Normal Rules did not Apply (джен)

Примечания:

Клянусь Камнями Бесконечности и Духами Стихий, что фрагмент, который вы сейчас увидите (да и все разговоры с Ханимарен, если уж на то пошло), я написала еще в апреле, ДО выхода сериала. Верите, нет? Ну, в любом случае посмейтесь вместе со мной над моим "везением". XD

---

Скрытый иллюзией, Локи сидел на пороге пещеры и наслаждался свежим и манящим ночным воздухом. Он терпеливо согласился остаться у Вирд еще хотя бы на полсуток, но чувствовал себя теперь гораздо лучше и при желании мог бы уже уйти. Однако торопиться ему было некуда, ведь Гринольв выторговал у ётунов достаточно времени, чтобы Локи устроил себе прогулку по всему Мидгарду, а не только успел восстановиться.

По крайней мере, физически. С душевным равновесием все было, как и обычно, сложнее. Поэтому, когда норна опять завела прежний разговор и начала корить Локи за то, что он слишком невысокого мнения об остальных и расчетливо использует чужие чувства, темные и светлые, к своей выгоде, трикстер мгновенно вспылил. «Да что она на меня за этого Гринольва взъелась, даже он сам на меня зла не держит, благодарен, что я Эльзе помог. А Вирд, видите ли, кажется, что я плохо с ним обошелся! Это еще по-божески было!» Мало ему было укоризненного голоса Фригги в голове, который, словно компас, указывал Локи на уже совершенные ошибки. Еще одна наставница выискалась!

— С чего ты решила, что мне вообще есть дело до кого-то, кроме себя? — язвительно ответил Локи, не найдя в себе достаточно терпения, чтобы объяснить, что зачастую его действия преследуют какую-то цель, которая выгодна не только ему самому. Обвинить себя и завершить на том разговор было гораздо проще. По крайней мере, у его домашних обычно не находилось контраргумента на что-то подобное. Но Ханимарен нашла.

— Давай проверим, — осторожно усаживаясь рядом с ним, глубоким шепотом предложила она. — Или ты боишься? — сверкнув глазами, с подначкой спросила норна.

Еще бы не боялся, хотя бы даже и неосознанно! Но Локи не привык копать так глубоко, поэтому беспечно согласился. Как норна собирается проверять? Опять будет задавать ему раздражающие вопросы?

— Пойдем со мной, — с нежной суровостью произнесла она и схватила его за запястье. Локи поразился ее стальной хватке.

Они вернулись в пещеру, и Вирд взмахнула рукой, рассеивая на одной из стен иллюзию простого орнамента. За ним проступил экран, похожий на зеркало.

— В твоем пещерном веке и технологии присутствуют? — не удержался Локи. — Кто же тебя снабжает?

— Можно подумать, я сама не могу создать нечто подобное, — невозмутимо парировала Вирд. — Говоришь, тебе дела нет до чужих судеб? Все еще считаешь, что можешь играть чужими жизнями по поводу и без? Тогда взгляни, что тебя ждет в будущем, юный царевич.

Локи скрыл какую-то необъяснимую тревогу под вызывающей улыбкой и на шаг приблизился к зеркалу. Оно полыхнуло золотом, и маг вдруг во всей четкости увидел знакомые с детства чертоги. Про будущее ли речь? Или же норна покажет какое-то воспоминание? Очевидно же, что в Асгард Локи больше не вернется. Три колонны, ажурные перила. С балкона открывается вид на позолоченные строениями горы. Как-то необычно облачно… или это тянет гарью?

Изображение отодвигается, и Локи видит ступени, у подножия которых лежит… мама? Поверхность зеркала на секунду помутнела, лестница подернулась сухой листвой, в перилах появился разлом. Потом картинка приобрела такую четкость и контрастность, что стало больно глазам. Или дело не только в этом?

Как спящая царевна, бездыханная Фригга лежала на полу, разметав складки своего любимого лазурного платья. Поблескивал оказавшийся бесполезным доспех. Резкая вспышка, и Локи невольно прикрывает глаза ладонью. Безутешный Всеотец сжимает маму в объятьях, но не может вернуть ей жизнь. Как скала, нависает над ними брат в боевом облачении. На лице его такое несвойственное ему выражение гневной, непокорной скорби. И все же… он ничего не может сделать, как бы крепко ни сжимал молот.

Будучи не в силах оторвать взгляд от страшного видения, тем более жуткого, что каждая зрительная деталь была реалистичной, но из магического зеркала не донеслось ни звука, Локи сжал голову руками. «А где же я?!» — опалило его какой-то абсурдной мыслью. Почему он держится в стороне, когда всю семью постигло несчастье? Или… или же не так. «Если бы я оказался рядом, этого бы не случилось! Я сумел бы защитить маму! Почему меня там не было?!»

— Даже после гибели Фригги будешь уверять, что чужие жизни для тебя — разменная монета? — колко осведомилась Ханимарен. — А ведь это ты постарался. Результат застарелого конфликта и одной-единственной твоей фразы.

Локи, словно очнувшись ото сна, отшатнулся и повернулся к экрану спиной. Вирд стояла и наблюдала за ним с подчеркнутой бесстрастностью, однако в глазах ее светилось торжественное предгрозовое удовлетворение.

— Это… это правда? — срывающимся голосом спросил Локи, вновь оборачиваясь к зеркалу и растерянно шаря по стене руками. Никаких переключателей он не нашел и не знал, как заставить экран работать дальше. — Вот это — ее будущее?

У него кровь застыла в жилах. Действительно, если он здесь, если он никогда не вернется домой, в его отсутствие Асгард и царская семья станут более уязвимыми. Он далеко не единственный маг, но защитные системы Асгарда — во многом на его совести. У них много эйнхериев, но… иногда перевес всего в одного воина может решить итог сражения. Это натолкнуло его на мысль…

— Кто… кто это сделал?! — в бессильной ярости взревел Локи и схватил норну за руки, выкручивая их. В тот момент он совершенно забыл, что она высшая богиня, и готов был всю душу из нее вытрясти, лишь бы она перестала уже, к Хель, постоянно молчать!

— Хочешь отомстить за нее? — холодно спросила Вирд. — В вашей культуре это очень сильно. Вот только спроси себя, она бы этого вообще хотела? И сможет ли это ее вернуть? Неужели тебе правда… станет легче?

— Так это правда?! — сдавленно прошипел Локи и выпустил руки волшебницы. — Отвечай!

До конца он не мог в это поверить. Такого просто не могло произойти. Кем должен был быть враг, чтобы его не перехватили еще на подлете к Асгарду? Не смогли остановить, пока он прорывался в чертог царицы? Что вообще заставило маму принять бой?!

— Ну, я сумела тебе самому доказать твое неравнодушие? — пропела над его ухом Вирд, когда Локи бессильно опустился перед зеркалом на колени, продолжая обводить рукой очертания матери. — О, какие ни с чем не сравнимые страдания, и муки совести, и отчаянные попытки ее вернуть ждали бы тебя, будь это правдой?

— Да, но это правда или нет?! — воскликнул Локи, готовый признать вообще что угодно, лишь бы получить прямой и понятный ответ.

— Откуда мне знать? — равнодушно бросила Вирд и стерла изображение с экрана. Потом царственным жестом заставила Локи подняться. — Я выбрала наугад. Ты существуешь в бесконечном числе вариантов, и в Книге Жизни все реальности перемешаны. Может быть, ты все еще в Асгарде, проснешься завтра и пойдешь на коронацию Тора. — Локи зажмурился, слишком четко припомнив, как впервые связался с ётунами в надежде испортить брату торжество. — Или ты сейчас во владении Хелы, которая теперь до скончания времен может играть тобою, — неумолимо продолжила Вирд, и ее голос надвинулся на Локи, как грозовой фронт.

— Хватит, хватит! — воскликнул маг, затыкая уши. — Прекрати!

— Или ты все еще падаешь в пустоту и никогда не спасешься, — все равно продолжил слышать он. Слова норны просто отпечатывались у него в мозгу. — Или ты достиг дна колодца и попал в плен к недружелюбной расе, где и сошел с ума от одиночества и пыток. Посмотри.

— Я… я не хочу, оставь меня! — задыхаясь, прошептал Локи, но не смог стряхнуть ментальный контроль.

В голове промелькнуло что-то смутно знакомое, словно взятое из сна. Человек… нет, гуманоид-рептилия, выглядящий гротескно иномирным. Целый рой гудящих созданий, отданный под его начало. Локи должен ими править? Полчищем космической саранчи? Под светом какой звезды они впервые встретились? Нет, он помнит, солнца не было, только холод, и тьма, и безжизненные скалы. Астероид? Фигура в плаще, броня и шелестящий металл неестественного, как и сама эта тварь, голоса. Локи знает даже название расы: «читаури». Откуда? Они ведь никогда не встречались, и все-таки он помнит, как это было.

Получается, все же было? Воспоминание отмоталось назад, подобно видеозаписи, и Локи увидел себя в кругу десятка таких созданий. Они пинали его сапогами, а он только извивался и скулил, не в силах подняться. Ясно было, что это не сама пытка, а то, что за ней последовало. Младшим подчиненным дали потешиться, когда начальство уже добилось своего… Сквозь лохмотья Локи видел следы от ожогов на своем теле. Запекшаяся кровь смешалась с грязью. Руки и ноги не отзывались, явно переломанные. Единственным источником света был бисер его собственного сейда, печально разбросанный вокруг его фигуры пригоршней золотистого песка. Плетение магической защиты Локи не стали распутывать и снимать слой за слоем. Его выдрали с корнем, быть может, загубив навсегда.

Локи отчаянно призвал искореженную магию, на которую посмела посягнуть какая-то чешуйчатая дрянь, и волшебство откликнулось на диво мощно, опаляя его мысли взрывной изумрудной волной.

Он, тяжело дыша, снова стоял в пещере норны и сжимал в руках вызванные к жизни схемы защитных плетений. Вирд с хозяйским интересом их разглядывала, прекрасно зная о собственной неуязвимости.

— Это все ложь! — с торжеством безумца оскалился Локи, сбрасывая остатки ментального контроля. — Это всего лишь твои иллюзии! Хочешь в чем-то меня убедить, наслав парочку жутких галлюцинаций?

— Можешь обманываться, если пожелаешь, — со спокойной печалью произнесла Вирд. Ее улыбка была похожа на бледные лучи, проходящие сквозь завесу ненастного дня. — Это в твоей власти.

Он ведь и сам понимает, что нет.

— Нет-нет, — пробормотал он, бессмысленно таращась на магический щит в ладони, который тут никак не мог помочь. — Я не могу идти против тебя. Ты создаешь судьбу… Стереть себе память — это же жульничество, а с богом обмана такое не пройдет…

Вирд взирала на него с видом снисходительной матери, и Локи внезапно до костей пробрала лютая, ледяная ярость.

— Зачем ты меня вообще спасла, тиранка? — рявкнул он, сбрасывая щиты. Посыпавшиеся искры Ханимарен ничем не навредили, но хотя бы заставили поморщиться. — Я сам творю свою судьбу, и все решения, что я принимаю — мои собственные! Не могу я зависеть от вас, о великие норны!

— Хорошие же решения ты принимаешь, — с легкой досадой ответствовала Вирд. — Странно. Я думала, ты любишь перекладывать ответственность на других, но ты готов признать собственные ошибки. Похвально-похвально, — кивнула она.

— Ошибки? — от избытка чувств подскочил Локи и повысил голос, который звучал теперь как-то надтреснуто и жалко. — Да жизнь в принципе нельзя прожить правильно: каждый новый шаг ведет лишь к раскаянию, что ты совершил его! Эльза верно сказала, лишний шаг — и ты на дне! Но если бы я не совершал их, то не жил бы вовсе! Я не ваша марионетка, и я не позволю каким-то вершителям судеб отобрать себе всю славу!

— Очень интересно. Ты вроде воспитан в вере, что норны существуют. Я не открыла тебе ничего нового. Почему же ты так против моего вмешательства?

Локи вздохнул, бросил взгляд на свою руку и призвал магию иллюзии, впрочем, ни на чем ее не применяя.

— До этого момента я никогда не встречался с норнами — лицом к лицу, — каким-то дрожащим голосом пояснил он. — Я не смею верить даже тому, что вижу. Мир вокруг меня — грандиозная иллюзия. Тогда как поверить тому, о чем я всего только слышал? Я считал, что норны — это лишь чья-то хорошо продуманная ложь, чтобы держать слабых и доверчивых в узде.

Ханимарен рассмеялась. Так же как, бывало, смеялся и он: без тени веселости, иронично и сухо.

— И что стало бы с тобой, о могущественный и никому не верящий, если бы я тебя не спасла? Если бы не помогла исцелиться? Ты даже настолько активного вмешательства норн не признаешь?

— Зачем ты вообще вмешалась? — Локи устало прикрыл глаза, но вновь увидел поверженную Фриггу и поспешно открыл их, заклиная страшную иллюзию рассеяться. — Творцу судьбы должно быть безразлично, что произойдет с его игрушками. Зачем чинить их, если у вас в руках вся вселенная?

Он опять говорил о норнах во множественном числе, как уж привык, но Вирд не стала его поправлять, подлаживаясь к его словам.

— А может быть, мы не хотим создать историю, состоящую из одних страданий? Может быть, нам дороги те, за кем мы следим? Норна не так часто может вмешаться, но ты оказался слишком близко, чтобы закрыть на тебя глаза.

— Но почему же?! — как крик утопающего, сорвался с его языка вопрос.

— Из-за того, как дорог ты был своей матери, а она — дорога мне, — с лучащимися искренностью глазами заверила Ханимарен.

— По знакомству, да? Из милости? Так знай же, что боги презирают снисходительность! — бросил ей в лицо горькие слова маг. Но Вирд не содрогнулась и не отпрянула. Норна, ведающая все наперед, предугадывающая каждый его шаг и каждую его мысль. Локи почувствовал себя так, будто кто-то повесил ему на шею камень, и тот тянет его в пучину. — Но я не могу так больше жить… — едва слышно выдавил Локи, смаргивая слезы. Ему и впрямь показалось вдруг, что его жизнь выжигают из него, будто лазером. Вся его борьба и планы представились ему какой-то суетой сует.

— Ошибаешься, ты можешь выдержать и не такое, — она кивнула в сторону экрана, где застыло изображение военачальника читаури. — Хочешь проверить, хочешь? — вдруг страстно прибавила она.

— Ты можешь отправить меня туда? Это не правда ведь… — заслоняясь руками, поспешно заговорил Локи.

— А ты точно уверен? — надвигаясь на него, зашептала Вирд, на этот раз принимая обличие древней старухи и направляя на него веретено. — Все, о чем ты можешь помыслить, все, что проходит у тебя перед глазами или зарождается в мозгу, где-нибудь да и существует! Ты не захочешь себе такой судьбы. Уверяю тебя, довольствуйся тем, что имеешь. Так для тебя лучше.

Локи, не отвечая, чуть посиневшими кончиками пальцев возил по полу, чувствуя, как спадает накал страстей. Ему нечего противопоставить Ханимарен. Может быть, правы те, кто говорил, что его судьба предрешена? Прав был Лафей, намереваясь избавиться от хилого младенца? Права Хела, заявляя на него свои права? Права Вирд, диктующая каждый его шаг даже тогда, когда самому Локи кажется, что он бунтует против всего мира?

— Бездна играет твоим сознанием, Локи, но ничьим больше, — терпеливо объяснила норна, нежно дотрагиваясь до его виска и приглаживая волосы. — Но будь происходящее сейчас реальностью, а может статься, что это так, любое твое действие может привести к гибели тех, до кого, как ты утверждаешь, тебе нет никакого дела. Любой твой шаг, как ты и сам это знаешь, может запустить цепочку, которая уничтожит практически каждого, кто тебе дорог, в любом из миров.

Оседающий на ступени Один. Падающий в пыль Тор. Разметавшая лебединые крылья Эльза. Теперь вот мама, навсегда заснувшая в самых неприступных чертогах всего Асгарда… Локи сделал рваный глоток, но подавился текучим, темным, насмешливым вакуумом Бездны. Вот она, его жизнь. Вот куда ведут все его грандиозные планы.

— Ну же, поднимись, — с легким беспокойством попросила Вирд. — Сядь на постель. Успокойся, выпей воды. Я совсем не хотела так ранить тебя. Можешь мне не верить, но с тобой все сложнее, чем кажется, и даже я не видела, как именно сложится этот разговор. Только чувствовала, что это в итоге приведет тебя к осознанию… Ну же, дыши глубже. Ты на меня злишься? Нет? А ведь имеешь право. Честное слово.

Реален этот мир сейчас или нет? Вирд показала вероятности? Или будущее его копий в других вселенных? Или это еще ждет его самого?

— То, что происходит с тобой сейчас, все реально, — догадываясь о его мыслях, успокоила его норна. — Ляг, отдохни. И подумай хорошенько, взвесь ставки и реши, что ты готов потерять, а что нет…

Локи было слишком тоскливо, чтобы отдыхать. Вместо этого он поведал Вирд о том, как было в Бездне. Где-то в глубине души трикстер догадывался, что норна все подстроила специально, пусть даже и из благих побуждений. И она считает, что он должен весь этот ужас высказать вслух? Пожалуйста… И вот он уже доверяет ей свои страдания; как он падал и как не мог проснуться, не верил в реальность происходящего, заблудившись в видениях космического ничто, оттого и пропустил тот момент, когда падение наконец прекратилось. Вот откуда первоначальные рана и истощение.

Горькое смирение перед неизбежным было слишком зыбким, и Локи вновь начал обвинять норну, когда закончил рассказ. Зачем она дает ему такую реальность? Но она ответила, что норны не всегда пишут судьбу, зато они ее читают.

— Тогда почему вы ничего не можете предпринять? — слегка расплывчато запомнился Локи собственный вопрос. Она ему чуть обиженно пояснила, как ребенку, что пытается помочь. — То есть, на самом деле в моей судьбе написано другое? — с безотчетной надеждой ухватился за последнюю соломинку он.

— Твоя судьба не написана полностью, там бесконечность вариантов, — успокаивающе шепнула Вирд. — Я показала тебе всего один, просто чтобы ты знал, от чего я стараюсь тебя уберечь. Спи.

* * *

Эльза обернулась и никого не обнаружила. Сердце, зашедшееся радостным трепетом, вновь упало. Да где же ты, незнакомка? Неужели она и правда всего лишь слышала собственный голос?

Потом противоположная стена засветилась, обозначив такое же зеркало, как Эльза уже видела в ётунском храме. Чья-то рука убрала завесу тончайшего льда, словно протерла стекло изнутри. И королева увидела таинственную юную… волшебницу. Да, в ее чертах было что-то очень знакомое, однако неуловимое. Но это определенно была не копия Эльзы и не проекция мамы, как девушка чуть-чуть надеялась. Просто чье-то чужое… отражение.

Это было не воспоминание, а волшебство. Девушка из зеркала реагировала на поведение Эльзы, а никакая магия не могла бы заранее все так точно угадать. Это… дух Ахтохаллэн? Или же его пленница, оставшаяся на дне точно так же, как рисковала закончить свой путь сама Эльза?

— Кто ты? — приглушенно спросила Эльза, стараясь сделать выражение своего лица приветливым, а не встревоженным.

— Ты желала поговорить с пятым духом, — ровно ответила незнакомка, — я перед тобой. Спрашивай.

— Ты пятый дух? Настоящий? — обрадовалась королева, нетерпеливо делая несколько шагов навстречу. — Ты дочь Ахтохаллэн, повелительница четырех элементарных духов?

— Повелительница? — развеселилась ее собеседница. — Да нет же, просто подруга. — Тут ее лицо сделалось более серьезным, и девушка добавила: — Ты не уточнила, какой именно пятый дух тебе нужен, поэтому пришла я. Не я последняя избранница, так что не мне и направлять тебя. Однако я очень хотела повидаться.

— Ты… знаешь меня? — опешила Эльза. — Для чего я тебе понадобилась?

«Неужели она тоже не сумеет мне помочь? — между тем, соображала волшебница. — Надо было четче говорить, чего я хочу. Ахтохаллэн… как же мне все-таки понять, чего ты хочешь?»

Вместо ответа девушка из зеркала игриво усмехнулась и запела. С первой же ноты Эльза узнала и голос, и мелодию. Вот она, разгадка!

— Так это ты звала меня на Ахтохаллэн! — воскликнула она. Эльза и сама не понимала, чего было больше в ее голосе: восторга или же обвинения. Именно с этой песни ее мир начал играть новыми красками, но по нему пошли трещины. Появлением этого таинственного зова ознаменовался конец безмятежного периода в жизни Эренделла. — Зачем?

— До нашей встречи я почти ничего не знала о тебе, — словно защищаясь, пожала плечами девушка. — Мне просто нужна была помощь, но мой зов никто не услышал, кроме тебя. Весь мой народ в плену странного заклинания, о котором мне ничего неведомо, и только ты оказалась за пределами его защиты. Твоя душа откликнулась и последовала за тонкой нитью, что тебя вела… — Девушка откинула с лица длинную прядь черных волос и пристально всмотрелась Эльзе в глаза. — Ты не обычный человек, не поселянка, не странница. Однако покинула дом, чтобы разрешить эту тайну… и дошла до конца. Это правда впечатляет.

Как бы Эльзе ни было приятно чужое одобрение, в ее лице и застывшей позе незнакомка заметила напряжение.

— Извини мою бесцеремонность, — с робкой улыбкой попросила она. — Я так много от тебя потребовала и так мало могу дать тебе взамен. Я даже не представилась. Меня зовут Лэда, и я была хранительницей леса и пятым духом много-много лет назад.

— Эльза, — присела в реверансе она и чуть не прибавила «королеву Эренделла», но сдержалась. Во-первых, сейчас это была бы неправда, во-вторых, просто не подходило к случаю. — Скажи мне, Лэда, ты тоже происходишь из рода нортульдра?

— Конечно, — тут же кивнула она. — Кто еще стал бы жить в нашем лесу? Только наш народ — ну и еще тролли, — заулыбалась она. — Но ты-то уж точно не тролль. Они все еще там?

— Да, — подтвердила Эльза. — Живут на самом краю Зачарованного леса. Глава семейства — дед Пабби, старый и мудрый тролль.

— Деда Пабби я не помню, а ведь перезнакомилась с ними со всеми, — с внезапной грустью произнесла Лэда. — Это сколько же лет-то прошло? Учитывая, как долог век троллей, но Пабби, как ты говоришь, уже старик…

Чтобы отвлечь собеседницу от грустных мыслей, Эльза с преувеличенным интересом огляделась. Ледяное пространство искрило, доверчиво выставляя напоказ свои хрупкие, изящные украшения. Будто кто-то вырезал сокровищницу из хрусталя. Отчего-то Эльзе подумалось, что хранилище живое и радуется сейчас оценивающему взгляду человека со стороны. Может быть, чудесной реке Ахтохаллэн… лестно ее внимание?

— Тут очень красиво, — вслух произнесла королева. — Такие плавные, четкие линии. Игра света. Магия в каждом вдохе. Просто удивительное место.

— Тебе правда нравится? — обрадовалась вдруг Лэда, и сквозь ее печаль просияло какое-то детское удовольствие. — Это ведь во многом моя работа… Даже не надеялась уже, что кто-то из людей это увидит.

Это просто невероятно! Неужели Эльзе посчастливилось найти кого-то, кто был причастен к сложной созидательной магии четырех стихий? Кто стоял у истоков и знал, зачем на самом деле создавались хранилища? Кто мог рассказать о Камне Жизни и элементарных духах? Научить всему…

Девушка радостно кинулась навстречу, прижимаясь ладонями к волшебному зеркалу. Лэда со своей стороны сделала так же. Отчего-то Эльза ожидала, что стекло треснет и распадется от их прикосновения, освободив предыдущего духа. Однако этого не произошло. Из-под их пальцев полилось сияние, и радужной волной наполнило все ледяное пространство. Теперь каждая стена превратилась в экран, и достаточно было лишь попросить, чтобы увидеть то, что Эльзу интересовало.

— Я хочу понять, что по-настоящему делает хранителя леса хранителем, а пятого духа — пятым духом, — проговорила она. — Но сначала расскажи, в чем твоя история. И чем я могу тебе помочь.

* * *

Ханимарен вела его под руку, и он послушно исполнял то, что от него хотели. После встречи с норной Локи ощущал себя маленьким мальчиком, которого нашли в лесу и отругали за то, что убежал играть и потерялся. Но впервые за долгое время маг чувствовал, будто что-то встало на место. Наверное, ему не хватало кого-нибудь, кого он мог бы посвятить в свои тайны. Или же того, кто хорошо знал бы Асгард и мог обсудить его с Локи. Или — что греха таить — кого-то, кто мог бы его хорошенько отчитать.

Они прогуливались по лесу, надежно укрытые от чужих взоров щитом Вирд. Их разговор был тоже не слышен. Несколько людей им действительно встретилось не так и далеко от пещеры, но никто даже и головы не повернул: не заподозрили присутствие посторонних. Идти было уже совсем легко, и Локи с удовлетворением отметил, что перестал считать шаги и распределять силы.

— Ты хорошо восстанавливаешься, — вполголоса заметила Ханимарен. — Завтра уже полностью исцелишься.

— Хорошо, — кивнул Локи, обрадованный тем, что наконец покинет это место. Но это значит, что стоит выяснить все сейчас, не откладывая разговор. — Так это правда, что ты учила мою маму?

— Да, мы с ней встретились еще задолго до твоего рождения, — мечтательно приподняла голову норна. — Она что-то рассказывала о своем обучении, да? Наверное, придворные с особой живостью обсуждали наше с ней знакомство. В те времена магия не пользовалась такой популярностью, как сейчас, а способных учеников было и того меньше. Я тоже была моложе и наивнее, потому сомневалась, что сумею найти кого-то достойного древних познаний о сейде. Но Фригга была образцовой ученицей. Усидчивая, прилежная, внимательная и талантливая — о чем же учителю еще мечтать?

Локи поймал себя на том, что слушает с истинным удовольствием, будто похвалы расточались не матери, а ему самому. Ханимарен между тем продолжала:

— Ее брак с Одином прервал наши занятия, но я уже могла не беспокоиться о ней, ведь лучшее из моих знаний я успела передать ей. К тому же, я видела ее судьбу и догадывалась, что Фригга не оставит своих исследований и после замужества. Ваши высокотехнологичные защитные системы — это ее детище. Хотя ей всегда больше нравилось творчество. Всякие красивые безделушки, утонченные иллюзии…

Локи хмыкнул и опустил глаза. Мама так радовалась, когда он достиг достаточного мастерства в своих тренировках, чтобы открыть ему секрет плетения иллюзий… У Фригги это получалось так естественно, будто само собой, и маленький Локи только диву давался, когда ему сказали, что это не дар высших богов, а всего-то техника, которой может обучиться любой. Если очень-очень постарается. Хотя в чем-то это и впрямь оказался подарок норны, ведь она учила маму.

— Да-да, ты унаследовал ее таланты и ее вкус, — смеясь глазами, с серьезной миной кивнула Вирд, но затем ее лицо и впрямь приобрело знакомый уже суровый оттенок. Все-таки норна всегда остается норной. Как дикий зверь, которого только забывшись можно посчитать ручным.

— Что такое? — спросил Локи, заранее жалея. Разговоры с Вирд были ценными, но выворачивали душу наизнанку. Он тут находится всего пару дней; а что с ним было бы, проведи Локи бок о бок с норной целую неделю?

— Ты, должно быть, знаешь уже, что ты приемный сын Фригги? — спокойно уточнила Вирд и, заметив его взгляд и сжавшиеся кулаки, продолжила: — Я узнала тебя, только повстречав, потому что одна твоя иллюзия… — норна вдруг остановилась как вкопанная и сделала шумный вдох. — Ты можешь опять превратиться в маленькую черноволосую девочку?

— Это проверка моих навыков или регенерации? — любезно уточнил Локи.

— Ты и сам знаешь ответ… глубоко-глубоко в сердце, — певучим шепотом подсказала Ханимарен. — Ты избегал думать об этом, верно? Но ты же видел сходство. Заклинаю тебя, сделай так, как я прошу.

Локи вздохнул и предстал в образе Лики. К его изумлению, норна тут же опустилась на корточки и взяла девчушку за руки, с нежностью заглядывая ей в глаза. На ресницах Ханимарен, как капельки росы, трепетали слезы.

— Норны сентиментальны? Не знал об этом, — со смешком заметил маг.

— Лэда, — с глубоко тронутым видом произнесла норна и убрала с лица Локи непослушную прядь длинных черных волос. — Ты ведь знаешь, что невозможно создать такую четкую постоянную личину без кропотливой работы. И тем более тебе должно было показаться странным, что один из предыдущих пятых духов выглядел точно так же.

— Что ты хочешь сказать? — отшатнулся Локи, уже предвкушая ответ.

— Ты сам знаешь, — выдохнула Вирд. — Да, я храню тебя ради твоей матери. Я была дружна с Фриггой, своей ученицей. Но сердечней я была привязана к другой волшебнице, твоей настоящей матери, Лэде. Ты не интересовался, что с ней случилось? И почему твое второе обличие такое же, как у асов и у людей?

— Кто она такая? — глухо спросил Локи. — Как вы познакомились?

— Мы встретились здесь, в этом самом лесу, — торжественно произнесла Вирд. — Деревья, конечно, были другие, ведь прошло уже почти одиннадцать столетий. После того, как жизнь навсегда разлучила нас, я дала себе зарок никогда не привязываться к людям. И недавно нарушила его, как ты сам видел, — самокритично усмехнулась она.

— Так моя настоящая мать была… смертной?

— Она была человеком. Добрым и светлым человеком. Сильной волшебницей и верной подругой. И она всем пожертвовала ради своего народа.

«Интересно, а знал ли Один, что асы и люди так похожи внешне, когда обнаружил меня? — пришло Локи в голову. — Он ведь мог и перепутать…»

Было больно. Так вот, значит, что принес новый разговор с норной? В последнее время на Локи сваливалось многовато неприятных открытий. Маг скрепя сердце принял тот факт, что он полукровка и приемыш в царском семействе Одина. Он смирился со своим ётунским происхождением. Он попытался противостоять самой Смерти, которая кралась за его спиной с самого рождения. Но все это время его поддерживало одно: воспоминание о своей асгардской сущности. Пусть не с обеих сторон, а только со стороны матери, но Локи просто должен был происходить от асов. Он бог. Младший царевич, сын Одина — это просто титулы и высокий статус. А право рождения — совсем другое.

Теперь он узнал, что происходит от двух рас, которые в глубине души ни в грош не ставил. Может, поэтому он и был недостоин престола в Асгарде? Может, поэтому во всем уступал брату? «Хотя… не ты ли говорил, что Тора ты презираешь, а Один никогда с тобой не считался? — резко спросил себя маг. — Не ты ли полагал, что после твоих деяний Асгард будет готов разорвать тебя в клочки за измену?» Если так, то что с того, если в Асгарде когда-нибудь всплывет правда о его происхождении? Какое ему дело до мнения света? И зачем вообще даже мечтать в чем-то походить на тех, кто никогда не был ему ни родней, ни ровней?

«Но я там вырос».

«Ну и какая же разница, где ты вырос? Теперь ты знаешь, что никогда не был там на своем месте».

Если бы под рукой оказалась какая-нибудь Бездна, Локи с радостью сбросился бы туда снова. «Уж лучше это, чем…» А собственно, что в этом открытии такого ужасного? Он пережил новость о своем ётунском происхождении, свыкся с мыслью о том, что он чудовище, а люди по сравнению с ётунами вовсе и не кажутся такими уж монстрами. Может, не все так плохо?

Он приветливо улыбнулся прохожему, делая вид, что просто отдыхает в тишине, а не что его только что низвергли с небес — на этот раз окончательно! — указав мнившему себя богом жалкому созданию его истинное место и предназначение. Впрочем, человек его даже и не заметил, потому что их с норной все еще скрывала ментальная преграда, зачарованная Вирд. Может, Локи стоит воспользоваться этой техникой? Невидимость прекрасно отразит его нынешнее состояние духа и перспективы на будущее.

— Напрасно ты печалишься, — дав ему время свыкнуться с новым откровением, опять заговорила Вирд. — Хотя твое огорчение мне понятно. Подчас труднее изменить не облик, а свое отношение.

Он только зябко завернулся в плащ.

— Уйди, — невыразительно сказал Локи и уткнулся в свою глухую, как стена, тоску. Мир словно скукожился, посерел и сделался совсем ничтожным. Скучно и тоскливо. Вместо того, чтобы оставить его в покое, норна странно приобняла его, и от этого прикосновения вся боль и грусть словно разом ушла.

— Знаю, тебе нелегко, — повторила она. — Но пойми и мое счастье, когда я догадалась, что ты сын моей пропавшей без вести девочки.

— Как же она могла пропасть из твоего поля зрения, а? — саркастично поинтересовался трикстер. — Ты ведь великая норна и знаешь все и обо всех.

— Я не знаю, в чем путь твоей матери, Локи. Как, впрочем, и любого другого пятого духа. Они скрыты от моего взора. Ты отчасти тоже, так как унаследовал от Лэды слишком много. Ты ведь мог бы стать пятым духом, если бы захотел. Не веришь? Но тебя же признали и духи леса, и Камень Жизни.

— Это чуть не стоило мне всей игры, — печально усмехнулся Локи.

— С этого-то, по сути, вся твоя игра и началась, — пожала плечами Ханимарен. — Тем не менее, тебя самого я направляю так, как написано в твоей судьбе. Ты для меня словно сын — как и все остальные.

— У тебя так много детей, и как только ты следить успеваешь? — съязвил Локи, но достаточно беззлобно. Он вовремя вспомнил, что нельзя проявлять слишком явное неуважение к норнам.

— С тобой было непросто, ты такой шалопай, — чистосердечно рассмеялась Вирд, — да еще и от моего взора скрываешься время от времени. А вообще богини вездесущи, поэтому я и провожу с тобой столько времени. Но вернемся к теме. Не верю, что ты совсем не проникся историей матери. Ты ведь видел тогда, в хранилище, какая из нее получилась волшебница. Смотрел, как она приручала элементарных духов. Видел ее самопожертвование, когда пришли ётуны. Неужели у тебя внутри ничего не ёкнуло?

— Ёкнуло теперь, — сухо ответил Локи. — Когда узнал, что она была смертная, нортульдра из дремучего леса, и родила меня от ётуна. Да как она вообще опустилась до такого?! Думаю, на этом мне стоит завершить все разговоры с тобой, Вирд. Я не хочу случайно узнать что-то еще, — он учтиво поклонился и повернулся с намерением тут же уйти. Ханимарен подняла руку, призывая его остаться.

Наверное, она отдала ментальный приказ, потому что Локи и впрямь остался стоять.

— Извини мою сентиментальность, — проговорила Вирд изменившимся голосом. — С тех пор, как видимость исчезла после того, как Лэда ушла с ётунами, я не знала, где она и что с ней. Я заперта в этом мире, как и все мы. Отправиться на ее поиски я никак не смогла бы. Моя тоска растянулась на тысячелетие, а ты так похож на нее, что я просто не смогла сдержаться. Веришь ли? Я всего лишь пытаюсь направить тебя. Я тебе помогаю.

— По-твоему, я позволю обращаться с собой, как с ребенком? — холодно осведомился Локи, задетый за живое не только ее тоном, но и отношением, вообще… всем. — Оставь свои наивные сказки для малышей нортульдра.

— Да, — просто ответила Вирд. — Всего тысяча лет… конечно, ты еще дитя. Потерявшийся и усталый ребенок… С тобой и надо обращаться, как с малышом… Не спеть ли тебе песню? — В ее глазах вдруг полыхнуло странное веселье. Локи в досаде отвернулся. — Край суровый… море льда…

Локи резко повернул голову в ее сторону, ожидаемо не найдя там ни Ханимарен, ни Фригги. На ее месте он увидел другую молодую женщину, копию его самого, вернее, взрослую версию Лики. Лэда, значит. Смертная колдунья, которая ушла с ётунами.

«Хитрюга, — подумал он, — я знаю, зачем ты это делаешь. Ты почему-то хочешь, чтобы я вернулся в Асгард, но также хочешь, чтобы я принял свою кровную мать… И вот зачем же, спрашивается, тебе это понадобилось?» Он потянулся к ней восприятием, но она мягко предупредила, что Локи может такого и не выдержать, ведь все-таки она норна. Трикстер только досадливо выдохнул и отступился.

Лучше не пытаться узнать, что у нее на уме. Так она и продолжила петь в облике его родной матери, и Локи невольно заслушался, все глубже погружаясь в тягучую, слегка тревожную мелодию старинной колыбельной. Вдруг ему показалось, что он уже когда-то слышал этот голос, эту песню и эти слова. Хотя… он мог это просто и выдумать в бреду после падения в Бездну.

Но ведь… все происходящее сейчас реально?..

* * *

Нортульдра начала издалека. Ее рассказ был бессловесным, мысленным. На ледяных стенах сменялись образы. То полустертые, то яркие и красочные. Куда бы Эльза ни пошла, изображения следовали за нею, обступая со всех сторон. От этого девушке казалось, что она перенеслась во времени и пространстве и переживает сейчас то же самое, что помнил пятый дух по имени Лэда.

Многие картины Эльзе показались знакомыми. Жизнь лесного племени словно бы оставалась неизменной на протяжении целых столетий. Вот они, костры, возле которых собираются дружные, веселые семьи. Дети бегают, играя в догонялки, а потом с разгона приземляются кто на скамью, а кто на колени, и чуть не расплескивают горячую похлебку. Они тяжело дышат и жадно набрасываются на еду, а потом устраиваются поудобнее и слушают, как взрослые поют песни или рассказывают истории. Вот они, шатры, где так удобно прятаться или пересказывать на ухо подруге свои секреты. Вот они, рослые северные олени, за которыми детишки приглядывают, охотно соглашаясь на это поручение. Так весело скакать на них наперегонки и тайком кормить морковкой. Олени дружелюбно сопят и голосят в ответ на простецкие детские песенки. А как забавно бывает озвучивать мысли оленей, соревнуясь в остроумии! Правда, иногда олени глядят укоризненно, и понимаешь, что сказала что-то не то…

А вот и элементарные духи. Совершенно незаметно, играючи, Лэда приручила их, и те начали слушаться ее охотнее, чем остальных ребятишек. Те не завидовали, не особенно-то и задумываясь о причинах того, почему духи кому-то отдают предпочтение. Зато заметили взрослые. Однажды ближе к вечеру глава племени позвал пробегавшую мимо Лэду, и девочка сбавила шаг, состроив удивленную мордашку. Что старейшине от нее понадобилось? Она разве слишком плохо себя ведет? Да, она положила все пуговицы, которые оторвались с платья, в отрез ткани и закопала в куче листьев. Но только чтобы не потерять! И что Ветерок всем на выходе из шатра подножки ставит, она совсем не виновата! Просто сказала, что было бы очень весело, а дух и рад стараться. А ведь бабушка часто твердит, что Лэда ловкая и смышленая, но уж слишком озорная. Скромнее надо быть. И не такой непоседливой.

Старейшина не ругает. Он серьезно усаживает ее рядом с собой, как взрослую, и начинает разговор. Тогда Лэда впервые слышит о том, что кроме четырех духов стихий есть еще и пятый дух, он как мост между природой и людьми. Вернее, она. Таких девушек называют избранницами или дочерьми Ахтохаллэн. У них самая важная роль во всем племени и вообще во всем лесу: хранить мир и гармонию. Защищать всех и следить, чтобы все жили дружно. «Справишься с этим?» — строго глядя ей в глаза, доверительно спрашивает старейшина. Лэда польщенно смеется.

Проходят годы — счастливые и красочные, как кленовые листья осенью. Они и летят, будто листья, но потом ветер сменяется, крепчает мороз и ударяет так, что природа уже не может приподнять головы под этими заморозками. Эльза видит разорительную войну между ни в чем не повинным лесным народом и завоевателями. Они выглядят совсем не как люди, и они сильнее, свирепее. Сначала их принимают мирно и даже радушно, как и всех чужаков, которые, впрочем, в чащу леса забредают нечасто. Потом ётуны — Эльза знает их расу изначально, но и для Лэды ее название не секрет — отвергают их предложения дружбы и посягают на святыню.

Камень Жизни. Все эти годы он доверчиво посылал в мир свои лучи, питая лес вокруг жизненной силой, защищал и радовал всех, кто на него смотрел. Все вокруг знали о его чудодейственных свойствах, и люди даже обращались к камню в своих молитвах, если им не помогали обычные лекарственные сборы. Малышкой Лэда часто играла в свете Камня Жизни, притворяясь, что охотится за его лучами, как игривый лисенок. Но взять его в руки… никому и никогда не доводилось, пока на камень не посягнули ётуны.

Так как Лэда уже с десяток лет была хранительницей, святыня досталась ей. Юная волшебница отразила немало атак, но не смогла сдержать захватчиков даже с силой самого Камня Жизни. Эти монстры принесли с собой другой магический объект, и тот светил ярче северного сияния, ревел громче штормового ветра и замораживал все так, будто наступила вечная зима. Люди застывали ледяными изваяниями, посевы погибали от холода, а ветры разбивали в щепки укрытия выживших и уносили каркасы шатров. В глубине души Лэда уже тогда понимала, что война проиграна, и скоро о племени останутся лишь воспоминания на стенах древней пещеры. Но молодость, горячая кровь и жажда справедливости не позволили ей склонить голову.

Словно после секундного раздумья, когда все стены в Ахтохаллэн потускнели будто по команде, Лэда показала Эльзе свое ключевое воспоминание. Оно надвинулось, неотвратимое, как судьба, яркое, как зарница. И Эльза растворилась в нем, забываясь и отдаваясь на волю течения. Чувства Лэды — стали ее чувствами. Они разделили былую боль надвое.

С наступлением вечера, стоило последним солнечным лучам померкнуть за горизонтом, две стороны встретились в заранее оговоренном месте. Это было горное плато, не настолько широкое, чтобы там могли свободно разместиться все собравшиеся, поэтому за хранительницей последовало лишь несколько человек. Было холодно до дрожи, а еще очень страшно, но избранница всего народа не смела показать своих истинных чувств — ни соплеменникам, ни врагам. Лэда стояла ровно и с вызывающим спокойствием всматривалась во ставшие уже привычными черты своего противника. Это не первые их переговоры. Но предыдущие ни к чему не привели. Ётуны отказались уйти и на честные рассказы нортульдра о том, кто такие духи стихий, никак не отреагировали. Захватчики считали, что духи — это что-то вроде воинов-защитников, но совсем не понимали их истинной сути. Как еще Лэда должна была объяснить, что духов не призывали специально, чтобы помериться силами с пришлым соперником? Они лишь стремились возродить все то, что заморозила магия страшного оружия ётунов — Ларца вечных зим. Слов о том, что Камень Жизни — неприкасаемая святыня нортульдра, которую нельзя передать другому народу даже под страхом смерти, ётуны тоже не понимали.

В этот раз Лафей, ётунский царь, смотрел на Лэду с каким-то новым выражением. Он уселся в кресло, которое для него кто-то старательно вытесал из камня, и по-хозяйски положил руку на Ларец. От артефакта тянуло морозным холодом, и щеки у Лэды начали пылать, словно от жара.

— В последний раз прошу вас уйти в мир, откуда вы явились к нам, — с вежливостью, которую даже посторонний человек не мог бы посчитать подлинным дружелюбием, произнесла Лэда. Она вытянула руку в направлении тропы в этот самый чужой мир, портала, как говорили сами пришельцы.

— Ты прогоняешь нас, дитя? — усмехнулся Лафей, даже не дрогнув на своем троне. — Разве ты можешь хоть как-то заставить нас уйти? Мы достаточно насмотрелись на ваши обычаи и знаем, на что вы способны. Юная раса, подающая надежды… Но до истинного могущества вы так и не доросли.

— Ошибаешься, — шепотом произнесла Лэда, впуская в свой голос столько же загадочности, сколько и угрозы. — Мы не все наши силы бросили на борьбу с вами. Если не уйдете по-хорошему, придется вам сегодня узреть настоящую силу нортульдра.

— Не томи же нас, — как морозный шелест, послышалась реплика Лафея.

Тогда Лэда усмехнулась и призвала Камень Жизни, который засиял в ее руках и уменьшился до размеров самоцвета, какие носят на шее в качестве кулона. Лэда и впрямь поместила его в плетеное украшение. Казалось, она держит на привязи падающую звезду.

— До сих пор вы полагали, что Камень Жизни — реликвия, которую нам не дозволено трогать. Но это не так. Я, Лэда, хранительница леса, дочь Ахтохаллэн, являюсь нынешним пятым духом. Я могу использовать столько силы камня, сколько пожелаю, — страстным шепотом начала она и стиснула кулак, — могу призвать элементарных духов, — они слаженным ударом разметали ётунов, появившись словно из ниоткуда. — Могу отомстить за своих людей и свой лес, — повинуясь одному мысленному приказу, с соседней горы прилетела убитая морозами вековечная сосна и наотмашь ударила Лафея по лицу. — Могу тягаться с вашим Ларцом, — строя вокруг себя защитный барьер, тяжело выдохнула Лэда, и впрямь закрываясь от леденящей магии. — Мы можем сражаться хоть до моей смерти, и вам наверняка не хотелось бы терять несколько десятков лет вдали от дома в ожидании, пока я умру, но все будет куда хуже. Мое место займет новая хранительница. Так будет продолжаться хоть до скончания времен.

— Не будет, если твой народ падет уже завтра, — хмыкнул Лафей, прикладывая руку к оцарапанной щеке.

— Если так, моя месть быстрой все равно не будет, — как дикая кошка, прошипела Лэда. — Я до последней капли крови буду стоять за свой народ — живой или мертвый. И преемницу себе найду, да помогут мне духи. Но… — она с хорошо прорепетированной задумчивостью остановилась, повернулась к царю вполоборота и покрутила в руках сияющее украшение.

— Подумываешь, не отдать ли камушек нам? — засмеялся кто-то из молодых ётунов в толпе, и старшие грозно на него зыркнули, погружая плато в молчание.

В полной тишине Лэда прошла по кругу и наконец снова заняла свое место ровно в середине плато, напротив Лафея. Камень разгорался в ее ладони все ярче. Девушка хмыкнула и одним резким движением сорвала украшение с шеи.

— Но я тут подумала… — неторопливо проговорила хранительница. — К чему оберегать лес, который вы выжжете морозом? К чему мстить за память тех, о ком и воспоминаний-то толком остаться не успеет? Зачем нужна хранительница, если ей нечего оберегать? И… так ли нам нужен Камень Жизни, если его дележ посеет в нашем краю только смерть?

К Лэде одновременно бросилось несколько фигур, и свои, и чужие. Но она на вытянутой руке приблизила камень к Лафею и сжала кулак.

— Как последняя хранительница гордого народа нортульдра и обладательница Камня Жизни, я приняла это решение! — провозгласила она, перекрикивая рев вечных зим чужого мира. — Беру в свидетели мою семью, моих врагов и духов самой природы! Ради мира и гармонии этого мира я, Лэда из Ахтохаллэн, уничтожаю Камень Жизни!

Сияние сделалось почти нестерпимым, и Лэда зажмурилась, сдерживая слезы. Наконец что-то ударило ее, и она отлетела в сторону к самому краю площадки. Мощный удар выбил камень из ее руки, и теперь он светился в полусажени от нее. Девушка поморщилась и, даже не приподнимаясь, змеиным прыжком кинулась к кулону, вновь хватая камень прежде, чем его успели отобрать ётуны.

— А ты боевая дева, с характером, — одобрительно проговорил Лафей и поднялся с трона. — Я сразу же понял, что в тебе есть такой стержень, о котором людям твоего племени остается только мечтать. — Лафей обмотал руку какой-то тряпицей, подошел к лежащей на камнях Лэде и рывком заставил ее подняться. — Ты меня убедила, юная нортульдра. Мы уйдем, — ко всеобщему удивлению заявил ётунский царь, и Лэда тихонько выдохнула. — Я решил пощадить жизни твоих людей, отбирать которые и впрямь было бы напрасной жертвой. Можем хоть сегодня подписать вечный мир, но в обмен на тебя и на этот камень.

По толпе разлетелся слаженный вскрик. Лэда выпрямилась и прикусила кровоточащую губу, а потом строго посмотрела на своих соплеменников. На их лицах был написан такой ужас, будто до сего мгновения они и не догадывались, к чему все идет. Неужели они действительно поверили в то, что она принесет смерть всему народу и уничтожит Камень Жизни? Легковерные… Хотя, если бы ее дерзкий план не сработал, то кто знает? Может быть, Лэда отчаялась бы настолько, чтобы вернуться к уничтожению яблока раздора уже всерьез.

— Я слышал, — между тем говорил Лафей, расхаживая между ними, будто среди безжизненных колонн. От каждого его шага даже камень промерзал, и Лэда слышала мысленную боль самой земли. — Слышал, что этим артефактом способна управлять только дочь Ахтохаллэн. Так значит, это ты, Лэда? Это все упрощает. Став моей женой, ты покоришься мне, а также отдашь Камень Жизни. Так я и отомщу вашему упрямому народцу и тебе лично, и получу желаемое. Ну, нортульдра? Согласны вы отдать мне в жены вашу хранительницу в обмен на мир и спокойствие?

Толпа зашумела, и в адрес царя Ётунхейма посыпались проклятия и ругань. Лэда печально усмехнулась. Ее народ простодушен, но верности его нет предела. Для них и погибнуть за своего пятого духа — не печаль.

— Я согласна, — опускаясь перед ним на колени, с видом покорной обреченности произнесла Лэда. Неровные края белого платья лепестками легли на черный камень, словно пытались светом скрасить тьму. Это она сейчас и делает. — Это честный обмен, и даже я не смогла бы предложить лучше.

Дитя Ахтохаллэн? Отныне — изгнанница, жена чудовища! Пятый дух, в расцвете сил покидающий родину. Лэда проглотила слезы и уняла нервную дрожь. Болели отбитые локти и рука, за которую ётун ее поднял. Царь Ётунхейма будет с ней жесток. Песнь вечных зим будет единственной усладой для ушей.

Но если это позволит увести беду от порога родного дома, то жертва стоит того.