Холивар (джен)

Осеннее ненастье разыгралось не на шутку. Порывы жестокого ветра вовсю гуляли по окрестностям Радара. Пригибали к земле жухлую траву, безжалостно срывали с деревьев остатки листвы, стегали холодным дождём уставшую землю. В глубине ржавого леса протяжно и тонко выла слепая собака, жалуясь на голод и стылый ветер. А небо всё хмурилось, плотно затянутое ровной, грязно-серой пеленой.

Выплывающий из-за кромки холма ооновский «Апач», раскрашенный в бело-голубые цвета, смотрелся в этом выцветшем мире неуместно и странно. На первый взгляд в облике Зоны ничего не изменилось, только едва заметно шевельнулись в слепых окнах заброшенного КПП серые тени. «Апач» повёл бронированным рылом, словно осматривался, а потом, напав на след, поплыл к КПП.

Зарокотал пулемёт, осыпая бетонный параллелепипед огненным шквалом. Слепая собака в лесу умолкла, а со стороны Барьера начали приближаться стремительные фигуры в тёмно-зелёных комбезах. КПП безмолвствовало, но в лесу один за другим рявкнуло несколько выстрелов. Пулемёт «Апача» взвыл, словно от боли, и замолчал, намертво заклиненный.

Едва убийственный огонь прекратился, грохнул выстрел ПЗРК, ракета зло клюнула «Апач» в бок. Вертолёт обернулся гигантской, огненной хризантемой, которая медленно осыпалась с небосвода на землю. Лес ожил. Навстречу надвигавшимся с Барьера свободникам спешил их противник — адепты клана «Монолит». Первые выстрелы вспороли сырой воздух, и на изрезанной морщинами, старой дороге развернулась бойня.

Фосфор двигался вместе с остальными адептами, постепенно зверея от запаха крови и ярости. Обезумевший, опьянённый угаром битвы, монолитовец стрелял, резал глотки, крошил черепа прикладом. Не было боли, не было страха. Только сотня целей перед глазами да кровавая муть в сознании. Он не боялся смерти, давно перейдя с этой дамой на «ты». Слишком часто Фосфор дарил её врагам, словно послушную шлюху.

Под подошвами чавкала холодная грязь вперемешку с горячей кровью, ноги скользили, норовили разъехаться в стороны. Фосфор не замечал, как сквозь намертво сжатые зубы вырывается звериное рычание. Не замечал простреленный бок, потерянный шлем и жестокий дождь, хлеставший лицо ледяными лапами. Фосфор был занят — он снова дарил смерть. Казалось, можно рассмотреть её, лёгкой поступью идущую впереди и собирающую привычную жатву. Вот только смерть — дама непостоянная, и в какой-то момент она повернулась к монолитовцу и ласково заглянула в глаза.

Фосфор остановился, словно ткнувшись в невидимое препятствие. «За Монолит! — вопило сознание. — Вперёд!» Адепт сделал шаг. Несколько пуль жадно впились в плоть, ещё одна выбила из рук оружие. Фосфор кашлянул, сплюнул на землю кровавый сгусток и, пригнув голову, словно шёл против ветра, снова шагнул вперёд. Рука машинально потянула из ножен длинное, блестящие лезвие. Смерть недовольно нахмурилась.

«Хрен тебе, сука. Видишь, я иду».

Навстречу монолитовцу из укрытия поднялся его враг. Серьёзные, враждебные глаза свободовца смотрели оценивающе и бесстрастно. Фосфор помнил эти глаза совсем другими — с весёлой искринкой и дружелюбием. Не здесь, не сейчас. В каком-то безумно далёком прошлом, подёрнутым таким плотным маревом, что Фосфор даже не был уверен, что оно не приснилось ему, это прошлое. Где-то там, может, в другой вселенной, может, в параллельном пространстве они были друзьями, соратниками, братьями по оружию. И там не было Монолита.

— Кореш, — одними губами произнёс Фосфор, пошатнулся и закашлялся. По подбородку потекла густая, горячая влага, быстро смешиваясь с дождём.

В глазах свободовца мелькнуло изумление. Он нахмурился, всматриваясь в лицо врага, залитое кровью и изуродованное радиационной язвой. Недоумение на его лице сменилось искрой узнавания, а потом ужасом. Кореш с ненавистью посмотрел на свой автомат, швырнул его наземь и бросился к другу.

А на того навалилась боль. Или скорее Боль. Фосфор свалился на мокрую от дождя дорогу. Тело выгнулось, дрожа от предсмертных судорог. Окровавленные пальцы заскребли асфальт, срывая ногти. Смерть мстительно улыбалась, откровенно наслаждаясь его мучениями. А лицо её было лицом друга.

— Сука, — с ненавистью выплюнул Фосфор и замолчал навсегда. Так и осталось неясным — ругал ли он смерть, прибравшую, наконец, его к рукам, или судьбу, раскидавшую когда-то лучших друзей и вновь столкнувшую, но уже врагами. Наверное, обеих.

Кореш опустился на колени рядом с Фосфором. Глаза монолитовца безмятежно смотрели в пепельное небо. Искажённое ненавистью лицо разгладилось, а дождь смыл кровь и пороховую гарь. Свободовец до крови закусил кулак и тихо завыл. Из ржавого леса вторила ему слепая собака, и горел погребальным костром подбитый «Апач».

А потом ударил Зов. Боль, раздиравшая душу Кореша, отступила в дальние уголки сознания и затерялась среди пыльных скелетов. Свободовец бессильно уронил голову на грудь, а когда снова поднял, выражение лица неуловимо изменилось. Он провёл по лицу друга ладонью, закрывая глаза, и поднялся на ноги. Подобрал автомат и повернулся лицом к Барьеру. Всё изменилось. Белое сменило цвет и стало чёрным. А может, всегда было таким. Сейчас для Кореша существовала только одна истина — надо защитить Монолит. И отомстить за павших братьев.