По пеплу бродит лис (джен)

— Не надо на меня так смотреть.

Саске лениво тасует карты рубашками вниз, но Итачи не сомневается, что каждая ложится по масти и порядку. Тёмные глаза лениво осматривают его, отмечая идеально выглаженную форму, расположение подсумков, выражение лица, мелкие веточки мимических морщин, собранные в хвост волосы… словом всё, что шиноби делают автоматически. Но только Учиха делают это… так. Естественно.

Смотрят и видят. Запоминая без шарингана не меньше, чем с ним.

— Как?

— Как на привидение.

У Саске спокойный голос и спокойные глаза. Не равнодушные, но… непоколебимые. Так смотрят на давно знакомые, привычные вещи, которые не удивляют, не привлекают внимание. Которые являются абсолютно обыденными.

Как дерево во дворе, как кунай в подсумке.

Саске смотрит на него, как смотрел бы на любого другого человека. Обычного и неинтересного. И от этого больно и страшно, потому что Саске… его брат. Давно похороненный в глубине сердца.

Итачи сглатывает, даже не стараясь спрятать или сдержать нервный жест.

— Ты… знаешь, кто я?

— Разумеется. Я не страдаю потерей памяти, — фыркает младший брат.

Его сокомандники тактично вышли, потерявшись в коридоре. С одной стороны, Итачи им был безумно благодарен за понимание, с другой — не совсем понимал, как можно было так просто оставить друга с чужим шиноби. Не могут же ему настолько доверять? Даже для дружественных, союзных деревень это несколько слишком.

Или здесь есть какой-то план?

— Ты… так спокойно говоришь об этом…

— А как ещё об этом стоит говорить? — Саске приподнимает бровь, не скрывая скепсиса в тёмных глазах. — Я ведь не гражданский, который сиганёт в пропасть, стоит тебе сказать: «Я — твой брат!» — он не сдерживает смешок. — Даже будь мы врагами, я бы вряд ли отреагировал как-то иначе. Так что не жди от меня лишних воплей, ладно?

— Я не это имел в виду, — нахмурившись, поджимает губы Итачи.

— Тогда скажи мне то, что имеешь. У меня есть шаринган, но я не читаю мыслей.

— Ты — Учиха.

— Я знаю. Или это претензия?

В его глазах, не скрываясь, танцевало весёлое насмешливое пламя, даря полное ощущение, что над Итачи смеются. Горячая огненная чакра укрывала младшего брата птичьими крыльями, грела владельца и немного воздух рядом с ним, как у взрослого Учиха с полностью сформированным очагом и мощным запасом. Саске знал себе цену и знал свою силу. И это не было самоуверенностью.

Осознание этой мысли пришло как-то неожиданно и сразу. Опыт джонина и завершённый шаринган раскрывали чужую историю развития и немного обучения, даря возможность оценить… нет не врага, знакомого незнакомца.

— Я…

Итачи не знает, как разговаривать с этим человеком, смотрящим на него спокойными глазами родного существа. Да имеет ли он право с ним разговаривать? Может ли сказать, что это всё ещё его маленький, глупый брат? Саске вырос.

Брат терпеливо ждёт, ожидая его действий, и от этого, они словно меняются местами, старший Учиха чувствует себя не экзаменатором перед неопытным мальчишкой, а маленьким мальчиком перед кем-то взрослым и сильным.

Нет, Саске по уровню силы не сильнее его, но что-то в его взгляде, в том, как он сидит и наблюдает… Что-то в этом есть.

Думать о брате, как о враге не хочется.

— Ты не подошёл ко мне… — наконец, определяет суть своих претензий Итачи.

— А ты меня не увидел, — Саске улыбается совсем без обиды, склоняя голову на бок. — И не говори мне, что всё дело в отводе глаз. Ты джонин, АНБУ и Учиха с полным додзюцу. Не заставляй меня сомневаться хотя бы в твоей разумности. Или здоровье.

— Здоровье?

— Ты вдруг ослеп?

Итачи поперхнулся, но быстро взял себя в руки. Саске вряд ли знал, на какую больную мозоль наступил. И остаётся надеяться, что не узнает. Только Учиха с Мангекё познают отчаяние постепенно затухающего зрения. Брату это совершенно не нужно.

— Могу попросить Орочимару посмотреть твои глаза, — как бы между прочим говорит он, замечая, как дёргается джонин.

— Нельзя показывать додзюцу чужаку! — цедит сквозь зубы Итачи, на мгновение забывая, кому это говорит и что Саске может этого банально не знать.

Но брат только усмехается.

— Ты мне говоришь? После того, как меня фактически продали гениальному учёному?

— У тебя не могло быть шарингана… — с горечью отвечает Итачи, опуская взгляд и сжимая кулаки.

— Чушь, — отмахивается Саске. — Шаринган у Учиха отсутствует только в том случае, если глаза ему вырезают, — Итачи вздрагивает. — А у меня был просто авитаминоз. У тебя, кстати, тоже, только немного другого характера.

— Что?..

— Я вижу, как ты щуришься, — пожимает плечами генин. — Не надо считать меня совсем глупым и ненаблюдательным.

— Ты не можешь серьёзно об этом говорить, — Итачи качает головой. — Ты просто не понимаешь…

— Мне тринадцать, но я не младенец, — взгляд Саске становится острым, как кунай с чакрой ветра. — Не нужно меня считать глупее, чем я есть. Я знаю достаточно.

Разочарование расцветает на дне тёмных зрачков отравленным бутоном, и молодому мужчине становится не по себе.

— Саске… ты не жил в клане с малых лет, ты не можешь знать всего.

Итачи привычно успокаивает взвивающиеся эмоции, маленький брат, разумеется, не понимает, не знает всего, просто не может знать — некоторые вещи никогда не выходят за пределы клана. Он успокаивает себя и поднимает взгляд, уверенный в своём умении донести любую информацию до собеседника.

Глаза брата неожиданно холодные. Острые, как кунай, утратившие теплоту, заинтересованность и приязнь.

— Тогда уходи, — слова режут по сердцу.

— Что?..

Он недоумённо смотрит на Саске, не понимая, где допустил ошибку и что сказал не так. Поза Саске не меняется, по-прежнему оставаясь деланно расслабленной, но теперь это совсем иная расслабленность. Опытный глаз замечает изменившийся ток чакры — ещё не подготовка к атаке, но готовность эту атаку принять.

— Если ты здесь, чтобы найти маленького глупого ребёнка, о котором надумал снисходительно заботиться — уходи, — тёмные глаза смотрят открыто, но теперь в них нельзя прочесть ни одной эмоции. — Меня вычеркнули из клана и поставили джуин, препятствующий появлению потомства, что означает, что даже с шаринганом, я не обязан возвращаться. И если даже ты считаешь, что я обязан делать что-то под чужим давлением или потворствуя чей-то гордости, я просто не стану пробовать.

— Саске…

— Ты был единственной причиной, по которой я думал посетить это место, Итачи, — горькая складка возле рта на мгновение отражает глубокую обиду, но тут же исчезает, скрытая привычно-знакомой бесстрастностью Учиха. — Высокомерие — это болезнь. Похоже, все Учиха Конохи подвержены ей. И я не собираюсь быть лекарством.

Примечания:

Для тех, кто захочет поддержать автора материально:

Номер Яндекс-деньги: 410013127603394

Сбербанк: 4276400091318205

Для нетерпеливых, черновики лежат на Патреоне