Потерянная — незнакомая себе (гет)

Ева пролежала на полу почти до полудня. Слёзы иссякли. Осталась только пустота. Боль стихла, но внутри всё ещё пульсировала тревога, как эхо того, что случилось.

Наконец она встала. Шатаясь, словно после долгой болезни, подошла к ванной. Открыла дверь, включила тусклый свет.

Сняв одежду, она взглянула на своё отражение в зеркале — впервые за долгое время осознанно.

После времени, проведённого в поместье Малфоев, её тело немного окрепло. Щёки стали чуть полнее, кожа — чище. Она даже стала напоминать себе ту, кем могла бы быть… если бы жила, как другие.

Но взгляд тут же упал на шрам на левой руке. Ева провела пальцами по тонкой, бледной линии — след от прошлогоднего наказания Сэма. Он тогда злился, что она не подчинилась. Резкая боль пронзила её руку, будто в память о том дне. Ева невольно вздрогнула.

Опустив глаза, она увидела свежие следы на голенях и ногах — следы от кнута. Тонкие, красные, болезненные. Казалось, кожа горела.

Она посмотрела в зеркало снова.

Карие глаза, опухшие от слёз, смотрели прямо в душу. В них была не только печаль — там жила сила. Глубокая, упрямая, закалённая болью.

Тёмно-каштановые волосы стали ещё длиннее — теперь они спадали волнами почти до бёдер. Они казались живыми, будто оберегали её.

Левая щека вспухла от удара — багровый след пульсировал, кожа вокруг отекла. Из-под треснувшей губы всё ещё сочилась кровь.

Медленно, как во сне, она шагнула в душ.

Вода обрушилась на неё ледяным каскадом. Первые секунды всё жгло — раны отзывались болью. Но с каждой минутой тело привыкало. Вода стекала по ней, унося с собой кровь, страх, грязь… хоть что-то.

Словно капли дождя смывали не только грязь — они уносили воспоминания о той комнате, о тех лицах, о криках и насмешках.

Когда Ева вышла из душа, она уже не дрожала. Тело было чистым, волосы — мокрыми, тяжёлыми. Она бросила старую одежду в мусор, не колеблясь. Она не хотела больше ничего общего с тем вечером. Словно вместе с этой тканью можно было выкинуть всё, что ей сделали.

Она переоделась в свежую одежду — простую, чистую — и на мгновение почувствовала себя почти живой.

Живот предательски заурчал. Организм напоминал о себе — он тоже устал страдать.

Ева вышла из комнаты и медленно направилась вниз, в зал трактира. Хотела поесть. Просто… съесть что-нибудь тёплое. Как обычный человек.

**

Когда Ева начала есть, каждая попытка открыть рот отзывалась болью. Губа натягивалась, кровь снова выступала по краям. Но она терпела. Медленно, почти машинально, она дожевала тёплый суп и кусочек хлеба, запивая их водой.

Пища не приносила удовольствия — она просто напоминала, что она ещё жива.

Поев, она вышла из "Дырявого котла" и направилась в сторону Косого переулка. Улицы уже начали наполняться утренним светом, маги и волшебницы спешили по делам, витрины светились, лавки открывались. Она шла, будто в тумане.

В лавке зелий она остановилась перед полками и, немного поколебавшись, выбрала флакончик с зельем от синяков и ещё один — для лечения свежих ран. Заплатила, не глядя на продавца. Тот не задавал вопросов — он слишком давно работал здесь, чтобы удивляться.

Ева хотела вернуться в свою комнату, но, поднявшись по лестнице, остановилась: у двери стояла женщина в строгом, формальном одеянии. Она была невысокая, с собранными в пучок волосами и папкой в руках. Её лицо было безэмоциональным, почти каменным.

Рядом стоял Гарри. Он сразу заметил Еву и взглянул на неё с тревогой. Хотел было улыбнуться ей — как другу. Ева тоже попыталась улыбнуться в ответ… но её губа дёрнулась странно, болезненно, и вышло больше похоже на болезненную гримасу.

Она не помнила, как добралась до этой двери. Не помнила, как увидела Гарри тем утром — всё смешалось в её голове, как вода с чернилами.

Он посмотрел на её лицо: синяк на щеке, рассечённая губа, пустой взгляд. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но в этот момент раздался голос:

— Мисс Браун?

Ева и Гарри одновременно обернулись. Та самая женщина подошла ближе. На секунду её брови удивлённо приподнялись, заметив состояние девочки, но лицо быстро вновь стало непроницаемым.

— Да… я, — неуверенно ответила Ева, сжав в руке флакончики с зельями. Гарри стоял рядом, явно не понимая, что происходит.

— Я из Министерства магии, — спокойно сообщила женщина. — Нам нужно поговорить. Можем мы пройти в вашу комнату?

Ева кивнула. Она чувствовала себя слишком вымотанной, чтобы сопротивляться.

Гарри, не дожидаясь разрешения, вошёл за ними.

Женщина ничего не сказала. Но её глаза внимательно скользнули по комнате, по лицу Евы, по её рукам. Она что-то отмечала про себя.

В комнате повисла напряжённая тишина.

— Я по поводу вашего самовольного ухода из приюта, — чётко проговорила женщина. — Вы несовершеннолетняя. Покинули место проживания без разрешения. Вам нельзя находиться здесь.

Ева резко подняла голову. Её сердце забилось быстрее. Слова этой женщины звучали, как приговор, как угроза. Назад? Опять туда? Нет. Никогда.

— А вас не интересует, почему я здесь? — холодно и колко произнесла она, глядя прямо в глаза чиновнице.

Та, кажется, не ожидала такого тона. На мгновение растерялась.

— …Нет, — сказала она тихо, немного сбитая с толку.

— Я многократно подвергалась насилию, Избиениям. Меня запирали в подвале. Заставляли убирать, стирать, мыть полы. Когда раны от наказный ещё кровоточили. Каждый. День. Как служанку, — голос Евы становился громче. Она дышала быстро, злость поднималась внутри волной.

Она рывком закатала штанину — и показала свежие раны на ногах. Красные, с кровоподтёками, багровые следы от кнута.

— Вот это — я получила за то, что наступила на скрипучую половицу рядом с дверью смотрительницы.

Затем подняла рукав. На левой руке змеился старый шрам.

— А это… это год назад. Просто не понравилась одному из тех, кто там считается "главным". Мне было одиннадцать, ему четырнадцать. Он меня связал и обжёг. Смотрительница всё знала но молчала. В тот раз я чуть не умерла от заражения. Я лечила себя сама. Не всё получилось — теперь не могу нормально двигать рукой.

Женщина побледнела. Гарри замер у стены, как вкопанный.

Ева сделала глубокий вдох, но голос всё равно дрожал.

— А вчера… — она сглотнула. — Вчера трое. Они меня связали. Хотели… хотели изнасиловать. А может, и хуже. Я кричала, сопротивлялась, билaсь, чем могла. Мне… мне повезло выбраться.

Она обхватила себя руками, как будто защищаясь от собственного рассказа. Плечи дрожали. Слёзы потекли по щекам, но она не пыталась их вытирать.

— Я не вернусь туда. Вы можете сказать, что я нарушила правила. Но я — не вещь. И я не позволю себя снова туда запихнуть. Я лучше сбегу. Снова. Хоть тысячу раз. Хоть в лес, хоть на улицу. Но не туда.

Комната замерла в оглушительной тишине.

Гарри, всё это время стоявший в стороне, резко поднялся. Его лицо было белым, губы сжаты. Он начал шагать взад-вперёд, как будто не мог усидеть на месте.

— Это... Это нельзя оставить так, — выдохнул он, не глядя ни на Еву, ни на женщину. — Так не должно быть. Она же... она...

Чиновница всё ещё молчала. На её лице теперь не было ни строгости, ни безразличия — только напряжение и беспокойство. Она сжала папку в руках так, что костяшки побелели.

Женщина стояла в полном молчании, как будто окаменев. В её взгляде мелькнуло что-то человеческое — замешательство, вина… может быть, даже страх. Несколько долгих секунд она не знала, что сказать.

— Понятно… — наконец прошептала она. — Вы можете остаться здесь. До начала учебного года. Мы... разрешаем.

С этими словами она быстро вышла из комнаты, не обернувшись.

Ева осталась сидеть на полу. Плечи её дрожали, слёзы продолжали течь, уже беззвучно. Она не всхлипывала — просто плакала. Как будто внутри всё выжгло. Как будто кто-то раздавил её, размазал по асфальту, а потом оставил лежать в одиночестве.

Лицо горело, особенно та сторона, куда пришёлся удар. Осторожно она вытащила мазь, которую недавно купила, открыла крышку… но не успела коснуться себя.

Рядом оказалась рука. Тёплая. Осторожная.

Гарри.

Он молча взял мазь из её рук. Не произнеся ни слова, начал аккуратно наносить её на разбитую губу, на синяк под глазом, на щёку, где осталась багровая полоса от пощёчины. Движения его были бережными, почти невесомыми. В глазах — боль. Та, что бывает у тех, кто видел несправедливость. И кто не знает, как с ней бороться… но хочет хотя бы чем-то помочь.

Потом он присел на корточки рядом с ней и, заметив её ноги, тоже смазал мазью свежие следы от кнута. Сначала чуть защипало — но потом стало легче. Гораздо легче. Раны начали стягиваться, кожа затягивалась, боль утихала.

Но душевные раны не лечатся зельем. Там, внутри, продолжало болеть. Там кровоточило.

Ева смотрела на него, на Гарри, который всё делал в тишине, не спрашивая и не осуждая. Просто был рядом.

И этого было достаточно, чтобы пережить ещё один день.