Водоем и кости (гет)

Внезапные слёзы застила глаза, а в горле застрял сдавленный, бессильный стон, когда острый край камня с силой впился в ладонь. Кровь хлынула ручьём, алая, почти неестественно яркая в лесной полутьме, и закапала с дрожащих, побелевших пальцев.

Возможно, это была не самая разумная идея. Возможно, я лишь усугубляла своё и без того безнадёжное положение. Но я была одна, загнанная в угол, отчаявшаяся. Мне уже нечего было терять.

Камень выскользнул из ослабевших пальцев и с глухим, бесславным стуком упал на землю, пока я поднимала окровавленную руку, прижимая разорванную плоть к шершавому стволу старого кедра. В зияющую рану тут же впились частички земли и острые щепки коры, но я, стиснув зубы, двинулась дальше, пробираясь сквозь изумрудный, душный лабиринт леса.

Разве не именно это сделала когда-то Белла Свон?

Я игнорировала чёрные пятна, плясавшие на периферии зрения, и тошнотворную слабость, скручивавшую живот, осторожно перелезая через поваленные, скользкие стволы, обходя колючие, цепкие заросли и пробираясь по влажной, предательской почве. Я останавливалась на короткие, отчаянные мгновения, чтобы снова и снова прижать свою окровавленную ладонь к стволам деревьев, к камням, к папоротникам. Этот метод когда-то вывел на след целую армию новорождённых вампиров. Я могла лишь слепо надеяться, что Эдвард и остальные уловят мой запах, этот крошечный, кровавый след в бескрайнем океане леса.

Когда солнце достигло зенита, его лучи пробивались сквозь плотный полог листвы, окрашивая мир в оттенки отфильтрованного зелёного света. Я остановилась, прислонившись спиной к крепкому, прохладному стволу тсуги. Ноги подкосились.

Моё время истекло.

Тихие, горькие слёзы потекли по моим грязным щекам, оставляя на коже чистые дорожки.

— Прости, — прошептала я в пустоту, и это слово повисло в воздухе, бесполезное и жалкое. Всё это было бессмысленно. Как далеко бы я ни ушла от Сирены, шансы, что Элис сможет меня увидеть, были ничтожны. Не с тем, что я теперь носила внутри. Это создавало слепую зону, непроглядный туман, скрывающий меня от её дара.

— Что ты наделала?!

Моя голова бессильно упала на грудь, щека прижалась к шершавой коре. Чёрные точки роем кружились перед глазами, сливаясь в сплошную пелену.

Рука Сирены, сильная и холодная, как сталь, обхватила моё запястье. Она дёрнула его, заставив вялую руку подняться, и с отвращением осмотрела грязное, пропитанное кровью месиво, что когда-то было моей ладонью.

— Изабелла, глупая, глупая девочка, — прошипела она, и в её голосе звенела не просто злость, а нечто большее — раздражённое разочарование, будто она наблюдала за бессмысленной порчей ценного имущества. — Тебя никто не найдёт. Тратить свою драгоценную кровь — бессмысленно!

Когда я не удостоила её ответом, просто продолжая безвольно висеть в её хватке, Сирена пригляделась ко мне повнимательнее. Её разгневанное выражение смягчилось, уступив место чему-то отдалённо напоминающему досадливую заботу.

— Давай, тебе нужно отдохнуть. Тебе нельзя так напрягаться.

Даже если бы у меня и оставались силы на сопротивление, я понимала — бороться с ней бесполезно. И всё же, какая-то последняя, упрямая искра внутри заставила моё тело напрячься, попытаться вырваться.

Сирена, казалось, едва заметила это жалкое усилие. Она легко подхватила меня на руки, как ребёнка. И мир вокруг нас превратился в смазанные полосы зелёного, коричневого и золотого. Это было последнее, что я успела увидеть, прежде чем сознание окончательно поглотила тёплая, беспросветная чернота.

* * *

Я пришла в себя от монотонной, гулкой пульсации в висках и ощущения, будто провалялась в летаргическом сне целую вечность. Во рту пересохло до хрипоты, все конечности ныли и затекли, словно меня сковали параличом. Разлепив воспалённые, тяжёлые веки, я с удивлением обнаружила, что вокруг — кромешная тьма.

В мёртвой, гробовой тишине ночи стук собственного сердца гремел, как барабан, а каждый вдох казался оглушительно громким.

Все предыдущие ночи сливались в одно — тяжёлое, без сновидений забытьё, насильно вызванное препаратами Сирены. Отсутствие даже намёка на кошмары было верным признаком.

Я поморщилась, когда кровать жалобно заскрипела под моим весом. Медленно, как на автомате, я приподнялась и сползла на пол, пока босые ноги не коснулись холодных, шершавых досок. Единственный проблеск света манил из-за пустого дверного проёма.

Крадучись, словно тень, я приблизилась и заглянула в основную комнату. Лампа на заваленном бумагами столе Сирены всё ещё горела, отбрасывая тусклые, дрожащие блики на тёмные стены хижины.

Сирена лежала на диване, её тёмные кудри были собраны в небрежный пучок, а раскрытый учебник покоился на животе — классический образ студента, заснувшего над конспектами.

Неудивительно, что я так легко позволила себя одурачить.

Я смотрела на неё, и горячая, слепая ярость скручивала мне внутренности, обжигала горло и застилала глаза пеленой. Я до дрожи желала выжать из неё жизнь, ощутить, как она угасает.

Но я не была настолько глупа. С её почти вампирскими чувствами, малейший шорох мог разбудить её, и тогда она мгновенно одолеет меня.

Стиснув зубы до хруста, я снова осмотрелась.

Смотреть было особо не на что. Напротив её рабочего места ютилась крошечная кухонная зона с раковиной и столешницей. Единственными доступными приборами были небольшие стиральная машина с сушилкой, древняя микроволновка и холодильник, дверца которого была скреплена массивным висячим замком.

Мой взгляд прилип к этому замку. Пальцы нащупали в кармане свитера Лизы заколки-невидимки.

Какого чёрта, решила я. Игра стоила свеч.

Я ни в коем случае не была экспертом по взлому. Но тот дурацкий детский набор «Юный слесарь», который я когда-то подарила брату, вдруг вспомнился с поразительной чёткостью.

Зажав первую невидимку зубами, я разогнула её и принялась за работу, затаив дыхание.

Медленно, с мучительной осторожностью, штифты внутри замка один за другим сдавались с тихими, но для моего слуха оглушительными щелчками. Я игнорировала жгучую боль в травмированной ладони, игнорировала слёзы, которые подступали к глазам от напряжения, пока, к собственному изумлению, замок не щёлкнул открытым.

Резкий звук пронзил тишину, и я застыла, впившись взглядом в спящую фигуру. Но Сирена не шелохнулась.

С замирающим сердцем я разъединила цепь и бесшумно отложила её. Приоткрыв дверцу, я увидела ряды пакетов с кровью, аккуратно выстроенные на полках. А на дверце, в беспорядке, теснились маленькие белые флакончики. Я вгляделась, но напечатанные слова оставались тарабарщиной — длинные, замысловатые термины, понятные лишь медику. Единственная этикетка, которую я опознала, была на флаконе с морфином.

Взгляд снова скользнул к пакетам с кровью, и в голове зароились мысли. Возможно, я раздумывала слишком долго.

Первым порывом было схватить все пакеты и вылить их. У неё не может быть бесконечных запасов, верно?

Но пластик трудно порвать, а через тонкую трубку сливать — слишком медленно. Меня поймают, не успев я опустошить и пары штук.

Это был мой единственный шанс. Нужно было действовать с умом.

Я прищурилась, внимательно разглядывая пакеты, и в тусклом свете заметила маленькие этикетки у основания каждого. У меня отвисла челюсть.

Она идиотка. Самоуверенная идиотка.

Аккуратным, с завитушками почерком, каждый пакет был помечен именем. Большинство — «Изабелла», с проставленной датой, вероятно, датой «употребления». Но несколько штук были подписаны «Сирена».

Мои глаза метнулись к рядам флакончиков на верхней полке дверцы.

Я снова бросила взгляд через плечо. На диване Сирена слегка пошевелилась и тяжело вздохнула во сне.

Я превратилась в статую.

Убедившись, что она не просыпается, я повернулась обратно и наугад схватила один из флаконов неповреждённой рукой. Медицинские термины были для меня китайской грамотой, но среди этого арсенала наверняка были седативы. В этом я не сомневалась.

Это может сработать. Возможно. Сирена пила кровь гораздо реже меня, судя по тому, что я успела заметить. Но если это сработает… тогда у меня появится шанс. Потому что даже спящую, я не могла надеяться одолеть её в честном бою. Но одурманенную?

Пальцы судорожно сжали холодный пластик флакона. И я принялась за работу.

Я повернулась и, затаив дыхание, порылась в мусорном ведре, быстро выудив использованный шприц, затерявшийся среди пустых пакетов и флаконов. Набрав жидкость из первого попавшегося флакона, я выбрала пакет с её именем, осторожно стянула зажим с трубки и дрожащими, не слушающимися пальцами медленно ввела содержимое шприца внутрь.

Я взяла другой флакон, другой пакет с её именем и повторила. И снова.

Когда я потянулась за четвёртым пакетом, раздался отчётливый скрип и сонный стон, исходящий от дивана. Я застыла, кровь ударила в виски с такой силой, что в ушах зазвенело.

Я обернулась, всё ещё присев на корточках у холодильника, но Сирена лишь перевернулась на другой бок.

С силой прикусив губу, чтобы не издать ни звука, я повернулась и мягко, бесшумно прикрыла дверцу холодильника. Медленно, чтобы металл не лязгнул, я снова защёлкнула замок, вернув его в исходное положение.

Засунув шприц обратно в недра мусорного ведра, я поднялась на ноги, которые едва держали меня. Я пересекла скрипучий пол и как раз переступила порог своей тюрьмы, когда услышала сонное:

— Изабелла, это ты?

— А кто же ещё? — съязвила я, вкладывая в голос всю ненависть, на какую была способна, чтобы скрыть предательскую дрожь.

— Верно, — пробормотала она. — Иди спать. Уже поздно.

Я насупилась и сжала кулаки, острая боль в ране на ладони помогала сохранять ясность. Но, не доверяя своему голосу, я промолчала и поплелась обратно к кровати.

Три шанса, отчаянно пронеслось у меня в голове. Я создала себе три шанса. Теперь оставалось только ждать.

* * *

Холод пронзал меня, как миллионы ледяных игл, высасывая последние капли тепла и оставляя лишь оболочку обмороженного трупа.

Чёрная, маслянистая вода холодно плескалась у лодыжек, замораживая их до полной потери чувствительности. У меня больше не было ступней — лишь глыбы замёрзшей плоти, которые всё же как-то подчинялись командам мозга и двигались.

Я брела сквозь бесконечные ледяные воды, уже и сама не помня зачем, в тщетной, отчаянной попытке согреть окоченевшее тело.

И тогда я увидела её.

Девушка, распластанная лицом вниз на зыбкой, тёмной глади, её бледные, почти прозрачные конечности беспомощно раскинулись.

Мои онемевшие ноги с громким шлёпаньем понесли меня к ней. Я рухнула на колени, раздвинула тяжёлые, мокрые пряди каштановых волос и перевернула её.

— Ты… — Слова застряли в горле, превратившись в беззвучный хрип.

Это была… я?

Нет. Нет, эта девушка была не мной. Она была кем-то другим, прежде чем я украла её жизнь.

Она была Беллой.

— Белла? — прохрипела я, прижимая ладонь к её ледяной, влажной щеке. Кожа была твёрдой и безжизненной, как камень.

Я судорожно нащупала пульс на шее. Но его не было.

Она была мертва.

— Белла? Белла, прости, — прошептала я, и голос сорвался от горя. — Мне так жаль…

Я проснулась с захлёбывающимся, надрывным вздохом, слабо приподнимаясь на локтях, пытаясь продышать ком горя, подступивший к горлу и сжимавший грудь.

Я зажмурилась, изо всех сил сдерживая подступающие слёзы. Дыхание вырывалось прерывисто и болезненно, но оно напоминало — я ещё жива. Умерла не я, а Белла.

— Изабелла? Это был кошмар?

Медленно я открыла глаза, моргнула и подняла голову. Утренний солнечный свет заливал комнату, проникая сквозь открытые жалюзи. Сирена стояла у моей кровати, в руках — знакомая кружка с тёмной жидкостью.

Смутно я припоминала, что проспала большую часть вчерашнего дня, приходя в себя лишь настолько, чтобы меня «накормили», прежде чем снова провалиться в забытьё. Ночное бдение почти казалось сном.

— Да, — глухо прохрипела я.

— Держи! — Сирена протянула мне кружку. — Пей. Тебе станет гораздо лучше.

Я взяла её дрожащими руками, поморщившись, когда огненная боль пронзила забинтованную ладонь. Неровный порез был аккуратно скрыт под белой тканью, которую я почти не заметила прошлой ночью.

Сирена устроилась на краю кровати, наблюдая за мной с ярким, изучающим взглядом. И на мгновение ледяной страх сжал мои лёгкие.

Она знает? Видела ли она, как я выливаю кровь в унитаз, в раковину, в душ? Я готова была морить голодом то, что во мне росло, лишь бы не отдать его Сирене и Джоэлю.

Неохотно я поднесла соломинку к губам и сделала глоток, едва сдерживая слёзы облегчения.

Последние дни я насильно заливала в себя воду из-под крана до тошноты, выпивая кровь только под её присмотром. Это оставило меня слабой, бледной и постоянно дрожащей.

Возможно, Сирена не знала о моих махинациях. Возможно, её насторожил мой жалкий вид.

— Тебе нужно быть осторожной, — сказала она, словно читая мои мысли. — Это деликатный процесс с историей высокого процента неудач.

— Ты говорила, что у меня подходящая кровь, — безразлично напомнила я.

Сирена улыбнулась, закидывая непослушную прядь за ухо.

— Да. Это была одна из первых вещей, которые я заметила в тебе.

Я отвела взгляд и медленно продолжила пить.

— Тебе лучше? — спросила она. — То, что ты делаешь с собой, тяжело для твоего тела. Боюсь, мне скоро придётся начать ограничивать твою физическую активность.

Я стиснула зубы и вместо этого бросила вызов:

— Где мы?

Краем глаза я увидела, как её глаза сузились.

— Зачем тебе знать?

Я пожала плечами, делая вид, что это неважно.

— Деревья не так уж отличаются от тех, что дома. — Я не стала говорить, что уже исходила окрестности вдоль и поперёк. Я была удивлена той свободой, которую она мне предоставляла.

Как оказалось, причин для беспокойства у неё почти не было.

Здесь действительно не было никого — ни городов, ни дорог, ни опознавательных знаков. Машины Сирены нигде не было видно. И я могла уйти лишь так далеко, прежде чем она находила меня по одному лишь запаху.

Побега не будет. Не в одиночку.

— Ты ближе к дому, чем думаешь, — рассмеялась Сирена, поднимаясь. — Честно, не забивай себе голову. Тебя никто не найдёт.

— …Ты действительно в это веришь?

— Твой вампир-парень может злиться, что я забрала тебя, пока он не наигрался, но если он до сих пор не нашёл тебя, я искренне сомневаюсь, что продолжит искать.

Я сжала пальцы на кружке, чувствуя, как по телу разливается жар.

— Ты ошибаешься, — хрипло выдохнула я.

Сирена смотрела на меня с жалостью.

— Ты не первая девушка, которую я вижу, ослеплённой красотой вампиров. Он убил бы тебя.

Я яростно нахмурилась, ноздри раздулись от гнева.

— А это по твоему лучше?!

Сирена задумчиво склонила голову.

— Так или иначе, ты — ходячая мёртвая. По крайней мере, этим путём ты служишь большей цели, чем просто быть чьим-то перекусом.

— Чушь! — плюнула я, швырнув наполовину полную кружку на пол. Стекло звякнуло, алая жидкость разбрызгалась по доскам. — Ты экспериментируешь на живых людях! Ты используешь меня как инкубатор, а потом украдёшь моего ребёнка. Ты хуже любого убийцы, Сирена. Ты — монстр.

Жалость в её глазах погасла.

— Думай, что хочешь, — холодно бросила она. — Я собираюсь закончить пару заданий. Я найду тебя, когда придёт время ланча.

Не дожидаясь ответа, Сирена резко развернулась и вышла.

Осторожно я выбралась из кровати, дожидаясь, пока пройдёт головокружение. Тошнота не отпускала, но как только мир перестал плыть, я обошла лужу крови и надела сандалии. Я вышла на улицу, игнорируя спину Сирены, склонившуюся над столом.

Пейзаж снаружи был обманчиво идиллическим.

Золотое солнце ярко светило на фоне чистого голубого неба. Хижина стояла на берегу маленького озера, с ветхой пристанью, уходящей в воду. Кругом простиралась пышная зелень и густые заросли пихт.

— Где ты похоронила тело Лизы?

— Я не говорила, что похоронила её.

Резко я отвела взгляд от тёмной воды и пошла в противоположном направлении.

Ладонь дёрнулась, но я не посмела размотать бинты. Как бы ни было противно, несколько глотков крови помогли. Но даже с ними я едва держалась на ногах. Я цеплялась за стволы и ветки, медленно пробираясь по неровной земле.

К сожалению, я не успела уйти далеко, прежде чем силы окончательно оставили меня.

Я рухнула между раскидистыми корнями старого кедра, кора впивалась в спину, а голова кружилась.

— Если ты можешь видеть меня, Элис, пожалуйста, приезжай скорее, — молилась я шёпотом. — Я не знаю, сколько ещё выдержу.

Кругом пели птицы, шныряли бурундуки, жужжали насекомые. Я закрыла глаза, слушая свист ветра и шелест листвы, отчаянно желая обычной жизни, чтобы этот кошмар закончился.

Мои надежды на побег таяли с каждым днём. Я не нашла ничего, что могло бы помочь. Хижина была пуста. Единственное, что я ещё не пробовала, — переплыть озеро, но даже это не гарантировало свободы.

Слишком скоро солнце достигло зенита, и я, дрожа, поднялась на ноги.

— Прости, Элис, — прошептала я. — Пора возвращаться в «Мотель Бейтс».

Или Сирена силой вернёт меня. Я не была уверена, что хуже.

Когда я вошла в хижину, Сирена даже не повернулась. Всё ещё сидя ко мне спиной, она бросила:

— Я наполнила твою кружку. Она в твоей комнате.

Молча я прошла в спальню. Кружка, полная, стояла на тумбочке. Полы были безупречно чисты.

Одного глотка хватило, чтобы прояснить голову, но я отказалась пить больше.

Я мягко поставила кружку и подошла к гардеробу. Внутри я процарапала одиннадцатую зарубку обломком ногтя. Если Сирена не лгала о первых днях, то сегодня было пятое апреля.

Я закрыла дверцы и прижала лоб к прохладному дереву.

Они найдут меня. Я должна была верить в это, потому что иначе у меня не оставалось ничего.

— Изабелла.

Я даже не обернулась.

— Что? — тупо спросила я.

— Я закончила стирку, — сказала Сирена. — Держи, уверена, ты захочешь помыться.

Когда я повернулась, её уже не было. На кровати лежали полотенце и чистая одежда.

Я решила, что не упущу эту возможность.

Взяв вещи и кружку, я направилась в ванную. Сбросив одежду, я включила душ, и вода с рёвом хлынула.

Осторожно я сняла крышку и, держа кружку над потоком, стала медленно выливать содержимое. Алая жидкость смешалась с водой и унеслась в слив. Это был один из немногих способов обмануть Сирену, но он работал, только если она не стояла на пороге.

Часть меня сомневалась. Я знала, что причиняю вред не только тому, что внутри, но и себе.

Но это было единственное, что давало мне иллюзию контроля.

Когда кружка опустела, я опустила руку. Поворачиваясь, я уронила её, и она с грохотом покатилась по полу. Подняв взгляд, я встретилась с ледяным, каменным лицом Сирены.

Меня охватил леденящий стах, но я не отступила.

— Я разочарована. — Она даже не звучала злой, лишь слегка раздражённой.

Сердце колотилось в груди громче, чем водопад за спиной, но я держала взгляд.

— Что ты собираешься сделать? Я никогда не давала согласия на это, Сирена.

— Нет, — странно отстранённо согласилась она. — Не давала.

Внезапный, острый укол страха пронзил меня.

— Но альтернатива… гораздо, гораздо хуже.

* * *

Я задыхалась.

Что-то чужеродное и неумолимое было втиснуто мне в рот, прошло вглубь, по пищеводу, насильно растягивая сжимающиеся в спазме мышцы. Я давилась, моё тело судорожно пыталось извергнуть эту пытку, пыталось сделать хоть один глоток воздуха, но тщетно.

Я попыталась поднять руку, чтобы вырвать эту штуку, но мои конечности были тяжёлыми, как из свинца, и двигались в густой, как смола, медлительности.

Я когда-то думала, что худшая боль — это утопление. Сколько бы раз я ни переживала это в кошмарах, легче не становилось — чувство ледяной воды, насильно заполняющей лёгкие, тёмный холод, высасывающий жизнь, беззвучный, беспомощный крик, застрявший в груди.

Это было безмолвно, отчаянно и бесконечно одиноко.

Но принудительное кормление через зонд было другим, более изощрённым видом жестокости.

Слёзы застилали глаза, пока я пыталась ловить ртом воздух, проходящий мимо пластикового насильника в моём горле. Едва мои пальцы слабо ухватились за трубку, как чья-то рука мягко, но неумолимо отвела мою руку прочь.

— Не трогай, — прозвучал спокойный, почти ласковый голос Сирены, возвращая мою конечность на место. — Это только навредит.

Горячие слёзы пролились из уголков глаз и потекли по вискам, впитываясь в подушку.

— Я знаю, это неприятно, но ты не оставила мне выбора, Изабелла, — продолжала она своим ровным, методичным тоном. Пока она говорила, я почувствовала знакомый укол — холодный и острый — на внутренней стороне предплечья. — Не волнуйся. Скоро ты ничего не почувствуешь.

Волна химической дремоты накатила мгновенно, утянув моё сознание на дно. Веки отяжелели, и я провалилась в глубокий, безвольный сон, где не было ни боли, ни страха.

Время утратило всякий смысл.

Просветы сознания стали редкими и обрывистыми. Каждый такой момент был наполнен одним лишь страданием и дискомфортом.

Пластиковая трубка в горле оставалась твёрдым, безжизненным объектом, который отказывался поддаваться судорожным попыткам моего тела его изгнать. А глубже, внутри, что-то жило и росло, упираясь в рёбра, давя на таз, раздвигая мои органы своим растущим весом.

Я была полностью, абсолютно беспомощна. Я могла лишь пассивно наблюдать, как мой живот поднимается, раздуваясь, как чудовищный, не принадлежащий мне шар. Что-то шевелилось там, болезненно растягивая кожу и мышцы, расчищая себе пространство, становясь больше с каждым днём, с каждым часом.

Я отчаянно хотела встать. Вырвать эту трубку. Извергнуть обратно каждую каплю насильно влитой в меня крови. Но наркотики были сильнее. Они непрерывно тянули меня ко дну, как подводное течение. Каждый проблеск осознания был кратким и хрупким, вырываемым у меня быстрее, чем я могла им воспользоваться.

И затем, в один из таких редких моментов ясности, я увидела. Гардероб в дальнем углу комнаты исчез. На его месте стояла детская кроватка.

Ледяной кулак сжал моё сердце, разбивая вдребезги последние остатки хрупкой, безумной надежды, за которую я цеплялась всеми оставшимися силами.

* * *

В следующий раз, когда сознание медленно вернулось ко мне, над собой я увидела Сирену. Она склонилась, и её взгляд был наполнен фальшивым, липким сочувствием.

Боль была настолько всепоглощающей, тотальной, что у меня просто не осталось сил даже на то, чтобы должным образом возненавидеть её в ответ.

— Изабелла, — её голос прозвучал тихо, почти ласково. — Если ты готова сотрудничать, я удалю трубку. Я не хочу, чтобы твои последние дни прошли в таких… мучениях…

Иди к чёрту, — пронеслось в моём онемевшем сознании.

— Итак, каков твой выбор? — продолжила она, её тон оставался ровным и спокойным. — Ты будешь повиноваться?

Я слабо, почти незаметно кивнула.

Что угодно. Сделай что угодно, лишь бы я снова могла дышать без этой адской боли.

— Хорошая девочка, — сказала Сирена, и её пальцы сомкнулись на трубке. — Сделай глубокий вдох и резко выдохни, когда я буду вытаскивать. Готова?

Я зажмурилась, собрала остатки сил и с хрипом втянула в себя воздух.

Она дёрнула —

— и мышцы моего горла взвыли в немой агонии, растягиваясь и надрываясь. Я кричала беззвучно, каждый мой попытка крика тонула в рвотных спазмах, вызванных этим выдирающим, разрывающим движением. Но она тянула без малейшей пощады, невежественная к причиняемой боли, раздирая мою израненную плоть. Густые, обжигающие слёзы хлынули из глаз и потекли по вискам.

И с последним, судорожным, болезненным кашлем остаток трубки был наконец вырван из моего горла.

Я рухнула на спину, на подушки, что всё это время поддерживали меня в полусидячем положении, и зарыдала, каждый вдох скребя по израненной слизистой, как наждачная бумага.

Слишком скоро что-то снова коснулось моих губ. Я инстинктивно отшатнулась, вскинув ослабевшие руки, чтобы слепо оттолкнуть угрозу.

— Изабелла, тебе нужно пить, — голос Сирены не дрогнул.

Я прижала ладонь ко рту, зажимая его, пока кашляла и хрипло ловила воздух. Каждое дыхание обжигало, будто я глотала битое стекло.

Кровать прогнулась под её весом, когда она присела на край. — Это облегчит боль. Давай же.

— Нет, — попыталась сказать я, но не издала ни звука, лишь беззвучный выдох.

Лишь когда рыдания постепенно утихли, а дыхание более-менее выровнялось, Сирена снова поднесла ко мне стакан с ненавистной крышкой-непроливайкой.

— Пожалуйста, попей, — настаивала она. — Ты же обещала сотрудничать.

Невысказанная угроза — снова оказаться прикованной к этой трубке — повисла в воздухе между нами.

Слёзы по-прежнему ровными, горькими ручейками стекали по моим щекам, когда я дрожащими руками взяла стакан и приникла к соломинке. В предвкушении новой боли я зажмурилась, прежде чем сделать первый, крошечный, осторожный глоток.

Боль, к моему удивлению, оказалась не такой мучительной, как я боялась. Тёплая, сладковатая кровь плавно скользнула вниз, причинив лишь сдавленный, тупой дискомфорт.

Сирена пристально наблюдала за мной, словно учёный за подопытным кроликом.

— Хорошо, — наконец произнесла она. — Мой отец будет доволен таким прогрессом.

Я замерла с соломинкой во рту. Сирена не упоминала Джоэла с той самой первой ночи, когда я очнулась в этом аду.

— Ты… связываешься с отцом? — мой вопрос прозвучал как хриплый, сорванный шёпот, едва слышный даже мне самой.

Телефон. У неё должен быть телефон!

— Да, — лицо Сирены озарила тёплая, почти нежная улыбка, которая выглядела чудовищно неуместно. — Он очень… заинтересован в успехе этого проекта.

Привычное, тошнотворное чувство страха и отвращения снова скрутило мне желудок. Я думала обо всех её лживых словах, о паутине обмана, в которую я так глупо попала. И я не могла не задаться вопросом: зачем вообще понадобилось использовать фальшивое имя? Она использовала имя «Анджело», чтобы скрыть преступления Джоэла, когда он причинил ей боль. Но будь я обычным человеком, не ведающим о мире, существующем в тени человеческого, имя Джоэла ничего бы для меня не значило.

Возможно, она лгала и самой себе. Возможно, это был её способ дистанцироваться от чудовища, её отца.

Сделав ещё один, более уверенный глоток, я прохрипела:

— Ты говорила мне, что Анджело не существует. Это правда?

— Эта конкретная история была ложью, да, — свободно призналась она, и её нисколько не смутил мой вопрос. — Прости за обман. Тогда всё было очень… спонтанным. Но признаюсь, — её голос приобрёл почти мечтательные нотки, — это псевдоним, который мой отец иногда использует. Он был дарован ему много веков назад. Женщина, что родила меня, не знала о его истинной природе, но чувствовала, что он нечто… большее. Она называла его своим тёмным ангелом.

— Тёмный ангел, — пробормотала я, уставившись на красный налёт на кончике соломинки. И тут до меня дошло. Анджело Блэк. — Сирена Блэк.

Сирена выглядела искренне поражённой, её брови взлетели вверх.

— Ты… искала информацию обо мне?

— Ты исчезла. Я волновалась, — выдохнула я, и теперь эти слова ощущались как больная, злая шутка, которую я сыграла сама над собой.

На мгновение Сирена, казалось, не знала, как реагировать. Её глаза были широко раскрыты от неподдельного удивления, губы слегка приоткрыты, будто она собиралась что-то сказать, но слова застряли. В конце концов, она лишь тихо, почти с одобрением прошептала:

— Допивай.

Теперь, до боли зная о цене неповиновения, я нехотя подчинилась. Но пила я медленно, с паузами, и с каждым глотком боль в горле напоминала о себе жгучим эхом, заставляя мои глаза снова наполняться влагой.

Воцарившуюся тишину внезапно нарушила Сирена — она наклонилась и приложила ухо к моему округлившемуся, напряжённому животу.

— Неужели…? — Она нахмурилась, краска мгновенно сбежала с её лица, оставив его мертвенно-бледным. — Это… это невозможно.

— Сирена, что такое? — хрипло потребовала я, чувствуя, как ледяные пальцы страха снова сжимают моё сердце.

Она подняла голову и встретилась со мной взглядом, в котором читался неподдельный, животный ужас.

— Я думаю… я думаю, их двое… близнецы. — Она сделала паузу, чтобы её следующие слова прозвучали с пугающей чёткостью: — И ты должна делать всё, что я скажу, чтобы они выжили. Оба.