Вместо Ночного дозора (джен)

20.08-10.09.301

Джон пишет Арье письмо с требованием вернуться, однако Арья не отвечает, вместо нее пишет Робб, что она отправилась летать по всему Северу и уже внесла несколько исправлений в карты. За съеденный драконом скот они уже заплатили столько, будто у Арьи не один дракон, а целое стадо. А также она перелетела через Стену и сожгла, если ей верить, десятки упырей и Белых ходоков.

Джон и Дейенерис решаются вместе отправиться на Север, сперва на Стену, чтобы посмотреть, что там делается и как можно использовать драконов и, главное, найти то загадочное место, куда должен попасть Бран, а потом в Винтерфелл — отправлять Арью назад, а Брана за Стену.

На Стене настроения изменились, переселение одичалых в Дар практически завершилось, и основные проблемы связаны именно с ними. Казнь 16 одичалых произвела на Свободный народ тяжелое впечатление, у них не было законов, распространяющих на всех, и такая массовая казнь, совершенная их вождем, казалось странной и не соответствующей обычаям, хотя большинство из казненных, в первую очередь Крастера, никто не жалел. Тем не менее, после казней большинство стало слушаться Манса, понимая за ним стоят не только его убедительные речи и воинское мастерство, но также силы Дозора и Севера, вообще люди стали вести тише, но при этом появились протестные племена. Впрочем, эти племена имели лидеров, с этими лидерами было тяжело иметь дело, но вести какие-то переговоры было все же возможно. Манс явно очень жалел о казнях, которые его заставил сделать Джон, и, хотя он не пытался доказывать неправоту Джона, но их отношения складывались плохо, формально и холодно.

Один раз Манс не сдержался и сказал Джону, что тот манипулирует людьми и своим приказом о казнях превратил Манса из лидера Свободного народа в подданного короля Вестероса., едва ли не его палача. Джон ответил, что Манс прав, и ему, Джону, не нравится его собственная роль, но в сложившейся ситуации это был наилучший выбор. Конечно, благороднее по отношению к вам было бы, если бы я их казнил своей рукой, но я бы настроил ваших людей против себя и должен был бы задержаться здесь на недели, если не на луны, чтобы провести суды, у меня не было столько времени. Эти слова немного сгладили отношения между ним и Мансом, хотя они по-прежнему оставались холодными.

Вторая стена стала разрастаться и заселяться, образовалось какое-то военно-гражданское население, которое обустраивается на этой земле и также охраняет стену. К нему присоединилось немало одичалых. Нашлись и самые мирные одичалые, которые сдали все свое оружие (или сделали вид, что сдали все) и просто переселились на земли Амбера как обычные крестьяне-арендаторы.

Убийство и сжигание зверей, особенно таких ценных как мамонты, дозорным не понравилось, поэтому они стали сменяться отловом и переселением зверей в Дар и даже южнее.

Белых ходоков и упырей стало вроде бы немного меньше, хотя было много разговоров о пропавших дозорных и одичалых, которые в будущем станут упырями. Кроме того, в каких-то на вид спокойных местах вдруг резко холодало, наплывал холодный белый туман, и из-под нетронутого снега поднималось множество упырей, причем явно убитых очень давно и зачастую сильно искалеченных и даже обглоданных. Поэтому понять, сколько их на самом деле, никто не мог. Одни говорили о тысячах и даже сотнях, а другие, наоборот, о миллионах, накопившихся за 8 тысяч лет.

Другой проблемой Джона стали отношения с Дейенерис. Казалось бы, здесь на Стене Дейенерис была его единственной королевой, и проблемы ревности не были столь острыми, как в Королевской Гавани, да и Джон подробно обсуждал с ней все возникающие проблемы. Но вопреки ожиданиям, именно вдвоем ситуация стала сложнее, Дейенерис почувствовала себя полноправной королевой и стала высказывать претензии. Ее первая претензия была несколько неожиданной для Джона, хотя, многоопытный Салладор как-то вскользь предупредил его о такой возможности.

— А все-таки Вестерос какой-то тусклый по сравнению с Эссосом. Сперва на празднике в Королевской гавани я этого не заметила, но потом особенно на Севере это стало отчетливо видно, пустые мертвые пространства, белый снег, темные стволы, печальные люди, одетые во что-то темное, черные дозорные в Черном Замке. Даже многие одичалые ярче, чем твои северяне.

— И Дрого и Даарио Нахарис много ярче, чем Джон Таргариен.

— Джон Таргариен в десятки раз умнее их обоих вместе взятых, не менее храбр и не хуже как любовник в постели, но вся жизнь Джона — это долг, в ней нет праздника и радости, одни заботы и обязанности.

— Мне уже одна королева говорила, что настоящий мужчина делает что хочет, а не то, что обязан, естественно, этот разговор был до того, как я ей отрубил голову.

— За эти слова? Мне тоже ждать казни?

— Нет, Дени, голову я ей за отрубил за государственную измену, убийство короля и двух его десниц, не считая убийства людей помельче и заведомо не совершавших серьезных преступлений. Ты вроде бы ничего подобного здесь не творила. Хотя на самом деле ты права, я ведь не случайно хотел стать дозорным, а отнюдь не королем.

— А как же тогда скромный северный бастард, собиравший стать дозорным, через полгода оказался королем Семи королевств? Тебя Арья надоумила?

— Нет, я это решил в бою, в тот момент, когда взял в плен Тайвина Ланнистера. Я тогда подумал, что я не убью тебя на поле боя, ты не достоин смерти воина, я вынесу тебе приговор с Железного трона, и отрублю тебе голову.

— А почему король сам рубит головы? Что у королевства нет палачей?

— Даже сейчас, когда я узнал, кто мой настоящий отец, я остаюсь в душе северянином, ну а тогда был северным бастардом Джоном Сноу. А на Севере нет палачей, тот, кто выносит приговор, смотрит в глаза приговоренному и, чувствуя свою правоту, поднимает меч или сомневается и отменяет казнь. Может быть, это не столь ярко как массовая казнь, но так ты ощущаешь ответственность за свое решение.

— А возвращаясь к твоему недовольству Севером и всем Вестеросом, на самом деле ты опять-таки права. Жизнь в Эссосе с его рабством, наемниками, боевыми слонами, Безупречными, семью вздохами и шестнадцатью позами ярче однообразных замков Вестероса. Лорды по-настоящему ценят лишь свои привилегии и войну, поэтому главные искусства Вестероса в строительстве замков и проведении турниров. Впрочем, не все замки Вестероса мрачны как Дредфорт или Штормовой предел, среди них яркие и красивые, прежде всех других — Хайгарден.

Дорн как полуВестерос-полуЭссос ярче остальных королевств Вестероса, хотя я не уверен, что его яркость и красота простираются далеко за пределы Водных садов и Солнечного копья. Как мне рассказывали, да я и сам видел с борта корабля, вокруг великолепия тенистых садов, апельсиновых деревьев, бассейнов и фонтанов на сотни лиг тянутся бесконечные сухие пески, куда более унылые, чем леса и холмы Севера. Даже в более разнообразной гористой части Дорна, от башни, где я родился, до Звездопада, как рассказывал Хауленд Рид, меня везли почти полную луну, и большая часть пути пролегала по пескам Красных гор, где днем жарко и сухо как в Асшае, а ночью холодно как на Стене.

— Так только рабство и мучения людей придают яркость городам и странам?

— Нет, не совсем так. Тот же Залив Работорговцев и другие остатки Гискарской империи, как пишут в книгах, сильно потускнели со времен гискарцев и валирийцев, хотя рабства стало только больше. Только Кварт, где ты долго находилась, став основным торговым городом Летнего моря, смог прибавить в яркости, но уже без прежнего блеска и вкуса, как я понял из твоих же рассказов. Возможно, что-то похожее можно сказать и про Волантис. А города Залива, после войн, отмены рабства и моих поборов, как я понял со слов своих людей, совсем потускнели.

Главное исключение — это Браавос, который, не имея ни столь выгодного географического положения, ни замечательного климата, смог стать ярче и богаче Вестероса и рабовладельческих городов Эссоса. У меня есть надежда, что если весь мир и я сам выживем в войне с застенной нечистью, съездить надолго в Браавос и понять, как они сумели построить такой богатый и яркий город, и в чем нам следует с них брать пример.

— Возьми меня с собой, в доме с красной дверью в Браавосе, куда нас привез Виллем Дарри, прошли самые лучшие годы моего детства. Я хочу найти этот дом, красную дверь и лимонное дерево под окном.

— Обещаю, если мы оба выживем в этой войне.

Они оба помолчали, потом Джон продолжил разговор.

А у Севера, еще больше у болот Перешейка и Застенья есть свое очарование — очарование древности и нетронутой природы. Только я до сих пор не знаю, это очарование — наша защита от нечисти, как утверждают Риды, или, наоборот, источник опасности, с которой мы боремся, на что намекает Мелисандра.

— Мелисандре видится какой-то слуга Великого Иного далеко за Стеной. Это подтверждает историю, рассказанную Ридами, но придает ей иной противоположный смысл. Может быть, она просто лжет, чтобы повысить свою значимость. Может быть, она хуже читает в пламени, чем хвастается этим. Но, возможно, она права, а Риды неправы и Трехглазый ворон обманывает Брана и Ридов. И я не знаю, готовы ли мы к встрече с ним. Еще она стала говорить, что огонь ей стал показывать мой облик, когда она хочет увидеть Азор Ахая. Я ее в ответ спросил, не вошел Станнис так сильно в образ героя, чтобы использовать ее как Ниссу-Ниссу, но ведьма шуток не понимает.

— А ты не боишься ее теней?

— Да, она говорила про тени и сказала, что на Стене ее возможности стали больше. Но мне не нужно бояться, она не наемный убийца, она фанатик, и пока мы на одной стороне. Да и какой бы фанатичной она не была, она хорошо знает, что, убив меня, она сгорит в драконьем пламени.

Полет на драконах за Стеной оказался не простым делом, ибо сперва драконы не хотели лететь через Стену, она их пугала, а потом, за Стеной они быстро уставали. Застенный холод был явно им не по душе, а сжигание и отлов зверей, а, может быть и охота Иных и вихтов за ними, сильно уменьшили количество пищи, поэтому далеко улететь им не удавалось, да встречи с упырями были редки. Как искать то загадочное место, Джон не представлял вовсе, пространства за Стеной были столь велики, что шансы найти неизвестно что были близки к нулю. Оставалась только надежда, что драконы сами почувствуют это место. Хотя Джона все время одолевали сомнения, не ищут ли они способ самим прийти и отдаться в руки врага.