Потерянная — незнакомая себе (гет)

Примечания:

Вставьте лайки для моего вдохновение!!!

На следующее утро Гарри тихо постучал в дверь.

— Ева… пойдём, поедим? — его голос был мягким, почти неуверенным.

Она кивнула. Оделась, умылась и вышла за ним. Они спустились вниз, в зал «Дырявого котла», сели за стол. Было почти пусто, лишь пара волшебников лениво читали «Пророк».

Они ели молча. Ни один из них не решался начать разговор. Тишина между ними не была неловкой — она была тяжёлой, как перед грозой.

Наконец, Ева отложила ложку. Посмотрела на него. В её взгляде — решимость и уязвимость вперемешку.

— Гарри, — тихо сказала она. — Я хочу тебе кое-что сказать.

Он поднял на неё глаза.

— Пообещай мне… что никто не узнает о том, что случилось со мной. Ни Гермиона, ни Рон… никто. Я не хотела, чтобы ты это видел. Но так вышло. Поэтому… пожалуйста. Не рассказывай. Никому.

Он молчал. Слова застряли в горле.

Он знал, что должен был что-то сказать. Что-то правильное, важное. Он думал, как это всё решить, как добиться справедливости. А она… просит забыть. Замолчать. Закрыть глаза.

Как можно просто так это забыть? — хотел спросить он. Её же... её же чуть не Изнасиловали. Она была в опасности. И никому не сказала. Терпела. До крови. До слёз. До оков.

Он посмотрел на неё — и всё понял. В её глазах было отчаяние. Не просьба. Мольба. Как будто, если он не пообещает, она больше не выдержит.

Что-то внутри него дрогнуло. Он тихо кивнул.

Он не согласен. Внутри — всё кричит. Но сейчас — не время. Не место. Спорить с ней в таком состоянии — значит добить.

И вдруг — впервые за долгое время — она улыбнулась ему. Слабо, но по-настоящему. Словно отпустила хоть на миг. И он тоже улыбнулся ей в ответ. Очень тихо. Очень искренне.

А потом они продолжили есть завтрак. И стало чуть легче.

* * *

Дни проходили один за другим. Учебный год неумолимо приближался. Ева медленно, очень медленно начала возвращаться к себе. Каждый день она пыталась убедить себя, что всё уже позади. Она справилась. Она выжила. Она вышла оттуда целой... почти целой.

Да, её пытались изнасиловать. Да, её связали. Да... Но они не смогли. У них не получилось. Она освободилась. Это было главное. Всё закончилось. Почти. Она чувствовала себя лучше. Почти лучше...

К концу лета Косой переулок начал наполняться учениками, готовыми к новому учебному году. А Ева, наоборот, всё сильнее уходила в себя. Она не была готова выходить на улицу, встречаться с людьми. Хотелось исчезнуть, спрятаться, стать невидимой.

Иногда Гарри заходил. Они разговаривали — о чём-то мелком, будничном, ни к чему не обязывающем. Он не давил, не спрашивал. Просто был рядом. Но большую часть времени Ева проводила в своей комнате. Аппетита почти не было. Еда вызывала отвращение. Лишь благодаря Гарри, который настоял, ей приходилось иногда спускаться в общий зал на обед или ужин.

По ночам её мучили кошмары.

Иногда снилось, что Сэм всё-таки добрался до неё. Что он делал то, чего она больше всего боялась. Или он подходил с разогретым добела браслетом и пытался снова обжечь её руку. Каждый раз она просыпалась с криком, вся в поту. А потом снова засыпала — чтобы попасть в другой кошмар, иной, но не менее страшный.

Хорошо, что иногда с ней рядом была Лира. Сова молча садилась на край кровати или пряталась в подушках. Её мягкое, едва слышное уханье приносило немного тепла и покоя. Иногда, прижавшись к ней, Ева чуть тише вздыхала во сне.

* * *

Наступил последний день каникул.

Завтра… уже завтра она будет в школе.

Ева не знала, как будет себя чувствовать с началом нового учебного года, но одно она понимала точно — у неё будут друзья. Рядом. Это значило многое.

Как мантру, снова и снова, она повторяла себе одни и те же слова:

Всё прошло. Никто меня не сломал. Я сильная. Я справлюсь. Всё это осталось позади. Я защитила себя. Я спаслась. Всё будет хорошо. Всё будет хорошо. Всё будет хорошо...

Эти слова были якорем, спасательной верёвкой, за которую она держалась, чтобы не утонуть.

Когда она спустилась на обед, то увидела Гарри. Он улыбался — искренне, тепло, по-настоящему. Рядом шли Гермиона и Рон. У Евы что-то кольнуло внутри — не боль, скорее тревожное предчувствие. Её сердце сжалось. Она не знала, как будет себя чувствовать рядом с ними. Но она справилась. Сделала глубокий вдох, подошла и улыбнулась.

— Привет, — тихо сказала она, глядя на Гермиону и Рона.

Гермиона слегка нахмурилась — на долю секунды. Она что-то уловила в её лице, взгляде, в осанке. Но ничего не сказала, просто обняла Еву.

И тут Рон неожиданно задал вопрос:

— А почему ты в "Дырявом котле"?

Слова кольнули. Ева будто оцепенела. Её дыхание сбилось. Как объяснить? Как рассказать всё, что с ней произошло, не надрывая душу? А солгать… достойной лжи она тоже не могла придумать. Страх стал подниматься волной — но тут вмешался Гарри:

— Она приехала со мной. Я сам предложил забрать её из приюта. Ей там было трудно, вы же знаете. Мне показалось, что так будет лучше — и я пригласил её пойти со мной.

Рон понимающе кивнул:

— Ну, правильно сделал.

Ева выдохнула. Облегчение было почти физическим. Она бросила на Гарри быстрый взгляд — полные благодарности глаза. Он знал, что сказать. Не выдавая, не давя. Просто — поддержал.

Ева заметила, как к ним приближается мистер Уизли. Он тепло поздоровался со всеми и, конечно, первым делом обнял Гарри. В руках у него была свежая газета с крупной фотографией — на ней, в черно-белом движении, был изображён Сириус Блэк. Гарри и мистер Уизли переглянулись, что-то коротко обсудили вполголоса, но Ева не слушала.

Её взгляд невольно скользнул к двери. И в этот момент в холл вошла миссис Уизли, нагруженная пакетами. За ней шли Джинни, близнецы и Перси.

Увидев Еву, миссис Уизли сразу расплылась в широкой, тёплой улыбке. Она, не колеблясь, поставила покупки на пол и тут же подбежала к ней, крепко обняв.

Ева замерла. Её тело словно онемело от неожиданности. Внутри всё сжалось, как пружина. Слёзы подступили к глазам — горячие, неподконтрольные. Но нет. Не сейчас. Не здесь. Не при всех. Она проглотила подступивший к горлу ком, сжала зубы и чуть дрогнувшими руками ответила на объятие.

Когда миссис Уизли наконец отпустила её, Ева посмотрела на неё и выдавила лёгкую, грустную, но искреннюю улыбку. Молли всё поняла. Она ничего не спросила — просто мягко коснулась её плеча и, не говоря лишнего, переключилась на других.

С Джинни Ева поздоровалась чуть увереннее. С того злополучного второго курса, когда Ева спасла её, они стали ближе. Между ними появилась ниточка доверия, и Джинни всегда смотрела на неё с благодарностью.

Перси вёл себя… как Перси. Важный, деловой, напыщенный. Ева услышала, как близнецы насмешливо комментируют его новый статус старосты школы. В ответ на их подколки Перси только фыркал и старался не реагировать, а Фред и Джордж громко потешались.

Когда Ева случайно встретилась взглядом с Джорджем — сердце ухнуло вниз. В его глазах мелькнуло волнение. Очень лёгкое, но достаточно, чтобы она почувствовала тревогу. Она молила про себя, чтобы он не подошёл, не сказал ничего, не взглянул на неё с той самой жалостью, от которой ей хотелось исчезнуть.

Особенно — чтобы Гарри, случайно или по наивности, не проговорился о том, что произошло летом. Только не перед Джорджем. Только не так.

Но всё-таки Джордж подошёл к ней.

Сзади, чуть в стороне, Фред усмехнулся и пробормотал что-то вроде:

— Влюблённый дурак...

Но тут же осёкся, когда Джордж бросил в его сторону молниеносный, резкий взгляд. Надеялся, что Ева ничего не услышала.

— Привет, — неловко начал Джордж. — Я... писал тебе летом. Но ты не отвечала. Как ты себя чувствуешь? Как прошло лето? Никто тебя в приюте не обижал?.. Я волновался. Если бы мог — я бы пришёл. Но мы уехали в Египет. Я же писал тебе в письме… помнишь?

Он попытался улыбнуться, но его улыбка вышла натянутой, почти болезненной.

— Да. Я получила письмо. Спасибо. Всё было хорошо. Я же писала тебе, — отозвалась Ева, сухо, чуть отстранившись от него.

Джордж почувствовал, как его надежда сжалась в комок. Он знал — Ева не хочет говорить. Не сейчас. Не с ним. Но он всё лето чувствовал беспокойство — глухое, нарастающее, неотступное. Её молчание разъедало его изнутри. Он не мог перестать думать о том, как они нашли её в том состоянии, в начале прошлого года. И всё, что было после.

— Точно всё было хорошо? — мягко спросил он и посмотрел ей прямо в глаза.

Ева отвела взгляд. Быстро. Почти испуганно. Как будто боялась, что он увидит что-то, что она пыталась спрятать.

— Попробуешь эти печенья? Очень вкусные, кстати, — неожиданно вмешался Гарри. Он подошёл ближе, как будто нарочно встав между ними. Голос его был лёгким, почти будничным, но взгляд внимательный. Он почувствовал, что Еве тяжело. И вовремя перехватил разговор.

— Нет, спасибо. Я не сильно голодна. Поднимусь в комнату… Всем приятного аппетита, — быстро выговорила Ева.

Она развернулась, не дожидаясь ответа, и поспешила к лестнице. Сердце колотилось в груди. Она едва держалась. Поднявшись в комнату, она прикрыла дверь и сразу же облокотилась о неё спиной, тяжело выдохнув. Пальцы дрожали.

«Почему это всё не отпускает?» — пронеслось в голове.

Она была благодарна Гарри, что он вмешался. Но боль от взгляда Джорджа… она осталась. Как будто бы он видел всё. Даже то, что она сама старалась забыть.

* * *

Утро выдалось ясным и чуть прохладным. Ева спустилась вниз, неся уже собранный чемодан. Она всегда старалась всё подготовить заранее — не любила спешку и суету. В отличие от прошлого года, на этот раз всё прошло организованно и спокойно. Семейство Уизли быстро собрались, и уже через полчаса они с Гарри, Гермионой, Роном и мистером Уизли сидели в машине, направляясь на вокзал.

На платформу 9¾ они прибыли за двадцать минут до отправления. Когда они прошли сквозь кирпичную стену и оказались перед алым паровозом «Хогвартс-экспресса», Ева затаила дыхание. Всё здесь было как всегда... И в то же время — всё было по-другому.

Джордж оказался рядом неожиданно. Не говоря ни слова, он протянул руку, чтобы помочь ей с вещами.

Но Ева резко отдёрнула чемодан и, даже не глядя на него, холодно бросила:

— Не нужно. Я сама.

Он остановился. Будто прирос к месту. Его рука повисла в воздухе, глаза опустели, а сердце сжалось. Она же, не оборачиваясь, пошла вперёд — за Гарри, Роном и Гермионой, будто ничего не произошло.

Они вместе нашли пустое место в вагоне, оставили чемоданы и клетки со своими питомцами, а затем вернулись на платформу, чтобы попрощаться.

Когда Ева подошла к миссис Уизли, та обняла её так крепко, словно прижимала к себе родную дочь. Её объятия были тёплыми, надёжными, мягкими, пахли уютом и домашним вареньем. Она поцеловала Еву в щёки несколько раз, шепча:

— Береги себя, дорогая. Всё будет хорошо, ты у нас сильная.

Что-то внутри Евы дрогнуло. Этот жест, эта забота — отозвались в её сердце тихой, глубокой радостью. Неожиданной. Почти болезненной.

Она задержалась рядом, не спешила уходить. Ей было трудно прощаться. Она стояла, пока остальные обнимались со своими родителями и махали на прощание.

* * *

Наконец, они в четвером — Гарри, Гермиона, Рон и Ева — направились к поезду. Купе нашлось только в самом последнем вагоне. Внутри сидел всего один пассажир — мужчина, дремавший у окна, с головой, опущенной на грудь, и слегка потрёпанной мантией.

«Римус Люпин», — машинально подумала Ева, скользнув по нему взглядом. Она села у окна, положив локоть на подлокотник и прижав щеку к прохладному стеклу.

Ребята, закрыв дверь, устроились чуть поодаль.

— А это кто такой? — прошептал Рон, кивая на мужчину.

— Профессор Р. Дж. Люпин, — тихо ответила Гермиона, будто давно всё знала.

— Откуда ты это взяла?

— На его чемодане написано. Вон, на полке. — Она указала вверх.

Ева не слушала. Она словно проваливалась в себя, отстраняясь от происходящего. Ночная бессонница и тревожные сны вымотали её до предела. В поезде, под размеренный стук колёс, рядом с друзьями, которых она едва слышала, Ева незаметно для себя задремала.

Только когда до её уха донёсся тонкий, звенящий свист, она вздрогнула и открыла глаза.

— Что это было? — прошептал Рон.

Они все оглядывались в поисках источника звука.

— Это вредноскоп, — пробормотал Гарри, доставая его из кармана. Он ярко светился и тихо пищал. — Наверное, среагировал на кого-то… или что-то.

Пока ребята обсуждали Хогсмид и новые правила, Ева окончательно проснулась. Но усталость и тяжесть в груди не уходили. Гарри вздохнул, услышав, что ему не разрешено посещать деревню вместе со всеми.

— Не беспокойся, Гарри, — вдруг сказала Ева, не поднимая глаз. — Ты не останешься один. Мне тоже не разрешили.

На пару секунд воцарилась тишина. Гарри, Гермиона и Рон обернулись к ней, словно только в этот момент вспомнили, что она была с ними всё это время. Ева почувствовала на себе их взгляды и тут же отвела глаза в сторону, спрятавшись за занавеской и собственным молчанием. Гермиона, выпустила Живоглота из переноски, тот тут же бросился на Коросту. Мгновенно среагировав, Ева вздрогнула и напряглась. Её глаза резко сузились, и в голове вспыхнула мысль: Питеру не долго осталось скрываться. Это только начало. Скоро он будет разоблачён.

Впервые за долгое время её губы дрогнули в слабой, почти невидимой, но настоящей улыбке. Мысль о справедливости согревала изнутри.

— Не смейся! — вспыхнул Рон, с яростью глядя на неё. — Коросте плохо! Этот кот всё время на неё охотится, а ты смеёшься!

Ева промолчала, даже не взглянув на него. Улыбка исчезла, но она не ответила.

— Помолчи, Рон, — вдруг серьёзно и резко сказал Гарри. Его голос прозвучал жёстко, почти грубо.

Гермиона удивлённо вскинула брови. Рон повернулся к Гарри с изумлением — он не ожидал защиты с этой стороны.

Но Гарри не сводил глаз с Евы. Он давно не видел, чтобы она хоть немного радовалась. Хоть одному мгновению. И теперь, когда это случилось, Рон, не зная всей глубины её боли, просто грубил. Это злило Гарри.

Рон, кажется, уже собирался что-то сказать в ответ, но в этот момент профессор Люпин пошевелился. Все замерли, затаив дыхание.

Профессор слегка повернул голову в сторону окна и, не просыпаясь, снова затих, приоткрыв рот. Его дыхание было ровным, спокойным.

Ева ничего не ответила, но внутри почувствовала тёплую благодарность. Гарри был рядом — и именно так настоящий друг, как ей было нужно: не давил, не спрашивал, не лез в душу, просто был. Он понимал её молчание лучше многих слов, и это грело.

Сейчас, как никогда, Ева нуждалась в настоящем понимании. И она знала: Гарри — её друг. Надёжный, честный, настоящий. Такой, с кем можно просто сидеть рядом и молчать, и всё равно чувствовать себя в безопасности.

О Невилле она подумала с лёгкой грустью. Он тоже был хорошим другом, искренним, добрым, но не тем, кому она могла бы доверить свои страхи. Не потому что он плохой — просто… он бы не понял. Он бы волновался, возможно, растерялся, пытался помочь по-своему, но не нашёл бы нужных слов.

И всё же в Невилле была одна драгоценная черта — он никогда не задавал лишних вопросов. Он просто принимал людей такими, какие они есть. Даже если не понимал, что происходит, он оставался рядом, с каким-то странным, почти волшебным чутьём — когда говорить, когда молчать, когда просто быть. Это было важно.

Мысли потекли дальше — к другу, которого она давно не видела. От воспоминаний стало чуть легче, словно чья-то рука легла ей на плечо. Скоро они встретятся. Когда поезд остановится, когда суета на платформе стихнет — они пойдут вместе в школу. И, может быть, всё станет как прежде. Может быть, всё действительно будет хорошо.

Вдруг дверь купе со скрипом распахнулась. На пороге, как по заказу, появился Драко Малфой, а за его плечами топтались верные тени — Крэбб и Гойл. Несмотря на то что лето они провели под одной крышей в поместье Малфоев, сближение между Евой и Драко было... Ева еще не придумала этому название. Он не издевался над ней, не шипел своих колких насмешек, как прежде — просто... молчал. Понимал. И этого оказалось достаточно, чтобы заключить негласное перемирие.

Перед тем как Ева покинула особняк, они договорились: в школе всё будет, как раньше. Никаких воспоминаний, никаких намёков, никаких признаний — просто нейтралитет.

— Кого я вижу, — с ленивым, нарочито скучающим тоном протянул Драко, распахивая дверь шире. —вся банда Поттера в одном флаконе!

Крэбб и Гойл заржали, довольные собой, как всегда.

— Я всё думал, откуда такая вонь в поезде... Теперь ясно. Это ты, Уизли, — продолжал Драко с насмешкой. — Неудивительно, что крыса вечно к тебе липнет — ему по душе помойки.

Рон вскочил как ужаленный, уронив корзинку с Живоглотом. Кот фыркнул, шевельнулся. В углу профессор Люпин всхрапнул во сне.

— А это ещё кто? — Малфой отступил на шаг, уставившись на Люпина.

— Новый учитель, — спокойно ответил Гарри, но в голосе его проскальзывала угроза. — И что ты сказал, Малфой?

Светлые глаза Драко прищурились. Он бросил короткий взгляд на Еву — её лицо было закрыто волосами, взгляд упал куда-то в пол.

— Идём, — буркнул он, развернувшись на каблуках.

Крэбб и Гойл поспешно поплелись за ним, и дверь снова закрылась.

Гарри и Рон сели на место. Рон сжимал кулаки так крепко, что побелели костяшки.

— Я больше не намерен это терпеть, — прошипел он. — Ещё слово — и я ему эту самодовольную рожу...

Он сделал в воздухе яростный жест.

— Рон, тише, — прошептала Гермиона, взглянув на спящего профессора Люпина.

Тот, казалось, и не думал просыпаться.

Ева не проронила ни слова. Она сидела молча, словно тень — взгляд её был отрешён, пуст. Как будто вся сцена прошла мимо неё. Гарри время от времени искоса посматривал на неё. Он чувствовал: она держится, но с каждым днём становится всё тише. Всё дальше. Всё глубже в себя.

* * *

Поезд резко замедлил ход. В купе, кроме всё ещё дремавшего профессора Люпина, все оживились — зашептались, заёрзали. За окнами лил дождь, ветер хлестал по стеклу, словно злился, что его не пускают внутрь. Гудение двигателя стихло, и, наконец, поезд дёрнулся и встал. Где-то за перегородкой загремели упавшие чемоданы, послышались испуганные голоса.

И вдруг — тьма.

Лампы мигнули и погасли. Купе погрузилось в кромешную темноту.

Еву сковал страх. Тьма… она ненавидела её с детства. Она судорожно сжала пальцы на палочке, ища хоть какую-то опору. В панике рука сама собой схватила что-то — руку. Только спустя пару секунд она поняла, что это был Гарри.

— С тобой всё хорошо? — тихо спросил он. Его голос звучал спокойно, но в нём слышалась настороженность.

Она с усилием убрала руку, словно испугавшись, что её уязвимость станет заметной.

— Всё в порядке… просто… — пробормотала она, но голос её дрогнул.

Гарри не стал задавать лишних вопросов. Он просто сказал:

— Не волнуйся. Мы сейчас всё узнаем.

Он хотел было встать и выйти из купе, но, почувствовав, как дрожала её рука, остался.

В этот момент в купе ворвались Невилл и Джинни, запыхавшиеся, мокрые от дождя. Сердце Евы на секунду дрогнуло. Ей захотелось броситься к Невиллу, сказать, как скучала, но… что-то внутри остановило её. Она сама не поняла — страх, вина или неловкость?

Внезапно:

— Тихо! — прохрипел Люпин.

Профессор медленно поднялся, прислушиваясь. Шорох в коридоре, как царапание когтей по стеклу. Все замерли.

Вслед за этим — щелчок, и в его ладони вспыхнул огонёк. Свет колыхался, отбрасывая длинные тени на стены. Лицо Люпина выглядело измождённым, но взгляд был твёрдым и решительным.

— Оставайтесь на местах, — тихо скомандовал он.

Он уже собирался выйти, когда дверь купе медленно распахнулась сама.

Их окутал ледяной ужас.

На пороге стояло нечто — высокая, закутанная в чёрный плащ фигура, лицо скрыто капюшоном. От него будто исходил вакуум, вытягивающий тепло и свет. Вокруг резко похолодало — настолько, что пар вырывался изо рта. Лампы не зажигались. Ева в ужасе уставилась на существо. Это было не похоже ни на один кошмар — это было хуже. Это было реально.

Холод прошёл сквозь кости. Воздух стал тяжёлым. Дыхание сбилось. Ева почувствовала, как ноги подкашиваются, голова кружится…

И провалилась в темноту.

— Ева… ты в порядке?

Она открыла глаза. Свет вернулся. Над ней склонилась Гермиона, а рядом — обеспокоенное лицо профессора Люпина. Но взгляд его был направлен в другую сторону.

На сиденье напротив бессознательно лежал Гарри.

Сердце Евы болезненно ёкнуло. Она не понимала, что произошло, но чувствовала — что-то внутри неё изменилось. Её трясло. По лбу стекала капля пота, хотя было холодно.

Невилл и Джинни стояли неподалёку, явно потрясённые.

— Съешьте это, — Люпин протянул Еве и Гарри по большому кусочку шоколада. — Помогает.

Ева попыталась отказаться — её мутило. Но под настойчивым взглядом учителя она всё же сделала несколько укусов. Сладость понемногу вернула ощущение тела. Вернулась жизнь.

— Ужас… — прошептал Невилл, — вы тоже почувствовали? Будто душу выдёргивает…

— Как будто больше никогда не будет ничего хорошего, — пробормотал Рон, дрожа. — Просто холод и пустота…

Кто-то всхлипнул. Это была Джинни — испуганная, съёжившаяся в углу.

— Но ведь никто из вас не упал, — слабо сказал Гарри, открывая глаза.

— Только ты… и Ева, — неловко ответил Рон.

Гарри бросил взгляд в сторону Евы. Её лицо всё ещё оставалось мертвенно-бледным. Он нахмурился.

Профессор Люпин вернулся в купе.

— Через десять минут прибытие. — Он мягко улыбнулся Еве. — Уже лучше?

Ева кивнула. Неуверенно. Она всё ещё не могла поверить, что всё это было на самом деле.

— Хочешь… пойдёшь со мной? В моё купе, — вдруг тихо спросил Невилл. В его голосе было что-то трогательное — он скучал, это было видно.

Но… что-то оборвалось внутри Евы.

— Нет, Невилл. Спасибо, — сказала она коротко. Слишком резко, непривычно даже для самой себя.

Невилл замер. Его лицо побледнело, но он кивнул и тихо вышел.

Ева сжала шоколад в пальцах. Она не знала, почему сказала "нет". Просто… не могла иначе.

О происшедшем больше не вспоминали. Станция Хогсмид встретила их туманом и сыростью. Все вокруг суетились — громко болтали, вытаскивали чемоданы, махали друг другу. Шум, свет, всплески голосов. Но для Евы всё это звучало как сквозь воду. Приглушённо, будто она шла под водой, где нет воздуха и всё становится липким и медленным.

Она держалась в стороне. Не хотела идти рядом ни с кем. Не хотела чувствовать чужое плечо рядом, не хотела, чтобы кто-то прикоснулся, даже случайно.

Карета уже почти уехала, когда она в последний момент запрыгнула внутрь, села на самый край, рядом с Джинни. Та улыбнулась:

— Как ты себя чувствуешь?

— Всё хорошо, — почти шёпотом. Без попытки улыбнуться.

Но не всё было хорошо. Это "хорошо" стало чем-то вроде заклинания, которое она повторяла себе снова и снова, чтобы не упасть. Чтобы не распасться. Чтобы никто не заметил, как она вся трескается изнутри.

Карета остановилась. Ворота Хогвартса встали перед ней тёмными силуэтами. Ева вышла. Дождь всё ещё моросил, как тонкий ледяной туман, проникая под воротник мантии.

И вдруг — рядом оказался Джордж.

Он появился будто бы из ниоткуда.

— Эй. Ты в порядке? Я слышал, ты упала в обморок…

Ева напряглась мгновенно, как будто он выстрелил в неё голосом. Сердце толкнулось в грудной клетке, как птица о стекло. Она отступила на шаг — непроизвольно. Не потому что боялась его. Нет. Это же просто Джордж. Он навязчивый. Да, он шумный. Просто это он. Ничего больше.

Но тревога не уходила.

Она почувствовала, как влажнеют ладони. Пульс всё сильнее бился в висках.

— Откуда ты узнал? — голос дрожал, она попыталась его выровнять.

— Твой друг… Невилл. Он был с нами. Сказал, что ты и Гарри…

— Это был дементор, — быстро перебила она. Отрезать. Перевести. Уйти. Хотелось убежать, исчезнуть, раствориться.

Но он всё ещё шёл рядом.

И чем ближе он был, тем сильнее она ощущала: кожа стягивается, дыхание неглубокое, кажется, что сейчас снова задохнёшься. Она не могла объяснить. Просто тревога. Просто всё внутри ноет от напряжения, от того, что он рядом, мужчина рядом, мужчина смотрит, мужчина спрашивает.

— Это просто Джордж, — прошептала себе. — Просто Джордж. Ты же не боишься его.

Но тело боялось.

А потом появился Невилл. Радостный. Добрый. Всегда такой надёжный. И всё равно…

Он коснулся её плеча.

И мир взорвался.

Его рука.

Тепло через одежду.

Но это не Невилл.

Это не он.

Это снова Сэм.

Его голос, его дыхание, его хватка.

Её грудь сдавило, как будто в лёгкие вбили железо.

— НЕ ПРИКАСАЙСЯ КО МНЕ! — вырвалось прежде, чем она успела осознать. Она отпрянула, сбросила его руку, вскинула свои ладони перед собой, как будто могла заслониться телом от памяти.

— НЕ ТРОГАЙ МЕНЯ!

Все замерли.

Невилл отшатнулся, растерянный, бледный. Джордж стоял сзади — в полном недоумении. Его лицо застыло в тревоге, но он молчал.

А Ева дрожала. Вся. До кончиков пальцев.

Она чувствовала, как слёзы подступают к глазам, но не хотела, чтобы их видели.

Это не кончилось той ночью. Это только началось.

Она боялась.

Боялась всех. Боялась себя. Боялась чувствовать. Боялась, что это навсегда.

— Что с тобой? — спросил Джордж, и в его голосе было нечто такое, чего Ева никак не хотела слышать — забота, тревога, почти... привязанность. Он смотрел на неё серьёзно, и в его взгляде было нечто слишком острое, слишком... видящее.

Она замерла. Казалось, если не отвести глаз, он узнает всё.

Невилл стоял в стороне, как будто боялся дышать. Даже шаг сделать — это было бы предательство. Он будто чувствовал, что любой резкий звук может обрушить Еву.

— Кто-то... что-то сделал? — голос Джорджа стал тише, мягче. Но он подошёл ближе.

Слишком близко.

У Евы внутри всё сжалось. Её плечи напряглись, как будто она ждала удара, хотя разум твердил: "Это Джордж. Это просто Джордж. Ты же знаешь его. Он не такой."

Но тело не слушалось. Оно уже жило по другим правилам.

— Я... это дементор. — Голос предательски сорвался. — Я же сказала. После обморока мне... стало не по себе.

Она заставила себя опустить руки с плеч — медленно, будто с них нужно было снять не одежду, а камень страха.

Она посмотрела на Невилла. И улыбнулась. Силой. Из последних крошек воли.

— Прости, Невилл. Я не ожидала, что это ты... Идём вместе.

Её рука поднялась к нему — дрожащая, натянутая как струна. Почти невидимая дрожь — как дыхание в мороз.

"Это просто Невилл. Он мой друг. Он мой друг. Он единственный свет. Я не дам Сэму отнять это."

— Ничего. Я понимаю. Всё хорошо. — Невилл улыбнулся, нежно, как будто боялся, что взглядом может её ранить. Он взял её за руку так, как берут птенца, — осторожно, с доверием. И держал.

Ева почувствовала, как внутри что-то чуть ослабло. Чуть теплее стало. Тревога отступила — не ушла, но сжалась в комок, дала ей вдохнуть.

Он чувствовал, что она дрожит. Но не выдал это. Не перед Джорджем.

А Джордж... он стоял чуть поодаль, и в груди у него было что-то странное, горячее, мучительное. Он смотрел на неё и знал: что-то случилось. Что-то серьёзное. И он не был там. Он не знал.

Когда он увидел её на Дырявом котле, ему показалось, что она изменилась — посвежела, похорошела. Даже прибавила в весе немного. Он решил, что лето прошло хорошо.

Он ошибался.

Сейчас он смотрел ей в глаза — и видел бездну.

Он хотел обнять. Хотел сказать: «Я рядом. Всё будет хорошо.»

Но она не подпускала. Она построила стены. Не для всех — для него.

И он ненавидел себя за то, что не был рядом, когда нужно было. Когда она падала.

Он вспоминал, как Фред остановил его, когда тот хотел выбежать к ней после новостей про обморок.

— Ты ей не поможешь, если начнёшь на неё давить. Она тогда точно тебя оттолкнёт.

Он тогда остался. Но всё время в карете он кипел, злился на Невилла.

Как он мог её там оставить? Один? Разве это дружба?

Что она вообще в нём находит?

Смазливый. Мягкий. Слишком вежливый. Слишком…

Но сейчас, глядя, как Ева держит его за руку, как её плечи чуть расслабились, Джордж понял:

Это не раздражение.

Это — зависть.

Потому что этот мальчик дал ей хоть немного покоя, а он — нет.

И в этот момент он почувствовал себя пустым. Беспомощным.

Он не знал, как помочь ей. Он мог только стоять и смотреть, как кто-то другой бережно собирает её по кусочкам.

На краю толпы стоял Драко. Его лицо не выдавало ничего. Ни интереса, ни презрения.

Он просто смотрел и наблюдал.

Они пошли к Большому залу.

Ева держалась за руку Невилла. Не так, как раньше — весело, легко, как в детстве.

Но всё равно — держалась.

И этого было достаточно.

Она знала: впереди ночь. И много-много ночей.

Но сейчас — она шла.

И не одна.

Примечания:

Вставьте лайки для моего вдохновение!!!