Хрупкие дети Земли (гет)

«Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему. Все смешалось в доме Облонских. Жена узнала, что муж был в связи с бывшею в их доме француженкою-гувернанткой, и объявила мужу, что не может жить с ним в одном доме. Положение это продолжалось уже третий день и мучительно чувствовалось и самими супругами, и...».

Уильям оторвал взгляд от первой страницы романа «Анна Каренина» и глубоко вздохнул. Роман этот называли великим, его автора — «гением», а ему, для начала, просто хотелось узнать, отчего эта книга, написанная на русском языке, была так не похожа на всю ту классику, что он читал до сих пор? В чем здесь дело? В языке, его специфике или... «Взять, хотя бы этот фрагмент, — размышлял Уильям, — он негромко, осторожно и старательно прочёл в оригинале, вслух, — «...был в связи с бывшею в их доме француженкою-гувернанткою». Фраза, отзвучав небольшим эхо, призрачно смолкла в большой гостиной дома Блейка. — Бывшею в их доме... — повторил шепотом андроид, и замолчал в попытке отыскать объяснения.

Для чего такая форма слов и окончаний? «Бывшею» — в смысле «та, которая была, находилась в доме» или «бывшая француженка-гувернантка»? Но как эта француженка может быть «бывшей»? Речь же не о том, что положение изменилось, и она стала такой «бывшей», какой бывает, к примеру, бывшая подруга? Как Риз — для Авы Полгар...

Операционка, уже успевшая привыкнуть к тому, что этот андроид, — ко всем прочим своим причудам — читает настоящие, бумажные книги (еще и классические, порой совсем непродираемые!) отправила сообщение Блейку, прося о пощаде.

Одного неполного абзаца этого русского романа с теми формами слов, в которых он и сам пока не слишком разбирается, может быть, достаточно на сегодня, а? И что за привычка с утра, до всех дел, впихивать в свой мозг все эти произведения, читать? Ладно, сегодня: он взялся за книгу не сразу, но границы же должны быть, правда?

Прочитав сообщение ОС, Блейк рассмеялся.

— Если тебя это успокоит, то мне тоже совершенно непривычно читать подобную литературу. Но на твое возмущение о том, «кто читает книги?!», скажу: читают. Ава Полгар, например. А что касается этого романа... Никогда еще не встречал такого плотного, сложного, многозначного языка... Но Толстого все называют «гением». И мне любопытно знать, почему.

Операционка вспылила, отправив в ответ неразборчивую кучу разных световых сигналов, а после них, по-своему вздохнув, выдала более вразумительное:

«Читай, хотя бы, в переводе! Чтобы не сломать мозги над формами и значениями оригинальных слов!».

Уильям развеселился только больше.

— Ну нет! Я буду читать оригинал. Даже если придется купить словарь или начать изучать русский язык. Кстати, а, может быть, это и неплохая идея?

"О, только не это! Мало у меня и у тебя задач?! Это же сумасшедший, в плане словесных значений, язык! Там..."

— Боишься новых знаний? — усмехнулся андроид.

"Боюсь, что тебе очень понравится этот язык. За его богатство и многозначность. Он вообще, кажется, идеальный для тебя: на нем можно говорить и умничать бесконечно. Одно слово можно употреблять в совершенно разных, непохожих значениях... А если еще знать тонкости интонации... В общем, это идеальный язык. Для такого любопытного и зануды, как ты".

— Значит, бери на заметку: я буду учить этот язык. Но не сейчас. Позже. Сейчас и у нас здесь... как это? — Уильям слегка нахмурился, отыскивая в новом тексте нужную фразу, — «...все смешалось в доме Облонских».

Блейк посмотрел на часы, которые показывали семь утра, перевел взгляд на экран домофона, увидел Аву Полгар, готовую к выходу из своего дома, отложил книгу в сторону и заторопился на встречу с ней.

Но перед тем, как выйти, он остановился, быстро взглянул на себя. Спортивный светло-серый костюм, кроссовки, кепка и солнечные очки. Все выглядит именно так, как если бы Уильям Блейк в самом деле, — совершенно независимо от своей очаровательной соседки, — собрался на утреннюю пробежку.

Губы андроида потянулись кошачьей ухмылкой. Пусть все выглядит именно так. Аве Полгар вовсе не обязательно знать ни о том, что он подключился к камерам, установленным на ее доме, ни о том, что свою настоящую пробежку он сегодня уже сделал.

* * *

Никто, даже сам Уильям, не ожидал того ажиотажа, который грянул после статьи Блейка об Аллесе и после ответа Гудвина на нее. Смрадное облако слухов, толкований и домыслов дошло от Пало-Альто до Назаре не сразу, но, докатившись, плотно повисло над маленьким городком темной, вонючей тучей. Впрочем, рассматривая ее со всех сторон, — и по-прежнему испытывая неловкость за то, что не предупредил о статье Аву заранее, — Уильям так и не смог понять, когда именно грянет гром. Хотя и без него дел у них хватало.

С того момента, как журналисты стали массово собираться возле ее дома, Назаре для Авы стал душным и очень шумным.

А благодаря бесцеремонному вниманию акул пера, — и едва выносимым. Вокруг девушки возникало теперь столько самых разных людей и слухов, что впору было снова бежать. Как когда-то — из Пало-Альто. Но у этого, на первый взгляд, очевидного, хотя и импульсивного решения, было два препятствия:

— В отличие от Пало-Альто Назаре ей искренне нравился.

— Она больше не хотела никуда бежать.

Но и жить в нынешней обстановке ей становилось все труднее. Следуя примеру не замолкающей Миллер, которая по-прежнему оставалась в Назаре и, помимо прочих своих статей, успела зацепить Аву новым опусом, — в нем она отрекомендовала мисс Полгар жестокосердной и циничной дочерью, очень радостной смерти отца, чем вызвала новый виток внимания и обсуждений, — папарацци заявились к дому Авы Полгар, но не получили от нее теплого приема. На вопросы она не отвечала, комментариев не давала, а сталкиваясь с рыцарями картонных перьев и шпаг на улице или возле своего дома, скупо и кратко требовала только одного: чтобы они освободили дорогу и дали ей возможность пройти.

За это неуставное поведение нынешняя героиня бульварной хроники получила от пописывающей братии очень невысокую оценку: Аву Полгар расценили как робкую и нерешительную, взбалмошную и совершенно сбитую с толку девицу. Ей не раз и не два намекали на то, что, будь она посговорчивее, вся ситуация решилась бы куда легче и быстрее: «Мы просто напишем свой материал и уедем!».

— Пишите! — однажды бросила Ава, проталкиваясь сквозь рой журналистов и намекая на то, что информацию для очередного своего сочинения они вполне могут почерпнуть из статей Миллер или Аллеса.

Эта дерзость и отказ от сотрудничества папарацци раззадорили и задели. И тем сильнее, что в избеганиях толпы мисс Полгар всегда помогал какой-то здоровенный, насмешливый парень, противостоять которому журналисты не очень решались: одна только его внушительная фигура вселяла не беспочвенные опасения о том, что после столкновения с ним можно буквально узнать значение фразы «костей не досчитаешься», а откровенная ухмылка запускала мороз по коже.

Но уходить от журналистов у Авы и ее спутника получалось не всегда. И в нынешнем противостоянии друг другу стороны негласно вышли на тот уровень, где все прежние предосторожности Блейка и мисс Полгар относительно журналистов отныне казались детской сказкой или прибауткой.

Каждый день Авы теперь начинался почти одинаково, — с поджидающей ее у дверей то большей, то меньшей толпой журналистов. Неизвестно, каких сенсаций и «жареных фактов» они хотели еще: статья Гудвина, за исключением нескольких деталей, и так уже предоставила любому желающему полный доступ к «постыдной» биографии ненастоящей мисс Полгар, смаковать которую, из окружавших девушку папарацци, конечно, никто не отказывался.

Казалось бы, о ней все стало известно. И что еще им нужно? Но журналисты, поджидая Аву у дверей дома, видимо, думали иначе и хотели получить именно ее ответов и ее подтверждений. И если в первые дни начавшихся преследований у девушки была некоторая уверенность в том, что, не получая комментариев, журналисты со временем просто уйдут и устанут, то с выходом новой статьи Дженни Миллер, в которой та раскрутила фразу Авы о том, что она «очень рада!» смерти своего родного отца, до невероятных, абсурдных эпитетов, волна журналистского безумия началась с новой силой.

В эпитетах, отпускаемых в адрес мисс Полгар папарацци очень быстро и вовсе перестали стесняться. Пожалуй, для них обратное поведение было бы даже чем-то вроде дурного тона. Сдерживать себя в такой ситуации? Ни за что! Лучше давайте выдадим этой маленькой выскочке все, что мы о ней думаем, пусть знает свое место! И как она может так ужасно, цинично говорить о смерти своего отца?! Куда катится мир?! Как можно так отзываться о родном отце?!

В общем, журналисты, прикатившие в Назаре вслед за Миллер, и без того, — по долгу своей службы, — не слишком приверженные слову правды и фактам, теперь, веселясь, словно наперегонки и на полную катушку, смешивали Аву с грязью так, как только могли и хотели.

Да и какие могут быть стеснения, когда в одной только статье Гудвина столько лакомых кусков? Как можно пропустить такую биографию? Улица, нищета, «брошенная девочка»...

Каким-то образом пописывающие раскопали даже то, о чем Аллес или не знал или в своей статье не упомянул: причину, по которой Сюзен Сато бросили в роддоме.

Так, пренебрежительное слово «гук» с новой силой насмешки, издевательств и ехидных комментариев стало звучать рядом с именем Авы Полгар. А вслед за тем и ее внешность стали разбирать по частям и осыпать отборными, — из того же смрадного ряда, что и все прочие, — эпитетами.

Ава держалась изо всех сил. Она сама дала себе задачу: выдержать все и не сломаться. И ничего не комментировать.

Но чем дальше бежали дни, тем сложнее становилось выдерживать это решение.

Ей, уже забывшей, как это — противостоять миру в лице окружающих людей и сложившихся ситуаций, снова пришлось об этом вспоминать. Она перешла в глухую оборону и надеялась только на то, что на всем этом бесконечном и безумном пути у нее хватит сил на все: на дела и на то, чтобы просто не сойти с ума.

Правда, в этом противостоянии неравнодушной общественности у нее была громадная, неизмеримая поддержка в лице и фигуре Блейка. И пусть журналисты веселились по полной, пусть они, ни в чем себе не отказывая, писали, переписывали, перевирали и извращали даже то, что нашли в статье Гудвина, — с такими невероятными допущениями и ахинеей, что очень скоро это перестало помещаться хотя бы в какие-нибудь пределы разумности, — Аву держало, помимо собственного решения еще одно: Уильям.

Он был вездесущим, близким, заботливым в отношении к ней, хотя в начале, когда журналисты только появились, в нем была и растерянность, и удивление от происходящего. Однако насмешливость, — в лучших традициях Уильяма Блейка — спасла его. А позже, когда улеглись растерянность и изумление, он стал бесповоротно непримиримым в том, что касалось журналистов и любопытствующих зевак.

Хотя, надо признать, что самые первые дни во вновь открывшемся Бедламе даже его застали врасплох. В это время Блейк непрестанно словно оглядывался по сторонам, и поверить не мог, что люди, — по одиночке, кажется, чаще разумные, чем наоборот, — могут, собравшись вместе, и исходя жаждой любопытства, зависти и своеобразной наживы, доходить до таких безумных пределов, каких легко достигали папарацци, наводнившие теперь Назаре.

Но удивление прошло, возникшие волнение с растерянностью улеглись, и он почувствовал знакомый кураж. И от этого ему стало гораздо легче.

По сути, все это противостояние папарацци и приведение дел в порядок, — и, конечно же, защита Авы Полгар, — были просто еще одной задачей, которую ему было предстояло решить.

А ведь он уже решал задачи: ту, с охранниками, и позже, когда отправился в свою личную одиссею, оконченную, хоть и не на Итаке, но в Назаре, — с найденной на берегах Атлантического океана мисс Полгар. Так что в текущих событиях нет ничего сложного. А если и будет, он найдет выход. Иначе и быть не может.

Договорившись об этом с собой, Блейк заметно оживился и воспрял духом. И теперь у него, помимо такой привычной ухмылки на лице появилось ощущение расправленных крыльев.

И чем более сложной, неоднозначной и нелинейной в своем развитии (и, соответственно, в решении) представлялась новая задача, тем больший прилив энергии он чувствовал. Под действием такого самоощущения вопрос Блейка, обращенный к Аве, и до этого никак не дававший ему покоя, отошел в сторону. Настолько, что он почти понимал, почему мисс Полгар, — в текущих реалиях, — отказывается переезжать к нему и настойчиво ночует в своем доме.

Удивляясь самому себе, Уильям вдруг понял, что ему сейчас искренне лень тратить силы на поиски ответов. Ава Полгар проводит дни вместе с ним, но ночует у себя, о чем-то по-прежнему не договаривая?

Ладно. Ему не нравится эта настойчивость, но днем она — с ним. И между ними, кажется, вовсе исчезло прежнее, взаимное упрямство и острота. «Я больше не чувствую того, что она уходит, оставляет меня», — однажды, в ходе своих размышлений, осознал Блейк. И это открытие с тех пор грело его.

Но самым удивительным, принятым как-то сразу между ними и по умолчанию, стало то, что Ава и Уильям, находясь в эпицентре безумия, об этом самом безумии между собой едва говорили.

Они вообще мало говорили о внешнем. И совсем не враждовали друг с другом. Это было похоже на то, как большая волна, набегая на берег, своей угрозой и силой сглаживает все мелкие, раньше казавшиеся большими, неровности на песке. И дни эти, которые, — как шутил Блейк, — они проводили «в осаде», были длинными, совсем, по-летнему долгими, наполненными теплом и множеством музыки. К тому же, окончательно стало ясно, что, будучи рядом и вместе, оставаться спокойными легче. И даже если у кого-то из них возникнет волнение, оно быстро уйдет за счет второй, спокойной стороны. Так и выходило.

А комизм и абсурд ситуации были еще и в том, что пока папарацци ждали Аву Полгар у ее дома или рыскали по городу в поисках какой-то иной и новой информации о ней, она была в доме чрезвычайно довольного этим фактом Уильяма, и занималась своими делами.

Так Ава дала себе время на подробное изучение информации о Дэвиде Мвенда, — на случай, если он, все-таки, станет ее новым адвокатом.

Однако, себе она сразу сказала: больше никакой дружбы с юристом! К разрыву с Келсом она до сих пор боялась и не хотела ни обращаться, ни возвращаться. Даже мысленно. Эта рана неожиданно оказалась гораздо больше и глубже, чем Ава ее себе представляла. Но дружбы и не требовалось. А мисс Полгар теперь и вовсе казалось, что друзья ей вообще не нужны и что их у нее больше никогда и не будет.

Ощущения от этих мыслей не были горькими или печальными. Они стали простым признанием факта, заключенным в том, что знакомые у нее есть, а по-настоящему близких друзей, какими были Келс и Риз — больше нет. Подойдя к этому, — не сказать, чтобы совершенно внезапному, — открытию, Ава перестала ждать звонков от Виттера. И сама ему не звонила.

А когда на дисплее телефона, все же, высветилось, — в настойчивых аккордах поставленной на звонок мелодии — имя Келса, Ава, чуть вздрогнув, посмотрела на сотовый и перевернула его экраном вниз.

С тех пор на все звонки Виттера она не отвечала. И очевидное, самое здравое решение, было принято само собой: ее новый адвокат — Дэвид Мвенда. А пошлое нужно оставить в прошлом. О своем решении она сообщила Келсу Виттеру по электронной почте, со ссылкой на тот пункт заключенного между ними договора, который говорил о том, что, по решению любой из сторон, «настоящий договор может быть расторгнут», и единственное условие, которое требуется выполнить при наступлении такого случая — это заблаговременно известить другую сторону о расторжении текущего договора и об оказании юридических услуг.

Так, в формальном и официальном отношении, Ава выдержала все условия контракта, заключенного несколько лет назад между ней и Виттером. Следующим шагом должен был стать ответ Келса, которым бы он принимал или отклонял наступившие обстоятельства в исполнении означенного договора. Ответ от него Ава пока не получила, но была абсолютно уверена, что возражений у Келса, — с учетом того, как, с известных пор, складывается их общение, — не возникнет. А как только он ответит, Ава сразу передаст ведение своих юридических дел Дэвиду Мвенда.

Дэвид знал об этом и предвкушал большую, сложную, но очень интересную работу. Сама мысль о том, что поведет дела Авы после самого Келса Виттера, будоражила кровь. Он волновался и тревожился, но не тратил время впустую: ожидая передачи судебных дел, он целыми днями занимался тем, что проверял самого себя, свои знания, инернет-пространство и юридическую литературу на предмет необходимых знаний.

Это казалось ему тем более важным, что за своей спиной он незримо, начиная с той первой встречи в кафе, постоянно чувствовал, — внешне весьма дружелюбное, — неустанное внимание друга Авы Полгар. И было в этом внимании что-то такое, что Дэвид, — не зная, как это себе объяснить, — не хотел проверять на прочность.

Вот так и вышло, так и свершилось почти эпохальное, знаменательное событие: Келс Виттер перестал быть адвокатом мисс Полгар, а его место занял Дэвид Мвенда.

Ава, придя к этому решению, вздохнула с огромным облегчением и убежала от мыслей о том, какой хорошей, в свое время, поддерживающей и много значившей для нее была дружба Келса. Уильям же, узнав о смене адвоката, только кивнул и просто «принял к сведению» данную перемену: то было решение Авы, с которым он, к тому же, был лично полностью согласен.

А вот с «Sunrise» все складывалось не так очевидно. Новые сотрудники, едва успевшие приступить к исполнению своих служебных обязанностей, но не успевшие войти в курс дел, и нисколько еще к компании не привязанные, были особенно взбудоражены всем, что говорилось, писалось, шепталось и, в особенности, не договаривалось вокруг имени Авы Полгар.

Так Ава, едва взяв в аренду новый, большой офис для расширенного штата компании, столкнулась с волной увольнений среди только что принятых работников. И с тем, что такой просторный офис «Sunrise», кажется, больше... не нужен?

Во всем, что было связано с компанией, Аве очень сильно помогала Рут. Успокаивая ее, девушка говорила, что на освободившиеся места только что ушедших работников есть масса новых претендентов. Они могли бы их проверить перед трудоустройством и взять, но...

Подавляющее большинство соискателей, — при проверке — оказывались именно теми любопытствующими, которых Ава теперь так опасалась, и которым не важна и не нужна работа, но кому было любопытно поприсутствовать рядом с раздутым скандалом.

Побыть рядом, заглянуть ненадолго в компанию мисс Полгар и уйти, на выходе рассказав свои измышления и догадки ожидающим любой информации об Аве и «Sunrise» журналистам.

Происходящее с компанией сильно беспокоило Аву. Она понимала, что все эти колебания, как и нашествие журналистов, — временны. Но... почему, несмотря на это понимание, ей так страшно?.. Из Пало-Альто ее успокаивала Рут, говорившая о том, что это даже хорошо, что «все — так»: «Компании нужны настоящие сотрудники, а не убегающие при первой же сложности люди», а в Назаре был неунывающий Уильям, и это поистине спасало девушку.

В конце концов, после многих и долгих обсуждений с Рут, Ава приняла решение уволить всех желающих, сделать проверку документов при приеме на работу еще более детальной, поднять зарплату тем, кто остался, сохранить за «Sunrise» новый, большой офис и вернуться к прежней схеме занятости, при которой сотрудники выходили на работу в две смены, дневную и ночную. Только теперь, за счет новых, оборудованных мест, все было устроено так, как то давно требовалось, но было невозможно в старом помещении: каждая смена была укомплектована полностью, на десять человек. Конечно, осталось много свободных, оборудованных мест, но в тех условиях, что сейчас у нее были, Аве все принятые решения казались самыми оптимальными.

Она беспокоилась о том, что люди будут против возобновления ночных смен, но после очередного совещания с сотрудниками тревога ушла: многие из оставшихся работников, к немалому удивлению Авы, заявили, что скучали именно по такому распорядку рабочего дня.

— Они интроверты, Эви. Им проще быть и работать наедине с собой или с такими же, как они. Смотри, как они расцвели и заулыбались. Ты для них словно солнце. Впрочем, как и для меня, — тихо шепнул Блейк, отрывая взгляд от книги.

Ава, быстро оглянувшись на него, робко и радостно улыбнулась. А Уильям, игнорируя включенную видеокамеру, обнял девушку, слишком долго, — и не так невинно, как следовало для такого поцелуя, — поцеловал ее в щеку, передал привет всем наблюдающим, и, напевая на итальянском «O, more mio!...», вышел из комнаты. По его словам, чтобы «просто приготовить кофе».

А между тем, негласное соревнование СМИ в том, кто хлестнет своим словом мисс Полгар побольше да побольнее, продолжалось. Сама Ава, однажды прочитав некоторые заметки и статьи о себе, пришла в такое бешенство, что решила больше этого не делать. А вот Блейк отслеживал публикации постоянно. Они были одинаково-типичными, глупыми и пошлыми, плоскими и такими откровенными в намерении оскорбить Аву как можно больше, что Уильям все чаще, читая их, задавался вопросом: когда это все прекратится? Когда им это однообразие покажется банальным и надоест?

Иногда казалось, что у происходящего безумия нет ни конца, ни начала. А иногда, — что оно длится так долго, что это уже становится неинтересным.

Но у папарацци по-прежнему были задания и требования редакций, которые они не имели права не выполнить, и никого из них не интересовало то, что девушка, о которой они так яростно пишут — живой человек, которому от всего происходящего может быть некомфортно и больно.

За всей стеной этого бесновато-безумного, пляшущего абсурда, Ава упорно и очень старательно хранила молчание. Узнав цену неосторожному, брошенному набегу слову в разговоре с Миллер, она перестала хотя бы как-то комментировать намеренно создаваемый хаос.

Но как у нее для этого хватало сил, Блейк решительно не понимал. Не понимал он и того, почему она не злится и не ругается на него за ту, его статью? С нее же все началось! Но в ответ на его беспокойства Ава только грустно улыбалась и отвечала, что больше не сердится. Обняв ладонями лицо Уильяма, она целовала его, долго смотрела в невероятно яркие от тревоги глаза, и повторяла: «Я не злюсь на тебя. Они все равно бы узнали. Это был вопрос времени».

Это не снимало окончательно вины Блейка, которую он сам на себя наложил, но, все же, приносило некоторое, хотя и слабое облегчение, которому, впрочем, он не очень-то верил.

А еще Ава забросила любые попытки что-то про себя объяснить тем, кто ждал ее на улицах или, желая узнать продолжение истории, следил за газетными публикациями. Это не давалось ей просто. Но во всей чехарде настоящих дней странным и неожиданным облегчением оказалось внезапное осознание того, что теперь, когда все стало известно, ей больше не нужно скрываться.

Это произвело на Аву громадное впечатление, граничащее с потрясением. Одновременно с тем к ней пришло понимание двух, казалось бы, взаимоисключающих моментов:

— Она всю свою жизнь скрывалась, — даже от самой себя, — придавленная событиями прошлого.

— Теперь ей больше не нужно этого делать.

Да, совершенно непонятно, — в окружающем шуме, кажется, даже свои мысли услышать сложно! — как быть дальше со всем происходящим, но... Ей больше, в самом деле, не нужно скрываться! Ее «темное» прошлое подняли на поверхность, ради насмешки выпустили наружу, старательно раскопали? Она справится! Она обязательно справится, ведь ей больше не нужно тратить громадную часть своих сил на прятки! Удивительным и неясным образом эта мысль действовала на Аву ободряюще, как настоящая живая вода.

Из сказки.

И девушка была уверена, что, как бы ее теперь ни называли, она все, все выдержит. Каким образом именно в этой, умышленно причиненной ей боли, вдруг оказалось то, к чему она так отчаянно и долго стремилась: свобода? Ава этого не знала и не понимала. Но — свобода! От прошлого, от тьмы, от постоянного, въевшегося под кожу страха и чувства собственной никчемности!.. Все желающие теперь все о ней знали.

Ну и что?

Она это тоже вынесет, как-то переживет. А главное чудо заключалось, кажется, в том, что когда стихнет эта громкая пена дней, ей больше не нужно будет скрываться от самой себя, пытаясь удержать и спрятать все то, «темное», что с ней происходило, под покровом тайны. Тем более, — с печальной улыбкой на губах думала Ава, — что этот покров она уже не выдерживает. И выдерживать больше не хочет.

Да, она не хотела гласности, тем более такой, но... с этим уже ничего не сделать. И, может быть, этот шум, — даже со всем, что ему сопутствует... к лучшему?

Так, под весом беспокойных, самых разных размышлений и под смрадом внимания папарацци в этом мире теперь, в параллельно-странных, причудливых реальностях, существовало две Авы Полгар: настоящая, которую никто из журналистов слушать не хотел и не собирался, и та, которую склоняли на страницах и в колонках бульварных газет так, что было неясно, как все написанное и сказанное о ней еще ее не убило.

Уильям опасался за Аву. Впервые за все время, что прошло с тех пор, как он, приехав в Назаре, наконец-то нашел девушку, Блейк испытывал такой жуткий, выходящий за пределы его контроля, страх.

В начале безумного журналистского ралли он пробовал остановить вал сплетен. Уильям отчаянно вступал в перепалки и споры с назойливыми журналистами. Часто все едва не заканчивалось драками, от которых его отводила испуганная Ава, но, по сути, — и, к горькому изумлению Блейка, — эти попытки защитить девушку от чрезмерного, всестроннего внимания ничего не изменяли и ни к чему хорошему не приводили. Напротив, от вмешательства Уильяма, — и в этой связи ему тоже стали уделять повышенное внимание, — окружающее безумие закручивалось только сильнее. И помощнику мисс Полгар тоже начали задавать неуместные, каверзные вопросы. Как долго он знаком с Авой Полгар? Это же он написал ту статью?!..

От всего происходящего головы шли кругом у обоих: и у Блейка, и у Авы. Она успокаивала его, он старался успокоить ее, но, кажется, в первое время это не особенно им удавалось. И оставалось, пожалуй, только одно: если и быть беспокойными, то, по крайней мере, держаться вместе.

Хотя сил Уильяма, несмотря на его усилия и иронию, на все не хватало. И очень скоро он осознал, что не понимает и не знает того средства и метода, которые могли бы иссушить это море безумия.

Блейк предлагал Аве переехать к нему: сначала мягко, потом все чаще. Но она отказывалась от этого шага, настаивая на том, что не будет «по прихоти журналистов» менять что-то в своей жизни.

— Они не заставят меня бояться, — упрямо говорила Ава и умолкала.

Тихая и замкнутая, погруженная в свои размышления, и, — как опасался Уильям, — в свое прошлое, о котором ей теперь ежеминутно и ежечасно напоминали, она вызывала в Блейке такую горькую растерянность, из которой у него тоже не было выхода.

Ава не спорила с ним, не спрашивала ничего о статье, не винила его в том, что он ее написал и ничего о том не сказал... Она старалась не говорить о том, что происходит вокруг. И настаивала, что ночевать будет в своем доме. Что это было, — упрямство, страх повторения «той ночи» или нежелание увеличивать тревоги Блейка, который из-за полного погружения в происходящий хаос, и так был мало похож на себя?

Ответа не было. И Ава даже не искала ответа на эти вопросы. Она просто подкрепляла себя надеждой на то, что скоро «все это» закончится. Непременно. Ну, а пока это не так, стоит набраться молчания, как можно большего спокойствия и заняться, по возможности, делами. На вопросы Уильяма о том, почему она не говорит с ним об окружающем шуме, Ава только тихо и нерадостно улыбалась.

— Этого и так теперь слишком много. Зачем умножать безумие? — шептала она и задумчиво, растерянно умолкала.

И все же, радость у Блейка была. Подернутая терпкой печалью, но огромная: Ава оставалась с ним, оставалась рядом. И это в большой степени сдерживало его холодный, осознанный, — и потому такой крутой, — гнев.

В первые дни внешнего хаоса они все больше молчали. Слушали музыку. Но не смотрели фильмов: казалось, в них слишком много всего, — движения, звуков, голосов, песен... Шума. Комедии, даже хорошие, не веселили, а, наоборот, утомляли, и казались совсем не смешными. Другие же фильмы было и вовсе тяжело выдержать.

Именно тогда их и стала спасать музыка. Она не требовала слов. Она была выше и значительнее их. Она, казалось, одна была равнодушна к той пенной грязи, что собралась вокруг Авы и Блейка. Невыразимая в своей прелести, она просто звучала, записанная на уютные, черные и тонкие, старые и хрупкие пластинки. Аве казалось, что даже только вид пластинок, и то, как они исходят в начале, прежде, чем зазвучать, шуршанием и шепотом, — до того, чем залить гостиную музыкой, — и то, как бережно Уильям переворачивает их (легко и невесомо, зажав тоненький диск длинными, изящными пальцами) вызывает у нее слезы. Черт знает, что такое. Ей в эти дни многое казалось. Но чем громче и вульгарнее звучали внешние голоса, твердившие скабрезности о ней, о ее прошлом, тем настырнее она держалась за настоящее. А дни, которые они проводили вместе, и пластинки, и музыка, были именно в настоящем. Ава упрямо, бесконечно напоминала себе только об этом, и ни о чем другом.

Помня о панике, которая снова могла в ней возникнуть, Ава вечерами неизменно уходила к себе. Ее одолевал стыд и глубокое смущение при мысли о том, что безрассудный страх нападет на нее снова, в присутствии Уильяма, и своим состоянием она продолжит отравлять его.

Блейк в этом ей теперь не противоречил. Загоняя беспокойство глубже, он, скрепя свое издерганное электронное сердце, отпускал Аву и делал вид, что отступил. От этого его тревоги росли и меньше не становились, но он держался тех слов девушки, что неосознанно его согревали: «Хорошо! Я придумаю, как тебе рассказать. Обязательно!». И пусть сказаны они были не совсем мирно, но отчего-то Уильям верил, что в них — обещание, которое его Ава Полгар непременно выполнит.

Блейк был беспокойным, но следил за всем. Тревога ему в этом даже помогала, делала внимание острее, непримиримее. Он наблюдал за всеми, кто их окружал. Но, прежде всех, — за самой Авой, которая, к его удивлению, ни разу с того разговора в машине, больше не плакала, — и за толпой, что, подобная то ли шакалам, то ли стервятникам, кружила вокруг нее. И стоило этой толпе сделать неверный шаг в направлении Авы...

Эти дни начала мая были для Уильяма очень тревожными, счастливыми, острыми и кристально чистыми. Ава была рядом, и потому он был почти спокоен. И это «почти» не давало ему покоя. И снова и вновь спрашивал себя: как и почему случилось так, что никто из тех, кто сейчас осаждает дом Авы Полгар, не испытывает к ней, кажется, ни капли сочувствия?

Да, он сам допустил громадную ошибку, не просчитав возможную реакцию Аллеса, из-за чего информация о прошлом Авы, выданная в «общий доступ», произвела эффект разорвавшейся бомбы. Но почему эти люди, теперь зная и трудности, и боль ее прошлого, делают мишенью «мисс Полгар или мисс Сато», но не Гудвина, написавшего гнусную статью, и даже не его, не Блейка?

С каких пор достойный сочувствия человек получает в ответ, — вместо доброты, — удар и насмешку? Что с этим миром не так? Где он сломался?

Мыслям этим, постоянно занимавшим его, Уильям не находил ответа. Он только снова и снова, предельно внимательно осматривал толпу репортеров. И был, как хищник, — готов к прыжку.

Переговорив с Роджером, Блейк убедился в том, что вал идиотизма, образовавшийся с момента выхода его статьи, стал абсолютным сюрпризом и для него. Бейли даже пробовал, — не без оснований предполагая источник некоторых статей об Аве Полгар, — поговорить с Моникой. Но она, в отличие от не такого далекого утра, в которое сама ему позвонила, Роджеру больше не отвечала. И он, искренне растерявшись от всего происходящего, не знал, что делать. И новых заданий Блейку, как журналисту, пока не давал.

Вместо них у «великолепного блондина», — как назвали однажды Уильяма папарацци, — появилась масса новых предложений от модельного бизнеса. И он был уверен, (даже, можно сказать, чувствовал),что Моника Бейли знает об этом и что это ее сильно злит.

Но, обдумывая свой дальнейший шаг относительно Аллеса, от выгодных и интересных рекламных кампаний Блейк не отказывался. И успевал, — верно, в какой-нибудь двадцать пятый час, открытый им в сутках, — и участвовать в фотосессиях, и быть рядом с Авой львиную часть времени, и отслеживать, насколько возможно, происходящее.

Ему требовалось придумать и отыскать тот пасс, который он подаст теперь Гудвину. Потому что сейчас в их незримой, но такой громкой игре, наступил момент для ответа Блейка. Но как ответить и чем? Как выманить этого предателя так и с тем, чтобы он перестал быть в глазах общественности едва ли не пострадавшей стороной, и снова, по закону, стал тем, кем он и был: сбежавшим преступником, предателем, достойным суда и наказания?..

Уильям глубоко вздохнул, не представляя, как выманить Аллеса из укрытия и передать его в руки провосудия, которое, кажется, эти-то самые руки к нему и не тянуло. Все следовало обдумать самым подробным образом. Тем более обстоятельным, что прошлые размышления Блейка на этот счет особых результатов не дали. Ну а пока... пробежка в компании Авы Полгар и беззаботного Чарли.

* * *

Уильям встретил девушку на пороге ее дома. Первым, правда, к нему выскочил Чарли, — счастливый и улыбчивый, как всегда.

— Привет, приятель, — погладив пса, с улыбкой сказал Уильям. — Составишь нам компанию на пробежке?

Ретривер радостно завилял хвостом и громко гавкнул, перебудив заснувших у дома Авы оператора и репортера: пристроившись на низкой каменной ограде крыльца, они спали, склонившись к друг другу.

— Доброе утро, — Ава коротко улыбнулась Блейку, и тяжело вздохнула, оглядываясь на журналистов. — Ну что, побежали?

— Подожди, Ава Полгар, — сказал Уильям, отвлекаясь на папарацци. — Постой здесь.

— Уильям... — начала Ава, но замолчала: Блейк уже растолкал спящих и принялся внушать им правила приличия и хорошего тона.

— Они уберутся отсюда немедленно, — громко объявил андроид, возвращаясь к девушке.

— Уверен? — с сомнением уточила Ава.

— Абсолютно. Но это не дело, мисс Полгар.

— Что именно?

— Каждое утро начинать вот так.

— Ты отлично знаешь, что не я это начала.

— Но у тебя есть прекрасный выход.

Уильям улыбнулся, внимательно глядя на девушку. В глазах его плясали веселые чертенята.

— Если я перееду к тебе, они будут спать уже у твоего дома.

— Ты переезжай, Эви, а там я разберусь. Я очень сомневаюсь, что у моего дома они смогут чувствовать себя так же вольготно, как здесь.

Ава хмыкнула, покачала головой и свернула на другую тему.

— Не знала, что ты тоже бегаешь по утрам.

— Решил составить тебе компанию, — невозмутимо ответил Блейк, разглядывая переплетение прядей в косах Авы и отмечая, как ярко-красные лучи пока еще холодного солнца блестят в ее волосах.

— Я даже спрашивать не стану, как ты узнал про мою пробежку.

Уильям рассмеялся.

— Верно, Эви. За разговорами мы только теряем время.

Ава видела, как горел взгляд Блейка. Скользнув по ее шее и груди, он задержался у нижней кромки короткого топа, пробежал по перебору тонких ребер, особенно остро очерченных на вдохе, и ушел в сторону.

— Вы повторятесь, мистер Блейк.

Ава тихо улыбнулась, встала на носки, поцеловала Уильяма, якобы разглядывающего горизонт, поправила кепку и, позвав Чарли, побежала вперед.

— Что? В чем, Ава Полгар?

Словесного ответа не последовало. Только сверкнул, брошенный через плечо, лучистый взгляд темно-карих глаз, и девушка, наперегонки с Чарли, побежала к океану. Встречать новое утро.

— Так что ты хотел спросить? — на бегу прокричала Ава, поворачиваясь к Уильяму, для которого ее пробежка была не больше, чем прогулка широким шагом.

— Мне нужно знать, какими приемами самозащиты ты владеешь.

— Крав-мага. Немного, — непонимающе сказала девушка, останавливаясь.

— Этого недостаточно, — убежденно заявил Уильям.

— «Недостаточно» для чего?

— Впрочем... — задумчиво протянул Блейк, смотря на Аву, — Ударь меня.

— Что?

— Ударь меня. Что-нибудь из крав-мага, любой прием.

Ава отшатнулась от Уильяма, отошла в сторону.

— Нет.

— Ударь меня, чтобы я точно знал, насколько хорошо ты владеешь приемами защиты.

— Нет!

— Это важно, Эви!

— Я не стану тебя бить! — крикнула Ава испуганно. — К чему это все?!

— А если на тебя нападут? Сможешь оказать сопротивление?

Ава со страхом и напряжением смотрела на Уильяма.

— Вот поэтому я и говорю: ударь меня.

Девушка отрицательно покачала головой.

— В этом нет ничего опасного, Ава Полгар. Ты не причинишь мне никакого вреда. Нисколько.

В доказательство своих слов Блейк улыбнулся.

— Нет, — упрямо повторила Ава. — Я не стану.

— А если...

— Если что-то случится, я справлюсь. Тем более, ты будешь рядом.

— А если нет?

— Я не стану, — шепнула Ава, чувствуя, как подступают слезы.

— Эви, послушай!

— Я не стану тебя бить! Даже в шутку. Это... немыслимо!

Посчитав, что разговор окончен, девушка круто развернулась и зашагала к дому, до которого оставалось совсем немного. Уильям шел за ней. Он знал, что Ава будет упрямиться, но и он не готов отступать: теперь все слишком серьезно, и спящие на крыльце папарацци — это только знак того, что они только немного устали. Но не ушли совсем.

А если его, Блейка, по какой-то причине действительно не окажется рядом? А эти стервятники ради своих заказных статей готовы на все... Что в этом случае делать? Да и разве он многого просит? Он просто хочет знать, какими приемами Ава Полгар владеет. А если того, что она знает — не хватит для защиты? Тогда...

Закончить свои размышления Блейк не успел. Он шел за девушкой на автомате, и, полностью поглощенный своими мыслями, не заметил, как они вернулись к дому, у которого их ждал никто иной, как Келс Виттер.

Неизвестно чему Ава удивилась больше: отсутствию хотя бы одного, — хотя бы захудалого! — журналиста у дверей или личному присутствию своего, теперь уже бывшего, адвоката.

Впрочем, сам Виттер, взглянув на девушку, едва ли подумал, что его приезд стал для нее неожиданностью: таким усталым, — так ему казалось, — был взгляд Авы.

— Келс Виттер? — моментально включаясь в ситуацию, с легкой, вопросительной интонацией, — и каплей сарказма, — произнес Блейк.

Обогнав Аву, он вышел вперед и встал перед Виттером.

— Эв, надо поговорить! — игнорируя Уильяма, торопливо проговорил Келс. — Я приехал специально! Чтобы поговорить!

— Твой предыдущий личный разговор с Авой Полгар... — неторопливо начал андроид.

Но Ава его остановила. Она вышла вперед, и Уильям, посмотрев на нее, понял и почувствовал: неожиданное появление Келса лишило ее остатков терпения. Она была очень сильно взволнована. Девушка остановила горький, пронзительный взгляд на лице бывшего друга, и тихо спросила:

— И почему все последнее время, в разговорах с тобой, мне кажется, будто ты просишь прощения?.. Только не словами, а всем своим поведением?..

Помолчав и нерадостно усмехнувшись какой-то своей мысли, уже громче, Ава спросила:

— О чем ты хотел поговорить?

Келс, не ожидавший, — если быть честным, — того, что Ава станет его слушать, растерянно замолчал, не зная, с чего начать. И заговорил о том, что его больше всего поразило здесь, в Назаре.

— Я... что происходит? Здесь? Какие-то толпы журналистов у твоего дома, операторы, неторопливо настраивающие камеры или снимающие репортеров на фоне твоего дома?

Ава искусственно улыбнулась.

— А это теперь в порядке вещей. Небольшое паломничество СМИ. Всей информации, рассказанной Аллесом обо мне, им показалось, видимо, мало. И они стали ждать меня здесь. Еще немного, и разобьют у порога моего дома стихийный палаточный лагерь. Но я выносить воду им не буду.

— Эв, мне...

Ава поморщилась.

— Келс, только не говори «мне очень жаль», хорошо? Слышать уже эту фразу не могу.

Неприкрытое раздражение, прозвучавшее в голосе Авы, на этот раз разозлило и Виттера. Резко взглянув на девушку, он откровенно спросил:

— Так значит, у тебя новый адвокат?

— Дэвид Мвенда, — в упор смотря на Келса, с вызовом и даже с радостью, ответила Ава.

— А как же...

— Ты хотел спросить «а как же я»? — насмешливо уточнила Ава, все так же внимательно наблюдая за Виттером. — Ты теперь — мой бывший адвокат. И бывший друг. Наш договор об оказании услуг я нисколько не нарушила, известила тебя о прекращении юридической помощи за две недели. Даже больше. Гонорар, с учетом всех отработанных дней, зачислен на твой счет. Рут подтвердила перевод. Могу предоставить выписку.

— Какой гонорар, Эв? — закипел Виттер. — Какой, на хрен, «счет»?! Дело в том, что происходит сейчас! Не время менять адвоката, пойми!

Ава только больше усмехнулась.

— Это «пойми», как и «мне очень жаль!», я тоже слышу от тебя постоянно, Келс. Только это и слышу! Хватит меня воспитывать и считать, что я чего-то не понимаю! Я лучше всех знаю, какое сейчас время. И что происходит! Но я не хочу, чтобы ты был моим адвокатом. Я не могу с тобой нормально общаться. И не хочу. Работай с теми, чей моральный облик тебя не раздражает!

— Что?! Да о чем ты? Нельзя все остановить вот так, по щелчку пальцев, и просто передать дела другому адвокату!

— Почему? — с издевкой бросила Ава.

— Потому... потому что ему нужно время на то, чтобы войти в курс дел, судебных разбирательств! А пока он будет это делать, само время уйдет! И «Yut-stereo»...

— Очередное заседание по их искам перенесено, ты сам мне об этом говорил.

— Да, но время, Эв! Время! И Аллес! Как ты за всем уследишь одна?!

— У меня есть новый адвокат.

— Да, уже знаю! Который быстро не разберет и сотой доли тех дел, которые нужно выиграть! Эв, я все сделаю! Только дай мне возможность вести дела!

В голосе Келса звучало откровенное, неприкрытое отчаяние. Ава долго смотрела на него. Взвешивала, — снова, в сотый раз, — все «за» и «против». Разум гремел, чтобы она сказала «да», и позволила Виттеру довести судебные разбирательства до конца. Но обгоревшая часть ее сердца была непримирима. Острее всего Ава вспомнила, — они пронеслись мгновенно перед ее мысленным взором, — и слова, и те взгляды, что Келс (может, он и старался их скрыть, но не смог, и глаза выдали его) бросал на нее, когда узнал о ее прошлом. Может, он и не судил Аву Полгар в истинном смысле этого слова. Но на то у него, как и у любого другого, попросту не было права. Так что не велика заслуга... Но как быть с тем отчуждением и пренебрежением, с той брезгливостью и желанием избежать ее присутствия, которые Ава чувствовала, ясно ощущала с тех пор, как Келсу стала известна ее настоящая биография? Давняя, горячая обида поднялась в сердце Авы. Заткнула разум. И потребовала хотя бы такого, малого, удовлетворения.

— Нет, — отчетливо произнесла девушка.

— Ты не понимаешь!.. — снова начал Келс.

— Хватит! Всё я понимаю! И знаю! Знаю, что Дэвид не такой опытный и успешный адвокат, как ты. Знаю, что у него куда меньше дел... знаю! Но все процессы, за которые он брался, им выиграны. И пусть у него нет такого послужного списка, как у тебя, что ж... Наберется опыта на моих делах!

Келс, пнув свой кожаный кейс, сделанный в Риме по его личному заказу, заметался по двору дома.

— Уильям! Ну хоть ты ей скажи! — закричал он, внезапно апеллируя к андроиду, который все это время, не вмешиваясь в разговор, предельно внимательно следил за всем, что происходило. Блейк и бровью не повел. — Твои судебные дела, Эв, не место для игр! Это не полигон для набора опыта! Их надо выиграть, здесь нет права на ошибку! У Дэвида не хватит ни сил, ни опыта, и ты проиграешь! Ты этого хочешь?!

Виттер шумно выдохнул, снова начал бегать, запнулся о кейс, и с досады пнул его со всей силы. Уильям, понаблюдав за ним ледяным, жестоким взглядом, медленно заговорил.

— Я всецело на стороне Авы Полгар, Келс Виттер. Да, пользуясь объективными данными, я могу сказать то же, что и вы: Дэвид Мвенда в ведении судебных дел вам не соперник. Вы — куда и гораздо опытнее. Но Мвенда молод, непоседлив, очень энергичен. Он страстно жаждет сражаться на стороне добра, и, что немаловажно, тоже, как и вы, жаждет победы. А это именно то, что нужно Аве Полгар. Некоторый опыт он приобретет, продолжая ваши, когда-то славные, дела. А энтузиазм, желание сделать все возможное и невозможное для достижения нужного результата, сослужит добрую службу. Я в этом уверен.

— Уверен?! — закричал Виттер.

— Уверен, — очень спокойно, не спуская взгляда с расходившегося адвоката, подтвердил Блейк.

— Я это так не оставлю, Эв! Я не отдам дела!

Келс подбежал к Аве в таком порыве, что, не отступи она назад, и не будь рядом с ней Блейка, готового отразить любой выпад отставленного в сторону юриста, Виттер наверняка схватил бы ее за плечи и начал трясти.

— Келс Виттер, вы это знаете, но я напоминаю: вы не имеете права задерживать или оставлять у себя документы по судебным делам Авы Полгар. Ибо по закону, который вам, конечно же, превосходно известен, вы должны передать всю документацию, которая относится к ведению указанных дел, новому юристу мисс Полгар, Дэвиду Мвенда. В самое ближайшее время. Строго говоря, с этим вы сами уже изрядно задержались. А Ава Полгар, по занятости и рассчитывая на то, что вы это сделаете сами, без лишних напоминаний, об этом не упоминала. Выходит, зря.

Уильям произнес свою речь чрезвычайно спокойно. Настолько, что, глядя на него со стороны, можно было решить, будто выпады Келса его нисколько не интересуют, и он говорит свои слова лишь потому, что он — андроид, который умеет говорить. И тот, кто обязан защитить Аву Полгар от любой агрессии.

Виттер именно так и подумал. Невозмутимый тон робота, его дружелюбное и предупредительное выражение лица даже несколько сбили, смутили адвоката. Он хотел что-то ответить, но Блейк прервал его.

— Уходите, — негромко, почти шепотом, проговорил андроид. — И передайте все документы Дэвиду Мвенда сегодня.

Проговорил так, словно это был все еще дружеский, — или почти дружеский, — совет. Но Виттер, посмотрев в лицо Уильяма, понял, что скрывалось за внешней вежливостью и, пока еще, приветливостью. Взгляд Блейка, когда он посмотрел на Келса, бы полон такого гнева и отвращения, что адвокату не осталось ничего. Подобрав свой эксклюзивный кейс с земли, Келс оглянулся на Аву, махнул рукой и пошел прочь.

Это было утром. А вечером, Ава, измучившись от собственной, гнетущей тяжести, отговорилась от вопросов Уильяма тем, что хочет прогуляться одна, и буквально выбежала из его дома. В начале ее бесцельная ходьба и правда, — хотя и очень отдаленно, — напоминала прогулку. Но потом ей стало душно, тесно и дурно в Назаре. Хотелось движения. Хотелось уйти от всего, что после встречи с Келсом она вспомнила, а помнить больше не хотела.

Решение нашлось само собой: она давно собиралась съездить в Лиссабон, арендовать машину. Почему бы не заняться этим прямо сейчас?

Убедившись, что филиал «Hertz», в котором работал Диего, — он был пока единственным, точное местоположение которого Ава хорошо знала в Лиссабоне, — еще открыт, девушка вызвала такси, попросила водителя ехать как можно быстрее, и отправилась за своим новым автомобилем.

Дорога до португальской столицы немного развеяла ее. По крайней мере, когда девушка подошла к стойке регистрации, сказала «привет!» и улыбнулась Диего, мальчишка и не подумать не мог, что всего полчаса назад Ава Полгар сама не знала, куда себя от себя же спрятать.

Легкий разговор с бывшим помощником Уильяма развеселил Аву. На ее лицо вернулся румянец и небольшая улыбка. А когда Диего, проводив девушку до арендованного, — вместо машины, — мотоцикла, сказал, что скучает по Назаре, Ава ответила:

— Приезжай, я буду рада. Не знаю, обрадуется ли тебе Хэм, — у него в принципе не очень приветливый характер, — но Уильям наверняка будет рад тебя видеть.

— Правда? Можно приехать? — нетерпеливо спросил Диего.

— Конечно. Только повтори правила безопасности на воде, а то...

Ава сделала «страшные глаза».

— Да... иначе шеф меня точно утопит... — улыбнулся мальчишка, — ...Он обещал в прошлый раз.

— Только если ты не сдашь ему технику безопасности перед тем, как зайти в воду, — подтвердила Ава.

Коротко рассмеявшись, она сделала глубокий вдох, села на мотоцикл и приготовилась надеть шлем.

— Я рад, что у вас с шефом все хорошо. Он тогда так сильно боялся, что не найдет вас.

— Что? Почему? — спросила Ава.

Диего замялся. Разрешения рассказывать подробности у него, по-прежнему, не было, но, с другой стороны, это случилось давно. Да и Ава нашлась...

— Тогда мы вас искали... Ну, это шеф искал, а я — так... Мы долго искали, уже не помню, сколько дней. И шеф мне всегда казался таким собранным... как будто он всегда все знает, знает, что делать. А в тот день, когда вы нашлись на пляже, он был сам не свой. Хотя, может, он просто устал... Попробуй излазить весь Назаре вдоль и поперек, как он, и не устать...

Диего несмело улыбнулся.

— Наверное, если бы вы не нашлись на земле, он стал бы искать под ней.

— Расскажи подробно, Диего, — попросила Ава.

Мальчишке, давно жаждущему, несмотря на строгий запрет Блейка, поделиться всем, что тогда произошло, — и своими соображениями об этом, — только таких слов и нужно было.

Он предупредил, что история будет долгой, и Ава, оставив мотоцикл на стоянке, предложила ему зайти в кафе неподалеку, где подавали, как она помнила, очень вкусные десерты. Диего с готовностью кивнул, вернулся на рабочее место, отпросился у мамы на час, и вернулся.

— Начни с самого начала. Как ты познакомился с Уильямом? — спросила Ава, когда они сели за столик.

— Это было очень смешно! Ну, это я сейчас понимаю, что шеф уже тогда надо мной шутил, а в начале я даже обиделся, и...

Слова и воспоминания полились из мальчишки рекой. Ава слушала его молча, не перебивая, и Диего, воодушевленный тем, что рядом с ним есть человек, готовый выслушать все его пояснения, мысли и описания, — словом, все то, что другие совсем недолго выдерживали, — начал подробнейшее жизнеописание, — свое и Блейка, — и тех дней.

....В отведенный для разговора час монолог Диего не уложился. Он чувствовал, что время истекло (и мама наверняка его ждет), но, все же, не смог отказать себе в удовольствии, и самым детальным образом, подходя уже к окончанию своего рассказа, описал тот день, — а, скорее, вечер, — когда Ава Полгар, чьи фотографии «шеф» всегда носил с собой, перекладывая их, в зависимости от того, во что он был одет, из одного внутреннего нагрудного кармана в другой, — наконец, нашлась.

— Ну, а дальше вы все уже знаете, — выдохнув, заключил Диего и залпом выпил полный стакан колы.

— Спасибо... — задумчиво произнесла Ава. — Спасибо, Диего! Даже не знаю, что сказать...

— Да не за что! — покраснев, отозвался мальчишка. — Ну, я пошел.

— Да, конечно. До встречи! Приезжай в Назаре!

Мальчик улыбнулся, кивнул, и, толкнув плечом стеклянную дверь, выбежал из кафе.

Аве тоже было пора. Но рассказ Диего так ее ошеломил, что она долго сидела за столиком молча и без движения. По-хорошему, надо бы прямо сейчас обдумать все, что она узнала. Но... Аве вдруг так сильно захотелось домой, что от нетерпения ее затрясло. Приехать, увидеть Уильяма! Может, ни о чем, что рассказал Диего, не спрашивать, не говорить, а просто... Просто посмотреть на него, увидеть его!

Ава подбежала к мотоциклу, надела шлем, и резко, в свисте шин, сорвалась с места.

Она проехала уже половину пути, когда это случилось. Аву внезапно затрясло, тело сковал какой-то дикий, непонятный страх, и девушка, едва не слетев с мотоцикла, все-таки, каким-то чудом, сумела его остановить.

Сняла шлем.

Отдышалась.

Попробовала ехать дальше.

И не смогла.

Все тот же громадный страх, остановивший ее, не давал теперь сдвинуться с места. Обругав себя, Ава подвела мотоцикл к обочине, слезла. Но ни долгая ходьба, ни отдых, ни попытки сесть за руль, ничего не дали: стойкая паника, парализовав Аву, не давала ей ехать дальше.

И она заплакала. Горько, огромными слезами. Как плачут беззащитные дети. Руки дрожали и не слушались, а паника нарастала. Ава села на землю и долго смотрела в темное небо. Настолько темное, что самого неба было не различить. Ни месяца, ни звезды.

Ничего. Только тьма, тьма и тьма.

Время шло, и, наверное, уже перевалило за полночь, а она все сидела на земле, сжавшись, как дикий зверек.

Наконец, до нее дошел звонок телефона.

— Ава Полгар, ты где?! — взревела трубка голосом Блейка, стоило ей ответить.

Ава задохнулась, услышав голос Уильяма.

— Прости!.. Прости меня! — заплакала Ава. — Забери меня, пожалуйста! Домой!

— Оставайся на месте, я еду!

...Блейк примчался, — бог весть, привезенный какими моторами так быстро, — через четыре минуты и тридцать секунд. Выскочил из машины, подбежал к Аве.

— Вставай, Эви, вставай! Это я, все хорошо, я здесь, — шептал он, поднимая девушку с земли и оглядываясь на мотоцикл. — Что произошло? Ты в порядке? В порядке?

Ава кивнула и обняла Уильяма. Большего, как ни старался, он от нее добиться не смог.

— Я не могу... не могу... понимаешь, не могу! — задыхаясь, шептала Ава и показывала Уильяму свои руки. — Они дрожат! Я не могу! Мне стало так страшно!

— Это пройдет, Эви. Пойдем, я отвезу тебя домой.

— А если нет? Если нет?! — пытала Уильяма Ава, цепляясь за отвороты его куртки. — У тебя так было?

— Нет. Ты очень устала. Пойдем, тебе надо отдохнуть, — шепнул Блейк, крепко обнимая ее.

— А ты простишь меня? — жарко, с тревогой, спросила девушка, останавливаясь на месте. — Я не знала, не знала!

— Тихо, Эви, тихо. Ты ни в чем не виновата, — продолжал шептать Уильям, жалея, что все эти слова, сколько их ни говори, ничем не помогают.

— Уильям? — Ава смотрела неотрывно его лицо.

— Да, Эви?

— Отвези меня к нам домой.