Хаширама покосился на друга и тяжело вздохнул.
Его названный брат выглядел осунувшимся, изможденным и бледным даже в скупом свете луны. Погасший шаринган больше не пугал опасным узором, та неожиданная вспышка ярости на острове угасла, как угли костра после долгой ночи, а кровь на скулах давно была стерта рукавом куртки, но все это не слишком обнадеживало. Какой-то странный излом чудился сейчас в бесстрастном с виду Мадаре, и излом этот Хашираму тревожил.
Он был интуитивным лекарем: никогда не учился исцелять людей, даже не слишком хорошо понимал, как все работает, но всегда очень ясно видел нездоровье. Теперь его лучший друг был болен, а Сенджу впервые не знал, как помочь. Душевные раны лечить он не умел...
Мадара поглядел вверх, на темную громаду Летающего Города, и опасно прищурился.
— Мы напрасно теряем время, — спокойно проговорил он. — Слишком много уже потеряли, пока искали по всему заливу этот проклятый город. Завтра День осеннего равноденствия. Сусаноо слишком заметен, может привлечь внимание, да и высоко... Хаширама, ты должен дотянуться лианами до подножия. Другого пути я не вижу.
— Ты понимаешь, какая тут глубина? — возмутился Сенджу. — Это море, а не лягушачья лужа. И островов здесь нет. Я тебе уже говорил, что не смогу вытащить лианы с морского дна. Это невозможно.
— Я должен попасть внутрь, — в холодном равнодушном тоне Мадары послышалось что-то такое, отчего Хаширама не рискнул продолжить.
Он переглянулся с непривычно молчаливым Изуной и поджавшим губы Тобирамой, снова вздохнул и послушно сел в позу лотоса прямо на морскую гладь.
— Хорошо... Я попробую. Но учти, братец, техника не отработана, — проворчал Хаширама, пристально взглянув на застывшее, как маска, лицо Мадары, а после добавил: — Если я превращусь в камень, не бросайте меня здесь, ладно? Никогда не любил темноту и сырость. Заберите с собой. Поставьте статую в каком-нибудь большом красивом храме... где много девушек и света... Неплохо буду смотреться с цветочными гирляндами, а?! — напоследок хохотнул Сенджу и, не дождавшись ответа, замолчал, закрыл глаза и сосредоточился.
Некоторое время ничего не происходило, а потом лицо его начало стремительно меняться. Вокруг глаз и скул, до самых ушей, проявилась красная пигментация, похожая на боевую раскраску дикарей с дальних островов Южного моря, а на лбу возникло тонкое кольцо с точкой, словно овеществленный знак сосредоточения.
Воздух, казалось, сгустился, как молоко, и тоненько зазвенел на самом краю слышимости.
На скулах Тобирамы заиграли желваки, фарфоровые скулы побледнели еще больше.
— Что? — совсем тихо, с тревогой в голосе, шепнул Изуна, но беловолосый шиноби услышал.
— Сеннин Модо... — одними губами, беззвучно пояснил он, боясь даже так нарушить концентрацию брата. — Пытается собрать природную энергию, чтобы дотянуться до морского дна. Хаширама здорово рискует сейчас, малейшая ошибка — и он, в самом деле, превратится в камень...
На лице Мадары впервые за этот долгий день и вечер появилось что-то похожее на нормальные человеческие эмоции. Он потянулся к плечу друга и побратима, то ли для того, чтобы поддержать, то ли чтобы остановить...
— Не трогай! — опасным свистящим шепотом пригрозил Тобирама, выхватил кунай и дернулся заслонить брата. — Смерти его хочешь?!
Мадара нахмурился и, подчиняясь, опустил руку, а затем сделал два осторожных шага назад для верности. Тобирама выдохнул и спрятал кунай в подсумок.
Некоторое время они стояли молча, ожидая неведомо чего, как вдруг море заволновалось, забурлило расходящимися от Хаширамы кругами, и из-под воды потянулись бурые верхушки угловатых кораллов. Они неспешно росли вверх, ветвились и тянулись к ночному небу, пока не коснулись подножия летающей крепости и не закрепились среди камней основания.
Мадара внимательно оглядел по-прежнему недвижимого, но вполне живого, дышащего и не окаменевшего Хашираму, благодарно кивнул, не обратив внимания, что тот сейчас его не видит, и первым полез наверх. Тобирама и Изуна переглянулись и молча двинулись за ним.
Совсем скоро Хаширама открыл глаза, рассеянно потер скулу, где только что была красная раскраска Сеннин Модо, осторожно поднялся и уперся дрожащими руками в колени, надсадно и хрипло дыша от усталости.
Несколько ударов сердца спустя он с усилием выпрямился, поглядел вверх, в спину трем шиноби, которые одолели уже четверть пути, и решительно полез следом, одновременно чертыхаясь и молясь, чтобы вся эта хрупкая конструкция не рухнула в море вместе с ними.
Далекие звезды улыбались и весело перемигивались, глядя с небес на потуги смешных и отчаянных людей...
* * *
Сакура, прихрамывая, плелась по нескончаемым коридорам под охраной четверых стражников.
В голове ее крутилась и крутилась, как мельничный жернов, тяжелая, неподъемная мысль: «Опять... опять... опять...»
Девушка крепко стиснула зубы, чтобы не закричать от ярости, ужаса и негодования, и попыталась сосредоточиться на другом образе — глубокая выбоина от кулака на сероватом металле хирургического стола в лаборатории Банбуцу-Зецу.
То, что она считала невозможным из-за ограничений ошейника, почему-то с легкостью произошло, стоило ей только отвлечься от этой невозможности и как следует разозлиться.
Сакура снова, в который уже раз, попыталась почувствовать течение чакры и направить ее к рукам — очаг по-прежнему казался недоступным, на его месте холодела пустая дыра... но ведь удар получился.
Девушка попробовала вновь, максимально отстранившись от ощущения пустоты во всем теле. Сейчас она чувствовала себя маленькой девочкой, которая только-только пытается прижать листик к тыльной стороне ладоней.
Два коридора спустя Сакура что-то почувствовала, кончики пальцев едва ощутимо потеплели, и она наконец поняла то, что давно уже должна была понять. Очаг работал, не могло быть иначе: с поврежденным очагом и полным чакроистощением не выживают, а она нормально двигалась и даже чувствовала себя неплохо. Вот только ошейник действовал как-то странно, поглощая чакру носителя, как бездонная глотка, и тем самым откатывая силы шиноби практически до обычного человека.
Нечто подобное она делала и сама своей техникой полноты и пустоты. Только вместо Бьякуго-но ин излишки чакры тянул ошейник, вымораживая при этом тенкецу, словно хорошая порция обезболивающего.
Тем не менее, очаг хоть и плохо ощущался, но работал, каналы тоже работали, гоняя мизерные остатки чакры по телу. Так что не имеет значения, что сейчас она почти ничего из всего этого не чувствует. Если отстраниться от собственных ощущений пустоты в очаге и действовать на вбитых в подкорку инстинктах, все получится. Шанс есть.
Сакура очень хотела в это верить...
Она никогда не имела мощного очага, но ее сила была не в количестве, а в точности и идеальном контроле. Того, что сейчас просачивалось редкими каплями сквозь прожорливые оковы, другому шиноби не хватило бы и зажечь огонек свечи, но для нее — более чем достаточно на один сильный удар, как в лаборатории, или два, может быть, три совсем слабых... Вот только охранников четверо. Сейчас любой из них неизмеримо сильнее, у них есть какие-никакие доспехи, кунаи и сюрикены, а еще крылья. Если хоть один улетит за подмогой, все ее старания окажутся напрасными.
Да и дубинки, которые бьют разрядом, похожим на молнию, пока на ней ошейник из такого же металла. Один удар и... Сакура беззвучно выдохнула, вспоминая ту боль, которую испытала, когда схватилась за решетку в камере, и сжала зубы. Нет! Она шиноби команды «Номер семь», опытный медик, лучшая ученица одного из Легендарных Саннинов — Сенджу Цунаде, мировую войну прошла и выжила. Она все сможет выдержать, боль не имеет значения. Нельзя трусить и медлить, подмоги все равно ждать неоткуда, а завтра День осеннего равноденствия. Как только ее бросят в камеру к остальным, надежды больше не будет. Если она не справится, их всех убьют... Черный Зецу — враг слишком могущественный и опасный.
Девушка из-под полуприкрытых век глядела в спину двум старшим стражникам, шагавшим впереди, и анализировала то, что видела и успела узнать за этот вечер. Они самые сильные, старшие и опытные — первая цель. Те, кто сзади: один — мелкий и худой, второй — молодой и нервный. Бой с первыми двумя должен быть максимально коротким, иначе ей конец, вмешаются те, кто сзади, и забьют до полусмерти дубинками. А на ее стороне пока только знание анатомии и точно выверенный удар. Слишком мало для победы, нужно что-то еще...
Взгляд девушки стал цепким и сосредоточенным, она незаметно косилась по сторонам, считая коридоры и высматривая путь. Заметив знакомые лица на стенах, Сакура тихо выдохнула. Решено: ее союзниками в этом бою станут место, время и страх...
Старший охранник свернул в один из незавершенных коридоров с голыми каменными стенами, кое-где торчащей арматурой и едва заметными контурами будущих лиц на белой известке, и девушка поняла — пора.
Сакура ускорилась, сделав два легких, как перышко, плавных текучих шага вперед, и ударила старшего охранника ребром ладони по затылку, точно под край конусовидного шлема, вкладывая в удар тот мизер, что был ей доступен.
Летающий шиноби умер мгновенно, даже не вскрикнув, и тяжелым кулем начал заваливаться вперед. Не успел он упасть, как девушка уже продолжила движение, ловко выхватывая кунай из подсумка у него на поясе, приседая и уворачиваясь от тычка дубинки второго шиноби, свистнувшей над ее головой, затем размашисто чиркнула противника лезвием по внутренней стороне бедра, и откатилась в сторону.
Охранник сперва даже ничего не почувствовал, инстинктивно отпрыгнул к самой стене и непонимающе уставился на кровь, толчками бьющую из рассеченной артерии. Лицо его вмиг побелело от страха, он всхлипнул и сполз вниз, лихорадочно и безуспешно пытаясь зажать длинный развал раны на бедре.
Лужа крови все быстрее расползалась под ним по каменным плитам пола...
Третий шиноби — мелкий и худой — заорал, поднял дубинку и ринулся на пленницу сзади. Сакура вскочила на ноги, поднырнула под его замах и резко ударила кулаком в кадык. Охранник опрокинулся навзничь, страшно захрипел и забился от боли и удушья, но совсем скоро затих и он, скорчившись недвижимо, как раздавленный червяк, между дотекших маслянисто-багровых ручейков.
Девушка развернулась к четвертому — самому молодому шиноби. Симпатичное лицо его неприятно исказилось и посерело от потустороннего ужаса, он выставил перед собой дубинку, как щит, и осторожно начал отступать назад к проему-выходу в предыдущий коридор.
Сакура присела на корточки, не отводя от него жесткого немигающего взгляда исподлобья, и медленно, напоказ, подняла дубинку старшего охранника, у которого меньше минуты назад одним ударом разорвала шейные позвонки вместе со спинным мозгом. Глаза молодого шиноби расширились от шока и неверия. Девушка выпрямилась, криво усмехнулась и прищурилась.
— Думаешь, шиноби-медик испугается какой-то там боли? Да я все знаю о боли, понял, ты! — угрожающе процедила она и, на мгновение укрепив челюсть последними крохами чакры, которые были ей доступны, демонстративно откусила кусок металла, как ломтик спелого яблока, затем сплюнула огрызок на пол, так что тот поскакал по каменным плитам, звеня и серебристо поблескивая, и, насмехаясь, покачала дубинкой из стороны в сторону — шиноби следил за обкусанным кончиком, будто завороженный.
Тусклые фонари на стенах чадили и тихо потрескивали. В их неверном свете косые тени за спиной девушки смешивались, дрожали и извивались на каменных плитах и стенах, как танцующие кобры под дудочкой заклинателя.
— Проклятая ведьма Ама-но дзако(1)!!! — вдруг отмер и заорал охранник, бросил собственную дубинку, будто она тоже была ядовитой змеей, нервно сдавил какую-то пряжку на груди, и крылья за его спиной распахнулись.
— Смерть врагам!!! Смерть!!! — яростно и грозно закричала девушка и ринулась на него, размахивая обкусанной дубинкой.
Парень тоненько взвизгнул от ужаса, отшатнулся назад и свечкой взмыл вверх, но далеко не улетел. Глаза его широко распахнулись и начали стекленеть, голова бессильно опустилась на грудь.
Сакура остановилась и выдохнула, глядя на последнего противника, который от страха не заметил позади стены, напоролся на торчащую арматуру и висел теперь пришпиленный, как ворох грязного белья на крюке.
Судорожно стиснутые пальцы ее разжались, дубинка полетела на пол, зазвенев по каменным плитам. Сакура тяжело осела на пол, скорчилась и сжала ладонь между коленей, переживая пульсирующую боль.
— Ой, мамочки, как же больно-то, а... — больше не притворяясь, девушка раскачивалась вперед-назад, как маятник, баюкая покалеченные пальцы, и тихо плакала, размазывая свободной рукой слезы по щекам и пылающей огнем нижней челюсти...
Несколько долгих мгновений спустя она наконец сумела подняться, оглядела залитый кровью коридор, который так неожиданно стал местом жестокого и короткого боя, тщательно проверила трупы, затем отцепила у двоих из них пару подсумков и сложила туда все кунаи, которые нашла, отрезала кусок ремня, которым крепились крылья мелкого шиноби с раздавленным кадыком, и смастерила себе из кожаной ленты петлю, ловко захлестнув в ней обкусанную дубинку. Она видела, как стражники открывали такой же дубинкой решетку в камере, и надеялась, что у нее тоже получится.
Девушка решительно поднялась, кивнула, подбадривая саму себя, и побежала вперед, отсчитывая коридоры по уже знакомым лицам. Пару раз она ошибалась и сворачивала не туда, но всегда находила правильный путь, стоило только сосредоточиться и вспомнить.
На мгновение у нее в голове промелькнула абсурдная и неподходящая мысль о том, что если ей удастся пережить весь этот кошмар, то она будет одной из тех, кто тоже помнит лица умершего когда-то народа...
Сакура вывернула в очередной коридор и застыла на месте, заметив впереди, в полутемном проеме, несколько изломанных, разбросанных в причудливом порядке трупов и горбатую двойную тень, которая, неловко присев и наклонившись, вытирала кунай о куртку одного из убитых охранников. Двойная тень замерла при виде девушки, затем медленно распрямилась, поднялась и шагнула в кольцо света под коптящим фонарем...
Сакура судорожно всхлипнула и выставила перед собой кунай, не смея верить собственным глазам.
— До последнего вздоха... — неуверенно проговорила она.
— Нет страха в моем сердце, — хрипло и устало отозвался Тэнмей и бережно опустил с плеча на каменный пол бездыханное тело своего главы...
1) Дух женского рода, родившийся из ярости неистового бога грома Сусаноо. Имеет вид уродливой женщины с зубами, которыми она может перекусить сталь меча. Умеет летать