхио. — Чего он вообще отключился?

— Он раньше отключился, — заметил Ал. — Прежде чем ты его толкнул. Откуда нам знать, что он такая кисейная барышня? Здоровый мужик.

— Он не здоровый мужик, Ал! — резко ответила я, и слезы сами брызнули из моих глаз. — Он меньше года назад семь переломов получил! Нельзя после такого здоровым остаться! Налейте воды из кулера, — скомандовала я и снова склонилась над Бласом, пытаясь вернуть его в сознание. Старые воспоминания нахлынули на меня при виде его болезненно бледного лица.

— Что здесь происходит? — послышался грозный голос Мичу, я выронила стакан, который вручил мне Хорхио.

* * *

Бласа увезли на скорой помощи, а мне пришлось остаться в колледже, как я ни умоляла взять меня с собой. Со мной были близнецы и Мичу — я не могла сообщить, кем я ему прихожусь, да и подтвердить свои слова я все равно ничем не могла. Через час нам все-таки сообщили, что состояние Бласа пришло в норму, и его отпустили домой, однако что именно произошло с ним, не сказали. Дурацкая врачебная тайна! Близнецы успокаивали меня, что волноваться не о чем, но я так была на них зла, что даже слышать их голоса не могла. К счастью, они это и сами быстро поняли, потому что почти тут же испарились.

Мысль о Бласе не давала мне покоя. Я понимала, что его бы не выпустили из больницы, если бы здоровью угрожала какая-то опасность, но ведь он вряд ли доложился врачам, что год назад попал в аварию. Кто знает, где его настигнет следующий обморок, — на шоссе или в каком-нибудь злачном переулке, где его обворуют и убьют? До сих пор мне и в голову не приходило, что у него могут быть какие-то проблемы со здоровьем, хотя это было очевидно. Он объявился так внезапно, с этой своей победоносной улыбочкой на губах и уверенной походкой … Казалось, все это произошло по мановению волшебной палочки: был мертв — стал жив. А ведь еще полгода назад он, должно быть, передвигался только на костылях, если не на четвереньках. Что пришлось пережить ему за то время, что мы не виделись? Теперь эта мысль не давала мне покоя.

Я выпросила у Мичу личное дело Бласа и поехала по указанному адресу, практически не надеясь, что он окажется верным. Искать его на старой квартире я даже не пыталась: если он скрывался от полиции или от кого бы то ни было, возвращаться туда было бы глупо. По этой же причине я думала, что и адрес в личном деле окажется липовым, однако он на удивление оказался верным. Может, думать так было слишком самонадеянно, но мне мечталось, что Блас указал верный адрес намеренно, чтобы я смогла найти его, если понадобится.

Без труда отыскав нужную дверь, я остановилась в нерешительности. Консьерж внизу подтвердил, что здесь живет Пабло Диас (ежу понятно, что ни одно из своих прежних имен Блас светить бы не стал) — то есть, ошибки быть не могло. Теперь особенно остро встал вопрос: а что мне ему сказать? Я понятия не имела, но, собравшись с духом, закрыла ладонью глазок и надавила на звонок. Импровизация — наше все. Послышалась мелодичная трель. До меня донеслись отдаленные шаги, затем все смолкло. Прошло несколько минут, прежде чем я все-таки подала голос.

— Блас, я знаю, что ты там.

Дверь тут же распахнулась. На пороге стоял Блас. Он был в одних джинсах — торс открыт, и лицо выглядело заспанным.

— Что ты здесь делаешь? — недовольно буркнул он и, оглядевшись, быстро втащил меня в квартиру. Я по инерции пробежала несколько шагов и обернулась.

— Как всегда, теплый прием, — несмело пошутила я, но Блас моего юмора не оценил.

— Что тебе здесь понадобилось? — сухо осведомился он, надевая рубашку. — Я запретил тебе появляться рядом с моей квартирой.

Я не ответила, заинтересовавшись огромными страшными рубцами у него в районе ребер.

— Что это? — остановила я его рукой, прежде чем он успел застегнуть рубашку.

Блас опустил взгляд на мои пальцы на своем прессе. Наши взгляды встретились, и я неожиданно для себя зарделась. Я резко отдернула руку, словно обожглась, и сделала большой шаг назад.

— Откуда у тебя это? — спросила я, стараясь не встречаться с ним взглядом.

Блас помедлил с секунду, затем снова принялся невозмутимо застегивать рубашку.

— Это не твое дело, — отозвался он.

— Это с детского дома остались? — предположила я и тут же прикусила язык. Шрамы выглядели относительно свежими, да и едва ли ремень или другие орудия пытки могли оставить настолько глубокие порезы. И уж точно было глупо снова пробуждать в Бласе плохие воспоминания.

— Зачем ты пришла? — резко бросил он, проигнорировав мой вопрос.

Я решила не раздражать его лишний раз и не ждать, пока он выставит меня за дверь.

— Я пришла поговорить насчет близнецов, — ляпнула я, стараясь не смотреть ему в глаза. Я знала, что он без труда разгадал истинную причину моего визита, и оттого, должно быть, пребывал в таком раздражении. Но я знала также и правила игры и не собиралась признаваться Бласу, что пришла справиться о его самочувствии. — Я не хочу, чтобы у них были неприятности. Они пытались меня защитить.

— Защитить, — усмехнулся Блас и устало провел рукой по лицу. — Почему меня никто от тебя защитить не хочет? Ты же как тля. Нет, саранча, потому что вечно приводишь с собой рой своих отчаянных дружков! Почему ты ко мне постоянно липнешь? Когда ты уже оставишь меня в покое, Линарес?

Я задохнулась от возмущения, но вместо слов, готовых сорваться у меня с губ, сделала глубокий вдох и выдохнула. Не время было выяснять, кто кому не дает покоя.

— Я знаю, что они нечаянно повредили тебе что-то, кстати, что с тобой случилось в кабинете? — словно бы невзначай уточнила я.

Невзначай не вышло, лицо Бласа снова стало жестким и строгим.

— Линарес, я не пойму, ты по делу? Зачем пришла? О здоровье моем справиться?

— Еще чего! — фыркнула я, стараясь выглядеть как можно более убедительной. — Сказала же, насчет близнецов пришла просить. Не трогай их.

— Пусть они меня не трогают, — мстительно выплюнул Блас. — Я-то их в гробу видел, твоих близнецов. Зачем пришла на самом деле?

Я задумалась. Если продолжать в том же духе, он меня попросту за дверь выставит, а мне нужно было каким-то образом остаться с ним. Он говорил со мной, опираясь на стул, — кто его знает, может, снова в обморок грохнется, как только я уйду? Мне требовалось больше времени, чтобы определить его состояние.

— Я пришла, чтобы услышать правду, — решительно заявила я, хоть и знала, что никакой правды за этим не последует. Все же, это был отличный способ потянуть время. — Ты обещал все рассказать мне о своих преследователях. Ты же не хочешь, чтобы я разыскивала Хосе?

— А мне стоит опасаться, что ты станешь его разыскивать?

Я сощурилась.

— Будто не знаешь, что стану. Ты этого и боишься!

Блас не ответил, но и отрицать не стал.

— Хочешь сказать, ты обещаешь не разыскивать Хосе, — спросил он задумчиво, — если я все расскажу тебе сам?

Я замерла от неожиданности.

— Если ты готов, почему не хочешь, чтобы я разыскивала его? — с подозрением взглянула я на него. — Собираешься мне лапши на уши навешать? Это мы уже проходили…

— Ну а если я решу сказать тебе правду? — перебил меня Блас и посмотрел на меня в упор. — Ты обещаешь навсегда забыть о Хосе?

Я отвела взгляд и задумалась.

— Хосе — мой друг. Я не могу забыть о нем.

— Ну, тогда не задерживаю…

— Стой, — я удержала Бласа за руку. Он вновь метнул мимолетный взгляд на мою ладонь, но на сей раз я руку не убрала.

— Как я пойму, что ты говоришь правду?

Блас задумался.

— У меня есть доказательства, — передернул плечами он и, выдернув локоть, удобно расположился в кресле за письменным столом. Теперь он смотрел на меня снизу в верх, но все так же снисходительно.

Я задумалась.

— По рукам, — наконец, решительно кивнула.

— Не обманешь? — его внимательный взгляд пронизывал меня насквозь, как рентген.

— Я обещаю, что не буду искать его, — торопливо произнесла я, решительно встречая его взгляд. Мне было легко дать это обещание. Я знала, что рано или поздно Хосе сам меня найдет. Он обещал мне.

— Хорошо, — он ответил буднично, словно никогда и не планировал держать меня в неведении. — Я все тебе расскажу.

— Что все? — переспросила я.

— Ты хотела знать, кто меня преследует, — в голосе Бласа послышалось раздражение. — Я расскажу тебе.

— И с чего такие перемены? — все еще недоверчиво смотрела я на него. — Еще недавно ты обещал мне все кары небесные за одну только мысль об этом.

Блас пожал плечами.

— Ты же не понимаешь, что творишь, так и норовишь усугубить ситуацию. Думаю, несправедливо тебя в этом винить до тех пор, пока ты пребываешь в неведении.

Я с подозрением сощурилась, пытаясь понять, что у него на уме. Справедливый Блас — это что-то из области фантастики...

— Хорошо, — решилась я. — И ты ответишь на все мои вопросы?

— Задавай, — равнодушно повел плечом Блас.

Я растерялась. К Хосе у меня было полно вопросов, но теперь я даже не знала, с чего начать.

— Я была права? Это полиция ищет тебя?

На губах Бласа заиграла самоуверенная улыбочка.

— Можно сказать и так.

— Можно сказать или так? — резко спросила я.

— Линарес, не цепляйся к словам, я не на допросе. Да, это полиция.

— Значит, ты скрывался от меня, потому что боялся, что я выдам тебя?

Блас издал резкий смешок.

— Если честно, я от тебя не скрывался. Мне просто было не до тебя.

— А письма мне Санта Клаус писал? — не удержалась я.

— Это была вынужденная необходимость. Я должен был удостовериться, что ты ни о чем не догадываешься.

— Если бы и догадалась, побежала бы, думаешь, докладывать в полицию?

— Ты сама — ходячий рапорт. Они знали, что у моего отца есть воспитанница. После аварии мне пришлось сменить имя — но, увы, от тебя мне избавиться не удалось из-за наследства отца. Теперь ты — единственное связующее звено между Рики Фара и Пабло Диасом. Как думаешь, каковы были шансы, что меня не раскроют, после того как Андраде явилась в мою компанию в школьной форме "Элитного пути" и принялась расспрашивать обо мне?

Значит, Марисса приходила в компанию... Я смутно припоминала, что мы обсуждали такой вариант, но я не думала, что она пойдет туда в одиночку, не сказав мне ни слова! Тем не менее, я не подала вида, что впервые об этом слышу.

— То есть, они решили, что Марисса — твоя подопечная? Мы договаривались, что ты не держишь меня за дуру! Кто-угодно мог спрашивать о Пабло Диасе. Как это связано с Рики Фара?

— Никак, но когда-то ты была достаточно глупа, чтобы заявиться к моему бывшему психиатру в той же форменной куртке. Припоминаешь?

Я припоминала. Именно после этого инцидента Блас сбежал из колледжа в прошлом году и попал в аварию.

— Хочешь сказать, так они выследили тебя в первый раз? До аварии?- осенило меня.

— Не прошло и года, — закатил глаза Блас, — как до тебя наконец-то дошло. — До тех пор информация о воспитаннице была бесполезной, потому что сведения о тебе были строго засекречены, и у них не было законных оснований получить к ним доступ. Приют, в котором ты жила, закрыли, а дальше ниточки вели в никуда. До тех пор, пока не появляется девочка-подросток, обеспокоенная моим душевным здоровьем. Психиатр запомнил название колледжа на твоей униформе и оперативно передал информацию в надлежащие органы.

Я едва не хлопнула себя по коленке от досады.

— Вот, почему ты так бесился, когда я искала психбольницу, где ты проходил лечение! Какая же я дура!

Блас выглядел слегка удивленным. Легкая улыбка тронула его губы, но тут же исчезла.

— Хорошо, я понимаю, почему ты сбежал из колледжа. Но каким образом тебе помешала Марисса? Пабло Диас вполне мог быть другом Рики Фара, и даже если они приняли Мариссу за его воспитанницу, она ведь могла прийти к другу своего бывшего опекуна. Что в этом криминального?

Блас помедлил с ответом.

— Пока ты находилась в колледже, ничего. Но ты стала систематически совершать попытки побега. Знаешь ли ты, что происходит, когда воспитанница сбегает из образовательного учреждения? В социальный отдел мгновенно поступает сигнал, и опекун обязан лично явиться к инспектору. В ином случае его автоматически лишают опекунских прав. Меня этот вариант, как я тебе же говорил, не устраивал. Увещевания Фуэнтеса не помогали, наказания опекуна ты игнорировала, и даже мое появление не произвело должного эффекта, наоборот, после этого ты и вовсе вышла из-под контроля. На Миранду надежды было мало, этот олух то и дело упускал тебя, поэтому мне пришлось снова взять ситуацию в свои руки и вернуться в колледж. Только так я мог держать тебя под контролем.

— Но ведь в колледже они найдут тебя в два счета! — охнула я. Блас, явно ожидавший другой реакции, удивленно вскинул брови.

— Они разыскивают Рики Фара, Блас Эредиа никого не интересует. До тех пор, пока они не знают, что Рики Фара и Блас Эредиа — одно лицо, мне ничего не угрожает. Ты и твои друзья — единственные, кто мог бы им об этом доложить. Ты можешь теперь использовать это как оружие против меня, но я бы тебе не советовал. Тебе не выгодно выдавать меня полиции. Отец разделил наследство поровну. Если ты выдашь меня, деньги конфискуют и тебе по совершеннолетии ничего не достанется. Вернешься в свой публичный дом — сомневаюсь, что тебя возьмут на более приличную работу.

Он довольно ухмыльнулся.

Я вмиг сменилась в лице. Тревоги за него как не бывало, теперь мне хотелось дать ему затрещину. Он знал, что мне плевать на деньги, и в полицию я не побегу по другой причине. Но он не мог по-человечески, ему нужно было снова напомнить мне о публичном доме и о моем месте в этом мире.

— Почему они разыскивают тебя? — сухо задала я свой последний вопрос. После этого я могла развернуться, выйти из квартиры и хлопнуть дверью. Думаю, этого он и добивался, хотел, чтобы я вспылила и ушла, прежде чем дойду до самого важного. Но я не собиралась плясать под его дудку. Мне выпал единственный шанс выудить из него информацию, и я готова была стерпеть любые оскорбления, лишь бы получить ее.

Блас, чуть подумав, открыл ящик письменого стола и, протянул мне толстую папку. Я нерешительно приняла документы и, присев на диван, углубилась в чтение.

Какие-то документы, много непонятных слов. Я чувствовала на себе напряженный взгляд Бласа, поэтому вникнуть было трудно, но вскоре я подняла голову и в изумлении уставилась на него:

— Это что?

На самом деле, я понимала, что это, просто не поверила своим глазам. Блас, должно быть, это видел, потому что не ответил.

— Ты переписал деньги на моё имя?

Блас молча кивнул.

— Зачем?

Мне было до сих пор не по себе от суммы, которую я увидела.

— Это длинная история.

— Которую я хочу знать, — настойчиво сказала я.

Блас, помедлив, кивнул и взглянул на меня в упор.

— Я готов рассказать, если ты готова слышать и принять истинное положение вещей. Мне надоело разговаривать со стеной. Если ты все еще тешишь себя ложными надеждами, наш разговор не имеет смысла.

Я неуверенно передернула плечами и, чуть помедлив, кивнула, избегая его прямого взгляда.

— Что ж, — Блас развел руками. — Если уж ты так жаждешь знать правду... Я переписал все свои средства на твое имя, чтобы скрыть от полиции свои доходы.

Вот и все. Бросил небрежно так, словно сухая справка из бухгалтерии. А я стояла как потерянная, с трудом осознавая, что происходит вокруг.

— Полиция заинтересовалась доходами Рики Фара, и мне пришлось переписать деньги на тебя. До тех пор, пока они не знали твое имя, было трудно что-либо доказать, однако когда они тебя вычислили, махинация всплыла наружу. Деньги так бы и уплыли государству, если бы их владелец вовремя не покончил с собой до приговора суда. После смерти Рики Фара ничего уже не докажешь, и деньги перешли новому опекуну Линарес до ее совершеннолетия.

Это как удар взрывной волны. Блас продолжал говорить что-то, я видела, как он открывает рот, шевелит губами, однако не слышала ни звука, как будто взрыв оглушил меня.

— То есть, ты попросту отмыл на мне деньги? — я нашла, наконец, в себе силы назвать вещи своими именами.

Блас окинул меня притворно восхищенным взглядом.

— Браво, Линарес, честно говоря, даже не ожидал, что ты так слету все поймешь.

Я словно осиротела заново, только это хуже, чем быть сиротой от рождения. Я не помнила своих родителей и выросла среди беспризорников, таких же как и я. Это казалось нормальным, я только знала, что одна, как всегда была одна, и это не причиняло боли до тех пор, пока я не осознала, что все могло бы быть иначе. Потом я потеряла Бласа, затем вновь обрела, но ведь если потеряла, значит, он у меня был? Я рискнула поверить в это и проиграла, а теперь расплачивалась за свою ошибку.

— И ты не боишься, что я оставлю эти деньги себе? — как-то равнодушно поинтересовалась я. На душе не было ни злости, ни обиды. Только пустота, которую оставляет разочарование.

— Не боюсь, — покачал головой Блас и окинул меня насмешливым взглядом. — Ты побрезгуешь.

Я вздрогнула, как всегда, когда обнаруживала, что он видит меня насквозь.

— Побрезгую, — согласилась я. — Но в полицию тебя сдать проще простого.

Блас расхохотался.

— Сдашь в полицию? Ну попробуй. Мне даже интересно посмотреть на их лица, когда ты будешь рассказывать им эту историю. Только ты не сдашь.

— Вот пойду и сдам, — сощурилась я, вскинув подбородок.

Блас покопался в ящике стола и, выудив оттуда новую кипу документов, демонстративно плюхнул ее на стол.

— Это настоящие доходы компании, которые я скрывал от полиции. Возьми с собой. Тебе потребуются доказательства. — Он придвинул документы ближе.

Пару секунд я безмолвно взирала на документы. В этот момент я поняла, что существуют вещи пострашнее, чем смерть. Ничто. Ничто — вот, что самое страшное. Когда на душе ни тепло, ни холодно, ни грустно ни радостно, ничего не хочется, жить не хочется. Когда все равно... Наверно, в аду именно так — есть что похуже, чем раскаленная сковородка и рогатые черти. Вот же он ад — равнодушное одиночество.Теперь я ненавидела Бласа больше, чем смерть, потому что смерть отнимала лишь тело, Блас же забрал надежду.

— Лучше бы ты умер тогда, — тихо и задумчиво произнесла я безо всяких эмоций. Я имела в виду то, что сказала, и озвучила это не для того чтобы задеть его или отомстить. Простая констатация факта: лучше бы он умер тогда, и я бы никогда не узнала, что не нужна ему. Наверно, я сказала что-то страшное, но в тот момент я этого не чувствовала. Я даже не взглянула на Бласа, чтобы проследить за его реакцией, потому что мне было все равно. Я развернулась и покинула его квартиру.

Теперь я по-настоящему осталась одна. Одинокая волчица, которая не ищет чьей-то дружбы или любви. Я добилась своего и стала теперь совсем как Блас. Теперь мне никто не нужен, и я никому не нужна. Об одном только умолчал Блас: одинокий волк вовсе не сильнее всех. Одинокий волк — изгой, отвергнутый стаей. Старый, обессиленный вожак, которого волки прогнали за то, что он оказался слабее их.

* * *

Смеркалось. На небе все еще виднелась оранжевая полоска заката, но свет не пробивался сквозь дикие заросли. Густая тьма обволакивала логово Человека. Волчица подняла голову и тоскливо взвыла на тонкий ободок месяца, неловко примостившийся среди россыпи звезд, сверкавших на небе. Внезапно ухо волчицы дрогнуло: уловило неясный звук. Волчица обратила неподвижный внимательный взгляд светлых глаз на дом чужаков, вновь нарушавших покой ее детенышей. В желтом пятне света выделялся одинокий силуэт, однако Волчица знала: Человек не один. Вот уже несколько дней в том доме жили двое одиноких, но они не сбивались в стаю. Волчица хорошо знала этот закон: одинокий волк скитается в поисках волчицы, но он никогда не примкнет к подобному себе. Гордость? Или страх снова быть изгнанным?

Человек плеснул в стакан темную вязкую жидкость и, поставив тяжелый, но изящный графин на поднос, обернулся.

— Что ж, наконец, руки дошли и до тебя, Фуэнтес.

— Мой мальчик, у тебя столько забот, — послышался голос старика. — Не стоило беспокоиться обо мне. Чай семьдесят годков уже живу в Чили, дорогу знаю.

— Сомневаюсь, — коротко ответил Человек и сел за письменный стол, не приглашая, однако, старика последовать его примеру. — Я надеюсь, тебе хватило благоразумия не связываться с Линарес? — спросил он, глядя на него снизу вверх, и рассеянно почесывая подбородок, словно обдумывая что-то.

— Я бы и рад, да как же мне добраться до нее из этакой дыры, мой мальчик? Что ты сказал сеньорите?

— Ни слова о сеньорите. Больше ты ее никогда не увидишь.

— Все мы еще когда-нибудь свидимся...

— На том свете — пожалуйста, но я лично туда не тороплюсь, а значит, не позволю вам больше встретиться.

Старик издал странный звук, и его глаза превратились в маленькие щелочки.

— И что же ты сделаешь, мой мальчик? Поторопишь меня?

Человек нахмурился.

— Не стоит труда. Скоро ты и сам туда отправишься. Ты столько мне досаждал, что у меня нет никакого желания облегчать твой путь.

Старик побледнел, а его синие глаза, напротив, стали темнее.

— Я не обижаюсь на тебя, мой мальчик, потому что я уже разгадал в тебе эту черту. Ты делаешь больно людям, которых любишь. Оттого что они делают больно тебе своим уходом.

Человек нервно передернул плечами и невольно опустил голову, избегая пристального взгляда старика.

— Миранда сообщил, что Линарес пыталась выудить у него твой номер. Он сказал, что не дал, но я не могу быть в нем уверен. Так что тебе придется отдать мне свой телефон.

На лице старика заиграла хитрая усмешка.

— Какой-такой телефон, Рики? На что мне мой телефон в Буэнос Айресе? У тебя тут даже розетки нужной не найдется.

— Хватит мне голову морочить, — перебил Человек. — Твой сотовый должен быть у меня. Заодно и проверим надежность Миранды.

По звуку, последовавшему за этими словами, Волчица поняла, что Старику пришлось подчиниться.

— Ладно, со мной ничего... Но сеньорите не причиняй боли, — продолжал Старик, — она не уйдет. Как бы ты ни старался, она тебя никогда не оставит.

Человек мрачно усмехнулся.

— Линарес то и дело заверяет меня, что сбежит от меня куда подальше.

— Это для того, чтобы ты остановил ее, — уронил Старик и склонил голову набок, продолжая пристально изучать Человека. — Ведь ей тоже нужна уверенность, что ты никогда ее не оставишь...

— Увы, я не тот человек, который может ей это пообещать, — резко оборвал его Человек и, сняв трубку, набрал номер:

— Подай машину к загородному дому Колуччи. Заберешь старика. Нет, отвези его домой. И позаботься, чтобы он не вернулся в Буэнос-Айрес.

Человек с треском повесил трубку и, оперся о стол, встречая в упор прямой немигающий взгляд Старика.

— Видишь ли, у меня нет и не может быть близких людей. Твой дорогой друг об этом позаботился, когда подростком оставил меня одного на произвол судьбы. Рикардо Фара умер, Фуэнтес, тебе пора смириться с этим и перестать видеть его во мне. Меня зовут Блас Эредиа, и ты понятия не имеешь, что я думаю или чувствую. Поэтому прибереги свой психоанализ для чилийских соседских старух, уверен, они выслушают тебя с трепетным вниманием.

— Я вовсе не вижу в тебе твоего отца, Рики, — покачал головой Хосе. — Скорее, какую-то частичку себя он оставил во мне. Это и породнило нас с тобой, хоть ты и отрицаешь эту связь...

— Какая связь, Фуэнтес? — Человек издал презрительный смешок. — Ты хотел отдать должок отцу — я предоставил тебе такую возможность. Больше я в твоих услугах не нуждаюсь, можешь катиться к черту.

Старик по-прежнему не сводил с Человека острого, проницательного взгляда.

— Ты можешь отталкивать меня сейчас, как отталкиваешь сеньориту, — трескучий голос не выдавал обиды, но Волчица слышала, как сердце Старика забилось сильнее, — но в минуту безнадежной тоски всегда знай, что ты не один. Мы все там же, где ты нас оставил, мы никуда не ушли. Ты найдешь нас, стоит тебе только сделать шаг, чтобы вернуться.

Старик давно ушел, а Человек все стоял неподвижно, уставившись на дверь, которая закрылась за Стариком. Волчица по-прежнему наблюдала за ним. Ее волчьему взору открывалось то, что так тщательно скрывал ото всех Человек. Людям, возможно, довольно было его уверенного вида и резких слов. Они не могли учуять этот смешанный запах страха и неуверенности. И только волчица знала, да может, еще тот старый двуногий волк, что каким бы независимым и бесстрашным ни казался Человек, он все еще оставался растерянным одиноким волчонком.

Глава 4.

Я ворвалась в колледж, треснув дверью о косяк так, что она отскочила как мячик и едва не угодила мне по носу. Холодное безразличие сменилось неудержимым гневом: всю дорогу я просчитывала варианты мести, и мое бешенство только нарастало от осознания собственного бессилия. Впервые я по-настоящему имела власть над Бласом, стоило мне только пальцами щелкнуть — и я упекла бы его в тюрьму. Вот только пальцы онемели — и не от страха вовсе. Непостижимая, непроходимая тупица, я все еще лелеяла свои чувства к Бласу. Даже после того, как он раскрыл свои карты, даже зная, что он меня использовал, я продолжала видеть в нем близкого человека. Он ведь ничуть не лучше Бустаманте, такой же бандит — так почему же я не могла засадить его за решетку? Неужели богатенький слюнтяй Пабло оказался когда-то сильнее меня?

Но я не могла. Я не могла не то что пойти в полицию — даже сбежать из колледжа больше не могла, узнав, какие последствия это может иметь для Бласа. Я не могла связаться с Мирандой, опасаясь, что он может выдать Бласа спецслужбам. Не могла даже слежкой Эредиа досаждать, потому что не знала, успел ли кто-то из полиции сесть на хвост мне. И от этого бессилия хотелось орать, крушить все вокруг — только бы не чувствовать боль, которая раздирала на части изнутри. Словно почуяв, что я не в духе, в холле, разумеется, тут же замаячили близнецы. Я едва не застонала от досады.

— Не подходите ко мне сейчас, — тихим предупреждающим голосом рыкнула я.

— О, смотри-ка, кажется, она нас сейчас съест. — Советую отдать предпочтение Алу, его мяско нежнее. Я старше, к тому же, ты меня не перевариваешь, — подмигнул он мне.

— Кто это еще старше? — возмутился Ал. — Я старше тебя на две минуты!

— Мама просто обозналась, она никогда нас не различает!

— Ври да не завирайся, мама вообще потеряла сознание, это колдоме... медики время записывали!

Я молча обогнула братьев, пытаясь продолжить свой путь, но они снова загородили мне дорогу.

— Стоять, — буркнул Ал. — Что случилось? Ты чего такая?

— Я предупредила: не приставайте сейчас.

— У Эредиа была? — окинул меня зорким взглядом Хорхио.

— У кого еще, — не дожидаясь моего ответа, с досадой выплюнул Ал. — Он о тебя ноги вытирает, а ты бежишь к нему о здоровье справиться.

— Это в прошлом, — мрачно отрезала я. — С этого момента мне плевать на Эредия. Обещаю про него не вспоминать даже.

Ал присвистнул.

— С чего такие перемены? — осторожно поинтересовался Хорхио.

— Я не хочу говорить об этом, — с болью отозвалась я и встретила его взгляд. Наверняка он заметил слезы, стоявшие у меня в глазах, потому что тут же смутился и в панике отвел взгляд.

— Не хочешь — не говори.

Я с облегчением выдохнула. Как все-таки не хватало мне этой свободы раньше с Мариссой и другими девчонками. Тем все расскажи да выложи.

— Ты все еще очень злишься? — уточнил Ал.

Я тяжело вздохнула. Каким-то волшебным образом они всегда умели меня обезоружить.

— Говорите зачем пришли.

— Да мы все за тем же, собственно. Составляем списки для завтрашней вечеринки. Мы уже поняли, что ты не идешь, — поспешил заверить Хорхио, заметив, что я открыла рот для ответа, — но решили подойти за официальным отказом. На всякий случай, вдруг ты передумала...

— Я передумала.

— Я так и думал, — с готовностью кивнул Хорхио, занося ручку над блокнотом, но вдруг остановился. — То есть, ты пойдешь?

— Пойду, — коротко кивнула я. — Теперь я могу пройти? — братья растерянно посторонились. — Скажете завтра, где встречаемся и во сколько, — бросила я через плечо, оставляя позади изумленных братьев, и по-мальчишески стремительно вскарабкавшись по лестнице, скрылась от их любопытных глаз за поворотом.

* * *

Наутро я проснулась, ощущая странное ликование в груди: близнецы, сами того не понимая, подкинули мне отличную идею. Неожиданно для себя я нашла способ отомстить Эредиа, не привлекая к нему внимание преследователей. Я знала, что он взбесится, когда узнает, что я ходила на вечеринку в клуб, хотя больше не понимала почему. И знала, что мое отсутствие в колледже не навредит ему до тех пор, пока о нем не подозревает Дунофф.

Воспользовавшись тем, что девчонки уже умотали на завтрак, я открыла шкаф и одним движением вывалив на кровать свой скудный гардероб, окинула его оценивающим взглядом. Глупо было с моей стороны: я прекрасно знала, что ничего подходящего для вечера там не найду. Просто оттягивала тот момент, когда мне придется идти к Мие.

Заглянув в ее комнату, я обнаружила, что она все еще копошится у зеркала, поправляя и без того идеально прилизанные волосы. В этот раз я даже постучалась.

— Лухан?

Мия выглядела так, будто увидела призрака. Мы ни разу не оставались с ней наедине с тех пор, как выяснилось, что Блас воскрес. Она упорно избегала общения со мной, ну а я к общению с ней никогда и не стремилась, так что мы отлично уживались последние месяцы.

— Привет, можно тебя попросить кое о чем? — без лишних церемоний начала я. — Ты не могла бы одолжить мне платье?

Мне кажется, я удачно зашла, пока Мия сидела. Судя по отвисшей челюсти, сила гравитации в этот момент для нее увеличилась втрое, так что если бы она стояла, то села бы прямо на пол.

— Платье? — уточнила она, прокашлявшись.

— Платье, — покорно повторила я. — Для вечеринки.

— Для вечеринки? — ее глаза округлились еще больше.

— Да, для вечеринки. Так у тебя есть?

— Для какой вечеринки? — наморщила лоб Мия.

Я набралась терпения. Никто не обещал, что будет легко.

— Для вечеринки, на которую я приглашена, — уклончиво ответила я.

Братья очень просили меня никому не говорить про их ночные похождения: новенькие опасались, что старенькие разболтают Дуноффу. Я, конечно, не сомневалась, что Мие и дела нет, где новенькие проводят свой досуг, но решила лишний раз не откровенничать.

— Конечно, — вдруг оживилась Мия, завершив, очевидно, мыслительный процесс, и изящно поднялась с табурета. — Что-нибудь найдется, — игриво подмигнула она и поманила меня наверх. Я покорно поплелась за ней и озадаченно уставилась на содержимое безразмерного платяного шкафа, дверцы которого она распахнула передо мной.

— Сейчас что-нибудь подберем...

Мне стало немного страшно: глаза Мии загорелись каким-то нездоровым азартом.

— Может быть, вот это? — она достала длинное темно-синее платье в пол и приложила ко мне. — Нет, длинное тебе не идет, — озабоченно закусила губу Мию и выудила из шкафа черное коктейльное платье до колена. — Черный тебя старит...

Я подумала, что, наверно, в семнадцать лет вещи вряд ли могут кого-то радикально состарить, но спорить не стала, потому что искала нечто совершенно иное. Я не хотела выглядеть красиво на этой вечеринке. Я должна была выглядеть вызывающе. Довольно бесцеремонно порывшись в шкафу, я выудила оттуда нечто очень напоминающее шелковую ночнушку.

— Я могу взять вот это?

Мия растерялась.

— Можешь хоть насовсем взять, но ты же такое не наденешь! Оно очень короткое.

— Ничего, я поддену штанишки под низ, — подмигнула я и едва не расхохоталась при виде того, как передернуло Мию на этих словах.

— Не вздумай! Давай лучше подберем что-то более подходящее. Тебе будет в нем некомфортно!

— Мне будет очень комфортно! — заверила ее я. — Если я могу его взять, я буду тебе очень благодарна — за мной должок.

И, оставив Мию самостоятельно переживать депрессию, в которую я невольно ввела ее своей кощунственной безграмотностью в вопросах стиля, я поспешила на занятия.

Первым, на кого я натолкнулась, когда класс, полный студентов, жаждущих вырваться на волю, выплюнул меня в коридор, был, конечно, Эредиа. Не думаю, что это случайно: скорее всего, пришел поглумиться или полюбоваться, как я горюю. Но я не могла доставить ему такое удовольствие. Приложив неимоверное усилие, я вскинула на него прямой взгляд и, уверенно улыбнувшись, проворковала:

— Утро доброе, сеньор Фара, какая жалость, что я спешу... Столько дел сегодня, нужно подготовиться к вечерней прогулке...

— Неужто собралась бежать? — насмешливо сощурился Блас, впервые не отреагировав на звук своего настоящего имени.

— Может, да, а может, нет, — туманно ответила я и пожала плечами. — Ни в чем нельзя быть уверенным нынче. И ни в ком...

— Я думал, тебе не слишком понравилось прошлое место работы, но, видимо, я ошибся, — едко заметил Блас и развел руками. — Что ж, можно вывезти девушку из притона, но притон из девушки, видимо, не вывезешь.

Меня передернуло от отвращения, но я и глазом не моргнула. Лишь губы чуть дрогнули, и Блас не мог этого не заметить. Судя по его довольной ухмылке, заметил.

— Что ж, возвращайся, я больше тебя не неволю. Главное, постарайся без эпатажных выходок, чтобы мне потом не трезвонили из социального отдела.

— Уверена, ты найдешься, что им ответить, — криво улыбнулась я. — А что, больше не трясешься за свои денежки? Отпустишь меня на все четыре стороны?

— Ты больше мне не нужна, я перевел все суммы обратно на свои счета, — глумливо ответил Блас. — Преследование давно позади, Рики Фара мертв — давно надо было все вернуть на свои места, просто руки не доходили. Это было очень удобно, но теперь, когда ты знаешь, обо всем, становится опасным.

Я насмешливо сощурилась.

— Будем считать, что я поверила. Бьюсь об заклад, что ты блефуешь, но мне настолько все равно... Дай пройти, говорю же, мне надо многое успеть до вечера. Ах да, тебя же больше не интересует мое местонахождение... Тогда я не скажу, куда пойду, — ухмыльнулась я и по-дружески похлопав его по плечу, продолжила свой путь.

Я была уверена, что он провожает меня взглядом и почти уверена, что он останется в колледже до вечера. Конечно, он сделает все, чтобы я об этом не узнала, а значит, не сможет выдать ребят Дуноффу и помешать вечеринке. Но если он проследит за мной, я должна спровоцировать его выдать себя во что бы то ни стало, потому что от этого зависело все. Это была моя последняя надежда: если только он останется, если только мне удастся вызвать в нем гнев или хотя бы беспокойство обо мне, это будет означать, что у меня все еще есть опекун, и он просто пытается оттолкнуть меня по какой-то причине, которую мне непременно нужно выяснить. Но если он не придет... Все кончено. Точнее, ничего и не начиналось. Не было мальчика, который бросал из кустов камни в моих обидчиков. Не было юноши, который следил за мной в окна приюта. Не было мужчины, который послал меня учиться в элитную школу, и сам пришел туда работать, чтобы позаботиться обо мне. Были только иллюзии, и очнуться от них было так же трудно, как психическому больному вдруг осознать, что он вовсе не великий завоеватель, и мундир его, на самом деле, смирительная рубашка, а величественный дворец, в котором он обитает — это палата психиатрической больницы.

* * *

Вечер пришел незаметно. Прокравшись в туалет на первом этаже, я быстренько переоделась и накрасилась настолько ярко, насколько позволяли невеликие запасы косметики, которыми я располагала. Прятаться было бессмысленно, конечно, Мия уже разболтала Мариссе, что мне понадобилось зачем-то платье, но мне не хотелось лишних вопросов, и я предпочла просто от них сбежать.

Близнецы предусмотрительно заклеили камеры, а охранника даже усыплять не пришлось: его храп было слышно еще на крыльце колледжа. Практически не прячась, мы спокойно проследовали к выходу и, перемахнув через турникет охранной будки, вышли на улицу. Ночь выдалась прохладная, или так казалось от того, что мои щеки горели от волнения? Я огляделась в поисках Бласа, но ничего подозрительного не заметила. Впрочем, он мог и заранее разведать, что за мероприятие назначено на этот вечер.

Однако ни в клубе, ни на входе (а я специально стояла у входа, украдкой наблюдая за людьми, заходившими в клуб) Бласа видно не было и с каждой минутой на сердце становилось тревожнее. Даже оглушительная музыка, отдававшаяся вибрациями в грудной клетке, не могла соперничать с бешеным стуком в моей груди. Прошло полчаса, затем час — ребята уже были пьяными в стельку, а я все стояла у барной стойки,не отрывая взгляд от входа, и машинально потягивала через трубочку какой-то безалкогольный напиток. Внезапно мое уединение нарушил Гвидо.

— Что скучаешь, красавица?

— Гвидо, иди отсюда по-хорошему, от тебя несет спиртом за километр, — задохнулась я.

Гвидо громко засмеялся, но я только могла видеть его широко распахнутый рот, из которого доносилось зловонное дыхание.

— Пошли потанцуем, — заплетающимся языком выговорил Гвидо.

— Танцуй отсюда, я тебе сказала, — буркнула я. — Какого лешего ты здесь вообще оказался? Это вечеринка для новичков.

— Тогда что ты здесь делаешь? — Гвидо проявил удивительную для его состояния способность к анализу.

— Меня позвали близнецы. А тебя кто звал?

— А меня не зовут, я сам прихожу, — прыснул Гвидо в кулак и небрежно кивнул официанту:

— Два шота текиллы для меня и прекрасной дамы...

— Свихнулся, я не буду пить... — начала было я и вдруг споткнулась. А ведь это был неплохой способ заставить Бласа объявиться, если он каким-то образом все же проник в клуб, миновав меня. — Хотя не откажусь, — выдавила я улыбку и хлопнула Гвидо по плечу. — Спасибо, Гвидо. А где своих дружков потерял? Или они тоже здесь?

— Какие такие дружки? — невесело усмехнулся Гвидо. — Нет у меня больше никаких дружков...

— Поссорились с Пабло? — понимающе кивнула я.

— Да нет... Просто не хочу быть пятым колесом в телеге. У Пабло теперь есть дела поважнее дружбы, — протянул обиженно Гвидо и залпом выпил первый шот. Я осторожно взяла в руки свой и принюхалась. Это был первый раз, когда я пробовала текиллу. Решившись, я опрокинула шот в рот и, сморщившись, проглотила содержимое, за чем последовал приступ сильного кашля, который я не постеснялась утрировать, украдкой поглядывая, не замаячил ли на горизонте Блас.

— Я тебя понимаю, — в голове стало как-то очень ясно. Текилла странным образом действовала на меня как чашка кофе — мои мысли стали точными и четкими, и меня потянуло на философию. — Марисса тоже меня забросила, когда стало встречаться с Пабло. Но хуже всего, что это уже не та Марисса, что до Пабло.

— Точно! — Гвидо чуть не пронзил меня насквозь, ткнув пальцем в мое плечо. — Вот и Пабло уже не тот. Твоя Марисса сделала его скучным нравственным тюфяком.

— Не надо, — я осушила второй шот, заботливо обновленный баристой и вскинула ладонь в знак отрицания. — Пабло и до Мариссы был тюфяком. Просто безнравственным... — с трудом выговорила я, и мы оба разразились оглушительным хохотом.

— Пошли танцевать! — оживленно воскликнул Гвидо.

— Не, погоди, — остановила я его, едва ворочая языком. — Еще стаканчик. Я тут жду кое-кого...

— Это кого? — машинально отозвался Гвидо, осушая третий шот.

— А, — я махнула рукой и последовала его примеру. — Опекуна своего...

— Он должен прийти? — оживился Гвидо.

— Ну как тебе сказать... — я сделала неопределенный жест рукой, затем резко встала. — Пошли танцевать!

Гвидо с готовностью последовал за мной. Я не осознавала, что делала, вешалась Гвидо на шею, потом отталкивала его, потом плакала — и тут же разражалась безумным хохотом. Наконец, я обнаружила себя на сцене, исполняющей какие-то безумные танцы под одобрительный гул толпы. Внезапно я заметила две рыжие макушки, замаячившие у меня под ногами. Догадавшись, что братья попытаются остановить меня, я затащила Гвидо на сцену и страстно поцеловала. Толпа взревела от восторга, а рыжие макушки снова скрылись в толпе. Гвидо весьма оживился и впился в меня в ответном пьяном поцелуе, когда толпа внизу вдруг стихла. Я почувствовала, как кто-то хватает меня за предплечье и отрывает меня от Гвидо. Решив, что это братья, я отмахнулась, как от назойливой мухи, но хватка не ослабла — напротив, неведомая сила стащила меня со сцены и поволокла к выходу.

"Это же Блас..."

"Точно он!"

"Что будем делать?"

"Надо срочно валить!"

"Может, обойдется?"

Обрывки фраз доносились до меня как из параллельного мира, зрение было затуманенным, а в ушах стоял шум. И только в голове билась ясная, четкая радостная мысль:

"Он пришел! Он все-таки пришел!".

Впрочем, радость очень быстро сошла на нет, когда Блас силой выволок меня на улицу, и я по инерции повалилась на траву.

— Бесстыжая! — орал на меня Блас. — Проститутка! Так ты собираешься зарабатывать на жизнь? Я для этого отдал тебя в лучший колледж страны?

Я громко фыркнула, с трудом поднимаясь на ноги и совершая тщетные попытки отряхнуться.

— Тише-тише, Фара! — проговорила я заплетающимся языком, поморщившись, и прижала палец к губам. — Что ты так орешь? Кто-то может подумать, что ты действительно волнуешься о моем карьере. Ой, — лениво поправилась я, — то есть, о моей карьере.

Блас побагровел.

— Ты опустилась дальше некуда! Во что ты превратилась, Линарес? Напилась, лижешься у всех на глазах…

— Хочешь, я тебя тоже поцелую, — легко согласилась я и неожиданно впилась ему в губы пьяным поцелуем. Он резко отодрал меня и, нахмурившись, вытер губы рукавом.

— Что это значит? — он смотрел на меня с нескрываемым ужасом. Мне стало смешно при виде его озабоченной физиономии.

— Я целую тебя в губы, — по слогам произнесла я и икнула ему прямо в лицо. — Тебе Мия или Сол не объясняли, что это значит? — я чмокнула ладонь и, глядя на него в упор, с издевкой послала ему воздушный поцелуй.

Он оттолкнул меня так, что я едва не влетела в дерево.

— Кажется, ты меня отверг, — задумчиво прокомментировала я, медленно сползая на землю по стволу. — А что так? Не такая красивая, как они? Или, может, ты больше не любишь молоденьких девочек? Завязал с педофилией?

Он заиграл желваками, но на сей раз сдержался.

— Ты пьяна, — выплюнул он почти с жалостью.

— Очень тонкое наблюдение, — подняла я вверх указательный палец.

Блас сощурился и, резко подняв меня с земли, встряхнул.

— Что бы я ни делал, твои уличные замашки только укрепляются. Видел бы отец, во что ты превратилась! Ведешь себя, как распутная девка…

Я покачнулась и приблизилась к Бласу. Тот испуганно отпрянул, решив, видимо, что я снова наброшусь с поцелуями, но я лишь фамильярно похлопала его по плечу:

— За что тебя уважаю, — покачала я головой, — так это за высокие моральные принципы. Скажи, а все бандиты такие высоконравственные?

У Бласа был взгляд убийцы, но он не отбросил меня снова. Лишь окинул презрительным взглядом и, развернувшись на каблуках, медленно пошел в сторону бара.

— О, этот томный взгляд, — в бессилии прокричала я ему вслед. — Мне, видимо, должно быть стыдно? А мне не стыдно, — продолжала разоряться я, когда он уже скрылся за поворотом. — Надо уметь смотреть правде в лицо, Фара… — Снова икнула. — Или в глаза… — озабоченно пробормотала я и, пошатываясь, последовала за ним. — Ненавижу эти фралеозогизмы…

* * *

— Прошу прощения, — икнула я в микрофон, вновь взбираясь на сцену с бокалом шампанского. Толпа немного рассосалась, некоторые новички быстро ретировались, завидев Бласа, а посетителей со стороны было не так уж много. — Срочно пришлось отлучиться, проблемы с опекуном. — Толпа оживленно засвистела, подбадривая меня. — Вы, может, не знали, но у меня есть опекун! Настоящий псих! Говорит, что я проститутка. Вы тоже так считаете? — задорно выкрикнула я в толпу.

Зал снова восторженно засвистел.

— Правильно, — одобрительно закивала я. — Никакая я не проститутка. Все, кто меня знает, подтвердят. Скажи, а, Гвидо?

— Скажу что пожелаешь, красотка! — прокричал в ответ слегка протрезвевший Гвидо.

— И знаете что? — прокричала я в микрофон.- Некоторые из вас знают моего опекуна очень даже хорошо. Но не знаете, что это он мой опекун! — крикнула я.

Толпа озадаченно стихла.

— Кто это, красавица? — крикнул Гвидо. — Я буду просить у него твоей руки.

Я визгливо засмеялась и погрозила пальцем Гвидо.

— Не так быстро, Гвидо! — крикнула я. — Ты десять раз подумаешь, когда узнаешь, кто он.

— Кто же, любовь моя? — воскликнул Гвидо.

Я помедлила с ответом.

— Хотела бы я знать, кто он..., — задумчиво протянула я. — Но это такой скользкий тип... Насквозь фальшивый. Сегодня он Рики Фара, завтра он Блас Эредия... — я вдруг всхлипнула. — То он бросает все дела, чтобы вытащить меня из передряги, то говорит, что просто отмывает на мне деньги... Как вот мне понять, кто он? И кто из них настоящий?

Тут я очнулась и осознала,что говорю все это в микрофон, а слышит меня весь зал. Точнее, зал уже потерял ко мне интерес, увлеченный обсуждением.

"Эредиа — опекун Линарес?"

"Не может быть, она бредит, этот хрыч даже собаку бездомную в дом не возьмёт!".

"Да он же ее терпеть не может!"

"Тогда чего сегодня припёрся? За ней ведь пришел..."

Я в растерянности переводила взгляд с одного на другого, с содраганием вслушиваясь в обрывки фраз, доносившиеся до меня, и вдруг встретилась глазами с Бласом, стоявшим у самого выхода.

Он смотрел на меня с такой болью, что у меня внезапно зашлось сердце от жалости. Эта боль, словно огромная ледяная волна, захлестнула меня и заставила протрезветь. Дурман рассеялся, и я беззащитно смотрела на Бласа, теребя подол своего короткого платья, как маленький ребенок, который потерялся в большом городе. С секунду он продолжал смотреть на меня этим неотрывным, неверящим взглядом, пока бокал не выскользнул у меня из руки и не приземлился прямо на сцену, разбиваясь на тысячу осколков. На миг гул в зале смолк. Я инстинктивно опустила голову, взирая на лужу шампанского у меня под ногами. Внезапно, очнувшись, я снова вскинула голову и встретила неотрывный взгляд Бласа. С секунду я продолжала стоять на сцене, придавленная стыдом, но спустя секунду в голове что-то щелкнуло: я метнулась со сцены под одобрительный свист и стала проталкиваться сквозь толпу, чтобы пробиться к Бласу. Люди, как назло, путались у меня под ногами, хватали меня за руки и насмешливо похлопывали меня по плечу. Я в ярости отмахивалась, но не могла отвлечься, чтобы разукрасить лица обидчиков, потому что смотрела на Бласа. Казалось, разорву зрительный контакт, и он исчезнет, снова сбежит, снова уедет, и я больше никогда его не увижу. Однако очень скоро я поняла, что не достигну цели: перед глазами вдруг все поплыло, и я стала оседать, судорожно хватаясь за одежду кишащих вокруг меня людей и выкрикивая имя Бласа. Этот крик словно эхом пронесся по залу или так прозвучало в моей затуманенной голове? Последнее, что я помнила, — это сотню испуганных глаз, взиравших на меня сверху вниз. Миг — и я потеряла сознание.

Позже я узнала, что это Блас привез меня тогда домой. Я не могла себе даже представить, скольких усилий ему это стоило. Словно наяву видела, как он подхватывает меня на руки или перебрасывает, как куль с мукой, через плечо, как, опустив голову, не в силах выдержать унижение и любопытные взгляды, идет сквозь толпу, сопровождаемый пьяным гиканьем опьяневших посетителей. На утро, очнувшись, я тут же вскочила на ноги, и, не слушая увещевания подруг, и, придерживая голову, готовую расколоться от боли, выбежала из комнаты в робкой надежде найти Бласа. Я обежала весь колледж — заглянула во все уголки, ворвалась в учительскую, постучалась во все спальни, спустилась в картохранилище, в подвал, пока, наконец, не выбежала во двор, чтобы посмотреть, на месте ли его машина. Машины не оказалось. Словно обезумевшая, я снова вернулась в колледж и ворвалась в приемную директора:

— Что за паника? — словно сквозь пелену услышала я возмущенный голос Мичу.

— Где? — задыхаясь, начала я. — Где Блас?

Мичу понимающе кивнула. Очевидно, она уже была в курсе последних событий.

— Я что, сторож твоему Бласу? — буркнула она. — Откуда мне знать? Выходной у него, — прибавила она, очевидно, сжалившись надо мной.

— То есть, он не уволился? — с облегчением выдохнула я.

— Это было бы слишком мило с его стороны, — проворчала Мичу. — Давай, иди отсюда, мне еще кучу документов откопировать надо!

Я подбежала к Мичу и, стиснув ее в объятиях, звонко чмокнула ее в щеку.

— Спасибо тебе, Мичу! Спасибо-спасибо-спасибо! — закричала я и выбежала из приемной, громко хлопнув дверью.

* * *

Весь этот день я провела, как сомнамбула. Дело было не только в похмелье — мне было мучительно стыдно. Я бесцельно бродила по темным закоулкам во время перемены и пряталась за учебником от любопытных взглядов на уроках. К счастью, ребята отнеслись ко мне с пониманием и не слишком подтрунивали — по-моему, только Гвидо отпустил какую-то скабрезную шуточку, но Пабло быстро его заткнул. Можно было бы вообще не пойти на уроки, но я заставила себя выйти, надеясь все же встретить Бласа, хотя если это правда, что он взял выходной — зачем бы ему ехать в колледж?

Его, однако, не было видно ни на первых переменах, ни во время обеденного перерыва. Меня снедали тревога и страшное предчувствие, но вместе с тем одолевало какое-то обреченное равнодушие. Я знала, что после всего, что произошло вчера, Блас вряд ли останется в колледже. Я была уверена, что он не хотел, чтобы эта тайна получила огласку, и теперь было бы вполне предсказуемо, если бы Блас взял расчет и уехал из города, — на сей раз, навсегда. Еще недавно я аплодировала бы стоя, но сейчас поняла, что не хочу этого. Я не хотела, чтобы он уезжал.

Наконец, где-то между предпоследним и последним уроком я все-таки увидела его. Он отчитывал каких-то второкурсников с тем же невозмутимым видом, что и обычно. На нем, как всегда, был костюм с иголочки и форменный значок на лацкане. На сердце отлегло: по крайней мере, он не собирался увольняться. На смену тревоге пришел панический ужас. Я должна была извиниться перед ним — но как было заставить себя хотя бы посмотреть ему в глаза? Должно быть, он почувствовал мой взгляд, потому что в тот же момент обернулся, и наши глаза встретились. Ничего. Он смерил меня холодным равнодушным взглядом и тут же отвел его, словно я была одной из стен этого омерзительно желтого коридора. С секунду я стояла, изучая его прямую широкую спину, затем ринулась за ним и удержала его за рукав пиджака. Он медленно повернулся ко мне и сложив руки на груди, спокойно спросил:

— Что?

Я медлила. Вся моя смелость ушла на то, чтобы догнать его.

— Подожди секунду, — я коснулась его руки, когда он дернулся, чтобы уйти. Он, замер, бросив удивленный взгляд на свое запястье, и скинул мою руку.

— Прости, — буркнула я, не поднимая глаз.

— Что? — резко переспросил Блас.

— Прости меня, — громче повторила я и посмотрела на него в упор. — Я напилась. Я не понимала, что делала.

— А, — с издевкой протянул Блас. — Вот так, да?

Я промолчала.

Блас пожал плечами.

— Нет, — просто ответил он и обратил на меня вызывающий взгляд.

— Что нет? — не поняла я.

— Нет, не прощу, — пояснил Блас буднично.

Я опешила.

— Не простишь,- машинально повторила я.

— Нет,- снова бесцветно отозвался Блас. — Ты должна понять, что в этом мире никто не будет давать тебе второй шанс. У тебя нет права на ошибку — извинения не помогут. Я не прощаю тебя.

Я медленно кивнула.

— Ты… Ты уволишься? — Мой голос дрогнул.

Блас передернул плечами.

— Нет, с чего? И не подумаю.

Я с облегчением выдохнула, что не укрылось от его острого взгляда.

— Значит, ты просто перестанешь высылать мне деньги? — обрадовалась я.

— Нет, — покачал головой Блас. — Деньги будут приходить в срок, как

обычно.

Я похолодела.

— Тогда что?- обреченно спросила я. — Что значит, ты меня не простишь?

Блас окинул меня хмурым взглядом.

— Я отказываюсь от тебя в пользу социальной опеки, — холодно уронил он.

Я замерла.

— Что? Нет, Блас, не делай этого, — задохнулась я, хватая его за руку.

— Поздно, Линарес, — развел руками он, — заявление уже подано. Я ездил утром в социальный отдел.

— А как же наследство? — ухватилась я за последнюю соломинку.

— У меня есть собственный холдинг, — передернул плечами Блас. — По миру не пойду.

— Нет, — я почувствовала, как на глазах выступают предательские слезы. — Блас, пожалуйста, не делай этого!

— Линарес, отпусти меня и иди на урок, — холодно отозвался Блас и, смерив меня ледяным взглядом, двинулся прочь по коридору. Я поплелась по коридору, стараясь не замечать взглядов любопытных одноклассников, ушей которых уже достигла сенсация.

* * *

— Почему не на уроке? — услышала я знакомый голос за углом.

— Сейчас…

— Выговор каждому, если не пойдете на занятие сейчас же!

— Блас, а правду говорят, что ты опекун Линарес? Может, усыновишь нас, чтобы мы тоже могли прогуливать занятия?

Я не стала дослушивать этот разговор. Быстрым шагом я двинулась вдоль по коридору, представляя себе безжизненное лицо Бласа. Человека менее гордого эти издевки довели бы до белого каления, а для Бласа они, должно быть, были равноценны пытке. В тот момент я по-настоящему поняла: ничего не исправишь. Такой человек, как Блас, никогда не простит такое унижение. Но вечером я все же предприняла еще одну попытку.

Я робко постучалась в учительскую и заглянула:

— Можно?

Блас сидел за столом и что-то писал. Увидев меня, он невозмутимо пожал плечами и, кивнув, снова вернулся к своим записям.

Я зашла и закрыла за собой дверь, прижав ее спиной.

— Я пришла на отработку, — пояснила я на всякий случай.

Блас снова вскинул голову на меня и рассеянно отозвался:

— Ты свободна — я отменил наказание.

— Отменил наказание? — тупо повторила я за ним. Он, вопреки моим ожиданиям не стал привычно огрызаться в ответ.

— Да, я отменил наказание, — просто подтвердил он и снова углубился в работу

Еще пару дней назад эта новость бы меня окрылила, но теперь мне почему-то стало так плохо, что я готова была на коленях умолять его вернуть отработки.

— Но почему? — воскликнула я с плохо скрываемой досадой. — Я же виновата! Ты должен меня наказать!

Блас посмотрел на меня почти насмешливо, но по-прежнему холодно.

— Я тебе больше ничего не должен, — раздельно произнес он и, захлопнув папку, встал из-за стола и положил ее в свой кейс. — Пойди займись своими делами. Мне нужно запереть учительскую.

Я молча кивнула, глотая слезы, и вышла, тихо прикрыв за собой дверь. Весь вечер я провела в своей нише, которую ни разу не занимала с тех пор, как Блас вновь появился в колледже. После ссоры с Мариссой мне было очень одиноко, но я ни разу не позволила себе показать свои слезы Бласу. Я держалась с гордо поднятой головой и вскоре даже убедила себя, что все к лучшему. Но сегодня я вдруг поняла, что все это время мне так легко было переносить одиночество только потому, что на самом деле я не была одинока. Я ощутила свое сиротство в полной мере только теперь, когда потеряла Бласа.

Я плакала не потому, что меня ждала неизвестность. Как ни странно, мне было все равно, кто меня удочерит, я была даже готова снова вернуться в детдом или в колонию. Я плакала не потому, что скоро покину этот колледж и больше не увижу Мариссу или близнецов. Я плакала, потому что Блас отменил наказание. Это странно и глупо: я плакала, потому что он на меня больше не сердился, не ругал, не наказывал. Он оставил меня в покое, и теперь, когда я была полностью предоставлена сама себе, я вдруг поняла, что такое одиночество. Он отпустил меня, и теперь обретенная свобода обступала со всех сторон, обдавая своим могильным холодом.

Глава 5.

Акелла промахнулся...

Мультфильм "Маугли"

Прошло несколько дней, но почти ничего не изменилось. Блас по-прежнему избегал меня, только я оставила попытки поговорить с ним. Это было странное чувство, но сказать мне ему было нечего. Я ощущала себя одновременно преданной и предательницей. Стоило ли бегать за ним, хвататься за него, если он так легко отказался от меня? Или все же это далось ему нелегко? Я уже ничего не понимала. Он пришел за мной в тот вечер, потому что ему было не все равно — это я точно знала. Еще я знала, что открыть мне свое присутствие на вечеринке могла вынудить его только очень веская причина. Значит ли это, что он больше не мог смотреть на мое унижение? Нелепость! Значит, он испугался за себя? Тогда зачем выдал себя на глазах у всех присутствующих?

Это его поведение так не вязалось с решением сложить с себя опекунские обязанности! Вот это было логично: он просто решил, что душевные и материальные ресурсы, потраченные на меня, явно перевешивали выгоду, которую можно было из меня извлечь. Почему он не мог ограничиться этим?Я бы смогла просто продолжать его ненавидеть, чувствовать себя жертвой и упиваться своим одиночеством. Но он пришел. Вступился за меня и даже отвез в колледж на глазах у глумливой толпы.

Вот поэтому к Бласу я больше не ходила: и так голова раскалывалась от мыслей, а он всегда все только больше запутывал. Кто бы действительно мне помог, так это Хосе. Но весточки от него так и не приходило — и меня мучило нехорошее предчувствие. Кто знает, насколько далеко может зайти Блас, пытаясь скрыть правду? Он на многое способен, но немощной старик? Стоило ли бить в набат или затаиться, наблюдая, чтобы не навредить нечаянно ни Хосе, ни Бласу? Эти мысли одолевали меня каждый раз, когда я видела Бласа в коридоре, но я лишь молча проходила мимо.

Однажды мне все-таки удалось преодолеть себя, и я незаметно остановила Бласа в пустынном коридоре.

— Мне некогда, — мгновенно отреагировал Блас, словно ждал этого, и, скинув мою руку, продолжил ход. Я нагнала его и встала у него на пути. Он попытался меня обогнуть, но я не пустила. Он попробовал с другой стороны, но я снова ему помешала. Очевидно, он был не настроен играть в эти игры, потому что, наконец, застыл с каменным выражением лица, сложив руки на груди и вопросительно глядя на меня.

— Мне нужно знать, где Хосе, — выпалила я, стараясь смотреть ему прямо в глаза.

Блас вскинул брови.

— И зачем это тебе знать?

— Я за него волнуюсь. Он мой друг.

— И что же с ним может случиться? — пожал плечами Блас.

— Не знаю, — уронила я, внимательно наблюдая за лицом Бласа. — Что?

— Понятия не имею. Ты в чем-то меня подозреваешь?

— Он свидетель преступления. Пожалуйста, скажи, что ты не навредил ему. Я выполнила обещание и не искала с ним встречи!

На лице Бласа мелькнула странная усмешка, но я не стала обращать на это внимание.

— Скажи, где он. Или я выясню это сама...

Блас смерил меня внимательным взглядом и устало вздохнул, словно сдавшись.

— Он уехал в Чили, как и собирался.

— Ты его туда отправил? — едва сдерживая эмоции, спросила я.

— Он приехал сюда, потому что я вызвал его. Он выполнил свое задание и уехал. Что не так?

— Он бы ни за что не уехал по своей воле!

— А зачем ему оставаться? Ради тебя, что ли, Линарес? — Блас с любопытством склонил голову набок и сощурился. — Выслушивать твои сопливые излияния о моей тонкой душевной организации? Неужели ты и правда думаешь, что ему это интересно?

Я залилась краской. Откуда он знал, о чем я разговаривала с Хосе? Неужели...

— Думаешь, он скрывал от меня темы ваших бесед? — глумливо протянул Блас, чуть наклоняясь вперед и всматриваясь в мои глаза, которые я как назло никак не могла отвести, чтобы скрыть свой стыд и свое отчаяние. Я почувствовала, как вспыхнули мои щеки и машинально сделала шаг назад. Блас самодовольно ухмыльнулся и отпрянул.

— Я же и послал его работать в саду Колуччи, чтобы убедиться, что ты ни о чем не подозреваешь. Ты была единственной, кто знал о том, насколько скоропостижной была моя кончина, и я опасался, что ты можешь догадаться, не обнаружив моего тела на следующий день. По этой же причине я приказал ему найти тебя в парке на вечеринке Андраде и Колуччи — за что я ему щедро заплатил. Так неужели ты думала, он останется лишний день в Буэнос-Айресе ради тебя? Пойми его правильно, ему ведь даже остановиться здесь негде.

— Я знаю Хосе, — буркнула я, не слишком охотно встречая его взгляд. — Не пытайся сбить меня с толку, Хосе никогда бы так не поступил.

— О, Фуэнтес — душевный человек, никто не спорит! — театрально всплеснул руками Блас. — И разумеется, он относился к тебе с долей сочувствия. Но деньги закончились, ему больше не на что здесь жить, Линарес. Город большой, я ему жилище не мог предоставить, так что... Не все же, как ты, получают все на блюдечке с голубой каемочкой. Он не мог жить на улице только чтобы встретиться с маленькой девочкой, которая до сих пор верит в сказки про доброго опекуна, — Блас сочувственно поджал губы и развел руками, — и не может встретить реальность лицом к лицу.

— А ты можешь? — тихо уронила я, внимательно разглядывая какое-то жирное пятно на полу. — Ты уверен, что осознаешь реальность? Какая она, эта реальность?

Блас удивленно усмехнулся.

— У меня-то с реальностью проблем никаких. Слушай, Линарес, я вообще не намерен...

— Нет, — мотнула головой я. — Просто объясни... Если знаешь. На этот раз я тебе поверю, обещаю! Просто я действительно запуталась. Ты помогал мне все это время, а теперь вот так легко бросил. То же самое сделала когда-то моя мать, Маркос, Миранда, теперь Хосе... Это значит, что никто из вас никогда меня не любил? Зачем тогда было притворяться, что вам есть до меня дело? — мой голос дрогнул. — Я действительно не понимаю.

Лицо Бласа внезапно смягчилась. Язвительная гримаса исчезла с его лица, и ее сменила грустная усмешка.

— Вот поэтому ты и не можешь встретить реальность, Линарес, — тихо сказал он. — Твой розовый мирок, населенный единорогами, вмещает в себя только два цвета — розовый и еще там какой, я не знаю... А реальность полна оттенков. Ты спрашиваешь, любили ли они тебя? Да почему нет? Любили, пока это было приятно. Пока это было удобно. Но теперь тебя нет в поле их зрения, и они о тебе забыли. Так работает реальность, Линарес, отвечаю на твой вопрос. Никто из них не клялся быть с тобой до гроба. Ты сошла на станции, а поезд поехал дальше. И это нормально. Поэтому привязываться к кому-то — ошибка.

— Какая же это любовь? Если не до гроба? Это не любовь, это даже не дружба.

— Что по-твоему любовь тогда? — насмешливо спросил Блас. — Дружба до гроба, любовь до гроба... Ты хоть раз видела примеры? Может, на улице встречала? Или в этом инкубаторе? Как можно быть настолько непроходимой тупицей, Линарес, чтобы верить в то, чего ни разу не видела?

— Я думала, что видела... — просто ответила я и прямо взглянула ему в глаза.

Блас мой взгляд почему-то не встретил.

— Теперь ты знаешь, что все это выдумки из романов, — тихо ответил он. — Не жди верности — и не будешь чувствовать себя преданной. Последний добрый совет тебе от твоего опекуна.

Он повернулся, чтобы уйти.

— Скажи, а ты — тоже? — остановила его я за руку.

Он обернулся.

— Что тоже?

— Ты тоже меня любил?

Блас помедлил, хотя на лице его не дрогнул ни один мускул.

— Да какая разница, Линарес? Тебе действительно это так важно? Важно то, что все поезда ушли, и сейчас ты одна на станции. Ты можешь дождаться следующего поезда или пойти по шпалам в одиночку. Но прошлое оставь в прошлом. Никто из нас уже не вернется.

— Мне важно знать, почему ты был моим опекуном, — настойчиво повторила я. — Ты можешь дать мне конкретный ответ?

— Я тебе его уже давал неоднократно, Линарес, не моя вина, что тебя он не удовлетворяет. Куда конкретнее?

— Ты вынужден так отвечать, потому что тебя преследуют, — выпалила я наугад и испуганно смолкла, наблюдая за его реакцией.

Губы Бласа лишь скривились в ухмылке.

— Как бы то ни было, тебя это не касается, разве нет? Ты мне больше никто, я тебе тоже. Так какая разница?

Я растерялась. А ведь и правда, какая мне теперь разница? Ведь он больше не мой опекун. Любил он меня или нет — в результате он бросил меня на произвол судьбы, как делали все, так почему его одного я до сих пор не могла отпустить?

— Я не знаю, — честно призналась я и снова взглянула на него. — Но почему-то для меня это очень важно.

Блас замер на мгновение, казалось, впервые мне удалось поставить его в тупик, и он не знал, что ответить. Но очень скоро он подобрал слова.

— Так вот лучше направь свои силы на то, чтобы это стало неважным, — холодно отчеканил он. — Или ты так и просидишь на станции в ожидании чуда.

— Значит, никто не приедет? — пытливо взглянула я на него, пытаясь различить в его глазах хоть какую-то для себя надежду. Но его глаза оставались пустыми и безразличными.

— Ты должна понять, что жизнь — не диснеевский мультфильм. В ней нет хеппи ендов. Тебе всегда будет чего-то недоставать, всегда будет что-то мучить. Люди будут приходить и уходить — и совсем не обязательно на это есть причина или следствие.

— Разве можно так жить?

— Да только так и можно жить! — убежденно отозвался Блас. — Иначе это не жизнь, а вечные поиски лучшей жизни, которой априори нет. Так устроен мир, в котором ты живешь, Линарес, пойми это, наконец! Здесь все приходит слишком поздно, или рано, или не так как хотелось бы. Смирись с этим — и жизнь станет, по крайней мере, сносной. Ты всегда будешь одна, сколько бы людей тебя ни окружало. И будешь чувствовать себя несчастной до тех пор, пока не перестанешь ждать и требовать от жизни чего-то большего. Цени то, что имеешь.

— И что же я имею? — горько воскликнула я, наконец. — У меня ничего не осталось. Ничего, понимаешь?

— Так даже лучше, — невозмутимо отозвался Блас. — Терять гораздо больнее, чем не иметь.

— Ошибаешься, — горько покачала я головой. — Терять означает быть счастливой хотя бы на короткое время. А не иметь — это ноль. Ничего. Ничего гораздо хуже, чем что-то.

— Хочешь сказать, ты ничего не теряла? — проницательно заметил Блас.

Я вспыхнула. В голове тут же промелькнул разрыв с Маркосом, ссора с Мариссой и, наконец, смерть Бласа. Самая большая моя потеря.

— Это все ненастоящее, — передернула я плечами. — Если человека можно потерять, значит, у тебя никогда его и не было.

— Я не силен в женской логике, — язвительно отозвался Блас, — но обычная общечеловеческая утверждает, что нельзя потерять то, чего не имеешь, — он пожал плечами и, обогнув меня, двинулся дальше по коридору.

В этот раз я ему не препятствовала, и, словно сомнамбула, поплелась на урок. Не оглядываясь, потому что знала, что Блас не провожает меня взглядом. Скорее всего, он тут же отвернулся и занялся своими делами как ни в чем не бывало, а у меня тут рушился целый мир. Волшебный выдуманный воображаемый мир.

На следующий день я поехала навестить могилу Бласа. Конечно, теперь я знала, что она была пуста или, может, в ней лежало другое незнакомое тело, но для меня в ней по-прежнему покоился прежний Блас, которого я выдумала, и вместе с ним я приехала похоронить свои воздушные замки.

Это было старинное кладбище с могучими деревьями, поросшими мхом и ветхими полуразрушенными надгробиями. В будние дни на кладбище было тихо и пусто, даже слегка жутковато. Вокруг не было ни одной живой души, во всех смыслах этого выражения. Я настороженно огляделась и прошла сквозь массивную арку.

Странно прозвучит, но как бы яростно я ни боролась со смертью, как бы ни ненавидела ее, я любила бывать на кладбище. Здесь царило умиротворение, тишина и, странным образом, жизнь. Щебет птиц был слышнее, и растительность была гуще, словно жизнь и здесь отвоевывала у смерти свои пределы. Но теперь я почему-то не ощущала ее дыхание. Солнце, раньше ласково согревавшее своими лучами и золотившее листву, казалось теперь безликим ультрафиолетом. Птицы, радостно возвещавшие о приходе весны, больше не звучали для меня задорно. Просто звуки, издаваемые биологическими существами в брачный период. Яркие краски, раньше плясавшие дикие танцы в ветвях деревьев, теперь разложились для меня на спектры. Мир словно стал черно-белым и пластмассовым. Я изо всех сил пыталась увидеть вновь то, что видела прежде, но не могла. Мир стал до отчаяния реальным.

Могилу я нашла без труда, хотя не была на ней с прошлого лета. Как-то вышло, что после моей поездки в Мачу-Пикчу я была настолько занята поисками Бласа, что мне даже и в голову ни разу не пришло заглянуть на кладбище. Смешно, но теперь мне было немного стыдно: могила выглядела неухоженной, так что даже надпись на надгробии слегка поблекла от пыли. Приблизившись, я провела пальцами по выбитой надписи.

Внезапно я заметила на мраморном постаменте засохшие цветы. Приглядевшись, я поняла, что это лилии, и мне стало не по себе. В голове пронеслись воспоминания из прошлого лета, когда Хосе закатил истерику, прознав о лилиях, которые я нашла на могиле Бласа. Я огляделась в поисках записки или какой-то детали, которая могла навести меня на мысль об адресанте, когда услышала хруст ветки за спиной. Я попыталась обернуться, но прежде чем успела даже моргнуть, ощутила жуткую саднящую боль в затылке. Последнее, что я видела, были сморщенные белые лилии на пыльном постаменте, после чего меня словно затянуло в глубокую черную воронку — и я отключилась.

* * *

Я очнулась от света, брызнувшего в глаза. Едва попыталась оглядеться, как тут же заорала от боли. Чьи-то грубые руки резко содрали кляп с моего рта. Никогда не думала, что это, на самом деле, так больно. Потом поняла: болела не только кожа — жутко саднила рана на голове. Видимо, меня оглушили.

— Идиоты, — выкрикнула я, не на шутку разъяренная таким хамским обращением. Я не сомневались, что это в очередной раз шестерки Бласа: я ведь сбежала на кладбище, никого не предупредив. Но если раньше они меня и пальцем не трогали, то теперь вели себя очень грубо. Да еще и притащили меня на виллу Колуччи, зачем в такую даль? Нужно сказать Соне, чтобы сменила замки, сколько еще Блас будет бессовестно пользоваться чужой собственностью?

— Развяжите меня, — смело потребовала я. — Веревка натерла мне запястье.

Три одинаковых костюма с бандитскими физиономиями рассматривали меня, как диковинное животное.

— Что уставились? — возмутилась я. — Развяжите. Мне же больно!

Одна из обезьян отделилась от сородичей и медленно приблизилась к моему лицу.

— Дорогуша, — подал он язвительный голос. — Здесь это никого не волнует. Прости, конечно…

Я опешила. Такой наглости я не ожидала… Блас поплатится! Я не сдерживала нараставшую ярость, потому что она не позволяла мне испугаться по-настоящему.

— Отойди от меня, урод! — закричала я и пнула его под коленкой.

Тот согнулся пополам под короткие смешки своих дружков. Внезапно он распрямился и ударил меня наотмашь.

Я вздрогнула. Щека загорелась.

— Кто вы? — растерянно пролепетала я. Мне вдруг стало отчетливо ясно, что это не Блас. Он мог порой сорваться и грубо схватит меня за плечи, но намеренно приказать своим шестеркам побить меня — на такое он не был способен. Несмотря на все, что произошло между нами, я была в этом уверена.

— Смотри как присмирела! — тупо заржал верзила, который меня ударил.

— Кто. Вас. Послал? — отчетливо повторила я, глядя ему прямо в глаза. Тот не выдержал взгляда.

— Скоро узнаешь, — буркнул он.

Я не стала допытываться. Мне было трудно понять, насколько я нужна им, поэтому больше не хотелось лезть на рожон. Видимо, обезьяны ждут главаря, так что скоро я сама все узнаю.

Он не заставил себя долго ждать. Несколько минут спустя дверь распахнулась, и на пороге появился высокий худощавый человек лет тридцати. У него был довольно интеллигентный вид: дорогой костюм с иголочки, аккуратно уложенные волосы и очки в тонкой оправе, за которыми, однако, прятались неприятные водянистые глаза, выдававшие в нем плохого человека. Он вошел и, пройдя на середину комнаты, осмотрел меня оценивающим взглядом.

— Это она? — удивленно протянул он.

— Лухан Линарес — как заказывали, — глухо пробурчал за его спиной один из верзил.

Я судорожно замотала головой.

— Что? — подозрительно спросил незнакомец.

— Я не Лухан Линарес, — в преувеличенной панике завопила я. — Вы совершили ошибку!

Незнакомец смерил меня долгим взглядом, затем снисходительно усмехнулся.

— Ты думаешь, что можешь провести меня, девочка, — покачал он головой. — Не трать силы, я вижу тебя насквозь.

— Честное слово! — замотала я головой. — Я не Лухан! Меня зовут Луна. Луна Фернандес!

Незнакомец неуверенно развернулся к своим обезьянам. Главный верзила невозмутимо покачал головой.

— Это точно она. Ошибки быть не может.

Незнакомец медленно повернулся ко мне и хищно улыбнулся.

— А давайте проверим? — протянул он насмешливо и достал телефон.

Я напряглась, пытаясь незаметно ослабить веревку на руках.

— Что вы собираетесь делать?

— Хочу позвонить давешнему приятелю, — сладко улыбнулся он и набрал номер. Мне стало так любопытно, что я даже на миг оставила попытки освободиться.

— Алло, Рики, — внезапно довольно протянул он. — Здравствуй, старина, как поживаешь? Давно не слышно от тебя — я уж было решил, что ты умер…

Я замерла, стараясь не упустить ни единого слова.

— Как грубо, Фара, — холодно процедил незнакомец. — А я к тебе со всей душой! Мечтаю встретиться, веришь? Вспомнить былые времена… Подожди отказываться, старина, — заторопился он. — Я же не один. Решил вот подопечную твою подтянуть, чтобы ты не скучал. Я? Блефую? — незнакомец передернул плечами и презрительно усмехнулся. — Как можно? Я даже дам вам поговорить, чтобы ты не обвинял меня понапрасну.

Он двинулся ко мне и поднес трубку к моему уху. Я задрожала всем телом, но не произнесла ни звука. Незнакомец побагровел и схватил меня за плечо. — Говори! — встряхнул он меня, но я снова промолчала, прикладывая все усилия, чтобы не выглядеть испуганной. Тогда он сильно сдавил мою руку, и я завопила в трубку:

— Пожалуйста, синьор, скажите ему, что я не Лухан! Меня зовут Луна Фернандес, а Лухан сейчас находится в своей спальне… — затараторила я, пока незнакомец не убрал резко трубку от моего лица.

— Слышал? — торжествующе провозгласил он. — Что? — поморщился он. — Я ошибся? Фара, не думаешь же ты, что я клюну на это. Ах так? Хорошо, — довольно пожал он плечами. — Тогда я, пожалуй, ее убью… Зачем мне лишние свидетели? Ты не против, Фара?

Я похолодела.

— Или нет, — передумал незнакомец, двинувшись плавной походкой по направлению ко мне. — Она у тебя симпатичная, — протянул он, проводя большим пальцем по моей щеке. Я дернулась от омерзения. — Сперва мы с ребятами с ней порезвимся, а уж затем убьем… Куда приехать? Вот это другой разговор… — довольно ухмыльнулся он и подмигнул мне. На сей раз, меня действительно едва не стошнило. — Приезжай в свой бывший штаб один. И без глупостей, Рики. На кону твоя подопечная, — пропел он и, отняв трубку от уха, недовольно покачал головой. — Всегда был невежей. Бросил трубку, представляете? — пожаловался он обезьянам и перевел торжествующий взгляд на меня. — Кажется, ты все-таки Линарес, малышка.

Я мрачно усмехнулась и покачала головой.

— Это вам ничего не даст. Блас терпеть меня не может.

— Блас… Дурацкое имя, — поморщился незнакомец и снова приблизился ко мне. — Не пытайся меня провести. Я знаю, что ты его подопечная.

— И что? — выплюнула я. — Он и пальцем не пошевелит, чтобы спасти меня.

— Не обманывай, — потрепал он меня по щеке. Я снова резко дернулась, чтобы отбросить его руку. — Я знаю, как он тебя любит.

Сердце пропустило удар. Его слова больно ударили, потому что мне очень хотелось, чтобы это было правдой. Но я знала, что это не так.

— Твою бабушку он любит, — фыркнула я и, изловчившись, попыталась ударить под коленом и его, но он вовремя отскочил. Незнакомец, казалось, опешил от такой наглости, но быстро совладал с собой.

— А девчонка бойкая, — повернулся он к своим дружкам и подмигнул. — Не зря Фара так над ней трясется.

Меня вдруг обуяло безумное веселье. Наверно, сказывалось напряжение минувших часов и страх перед неизвестностью, но я расхохоталась ему в лицо.

— Вы полные идиоты, — покачала я головой, отсмеявшись. Незнакомец побагровел. Весь его интеллигентный вид и лоск разом сошел, как краска с полинявшего белья.

— Прикуси язык, — процедил он.

— И не подумаю, — парировала я невозмутимо, — пока до вас, олухов, не дойдет, что Блас не приедет, — пропела я. — Ему наплевать на меня. Он уже сто лет как передал меня на попечение социального отдела. Я больше не его подопечная.

Незнакомец снова переглянулся со своими обезьянами и расхохотался.

— Об этом мы наслышаны, — сквозь смех фыркнул он. — Жалкая попытка.

Я почувствовала себя неуверенно.

— Какая попытка, дубина? — мой голос прозвучал чуть растерянно. Верзилы смолкли и посмотрели на меня с интересом.

— Так ты не знала? — изумился незнакомец.

Я почувствовала себя глупо.

— Знала-не знала, — огрызнулась. — Я знаю, что вы зря теряете время. Вам следовало взять в заложники его дорогую тачку — он скорее примчался бы.

Незнакомец и обезьяны переглянулись.

— Он даже не сказал тебе, что отказался от опекунства, чтобы сбить нас со следа? — сочувственно покачал головой незнакомец.

Я нахмурилась.

— Что вы мелете? — презрительно выплюнула я.

Взгляд незнакомца снова стал холодным и непроницаемым.

— Фара инсценировал свою смерть, чтобы мы перестали искать тебя.

— Что? — задохнулась я.

И похититель рассказал мне все — он оказался общительным парнем, поскольку его рот не закрывался до тех пор, пока не появился Блас. Словоохотливость его меня немного смущала, поскольку это могло означать только одно: отпускать меня он не планировал. По крайней мере, он поведал мне то, что отказывался рассказать мне Хосе или Блас. Не знаю уж, что из этого правда, но история действительно оказалась невероятной и в то же время банальной.

То самое ограбление, за которое посадили отца Бласа, Рикардо Фара не мог совершить в одиночку. У него было несколько сообщников, которых тут же как ветром сдуло, как только появилась полиция. Фара удалось спрятать деньги до того как его поймали, но ни полиции, ни сообщникам он об их местонахождении не сообщил. Взамен он взял всю вину на себя, и подельники предпочли просто забыть об этих деньгах, решив, что Фара и сам не знает, где они. Бласа, то есть, Рики, сына Рикардо Фара взял к себе его брат в благодарность за то, что тот не выдал его полиции. Однако вскоре Блас стал обузой, и его решили сплавить в психиатрический интернат под предлогом серьезного психического расстройства. Очень скоро Рики Фара старший скончался, а младший по достижении совершеннолетия исчез в неизвестном направлении. Никто не стал его разыскивать, и его пропажа мало кого интересовала. До тех пор пока кузен Бласа не встретился с ним случайно в кафе десять лет спустя. Мендес был сыном одного из подельников и лучшим другом племянника Рики Фара. Когда тот поведал ему, что Рики ездит на шикарном автомобиле, и его девушка (Сол, очевидно) явно из богатеньких, у моего похитителя появились первые сомнения. Отец говорил ему, что выручка с ограбления так никому и не досталась, но что если Фара просто провел их, и деньги достались его сыну? Мой похититель наведался к бывшему психиатру Бласа как к последнему, кто его видел, и велел сообщить ему, если Фара вдруг свяжется с ним снова. Через неделю в клинику заявилась я, и так стало известно, что у Бласа была сестра.

Дальше события развивались стремительно. Мой похититель вышел на Бласа и стал ему угрожать, еще не зная точно, действительно ли Фара утаил от них деньги, вырученные за ограбление. Но Блас стремительно собрал свои вещи и сбежал из колледжа, так что у похитителя больше не оставалось сомнений, что Фара обвели их вокруг пальца. Некоторое время спустя ему удалось выяснить, что Рики попал в аварию и скончался, унося тайну за собой в могилу. Однако оставалась еще девчонка, его сестра, которой что-то могло быть об этом известно. Проблема только в том, что он понятия не имел, как я выгляжу и не знал моего настоящего имени. Все, что ему было известно, это название колледжа, в котором я училась. Сперва похититель выставил постоянную охрану у могилы Фара, но очень скоро понял, что это бесполезная трата времени, так как на могилу к нему никто не ходил. Тогда он оставил на могиле цветы и записку на случай, если девчонка все же решит наведаться, однако меня стремительно отправили в Мачу-Пикчу и только теперь мне стало ясно, почему. С тех пор я так и не была на могиле Бласа, и мой похититель, видимо, решил пойти другим путем.

Очень скоро он вышел на Харекс и узнал, что новым владельцем компании является некий Пабло Диас, и у него есть приемная дочь. Решив, что Диас вполне мог оказаться другом Эредиа и взять под крыло его сестру, Мендес попытался связаться с ним, однако оказалось, что это невозможно. Пабло Диас во всем полагался на своего исполнительного директора, и никто ни разу не видел его вживую. Тогда похититель решил зайти с другой стороны и, вычислив, кто из детей в моем колледже был приемным, установил за ними слежку, в том числе, и за мной. Только вот не учел, что и Блас вел за мной постоянную слежку. Думаю, шестерки Бласа тут же доложили ему, что за мной хвост, иначе зачем он поступил так глупо и выдал себя, объявившись в колледже? Хотел переключить внимание похитителей на себя? По крайне мере, мне хотелось так думать. Однако, кажется, план Бласа провалился. Похититель узнал, что Рики Фара жив, однако прямое столкновение ничего ему не давало. Ему нужны были деньги, и он прекрасно понимал, что Блас не собирается их отдавать без боя. Блас был нелегкой добычей — постоянно окружен охраной, всегда начеку. А вот я так и норовила уйти от слежки, и похититель быстро это понял. Оставалось только выждать момент, когда я в очередной раз улизну из колледжа без охраны. И сегодня я предоставила им прекрасную возможность меня похитить.

Незнакомец продолжал вдохновенно распинаться, а я обреченно думала, что горе-бандит крупно просчитался. Нужна я Бласу как собаке пятая нога, но кто ж мне поверит? Теперь мне точно крышка. Блас ни за что не приедет. Он даже в полицию не позвонит — после того, что я натворила, я даже пойму его. Но где-то в глубине души сквозь эти разумные мысли прорывался крик отчаяния: Блас, найди меня! Найди и спаси!

— А вот и он, — обернулся незнакомец на звук скрипнувшей двери. Я тоже резко дернула головой в том же направлении. На пороге стоял Блас.

Я никогда не видела его таким. Не думала, что в арсенале его взглядов есть настолько ледяной и беспощадный — взгляд разъяренного волка. Сколько бы мы ни ссорились, он ни разу не смотрел на меня так, как теперь на этого незнакомца. Лицо его выражало такую серьезность и мрачную решимость, что не по себе, кажется, в этом доме стало не только мне.

— Фара! — не слишком уверенно начал незнакомец.

— Мендес, — процедил Блас.

Как в плохом боевике. Меня всегда раздражала эта дурацкая традиция бандитов в кино глубокомысленно изрекать имена друг друга при встрече. Хотя благодаря ей теперь я, по крайней мере, знала фамилию моего похитителя.

— Сколько лет, сколько зим! — широко улыбнулся Мендес. — Как трудно, однако, оказалось вытянуть тебя на встречу выпускников. Надеюсь, ты не привел за собой хвост? — бросил он чуть обеспокоенный взгляд на дверь.

— Отпусти девчонку, — процедил Блас. Он вел себя так, будто меня не было в комнате, — ни разу даже не взглянул на меня, хотя явно не мог меня не заметить.

— Какой суровый опекун, — сокрушенно покачал головой Мендес. — У этой девчонки есть имя, не так ли? И она уже не девчонка, а симпатичная девушка, я бы сказал… — Он снова подошел ко мне и стал перебирать пряди моих волос. Я мотнула головой, но он лишь хохотнул и снова дотронулся до моей щеки, обращаясь к Бласу. — Впрочем, ты не мог этого не заметить, а, Рики?

Блас заиграл желваками, но не двинулся с места. Он по-прежнему упрямо не встречался со мной взглядом, хотя мне было так страшно, что я отчаянно ловила его каждую секунду.

— Руки убери, — процедил он.

Это было глупо, но в тот момент внутри меня все всколыхнулось от радости. Два простых слова прозвучали так, будто Бласу и впрямь было неприятно смотреть, как этот урод меня лапает.

Мендес простодушно вскинул брови и поднял руки.

— Прости, Фара, не хотел задеть твои братские чувства. Кстати, интересно, а чувства только братские? — подмигнул он заговорщицки.

Я покраснела, как вареный рак. Не то чтобы у меня были хоть какие-то сомнения по поводу наличия чувств ко мне — но пошлые намеки Мендеса в его присутствии почему-то вводили меня в крайнее смущение.

Блас чуть сощурился, глядя на Мендеса. Я знала эту его манеру. Он фиксировал на тебе отрешенный взгляд, словно принимая в себя шпильки, которые ты отпускаешь, чтобы потом жестоко отомстить за каждое слово. Потом. Сейчас Блас казался совершенно невозмутимым. Он устало провел рукой по лицу и равнодушно поинтересовался:

— Мендес, ты звал меня по делу или просто поболтать?

Мендес, казалось, был сбит с толку.

— Поговорим по делу, если ты готов, — холодно улыбнулся он.

— Буду готов, как только отпустишь ее, — парировал Блас.

— Какой хитрый, — шутливо погрозил ему пальцем Мендес. — Решим дело, и я отпущу девчонку.

Блас, чуть помедлив, кивнул.

— Ей незачем слышать. Запри ее где-нибудь, и мы поговорим.

Вот теперь я обиделась по-настоящему. Мало того, что Блас говорил обо мне, как о тюке с мукой, так еще и собирался лишить возможности понять, во что втянул меня.

Мендес сокрушенно покачал головой.

— Не получится, — развел руками он. — Никак не могу расстаться с ней. Вдруг ты все-таки привел за собой хвост…

Блас смерил его ледяным взглядом и передернул плечами.

— Ты меня знаешь, — коротко ответил он.

— Вот именно, Фара, — блеснули глаза Мендеса. — Я хорошо тебя знаю.

Блас промолчал.

— Ладно, — коротко кивнул он. — Твои условия?

В этот момент я поймала себя на мысли, что готова расцеловать Мендеса. По крайней мере, теперь у меня появился шанс узнать, что происходит.

— Другое дело, — ухмыльнулся Мендес. — Какое приятное зрелище…Волчонок попал в капкан, — протянул он.

Блас снова заиграл желваками, но не отреагировал на шпильку.

— Твои условия, Мендес, — повторил он.

Я не понимала мотивов Бласа — лицо было закрытым и невозмутимым, по нему нельзя было ничего прочесть. Судя по их диалогу, Мендес шантажировал его мной, но в это было настолько трудно поверить, что я пыталась найти иные причины, которые могли двигать Бласом.

— Ты едешь в юридическую контору и перечисляешь все средства, которые достались тебе по наследству от отца, на мой счет.

Последовала долгая пауза. Затем Блас фыркнул.

— А больше ты ничего не хочешь? — язвительно поинтересовался он.

Миг — Мендес сделал шаг ко мне и с размаху ударил меня по щеке. Я едва не свалилась со стула, но вовремя удержала равновесие — спасла спортивная подготовка. Мне стало очень страшно, но чтобы задушить в себе панику, я снова дала выход ярости:

— Скотина, только развяжи меня, — дернулась я на стуле. — Забудешь, что был мужчиной!

Мендес издевательски расхохотался и повернулся к Бласу.

— А она у тебя бойкая! Ну так как? — спросил он.

Блас бросил на меня оценивающий взгляд и посмотрел в упор на Мендеса:

— Тридцать процентов, — спокойно предложил он.

Я задохнулась от возмущения. «Еще торгуется! Тридцать процентов — это же как тридцать сребряников! Во столько, значит, ты мою жизнь оцениваешь!» — возмущенно думала я, позабыв, что всего секунду назад была счастлива просто убедиться, что он меня не оставил.

Мендес снова развернулся ко мне и за волосы приподнял меня над стулом. Я заорала от боли и умоляюще взглянула на Бласа. Тот поймал мой взгляд и нахмурился, словно на что-то решаясь.

— Отпусти ее, — процедил он. — Поговорим спокойно.

— Я не намерен говорить, — снова потянул меня за волосы Мендес. Я изловчилась и со всей силы снова пнула его под коленкой — на сей раз, достигла цели. Он взвыл и машинально ослабил хватку, но почти сразу распрямился и разъяренно повернулся ко мне. Блас шагнул вперед и остановил занесенный надо мной кулак.

— Пятьдесят процентов, — тихо сказал он, но я расслышала. — Это справедливо.

Мендес развернулся к нему, медленно доставая из-под полы пиджака пистолет. Блас, кажется, оробел и сделал шаг назад. Я с любопытством разглядывала дуло, приставленное к моему лбу. С ума сойти, до чего же просто умереть. Так просто, что даже как-то глупо. Вот Мендес сейчас разнервничается, нажмет нечаянно на курок — и размозжит мне череп. Мне не было страшно, скорее, я была озадачена. Сто раз видела такое в боевиках, но сама в такой ситуации оказалась впервые.

— Справедливо? — тем временем разорялся Мендес. Я не могла видеть его лица, но подозревала, что оно искажено ненавистью — с таким презрением в голосе он произносил эти слова. — Десять лет ты тратил состояние, который наши отцы заработали вместе, а теперь говоришь мне, что половина — это справедливо? Ты уже истратил свою часть.

— Твой отец сыграл незначительную роль, но не будем об этом, — поспешил замять Блас, когда Мендес резко перевел дуло на меня.

— Мой отец был в доле, — прошипел Мендес. — И не получил ни песо, когда твоего посадили в тюрьму. В то время как тебе достались все барыши — хотя ты не сыграл никакой роли вообще.

— Ну, ты, скажем, тоже сейчас не ради отца стараешься, — осторожно напомнил Блас.

— Эти деньги принадлежат мне как его преемнику. А ты нас предал и ушел.

Ты вообще права ни на что не имеешь, — рука Мендеса немного тряслась, и я почти не могла уследить за этой спокойной вялотекущей беседой, так как была увлечена созерцанием дула, направленного мне в лоб. А Бласа, кажется, напротив, ничего не смущало. Он продолжал вести светский разговор и предаваться воспоминаниям.

— Я тоже преемник своего отца. Если я оставил улицу, это не значит, что я вас предал.

— Ты прибился к богатеньким, Фара, — мстительно напомнил Мендес. — Вьешься вокруг них, как приблудный пес. Думаешь, за деньги сможешь стать среди них своим?

Блас метнул неуверенный взгляд в мою сторону, но тут же взял себя в руки и вновь посмотрел на Мендеса.

— И как, помогла дорогая тачка? — продолжал последний. — Расфуфырился, как пудель, сделал модную стрижку и думаешь, что сойдешь за своего? Ты ничтожество, Фара, — процедил он. — Ты не вписываешься ни там, ни здесь, потому что предатели никогда не вписываются.

Блас молчал. Я внезапно оторвалась от приворожившего меня пистолета и внимательно посмотрела на его лицо. За эти пять минут я поняла Бласа лучше, чем за два года сцен и притворства. Впервые Блас не учил меня жизни, а сам выслушивал нотации, и теперь я знала, где он научился волчьим законам, которые проповедовал.

— Отпусти ее, — снова повторил он, пропустив мимо ушей пылкую речь собеседника, и достал из кармана чековую книжку. — И я перепишу состояние отца на твое имя. Завтра съезжу в юридическую контору и договорюсь обо всем.

Услышав эти слова, я едва не открыла рот, и только сардонический хохот Мендеса вывел меня из состояния шока, в котором я пребывала. Блас по-прежнему избегал смотреть на меня, в то время как я, должно быть, прожгла в нем дырку, пытаясь понять, в какие игры он играет. Представить себе, что он может отказаться от власти, которую давали ему деньги, ради меня, я не могла даже в самом дурацком сне и уж тем более поверить этому.

— Фара, ты чего-то не понял, — тем временем потешался Мендес, и пистолет в его руке пугающе дрожал от сотрясавшего его смеха. — Я же не идиот, и хорошо тебя знаю. Девчонка будет у меня до тех пор, пока я не увижу подписанный и заверенный документ.

Блас категорично покачал головой.

— Сначала ты отдаешь мне девчонку, потом я подписываю документ. Я оставлю тебе чек. Аванс.

Мендес снова издал неуверенный смешок и передернул плечами.

— Кто мне гарантирует, что завтра ты не вернешься с полицией?

Блас издал скептический смешок.

— Мендес, ты уверен, что понимаешь, о каких деньгах идет речь? Мне бы пришлось долго объяснить полиции, откуда это состояние, прежде чем прибегнуть к их помощи.

Мендес явно смутился и от смущения стал вести себя еще агрессивнее.

— Ты не проведешь меня, Фара! Хочешь сказать, я поверю, что ради этой крысы, — он снова схватил меня за волосы и приподнял над стулом. — Ты готов отказаться от денег и снова пойти по миру? Не смеши меня!

Что ни говори, а здесь я была вынуждена с ним согласиться. Насчет денег — не насчет крысы, разумеется.

Блас оставался невозмутимым.

— Я вложил часть средств в компанию, которая в данный момент прекрасно развивается, — пояснил он буднично. — Деньги делают деньги. Я передам тебе изначально положенную тебе сумму, а дивиденты компании останутся у меня. По миру не пойду — не переживай.

Хотя Мендес давно отпустил мои волосы, я поморщилась от досады.

Сообщать шантажисту о дополнительном источнике дохода, чтобы он забрал еще и это, — не слишком-то умно.

Но Мендес как ни странно на деньги Бласа не покусился. Он смерил его оценивающим взглядом и вдруг к моему абсолютному изумлению резко кивнул.

— По рукам, Фара. Лучше тебе не пытаться меня обмануть. Ничто не помешает мне забрать девчонку снова, когда ты меньше всего будешь этого ожидать. И уж тогда я прибегну к самым крайним методам воздействия.

Блас чуть сощурился и вновь смерил Мендеса тем самым долгим запоминающим взглядом. Но ничего больше не сказал, лишь молча кивнул.

Миг — и Мендес отошел в сторону, позволяя Бласу приблизиться ко мне, чтобы развязать. Он делал все быстро и не глядя на меня, но в какой-то момент наши взгляды встретились, и его глаза не показались мне сердитыми или холодными, как раньше. Может, я себе надумываю, но в них читалось облегчение и еще какая-то борьба, словно ему было трудно отвести взгляд. Но мгновение миновало: он грубо схватил меня за руку и рывком поднял на ноги. Я хотела было возмутиться, но потом решила, что это не самый подходящий момент, чтобы качать права. Он схватил меня за локоть, я вырвала руку, и тогда он протянул ладонь.

«Бежим», — отозвался в голове голос мальчика из сна.

И я поняла, что он хотел защитить меня. Не раньше, не позже — именно в тот момент я окончательно поверила, что он спасал меня, и ничто другое им не двигало. Позже меня снова начали одолевать сомнения, и я, то и дело прокручивая в голове минувшие события, снова и снова возвращалась к мысли, что Блас просто как всегда все повернул к собственной выгоде и желал лишь выйти сухим из воды, но тогда я видела его глаза и была абсолютно уверена. Блас пришел за мной, как десять с лишним лет назад, как все последующие годы от времени ко времени — Блас всегда возвращался не для того, чтобы отомстить, не для того, чтобы показать свое могущество и побороться со мной — он всегда приходил, чтобы защитить меня. И не важно, от обидчиков или от одиночества.

Что произошло в следующий момент, я так и не поняла. Внезапно во всем доме погас свет, началась какая-то возня, выстрелы, а меня резко потянул за руку Блас. Уже через пару секунд он вытолкнул меня на улицу, и я задохнулась от свежего ночного воздуха.

Мы побежали. Он не отпускал моей руки, и я бежала, спотыкаясь, за ним. Он ругался сквозь зубы, но продолжал меня тащить, до тех пор, пока мы не услышали выстрелы совсем близко от нас. Я задохнулась от ужаса и припустила сама, так что Блас от неожиданности выпустил мою руку. Мне вслед доносились выстрелы, а я инстинктивно понеслась вперед, слыша за спиной шаги не то Бласа, не то моего преследователя. Внезапно кто-то повалил меня на землю и прижал своим телом. Что-то твердое уткнулось мне в бок. Дуло ружья...

Я едва не закричала от ужаса, но тут же услышала шипение Бласа:

— Линарес, да уймись ты. Будешь бежать — попадет шальная пуля.

— Он найдет нас! — прошептала я в ответ и попыталась выбраться из-под него. Блас понял, в чем дело, и сам перекатился и лег рядом, выставив охотничье ружье наготове. Должно быть, он успел схватить его со стены, когда началась потасовка.

— Если ты будешь пыхтеть, как носорог, — несомненно, — прошептал Блас в ответ, и я замолкла.

Вскоре шаги стихли и выстрелы удалились в неизвестном направлении.

Выждав еще несколько минут, мы, наконец, решили вылезти из травы.

— Что произошло? — бросила я.

— Спецназ, — мрачно бросил Блас.

— Ты вызвал спецназ? — в изумлении воззрилась я на него.

— Не я, — раздраженно отозвался Блас. — Мы еще немного поболтаем или все-таки двинемся к машине? Неизвестно, сколько тут еще гуляет таких снайперов.

Я кивнула и стала осторожно подниматься на ноги вслед за Бласом. Потеряв равновесие, я едва не плюхнулась обратно, но Блас вовремя удержал меня.

— Где ты оставил ее? — смущенно буркнула я, высвобождаясь из его объятий.

— Придется прогуляться до озера, — рассеянно отозвался Блас, настороженно оглядываясь, и, выбрав маршрут, стал пробираться вперед, прокладывая дорогу через кустарники.

— До озера? — едва не выкрикнула я, но вовремя зажала себе рот под красноречивый взгляд, брошенный на меня через плечо. — Ты с ума сошел? — прошипела я Бласу в спину. — Нам теперь тащиться до самого озера? Ты не мог оставить машину где-то поближе?

— Действительно, как это я не догадался поставить полицейскую машину под окнами у Мендеса? — съязвил Блас.

— Так мы идем к полицейской машине? — возмутилась я. — Ты с ума сошел? Они же тебя заберут! Мендес им все расскажет!

Блас обернулся и смерил меня насмешливым взглядом.

— Что он им расскажет? — вкрадчиво поинтересовался он.

— Откуда у тебя деньги, — неуверенно буркнула я, прогибаясь под очередной веткой. — Расскажет про ограбления твоего отца…

Блас приглушенно фыркнул.

— Откуда здесь вообще спецназ? — подозрительно покосилась я на него. — Кто его вызвал?

Блас молча продолжал прокладывать дорогу.

— Почему ты не отвечаешь? — нахмурилась я.

Мелькнула мысль, что он обманывает меня. Какой может быть спецназ? Блас не стал бы рисковать многомиллионным состоянием… С другой стороны, он рисковал своей жизнью. Обезумевший Мендес мог в любой момент пристрелить его.

— Ответь, слышишь, — остановилась вдруг я. — Я никуда не пойду, пока ты не ответишь!

Блас ошалело повернулся ко мне.

— Линарес, ты что, сдурела? — выпалил он. — Пошевеливайся, — и он схватил меня мертвой хваткой и принялся тащить вперед, но я обмякла, как тюк с мукой, и не позволила ему сдвинуть меня хотя бы на шаг. Он встряхнул меня и впился в меня разъяренным взглядом.

— Я не пойду, пока ты не скажешь, что здесь делает спецназ, — посмотрела я на него в упор. — И ты, — прибавила я, чуть помедлив.

Блас сделал глубокий вдох и, снова встряхнув меня, зашипел:

— Линарес, кто-то из них мог сбежать, и сейчас этот кто-то разыскивает нас по всему лесу, чтобы убить. Ты уверена, что сейчас самое время выяснять отношения?

— Не разыскивает. Если это действительно спецназ, как ты говоришь, они думают о том, чтобы унести ноги, — спокойно парировала я и опустилась прямо на траву, сложив ноги по-турецки. Каким-то чутьем я ощущала, что позже мне не удастся добиться от Бласа объяснений. Он привезет меня в колледж, а сам исчезнет, как уже делал не раз. Я даже готова была получить пулю в лоб — лишь бы умереть с четким осознанием, что Блас действительно все это делал, чтобы спасти меня. Лишь бы он показал мне свое настоящее лицо хотя бы один единственный раз.

— Отлично, счастливо оставаться, — развел руками Блас и демонстративно продолжил путь. — У волков сейчас как раз сезон охоты, так что, надеюсь, ты не разучилась спать на дереве.

Мне стало не по себе при упоминании о волках — о них я как-то вовсе забыла, пока бегала от людей, — но все же не тронулась с места. Я была уверена, что он меня не оставит. По той или иной причине ему нужно было доставить меня к озеру — и я знала, что он это сделает. Так и вышло. Прошло минуты две, когда Блас снова вышел из кустов и встал напротив.

— Нам нужно уходить, — процедил он.

— Так уходи, — предложила я, пожав плечами.

Блас покачал головой.

— Ты уходишь со мной.

— Тогда ответь на мой вопрос.

— Что ты хочешь знать? — ледяным тоном спросил он, и на лице его при этом не дрогнул ни один мускул.

— Присаживайся, — похлопала я по земле рядом с собой. — Они уже далеко, но твоя торчащая из травы макушка может навести их на след.

Блас мрачно огляделся и опустился рядом, скрываясь в густой высокой траве.

— Почему ты пришел за мной? — спросила я, посерьезнев. — Откуда спецназ? Что все это значит?

— Это три вопроса, — хмыкнул Блас. — Я пришел, потому что несу уголовную ответственность. Я твой опекун.

Я фыркнула.

— Ты больше не мой опекун! — воскликнула я возмущенно. — Сам сложил с себя все полномочия, так что больше эта отмазка не работает, — развела руками я.

Блас поморщился. Чуть помедлив, он буркнул:

— Лннарес, чем ты недовольна? Я помешал тебе получить пулю в лоб?

— Я просто должна знать, почему! — перебила я его. — Я была уверена, что ты не придешь.

— Жизнь преподносит сюрпризы, — развел руками Блас. — Теперь мы можем идти?

— Нет, — я упрямо сложила руки на груди. Блас угрюмо оглянулся и посмотрел на меня в упор.

В конечном итоге, отсутствие ответа — тоже своего рода ответ. Почему я хотела, чтобы он сказал это вслух? Разве не довольно было того, что он пришел за мной?

— Скажи, что здесь делает спецназ.

— Его вызвал Миранда, — неохотно ответил Блас.

— Кто? — опешила я.

— Линарес, я ответил на твои вопросы? Теперь убедительно прошу последовать за мной, — преувеличенно любезно напомнил Блас вместо ответа. — В лесу, как я уже сказал, водятся волки, и это не метафора.

— Да плевать мне на волков... — отмахнулась я.

Блас силой поднял меня с земли и приблизился к моему лицу, заглядывая в глаза так, что я не могла их отвести.

— А на меня… — он помедлил. — На меня тебе тоже плевать? Если волки нападут, они нападут на обоих. Не хочу развеять твою безмятежность, но меня слегка задела шальная пуля. Волки скоро почувствуют кровь, и…

— Что? — вскрикнула я и подскочила к нему в ужасе. -Почему ты молчал? Нужно перевязать!

— Не нужно, — железной рукой отстранил меня Блас. — Просто царапина, но до крови. Ты все еще жаждешь продолжить нашу увлекательную беседу?

Я в растерянности открыла рот, не зная, что ответить, но он воспользовался ситуацией и силой подтолкнул меня в сторону дороги. Я пробежала по инерции несколько шагов и обернулась. Блас наклонялся за ружьем, когда внезапно из кустов вылетела какая-то тень и повалила его на спину. Ружье отлетело ко мне под ноги, но это не вывело меня из ступора. Со всех сторон нас медленно окружали волки — стая волков.

«При столкновении со стаей диких собак главное — не испытывать страха, — крутилась в голове давно забытая инструкция. — От страха выделяется адреналин, собаки чувствуют этот запах и становятся агрессивными».

Я очнулась и снова оценила ситуацию. Я почему-то страха и не испытывала, но с волками, видимо, как-то иначе или Блас все-таки испугался. Он был еще жив и вручную боролся с вожаком, который напал первым.Остальные волки рычали, но нападать не спешили, словно ожидая исхода битвы. Я внезапно поняла, что тоже его жду. Словно под гипнозом я наблюдала, как Блас отбивается от волка и не делала ничего, чтобы помочь ему, или сбежать. Я медленно перевела взгляд на ружье у себя под ногами и, вдруг резко склонившись, подняла его с земли. Все это произошло не более чем за две секунды, но для меня события разворачивались, как в замедленной съемке.

«Отдача. Мне папа говорил что-то, но я забыла. Когда стреляешь из охотничьего ружья, пуля вылетает с такой скоростью, что ружье автоматически отталкивается в противоположную сторону. Его надо придерживать, а я этого не учла».

Раздался выстрел, и волки настороженно повернули головы в мою сторону. Тело вожака безвольно свалилось на Бласа. Я снова растерянно посмотрела на стаю: их было пятеро — от каждого я не могла отстреляться. Внезапно я поймала прямой взгляд одного из них. Это было безумие, но он показался мне знакомым — как будто именно этот волк гипнотизировал меня однажды у калитки своим пристальным неотрывным взглядом. Светлые, равнодушные глаза. Глаза Бласа. Волчьи глаза. Я, должно быть, и в самом деле сходила с ума, но в этот момент глаза волка не показались мне равнодушными: в них будто застыла какая-то тоска. Волк поднял морду к небу и издал душераздирающий вой, и я готова была поклясться: он оплакивал вожака.

В одно мгновение все прекратилось. Волки бросились врассыпную и убежали, оставив Бласа, распластанного на земле. Все еще не решаясь, расстаться с ружьем, я подбежала к нему и упала на колени, пытаясь снять с него мертвую тушу волка. Это оказалось не так просто: волк был крупным и весил, наверное, целую тонну, но, наконец, мне все же удалось это сделать. Я свалила его на землю и едва не задохнулась от ужаса. Вся грудь Бласа была залита кровью, и меня вдруг поразила мысль, что я убила их обоих. Пуля прошла через волка и попала в Бласа.

«Лучше бы ты умер».

Блас не шевелился. Он лежал, положив окровавленную руку на грудь, и казался мирно спящим. Я уже видела его таким однажды. Он уже умирал у меня на руках, но я была так глупа, что позволила ему умереть второй раз. Как я могла считать, что люблю его, если снова позволила ему умереть? На сей раз, он умер — умер по-настоящему, волков не подкупишь, они не подтасуют результаты анализов. И на этот раз, его убила я. Из-за меня он пришел сюда…

Слез почему-то не было. Ни слез, ни бессмысленных просьб и обращений к бесчувственному телу. Лишь кровь застыла в жилах, и руки и ноги вдруг стали весить целую тонну. Я безвольно опустила лицо на его еще теплую грудь и судорожно сжала пальцами плечи под джемпером.

Никаких слов — я больше не имела права на слова. Я истратила второй шанс, так и не сказав, как сильно люблю его. Мне оставалось только тихо сидеть, уткнувшись лицом в его джемпер, и ловить остатки тепла его тела, пока труп не остыл. Прочувствовать хотя бы это последнее, так быстро уходившее мгновение.

Волчица вернулась на холм вместе со стаей. Волки отправились искать новую жертву, а волчица осталась наблюдать с холма за Людьми, которых они оставили в живых. Они лежат, тесно прижавшись друг к другу, а поодаль — вожак, и волчица знает, что он мертв. Волки не умеют мстить — это удел Людей. Они не знают ненависти или обиды — лишь холодный расчет.

У Нее было ружье, и вожак был убит. Никто из волков не решался напасть первым — а значит, не напал никто. Но перед тем как уйти, волчица все-таки заглянула Ей в глаза и поняла, что сильнее. Это был еще детеныш, и Она не умела пользоваться ружьем: волчица могла напасть, не опасаясь за свою жизнь, — но не стала. Человек убил вожака: он был сильным и неуязвимым, потому что не цеплялся за жизнь. Волчица не могла бы отомстить, даже если бы умела, потому что не чувствовала Его страха. Но было одно, что удерживало Человека, что не давало ему умереть даже теперь, когда Вожак изранил его и дразнящий запах крови доходил до холма. Маленький растерянный волчонок стоял поодаль, неумело удерживая в руках оружие. И волчица знала: убей детеныша, убьешь и Человека, но оставила в живых обоих. Совсем не волчий закон сострадания. Закон волчицы, у которой есть детеныши.