Normal Rules did not Apply (джен)

Бездействовать было… странно. Эльза поймала себя на мысли, что в последнее время ее жизнь превратилась в бег по пересеченной местности. Нескончаемый. Нельзя было упасть на землю и перевести дух. Даже оглядываться через плечо нельзя. И тут вдруг… затишье и томительное ожидание.

Эльза перестала чертить на снегу и отложила порядком уже заледеневшую палочку в сторону. Как бы еще картинки оживать не начали! А то она слишком много думает о тех, кого рисует. Вот радостно подпрыгнувший Олаф, вот Кристофф в обнимку со Свеном. Интересно, сестра им уже все рассказала? Они с Анной долго спорили и в итоге решили, что скрыть хорошую новость было бы нечестно. Никто в их семье не заслужил такого страдания. Вот моральным духом армии Эренделла придется пожертвовать. Но семья должна знать правду.

Сестренка, которая все никак не могла нарадоваться, по ощущению Эльзы, умчалась слишком быстро, но было бы подозрительно, если бы в лагере заметили ее отсутствие. Между тем, Эльза возложила на Анну важную миссию: подготовить почву для примирения народов и проследить за двумя очевидными врагами Эренделла. Один из них был даже скорее заклятым врагом самой Эльзы. Герцог Варавский, покушение которого уже три года как напоминает королеве о кознях этого человека, проходя по сердцу леденящей волной. Другого, старейшину Агмунда, Эльза до недавнего времени и не знала, но возненавидеть успела даже сильнее.

Чтобы надеяться на счастливый исход для всех участников соглашения, нужно сначала убедиться, что эти двое не представляют опасности. Неопытная, от горя чуть ли не сходящая с ума юная королева, которую Анне предстояло сыграть, вполне могла ненароком выведать их намерения.

Но Эльза все равно волновалась. Отпустить сестру в лагерь нортульдра сейчас было все равно, что отправить овечку на растерзание волкам. Это Локи хорошо бы справился с подобным заданием, у него и у самого-то натура волчья… Эльза ущипнула себя за руку, коря свои мысли за то, что опять вернулись к магу. Она была на него не просто зла. Эмоции выветрились, оставляя на душе какое-то кислотное равнодушие. Чем чаще она будет возвращаться к нему, тем больнее сделает себе. Слишком часто она ему верила — и слишком невысоко он ее доверие ценил. Чего он хотел добиться последним своим представлением? Эльза не уверена, что хочет выяснять. Все, теперь это в прошлом. Чем бы ни были странные чувства между ними, надо их отпустить.

И все-таки почему он не пытается найти ее? Рад ее отсутствию? Тогда чем она ему помешала?

Эльза уселась на занесенном снегом бревне и выпрямилась, намеренно поддерживая царственную осанку. Надо успокоиться. Очистить мысли от страхов и вопросов. За все эти годы она практически ничего не добилась в умении абстрагироваться от ситуации, но жизнь, как видно, не прощает не пройденных уроков.

* * *

На следующий день — или это было продолжение того же самого дня? — Локи не знал, как разговаривать с Ханимарен. Он привык выдерживать любые взгляды самых разных людей, маскируя собственные ощущения. Но после слишком эмоциональной реакции на старинные мамины колыбельные просто не знал, куда девать глаза, когда проснулся и вновь обнаружил подле себя нортульдру. Он не привык так запросто принимать чужую помощь.

Поэтому он только кивнул и зашевелился, высвобождаясь из одеял. Боль не отступила, но притупилась, и Локи, стараясь не тревожить рану и не смотреть на нее, все-таки сел и удовлетворенно отметил, что голова уже не кружится.

— Ты куда опять собрался? — снисходительно поинтересовалась Ханимарен.

— Благодарю за заботу, — со всей фальшивой сердечностью, на слух неотличимой от искренности, произнес Локи. Да, пришлось наступить себе на гордость, но осторожность и здравый смысл восторжествовали. — Теперь мне пора двигаться дальше.

— О нет, — усмехнулась Ханимарен. — Момент еще не настал.

Сказала она это с такой убежденностью, что Локи удивленно нахмурился и упустил шанс встать и уйти.

— У тебя слишком много причин остаться, — словоохотливо пояснила она. — Самая важная, конечно, твое здоровье. Ты это всегда успешно игнорируешь. Но разве тебе не интересно узнать, зачем я помогла и почему мое лечение действует? И как я предсказываю будущее и некоторые твои мысли? И почему для заурядной дочери племени нортульдра я столь сильная волшебница?

Она засмеялась, глядя ему в лицо. Локи, похоже, проникся ее интригующим обещанием ответов, так как остался неподвижно сидеть. И все-таки в груди гулом отдавалась тревога: он не доверял Ханимарен, не имел права тратить слишком много времени и по плану сейчас вообще должен был находиться в другом месте. Ему нельзя задерживаться!

Струящийся полог расступился, и в пещере оказался еще один человек. Локи напрягся и призвал защитную магию, сразу же пожалев об этом: руки словно пронзило жгучими иглами, и он с трудом сдержался, чтобы не вскрикнуть от боли и неожиданности.

— Извини, — заметив проскользнувшую на его лице гримасу, сказала Ханимарен. — Раз ты такой нервный, надо было предупредить тебя заранее. Подойди, — это обращалось уже к вновь прибывшему мальчишке на вид лет десяти-двенадцати. — Поздоровайся с гостем.

— Здравствуй, гость, — послушно сказал мальчик со слишком церемонным видом. В его глазах бегали смешинки, и Локи против воли улыбнулся, чувствуя расположение к ребенку. — Меня Эймунд зовут.

— Я знаю, — кивнул Локи. — Помню, Ханимарен однажды при мне тебя так назвала. Не сразу узнал просто.

— Сестра, я принес, что ты просила, — не особенно-то интересуясь продолжением разговора, сказал Эймунд. — Можно, я теперь пойду поиграю?

— Иди, — потрепав его по голове, с улыбкой разрешила Ханимарен, и мальца тут же и след простыл. — Полюбуйся, это для тебя гостинец, — сказала девушка, доставая из плотного льняного мешка пригоршню прозрачных цветков. Локи подался вперед, и в нем шевельнулось узнавание. — Да-да, это они, — серьезно кивнула нортульдра. — Когда ётуны пришли в этот мир, они должны были привнести в него хоть что-то хорошее, не находишь? Нет? Ну а как же баланс… — Она насладилась смешанными чувствами, которые слишком открыто отразились у него на лице, и пояснила: — Они посеяли здесь свои целебные травы. Тебе уже случалось их видеть? Знаешь, ётунам они в принципе полезны и, что еще удачнее, безвредны для многих других рас. А тебе уж точно должны помочь, учитывая твое происхождение.

Локи вздрогнул и впился одной рукой в другую. Так Ханимарен даже о его тайне что-то знает? Точно шпионка Одина! Только и ждет возможности, чтобы сдать Локи обратно в Асгард!

— Ну, и что ты опять напрягся? — серебристо рассмеялась она, и у мага по коже побежали мурашки. — Или норне уже не положено знать таких секретов?

— Норне?! — переспросил Локи чуть слышно, потому что в его груди разом кончился воздух.

— Да, я норна, и мое имя — Вирд, — совершенно буднично проговорила Ханимарен и продолжила, не заботясь, успел ли маг хоть как-то осмыслить ее предыдущие слова. — Между прочим, Эймунд сильно рисковал ради тебя. Разумеется, я знаю его судьбу, но мальчику об этом рассказывать незачем. Так что его смелость — подлинная. Залезть в ётунскую пещеру, пока никто из великанов не следит, набрать цветов и проскользнуть обратно к нам в пещеру так, чтобы этого не заметил никто из тех разномастных воинов, которыми лес сейчас буквально кишит… Да, опять-таки, про отвод глаз мой мальчик не в курсе… Но тренировки ему только на пользу, к тому же, ему нравятся такие вот маленькие геройства, как и почти любому парнишке в его-то возрасте. А что касается тебя, ты еще не забыл свое детство, а? Тоже любил такие вот авантюры? Или предпочитал в тени отсиживаться?

Локи только заморгал, а потом неуверенно кивнул, сам не зная, на что отвечает, и слишком сбитый с толку, чтобы вести сейчас светские разговоры. Верить Ханимарен он не смел. Определенно, несомненно и верно, она наслышана о том, кто такой сам Локи. Она какая-то волшебница, возможно, асгардского происхождения — или же хотя бы жила там. Значит, мифологию Девяти миров тоже знает. Но быть настоящей живой норной… нет, разумеется, не может. Это какой-то трюк.

— Не веришь, что я норна, да? — легкомысленно накручивая на палец локон, проговорила Ханимарен. — А какой, по-твоему, я должна быть? Вот такой? — Она превратилась в дряхлую старуху в хитоне и взяла в руку возникший из ниоткуда кувшин. Потом помотала головой и развеяла сосуд в воздухе, достав из него же веретено с тончайшей белой нитью. — Или нет? Скажи, тебя точно не отталкивает старость? — серьезно поинтересовалась женщина у Локи. — Вот, гляди, — и она скрыла свое лицо под капюшоном. — Ах нет, вспомнила! — вдруг всплеснула руками Ханимарен, не обращая внимания на незаметно отползающего на другой край кровати Локи. — Вы, асы, видите время немного не так, как я! Нас должно быть трое!

И тут Локи и впрямь увидел знакомую с детства картинку. У них дома была такая фреска, да и иллюстрация в какой-то детской книге, по которой мама учила их с Тором читать, тоже была очень похожа. Три женщины, облаченные в просторные белые одежды. Их волосы светлее звездного света и держатся в прическе только благодаря золотым обручам. Все трое сжимают в руках невидимые нити человеческих судеб, которые и плетут. И не только человеческих — божественных тоже. Ведь кто такие сами асы пред лицом высшей формы власти? Вот горбится и беззвучно шамкает губами старуха Урд, обладающая всем опытом и мудростью, которые успела накопить за время своего существования Вселенная. Вот красавица Верданди, чем-то неуловимо напоминающая Локи маму. Она такая же родная и строгая, хотя за ее суровостью скрывается нежность и печаль вечной матери. Ее руки золотятся волшебством, а нить судьбы отблескивает чем-то синим, розовым, изумрудным… Она все время изменяется, как меняется и жизнь вокруг нас в то единственное мгновение, которое может зваться настоящим. Миг уйдет — и будет уже принадлежать Урд. Но всего на секунду — определяющую секунду — он в заботливых руках матушки Верданди. А третья норна, юная Скульд, словно скрывается за невидимым полотном. Художник, изображавший ее для детской картинки, словно бы и сам не знал, как должна выглядеть норна судьбы, наделив ее весьма утонченными чертами, в которых отсутствовало всякое выражение. Ее контуры были полупрозрачны, а руки напряжены так, словно она держала не нить судьбы, а кинжал. Впрочем, учитывая, что чем-то она и правда должна перерезать жизнь каждого в конце пути, это вполне могло быть и оружие. Вслед за иллюстратором Локи не знал, какой следовало бы представить богиню будущего, и не стремился слишком пристально ее разглядывать.

— Вижу, так тебе стало понятнее, — усмехнулась нортульдра… вернее, норна, принимая привычный уже облик смертной Ханимарен. — Не попадай в ловушку большинства и не пытайся слишком упростить действительность. Время неразрывно. Да, я тройственная богиня и могу существовать в этих ипостасях. Более того, я люблю своих сестер, — в ее тоне промелькнула меланхолия. — И все же изначально норна одна — и это я. Пойми, прошлое, настоящее и будущее — это обман ума. Есть только та сумма знаний, что уже накоплена к текущему моменту. И сам настоящий момент, отправная точка принятия решения, которое и приведет тебя к так называемому будущему. Причины и следствия — только они определяют твою судьбу. А не тайны прошлого и пророчества на будущее. Это все пустое.

— Я все равно не понимаю… — пробормотал Локи, но пояснил, прежде чем Вирд успела разочароваться в не блещущем умом слушателе. — Нет-нет, про неразрывность времени, допустим, я поверю. Но вот тому, что ты норна… — он едко усмехнулся, хотя его веселость была напускной. С самого рождения Локи знал, что с асами никто не мог бы потягаться в благородстве кровей или силе власти. Норны — это… фольклор. Устаревшая религия. Их не должно существовать. И уж точно не здесь, на окраине вселенной.

— А почему не веришь? — словно бы желая защититься, поспешно проговорила Ханимарен. — Потому что я живу в лесу в окружении простых смертных? Потому что не сижу все время с прялкой? Потому что у меня есть братья, о которых умалчивают ваши легенды?

Локи кивнул, зябко кутаясь в одеяло. Ситуация затягивала, как бредовый сон, из которого не можешь выбраться, даже если желаешь обойти топь стороной.

— Уж тебе-то, наверное, излишне объяснять, как бывает одиноко в чужом мире, — проговорила норна совершенно спокойно. Она словно повторяла давно затверженные слова, что отнюдь не добавляло Локи веры в ее речи. — Уже двенадцать столетий, если не больше, я провела здесь. Разумеется, одиночество становится подчас невыносимым. Поэтому иногда я нарушаю свое уединение и прихожу к людям. Горько отпускать их так скоро после знакомства, но наше сердце — такая упрямая штука. Продолжает тянуться к живым существам снова и снова. Этих мальчишек, Эймунда и Райдера, я пожалела тридцать пять лет назад. С тех пор я с ними.

Локи приподнял брови, начиная о чем-то догадываться. Братья Ханимарен еще так молоды, а она утверждает…

— Да, я говорю о том несчастливом дне предательства, — кивнула норна. — Бедные ребята. Они не лишились своей семьи только потому, что и так были сиротами. Но женщина, которая о них заботилась, после воскрешения их забыла, так что пришлось мне взять их на свое попечение, — Ханимарен рассеянно улыбнулась, витая мыслями где-то в прошлом… которого, судя по ее же словам, и вовсе не существовало. Локи хотел сказать что-нибудь язвительное по этому поводу, но не стал. — Знаешь, — продолжила норна, вспомнив о своем слушателе, — матерям… ну или старшим сестрам… свойственно желать, чтобы их чада никогда не вырастали. И это ошибочное стремление. По крайней мере, надо не так, как получилось у меня. Райдер-то вообще младший брат, просто они оба не помнят об этом.

— Что произошло? — поинтересовался Локи, которому не пришлось даже играть в сочувствие. Отчего-то он и без того проникся ситуацией. Может, дело было в тоне голоса рассказчицы.

— Как и обычно, — пожала плечами она. — Хотели отстоять свою свободу. Защищали дом. Недооценили опасность. Мало ты, что ли, таких случаев видел, когда возглавлял асгардские войска? В то время Райдеру было двадцать, Эймунду — на два года больше. Они погибли в одном и том же сражении, рука к руке. — Эти слова болью отдались у Локи под ребрами, стоило ему некстати вспомнить их с Тором юношеские клятвы. Идти до конца или погибнуть вместе как братьям… это было мальчишество, но так жаль, что этого обещания он уже никогда не сможет сдержать. Из тысячи клятв — и нарушить именно эту… — А три года назад Эймунд опять своим телом закрыл кого-то уже другого. Я-то думала, он остепенится и поумнеет, но благородства в этих мальчишках больше, чем ума. А история продолжает упорно ходить кругами, нравится нам это или нет… Вот так мой приемный старший брат опять стал младшеньким… Хотя ты наверняка согласишься: в таком возрасте он просто очарователен.

Локи учтиво кивнул, и хотя его расположение к Эймунду было искренним, магу было слегка не по себе от той нарочитой небрежности, приправленной полынной горечью, с которой Ханимарен рассуждала о своем семействе. Боль, веселость, ирония, снисходительность, любовь, всезнание — все смешалось и переплелось.

— Чувствуешь теперь, как тяжело бывает с тобой разговаривать, когда ты ведешь себя точно так же? — вдруг спросила норна, прожигая его уж слишком понимающим взглядом. Локи захотелось превратиться в хамелеона. Не обязательно образно, можно и буквально. Только бы чем-нибудь отгородиться от сложной собеседницы.

Ощущение для него во всех отношениях новое. Жутковато, но в то же время интригует.

* * *

Эльза услышала хруст снега и открыла глаза, быстро возвращаясь в реальность. И поймала себя на мысли, что в этот раз почти получилось: она сейчас действительно была спокойна, не изводила себя, не порывалась проморозить все вокруг до основания! Неужели она немного научилась терпению, смирив нелепую для снежной королевы горячность натуры?

Кравшаяся к ней Анна, пойманная с поличным, застыла с поднятой ногой и нелепо растопыренными в воздухе руками, а потом расхохоталась.

— Ты чего замерла? — спросила она и теперь уже не таясь подбежала к сестре. — Меня Ветерок высадил, а тут ты такая сидишь, то ли спишь, то ли нет, вот я и решила: дай-ка я…

Эльза обняла Анну и энергично ее встряхнула, словно смахивая все лишние слова. Судя по всему, настроение у сестренки хорошее. Что бы это значило? Так и лучится радостью. А не разнесла ли она часом счастливую весть о воскресении Эльзы по всему Зачарованному лесу?

— Э-э, нет, даже не думай, — шутливо погрозила пальцем Анна, явно догадываясь, в чем засомневалась Эльза. — Я вообще-то превосходная актриса! Помнишь наши представления дома? Вот-вот! Никто про твое спасение ни полсловечка от меня не услышал, кроме тех, кому можно было!

— А что же ты тогда сияешь, как свечи на елке? — поддразнила ее Эльза и усадила рядом с собой, приготовившись слушать. И послушать там предстояло порядочно.

— Хочешь избавиться от одного из врагов? — заглянув ей прямо в глаза, торжественно уточнила Анна. Эльза даже отпрянула. Такое предложение она могла еще ожидать услышать от Локи, а вот от своей солнечной сестренки… — Да нет же! — поняв, что ее смутило, рассмеялась Анна. — Не в этом смысле избавиться… Я тут поняла одну вещь — тебе тоже понравится. Герцог Варавский нам на самом деле не враг.

Эльза с недоумением воззрилась на сестру, но Анна размашисто закивала.

— Ну или не совсем враг, — подумав, вынесла вердикт девушка. — Ты выслушай сначала, а потом решишь.

Рассказ Анны королеву и впрямь поверг в такое изумление, что сразу она и не знала, как реагировать. Вообще-то за добытые сведения благодарить надо было не только сестру, но и Олафа: это он примчался за ней и заставил поторапливаться, так как тут «разговор такой важный, что аж голова закипела, хорошо хоть, не расплавилась». Это потому что Олаф в принципе не тает. («При случае передай Эльзе мои особые комплименты», — галантно шаркая ножкой, уточнил на этом моменте снеговичок.)

Анна, как могла незаметно, пробралась за шатрами и услышала разноголосицу гомонящей у костра толпы. Выяснилось, что лесной народ несколько потеснили на его же территории солдаты Варавского и он сам.

Вообще дети леса очень тяжело переживали потерю магии. Насколько Анна поняла, Камень Жизни был неприкосновенной реликвией. И потому сам тот факт, что его присвоили два пришлых мага, был равен святотатству. Немудрено, что толпа была готова Эльзу с Локи просто растерзать. Однако кровожадные наклонности были нортульдра в целом несвойственны. Теперь «воров» даже жалели. Но исправить уже ничего не могли…

Как плакали дети и взрослые, умоляя лес смилостивиться и простить их! Новый грех не сумел смыть предыдущий, и теперь-то нортульдра было ясно, что убийство хранителей камня не могло вернуть магию в общий котел. Камень Жизни просто вспыхнул и развеялся в воздухе, как дым, обделяя своей защитной магией их, недостойных. Зачарованный лес отныне решил лишить их волшебства. Ранее дети леса не умели в большинстве своем управлять духами стихий, однако всегда чувствовали единение с природой, ее почти материнскую заботу и готовность помочь. Теперь духи покинули их, обернувшись в серое презрение. И для нортульдра этот проигрыш был куда существеннее, чем неудавшееся противостояние с Эренделлом.

— Что происходит-то? — тихонько уточнила Анна у кого-то из юных поселянок.

Та рассказала ей, что изначально многие семьи собрались тут поплакаться духам в надежде, что те их простят, но не тут-то было. Вместо природы откликнулись люди. На их заунывное пение и горестные возгласы к костру сбрелись не только местные, но и угнетаемые бездельем наемники Варавского. Слово за слово они вызнали, отчего так убиваются нортульдра, и тут мнения, понятное дело, разделились. Кто-то считал, что без волшебства в мире лучше, а кто-то явно сочувствовал горе-магам.

— Когда я пришла, — увлеченно делилась с сестрой Анна, — там уже разглагольствовал сам Варавский. Ну, ты же знаешь, он любитель поговорить и всюду свой нос сунет. По-моему, он пришел, чтобы окончательно унизить нортульдра и заодно своих людей проконтролировать, чтобы не переметнулись. А в итоге нам чуть ли не всю свою биографию пересказал…

— О-о, это вы подозрительно быстро справились, — бросив взгляд на солнце, усмехнулась Эльза.

— Э, — сказала Анна, — он не такой старый, как ты думаешь. Да и вообще, королева, где ваши манеры? Негоже людям на возраст указывать!

— А я разве указываю? — заулыбалась Эльза. — Я просто его манеру рассказа… отметила. Ну-ну, что там дальше-то было?

— Короче, — выдохнула Анна, вновь посерьезнев. — Тут такое дело… Эльза, у него и правда счеты с магией. И немножко с нашей семьей.

— И после этого ты, очевидно, решила, что он нам не враг? — дернула головой Эльза, ничего не понимая. И тогда Анна пересказала ей горести заморского герцога.

Еще в первую встречу с Варавским Эльза убедилась, что тот панически боится магии. Это оскорбило юную королеву, но отнюдь не удивило: многие отреагировали похожим образом. Так что это можно было принять если не сердцем, то головой. Да, волшебники — ненормальные. Они несут угрозу, они непредсказуемы и не похожи на остальных… А то, что заурядные люди в ответ наставляют на тебя оружие, это, видимо, весь остальной мир считает нормальным…

Но ненависть Варавского к магии проистекала не из предрассудков необразованных крестьян и не из закоснелых представлений потомственной аристократии. Это было личное, а с личного, как Эльза знала и по собственному опыту, особый спрос.

Варавский, на диво всем собравшимся, оказался одним из немногих, кто действительно знал, что произошло в лесу почти тридцать пять лет назад. Упиваясь своим красноречием, старый герцог незаметно сменил свои планы, вместо раздора посеяв в сердцах слушателей семена правды. Выяснилось, что он знал о случившемся тогда от отца, служившего военным.

— Тебя никогда не удивляло, что Эренделл буквально граничит с территорией нортульдра, но никто из нас даже не слышал никогда об этом народе? — спросила Анна. — Да и о Зачарованном лесе мы знали только то, что он большой, дремучий и туда ходить нельзя.

— Верно, — потерла подбородок Эльза. — Мы с Локи пытались узнать как можно больше и об элементарных духах, и о нортульдра, но нашли только какие-то крохи…

— Дело в том, что людей заставили забыть! — со всей серьезностью заявила Анна. — И у Варавского есть доказательства…

Доказательствами оказались несколько ветхих бумажных листов, которые он вытащил из-за пазухи и продемонстрировал всем собравшимся. Анна даже успела разглядеть на одном листе несколько печатей, в числе которых была и печать отца, короля Агнарра.

— В 1804 году, как он сам говорит, Варавский уехал учиться за границу, — рассказывала Анна. — Он хотел развивать торговлю, однако Эренделлу в те годы практически нечего было предложить ни в качестве товара, ни в качестве ценных познаний. Пара лет прошла спокойно, а потом письма из дома начали приходить Варавскому в каком-то странном виде.

— В странном? — удивилась Эльза. — Что же с ними случилось?

— О, я даже видела это, — заверила сестра. — Огромные такие дырки в бумаге, прорезанные аккуратно, будто по линейке. Иногда всего несколько слов недостает, иногда — полстраницы.

— Тут нет ничего удивительного, — пожала плечами Эльза. — Цензура.

— Неужели у нас и сейчас такое есть? — возмутилась Анна.

— А ты хотела бы всем разрешить свободу слова? — усмехнулась Эльза. — Ты же сама сказала, что Варавский-старший служил военным. Наверное, кто-то боялся, что он разгласит какую-нибудь важную тайну. И о ней станет известно за рубежом. Но… нет, не думай, я не поклонница этих мер. Я просто рассуждаю, чем они могли быть вызваны.

— Так вот, — продолжила сестра. — Дырявых страниц становилось все больше, но все-таки Варавский понял, что дома что-то не так. Эренделл явно вступил в какую-то особенно тягостную борьбу. Варавский хотел было бросить все да приехать, но ему что-то помешало. И мы знаем, что ему помешало, — изменившимся тоном добавила Анна. — Ему потраченных попусту денег было жаль, вот он и не смог оставить учебу.

— Давай ближе к делу, — попросила Эльза, которой никого не хотелось голословно обвинять и которая по-прежнему не понимала, чем им помогает история жизни одного герцога.

— Так вот, в последнем письме, которое он получил из дома, подробно рассказывалось о встрече Эренделла и нортульдра. Отец Варавского не поскупился на щедрые описания, хоть и военный. Нам этот пройдоха даже зачитал кусок — про то, как рядом с лесным племенем вечно духи суетились. Это был мир, которого никто из Эренделла доселе не видел, но верхушка-то знала про заговор. А в тот день, когда все собрались на праздник, командующие вдруг увидели, как здорово все у нортульдра заведено…

— Эти бы письма — и на тридцать пять лет раньше. Обнародовать бы их до того, как все произошло… — прошептала Эльза.

— Отец Варавского был одним из немногих, кто успел выбраться прежде, чем на лес опустился туман. Он как раз сопровождал папу с мамой до самого Эренделла…

— Почему ты сразу отсюда не начала?! — вскричала Эльза. — Давай подробнее!

— Боюсь, подробнее надо у самого Варавского спрашивать, — остудила ее пыл Анна. — Я просто сделала такой вывод. В последнем письме, которое пришло без цензуры, Варавский-старший пишет, что благополучно добрался до дома, однако не знает, что будет со страной: Эренделл остался без короля, наследник слишком мал, половина армии потеряна где-то в лесу, злые языки нашептывают об истинных планах короля Рунарда на народ нортульдра… Короче, страна быстро погружалась в хаос. Да еще и непогода разыгралась. В один и тот же день солнце то жарило так, что в хранилищах начинал таять лед, то потом заряжал дождь, и Эренделл буквально смывало, до того поднимался уровень воды…

— Неужели это духи стихий мстили нам? — проговорила Эльза, но Анна лишь пожала плечами.

— Нортульдра и Варавский тоже так предположили. В любом случае, мы всю свою жизнь и знать не знали ни о племени нортульдра, ни о том, что Эренделл переживал такое непростое время. Вспомни, Эльза! Разве папа хоть раз нам рассказывал, как именно погиб дед Рунард? И трудно ли было регентам, которые правили до папы? В нашем представлении Эренделл всегда был крохотной, но образцовой державой! Со всеми миролюбивые, вот и в ответ получаем одно добро… Ни люди на нас зла не держали, ни природа, а тут… совсем другие сведения!

— И что же ты этим хочешь сказать? — с растущей на сердце тревогой спросила Эльза, и в тон ее беспокойству где-то невдалеке тревожно заскулил северный ветер.

— Да то, что кто-то вскоре после возвращения папы с мамой в Эренделл наложил на всех мощные чары, конечно же! — воскликнула Анна. — Варавский в это время был за тридевять земель, вот на него колдовство и не подействовало! Но он обо всем в курсе, потому что до последнего получал письма, а потом вернулся и увидел… все это. Не знаю, кто и зачем всех заколдовал, но именно это удержало нас и от дальнейшего выяснения отношений, и от самобичевания, и… по большому счету, вообще ото всего. Мы начали заново. Преуспели в том, что могли бы сделать запертые в лесу воины.

— Много ли чести в том, чтобы оставить прошлое в прошлом, если ты его даже не помнишь? — со скептическим видом заметила Эльза. — Но… постой-ка. Новости тревожные. Отчего же ты вначале пришла такая радостная?

— Ну а как же, — передернула плечами Анна. — Ты подумай: все это время Варавский был единственным, кто знал правду. И хотел отомстить… любому из магов, кто изменил его родину до неузнаваемости. Но раз эта магия спасла всю страну от еще большего зла, значит, он тоже может принять нашу сторону!

— Как-то это все сомнительно… Мы ведь разорвали торговые отношения с Варавскими не только из мстительности. Этот герцог хотел нашу казну обчистить! Условия его договоров были просто грабительские... Вообще не верится, что он, оказывается, в нашей стране родился.

— Да точно тебе говорю! — с жаром заверила Эльзу неисправимая оптимистка Анна. — Теперь он увидел, что в мире магии пути добра и зла неисповедимы. Да, когда он вернулся в Эренделл и не узнал его, он был напуган. Вот и уехал искать счастья за море. Ну да, он жадный, как гном, и за почти сорок лет на чужбине привык уже, наверное, считать себя иностранцем. Но где-то в глубине души у него еще может быть мечта восстановить Эренделл таким, каким он должен быть. Не будет он вредить своим же соотечественникам, а что касается нас… Мне кажется, мы должны простить ему все былые обиды, Эльза. Потому что и он еще может передумать, если увидит, что магия на самом деле справедлива.

* * *

— Это к тебе, — сказала Ханимарен… то есть, норна по имени Вирд. Локи, глотнувший было целительного напитка, чуть не подавился и укоризненно взглянул на собеседницу. — Опасности нет, — возвела глаза к неровному потолку пещеры девушка. Хотя девушка ли? Локи уже и не знал, как в своих мыслях адресоваться к всевечной высшей богине. — Это тот паренек, который помог мне перенести тебя сюда.

Полог снова рассеялся, пропуская в укрытие Гринольва. Локи тут же отставил чашу и сел ровно, а затем с молчаливым вопросом уставился на юного мага.

— Задание выполнено, — почти по-военному отрапортовал Гринольв, и Локи незаметно выдохнул. Под его нетерпеливым взглядом юноша поежился и начал рассказывать более подробно: — Нортульдра и пришлые воины официально заключили перемирие с Эренделлом. Королева Анна сейчас налаживает дружеские связи с нортульдра, которые признали ее — как, в общем, и королеву Эльзу — продолжением их рода. Магия леса молчит… все, как планировалось. — Видя, что Локи дожидается чего-то еще, Гринольв извлек из пространственного кармана светящуюся сферу и протянул своему наставнику.

— Не боишься дотрагиваться-то? — буднично поинтересовалась Ханимарен, не удостоив Камень Жизни даже взгляда. — Ты с таким трудом разорвал магический договор. А вдруг сейчас опять попадешь под влияние камня?

Опасение было вполне закономерным. Но как, спрашивается, Локи иначе проведет дальнейший размен позиций? Надо рискнуть. В прошлый раз Камень Жизни вошел в его плоть и кровь, потому что сам Локи отчаянно желал этого единения, полагая, что доживает последние минуты. А теперь… нет, ну теперь-то он тоже слаб. И даже рана на сердце будто бы та же самая. И все-таки все не так плохо. Пока он спал, его состояние значительно улучшилось, и его регенерации, вкупе с целебными настоями Вирд и ее магией, теперь могло оказаться достаточно. И все-таки Локи чуть отвел руку.

— Как отреагировали зрители? — заставив сферу парить в воздухе вместо того, чтобы забрать ее, осведомился Локи.

— Как и ожидалось, — доложил Гринольв. — Единственное, что мы не учли, это что принцесса Анна с мужем и снеговиком окажется слишком близко от места действия и все увидит…

— Про это я уже знаю, — поморщился Локи, который и впрямь не мог забыть тех слов Эльзы, которые проводили его прямиком в Хельхейм. Досадно было слышать такое перед смертью, даже если последняя оказалась лишь плодом его воображения. Ах нет, до Хельхейма он смутно видел еще и что-то другое, отдающее благодатью Вальхаллы… Но реальность была важнее грез и притом отнюдь не радужной. Эльза возненавидела его за то, что он «убил» ее на глазах у сестры. Это магу припомнилось не сразу, так что он поначалу решил, что его упадок духа — результат только физической травмы. Но тут еще и это. Обидно было слышать оскорбления от человека, ради которого пожертвовал жизнью. Не удивительно, что Локи очнулся с таким чувством безысходности на сердце.

— Мне пришлось укрепить иллюзию, чтобы никто не понял, что госпожа Эльза ненастоящая, — продолжил Гринольв. — А также создать твою иллюзию, учитель, как мы и договаривались.

Они действительно договаривались, вот только Локи надеялся, что ему все же не придется прощаться с жизнью дольше, чем на пару секунд, так что он сможет все сделать сам, не прибегая к чужой помощи. Кто же знал, что он потеряет сознание и упадет сразу вслед за иллюзорной Эльзой. Да еще и потом так сильно из графика выйдет. Хела, до последнего заявлявшая на него свои права, из его трагикомедии сделала подлинную драму. Если бы Локи их обоих не убедил, что все происходило лишь в бреду, вероятно, он и вовсе не смог бы вернуться из царства смерти. То, что Гринольв сообразил во время отсутствия трикстера разобраться с мелкими штрихами их представления, было большой удачей. Впрочем, Локи мог приписать себе эту заслугу, так как накануне провел успешную воспитательную беседу с молодым магом. Кажется, все-таки хорошо получилось донести до него всю серьезность этой партии.

— Как повела себя Эльза? — спросил Локи, собравшись с мыслями. — Ты видел ее?

— Не видел, — признал Гринольв, но тут же успокоил наставника. — Зато Анна с ней уже повидалась. Нет-нет, она себя ничем не выдала! В лагере продолжает разыгрывать убитую горем юную королеву, но я следил за ней издалека и знаю, что встретиться им удалось.

— Это хорошо, — выдохнул Локи. Он не желал ни Эльзе, ни Анне лишних страданий. Когда он обдумывал план, ему и в голову не пришла эта мелочь. Казалось, что достаточно удалить принцессу с места событий, чтобы уберечь от опасности, но о тонких психологических моментах думать было вообще некогда. Хотя постфактум Локи и признал: он вполне мог предсказать, что горячность принцессы сделает свое дело, и Анна не станет отсиживаться в безопасном укрытии. Теперь же в любом случае было уже поздно о чем-то сожалеть.

— Ко мне приходили посланцы, — нервно скашивая глаза на Ханимарен, намекнул Гринольв, но Локи просто кивнул, разрешая говорить открыто. — Ётуны прислали троллей, которые требовали передать с ними Камень Жизни, — проговорил юноша. — Разумеется, я им отказал и стал настаивать на личной встрече с ётунами. Тогда они мне времени дали до заката.

«Плохо дело», — подумал Локи и тут же поднялся, стараясь скрыть от Гринольва свое недомогание.

— Хорошо, я пойду, — выдавил он, игнорируя обеспокоенное выражение на лице Ханимарен. — Теперь, когда тролли-шпионы донесли ётунам, что Эльза мертва, мне ничего не стоит явиться к ним лично и устроить обмен. Я им камень, они мне — свободу действий.

— Тебе и правда так уж необходимо идти с ними в их край? — поёжился Гринольв, в глазах которого на секунду тоже промелькнуло что-то сочувственное.

— Да, необходимо, — подтвердил он. — Иначе ётуны продолжат причинять нам неудобства… в планетарных масштабах.

— Позволь мне встретиться с ними и попросить об отсрочке, учитель? — вдруг предложил Гринольв, и до Локи дошло, что он, наверное, шифровался слишком плохо. Или это Ханимарен подавала за его спиной какие-то тайные знаки?

Идея была слишком заманчива. Локи с трудом представлял себе, как бы он сейчас сумел отправиться со своими милыми соотечественниками в Ётунхейм. Планы трикстера существенно не изменились по сравнению с первой попыткой: теперь он уже не смел предложить им подделку, и Камень Жизни действительно на время попадет в их пользование, но… только на жалкий миг. Локи проведет всех в Ётунхейм, что-нибудь для вида починит и запрет всех в ледяном царстве до скончания времен. Как и хотел.

Весь этот фарс с жертвоприношением был нужен лишь затем, чтобы одновременно связать всех врагов Эренделла мистическим договором и заставить ётунов поверить, что Камень Жизни вновь никому не принадлежит. Это, кстати, и правда так. Локи чувствовал его опаляющее присутствие рядом с собой, но больше не владел его безграничной мощью. И… тяги к ней тоже практически не испытывал. Вот так неожиданность.

Открыть портал Локи сейчас точно не сможет, а куда конкретно в Ётунхейме ведет уже существующая тропа, не имеет представления. Вряд ли она очень опасна, если Эльза тогда сумела пройти по ней и вернуться, но… Нет, Локи определенно не улыбалось сейчас много ходить, особенно по снежному бездорожью.

— Сможешь мою иллюзию сделать чуть менее бездыханной? — нервно постукивая пальцами по пустой чаше, спросил тогда Локи. — Не думаю, что они захотят вести переговоры с тобой. Но вот если бы к ним явился сам царь и приказал подождать еще пару дней…

— Я сделаю, как мне будет велено, — с готовностью кивнул Гринольв. — Но что если я попрошу отсрочки, а они не согласятся или не поверят?

— Скажешь тогда, что ты царь, так что пусть считаются с твоим словом, — пожал плечами Локи. — Скажи им, что если не доверяют тебе, то могут следить за тобой, ведь они по-прежнему управляют духом земли. Так что пусть продолжают шпионить, сколько душе угодно, но сделают по-твоему.

«Вряд ли Гринольв захочет в мое отсутствие захватить ётунский престол», — мысленно утешил себя Локи, отогнав смутные сомнения. А иначе, как же золотое правило: «Не меряй всех по себе»? Все он правильно делает.