Светлячок в долине света (гет)

Сакуру привел в чувство бархатный баритон, проговаривавший занудным тоном какую-то бессмыслицу:

— ... пять Великих Элементов — это Земля, Вода, Огонь, Воздух и Эфир. Из них состоит все сущее. Да, да, абсолютно все — и человеческое тело тоже. Хотя, конечно, в начале должно быть сознание. Это самое главное, основа, так сказать...

Мерное бормотание сменилось шорохом и недовольным возгласом:

— Не туда! Не туда! Хьюга — отражение элемента воздуха и северо-запад... Черноволосая Учиха — огонь. Ее — напротив, к юго-востоку. Вот так, правильно. Теперь немного осталось. Жаль, очень жаль... Но тайны природы нельзя разгадать и подчинить без великой жертвы. Увы-увы... Хотя... восьмерик же? Может, удастся выжить? Ах, ну что это такое?! Опять не туда! Узумаки — вода, а не огонь. Ну и что, раз волосы красные? Вода! Понятно тебе, белый невежа! Во-да! Вода служит проводником эфиру, и это, несомненно, северо-восток... А Розоволосую Сенджу... То есть, как это куда? На юго-запад, конечно.

Сакура почувствовала, как сильные грубые пальцы подхватили ее под мышки и бесцеремонно поволокли куда-то. Ног она все еще не чувствовала, пятки стучали по камням, как деревянные колоды. Затем ее резко вздернули вверх и приковали за обе руки к чему-то твердому. Металлические полосы, сдавившие запястья, ощущались едва-едва.

— Ну вот, теперь правильно. Земля должна закрепить созданное остальными... Как это зачем?! Ну как это зачем?!! Вот ты, Белый, долго сумеешь без костей и кожи прожить?! Хотя ты-то, наверно, сумеешь... Эх...

Тот же баритон проворчал что-то неразборчивое в нос и надолго замолчал. Вокруг снова зашаркало, приволакивая ноги, зашелестело, посыпались камешки, и что-то глухо бухнуло о каменные плиты чуть поодаль от Сакуры.

— Осторожно, не разбей! Что значит «простой мраморный ящик»?! Не слушай его, моя дорогая. Он грубиян, и у него грязный язык. Иди, иди отсюда, Белый. Больше твоя помощь не требуется. Он не побеспокоит, не бойся, а я продолжу, пока рисую нужные символы. Так вот: эфир — это пространство, где все происходит. Эту роль, естественно, я возьму на себя. Четыре ошейника, созданные Им, на время дадут то, чего я никогда не имел. Не волнуйся, я справлюсь... Что будет дальше? Дальше воздух — это время, скорость, изменение и подача нового. Он служит главным элементом для огня и горения... Помнишь, по утрам я раздувал бамбуковой трубкой огонь в нашем очаге, а ты смеялась, как безумная, и говорила, что я похож на большую важную лягушку в академической шапочке... Огонь — это свет. Он проявляется в легкости, позволяющей ощущать и двигаться. В природе огонь превращает твердое в жидкость и наоборот, а также переводит энергию из одного состояния в другое. Как замерзшая река тает после зимы, так огонь превращает еду в энергию, жир и мышечную массу... Той зимой нам очень не хватало огня, моя дорогая. Но даже в самую темную пору я видел твою ясную улыбку, а из горсти риса ты могла приготовить роскошный ужин. Ничего вкуснее я не ел и на княжеских пирах... Элемент Воды проявляется в текучести и податливости, а из этого факта, несомненно, проистекает то, что все жидкости нашего тела — проявление Воды. Кровь движется по венам, приносит людям энергию и жизнь... Так много жизней иссякло и угасло, моя дорогая. Из меня вышел никчемный могильщик. Земля была промерзлой и твердой, а мои пальцы больше привыкли держать кисть или скальпель. Но ты же знаешь, я не мог бросить их там, на холодной земле... Земля — это форма. Она характеризуется цельностью, стабильностью, дает сопротивление и проявляется в человеческом теле в костях, зубах и тканях... Ты сердилась и выговаривала мне за то, что я слишком рассеянный и, занимаясь наукой, забываю и о завтраке, и об ужине, и обо всем на свете. Но ты так исхудала, моя дорогая, а под чудесными карими глазами залегли голодные тени... Прости мне мою маленькую ложь.

Сакура снова и снова пыталась нащупать цепи, которыми ее приковали, но у нее ничего не выходило: онемевшие пальцы соскальзывали, руки не слушались, тело было слабым, как после сильнейшего истощения, а зрение так и не восстановилось. Девушка сосредоточилась на бездонной дыре, вместо очага чакры...

— Так вот, как я и говорил, наше физическое тело состоит из пяти первоэлементов, — Банбуцу продолжал свой рассказ... кому-то. — А наш разум характеризуется тремя качествами, или их еще называют гунами: благость, страсть и невежество. Гуна благости отвечает за поддержание жизни, ей свойственны знание, просветление и счастье. Это светлая гуна. Она наделяет внутренним счастьем, которое идет изнутри, от сердца, а значит, такой человек действует согласно своему предназначению и желает счастья всем живым существам. Кроме того, гуна благости дарует нам честность и смирение, а также самообладание, мудрость и желание заботиться о других... Ты была чиста и безгрешна, моя дорогая. Таких больше нет в нашей Юдоли Скорби. Как бы я ни старался, мне никогда не подняться к тебе... Всю мою жизнь я стремился к вершинам, не понимая, что тщеславие и алчность к знаниям ведут меня на самое дно. Гуна страсти отвечает за созидание и рождение. Она дает решимость, находчивость, благородство и отвагу, но также проявляется неконтролируемыми желаниями и привязанностями, стремлением к превосходству, гордыней и потерей духовного знания. Я глупец... Так много работал, чтобы достичь невозможного, но все, что мне действительно оказалось нужным, — просто жить и быть счастливым рядом с теми, кого люблю... Я болен, моя дорогая, мой ум стал беспокойным, а ты ушла, и больше некому утешить... Действия, совершенные в страсти, приносят человеку только страдания. Мне не сойти с этой дороги. Мне больше некуда идти. Он убеждает, что все получится, что мы все учли и просчитали. Иногда Он заговаривается и отчего-то называет тебя Матерью. Мне кажется, Он обманывает меня. Но я слушаю Его ложь и надеюсь, что смертельный яд обернется живительным нектаром. Я живу прошлым: поклоняюсь призракам и холодному полированному камню. Наверно, я давно сошел с ума от горя. Проклятая гуна невежества несет с собой уныние, бессилие и самоистязание. Сердце мое полно скорби и ложных иллюзий. Мне не вырваться. Он не отпустит меня...

Холод, который сковал Сакуру, медленно отпускал онемевшее тело. Очаг подчинялся... слабо и едва ощутимо, но подчинялся. Сакура снова потянулась к оковам — один раз получилось, и получится еще. Она обязана сделать все возможное и невозможное, чтобы спасти остальных. Шиноби-медик — последняя надежда команды на выживание.

«Ну же, подчиняйся! Подчиняйся!! Подчиняйся!!!»

В глазах прояснилось, а пальцы потеплели, обретая чувствительность, и крепко сжали кольца цепи...

Сакура осторожно, из-под ресниц, оглядела площадь перед собой и едва слышно выдохнула. Все они были здесь, прикованные к подножиям каменных статуй, которые окружали главную площадь: слева от нее — Тобирама, затем Хиноко и Изуна. Напротив — Мито, и дальше — Хаширама, Мокса и... Мадара. В центре — большой ящик из светлого мрамора, который Сакура уже видела в лаборатории Банбуцу, вокруг ящика — коленопреклоненные Какаши-сенсей, Тэнмей и Хинотама. Руки их были стянуты кандалами с очень знакомым клеймом в виде бамбукового дерева, цепь от которых тянулась ко вбитым в землю штырям.

«Так вот почему не было сил — опять эта гадина Ооцуцуки!»

Сакура приподняла голову, пытаясь рассмотреть собственные цепи, затем едва заметно развернулась вправо, поглядев на мужа у соседней статуи, но так и не поняла: в сознании он или нет — голова свесилась на грудь, растрепанные волосы закрывали лицо... Руки его были скованы металлическими полосами с тем же проклятым моном.

Девушка в ярости стиснула зубы и прищурилась, выискивая Банбуцу.

Тихое бормотание дало знать, где он. Одержимый ученый как раз неспешно обогнул угол ящика, оказавшись на виду, и продолжил самозабвенно и увлеченно расписывать боковую крышку какими-то символами и знаками.

Вскоре непонятная работа подошла к концу, он дорисовал последний завиток, выпрямился, отряхнул руки от угольной пыли, отошел на шаг назад, полюбовался результатом и, абсолютно неожиданно для Сакуры, старательно, хоть и довольно медленно, сложил сложнейшую цепочку из ручных печатей.

Банбуцу стоял почти спиной к ней, и рассмотреть, что именно он использовал, не удалось, но, судя по положению и движению рук, печатей было не меньше сорока.

«Что-то из высших техник! Проклятье! — Сакура выругалась про себя, а затем, больше не скрываясь, дернула цепь изо всех сил, но ничего не вышло — весь тот мизер чакры, который был ей доступен, ушел на то, чтобы вернуть зрение и чувствительность. — В таком состоянии даже Бьякуго-но ин не открыть... Хотя бы несколько минут... Еще несколько минут... Вот только ей их никто не даст...»

Девушка бессильно обвисла на цепи.

Тем временем, напитанные чужой силой ошейники мягко засветились на шее одержимого, и вверх ударил тонкий луч света. Предрассветное небо раскололось, а из черной, как ночь, трещины раздался низкий, на грани слышимости, звук: «А-а-а-у-у-ум...»

Волоски на руках Сакуры встали дыбом, а небо будто опрокинулось вдруг. Столб белого света отразился от ревущего неба и рухнул сначала в Банбуцу, так что тот не выдержал, вскрикнул от боли и упал на колени, затем в Тэнмея и Хинотаму, потом в Какаши-сенсея. Три луча соединились высоко над ними, переплелись и ударили в каменный ящик. Полированная крышка, расписанная непонятными знаками, треснула и осыпалась осколками, обнажив иссохшую мумию в обрывках простого крестьянского платья.

Веревка света из трех нитей обвила мумию, словно пуповиной, и хлестнула дальше, во второй круг, — к Хиноко. Маленькая Хьюга вздрогнула, не приходя в сознание, и побелела, как полотно, — мумия шевельнулась в ящике и подняла голову. Проваленные в череп, иссохшие глаза глядели прямо на Банбуцу... и Сакуру за его спиной. Одержимый засмеялся беззвучно и простер к ней руки, а Сакура не выдержала и заорала от ужаса, но крик ее не был слышен сквозь рев пространства и времени.

Веревка света долетела до Крапивы — и спустя долгое мгновение тонкие нити нервов окутали мумию, переплелись с голубовато-розовыми венами и артериями, желтоватыми кровеносными сосудами, укрылись гладкими упругими мышцами...

Затем свет ударил в Мито, вплетая в себя еще одну нить. Красноволосая Узумаки, непонятно когда пришедшая в сознание, гордо выпрямилась и стиснула зубы, не проронив ни звука, — тело в ящике налилось кровью и жизнью, пласты плоти одели немертвое, придавая объем и массу.

Сакура поняла, что пришел ее черед. Сила вернулась — ее сила и сила всех тех, кто находился внутри ритуального круга. Она внезапно почувствовала всех, словно саму себя, и себя — как частицу всех, тонкую ниточку чакры, вплетенную в разноцветный канат. Невероятное единение, абсолютно невозможное... А потом пришла БОЛЬ. Она выворачивала суставы и кости, мышцы гудели, как натянутые струны...

Сакура заплакала, держась в сознании из последних сил, — белая кожа облекла тело в ящике с ног до головы. Темные шелковистые волосы ручьем стекли вдоль простоватого круглого личика и рассыпались по плечам, теплые карие глаза со смешливыми морщинками широко распахнулись. Женщина испуганно оглядела редкие всполохи чакры на истлевшем от времени платье и прижала руки к груди в защитном жесте.

Банбуцу поднялся с колен. Слезы катились по его исхудавшим щекам. Он стыдливо утер соленую влагу с лица тыльной стороной ладоней, счастливо улыбнулся и шагнул к ней, но внезапно дернулся и полузадушенно схватился левой рукой за горло под ошейниками.

Сильная, как стальной канат, правая рука бесцеремонно толкнула возрожденную женщину обратно в ящик.

— Пошла обратно. Мы еще не закончили. Хе-хе-хе, теперь настало время установить настоящую связь! Ты был прав, дружочек, зачем же использовать одних только девок, если можно забрать вс-с-е-е... — огрубевший голос сорвался на змеиное шипение.

Новый хозяин тела встал на прежнее место, тяжелой тенью нависнув над забившейся в уголок ящика женщиной в крестьянском платье, и намного более привычно, уверенно и несколько вальяжно сложил цепочку печатей...

Веревка из чакровых нитей плотнее опутала тело воскрешенной женщины, с удвоенной силой продолжая выкачивать чакру из своих жертв, затем хлестнула крестом по четырем сторонам света: север-юг, запад-восток, дополнительно втягивая в ритуальный круг Изуну, Мадару, Тобираму и Хашираму.

Паникующая женщина в ящике совсем неэлегантно завизжала от страха и дикой боли, волосы ее медленно побелели, засеребрились в ярких всполохах веревки света, а лицо потекло, как горячий воск, являя миру совершенные в своей красоте черты Кроличьей богини...

— Матушка... — Желтоглазая тень отделилась от ненужной плоти и распростерлась ниц, приветствуя свою создательницу и повелительницу. Банбуцу, словно сброшенная грязная одежда, безвольно упал на землю. Под ним медленно расползалась лужица крови.

Кагуя-химе вышагнула из каменного гроба, все еще закутанная в сияющий плащ чужой силы, и надменно огляделась, с каким-то брезгливым интересом наблюдая, как корчились от боли ее потомки.

— Ты хорошо постарался, — раздался хрустально-звенящий и холодный, как ледники страны Снега, голос. Я верну то, что причитается мне, а потом...

«Дзы-ы-ынь».

Какая-то странная диссонирующая нота ворвалась в гудящее и ревущее пространство. Кагуя-химэ замолчала и прислушалась, а веревка света, которая обвивала ее и все еще продолжала тянуть силу из своих жертв, начала неприятно темнеть, задрожала, раздался едва слышный хлопок, и объединяющие всех сплетенные чакровые нити, текущие от Сакуры к Ооцуцуки, рассыпались взъерошенными, намагниченными волокнами. Сила все еще шла к розоволосой девушке от всего ритуального круга, но уже не от нее...

— В ней нет моей крови и крови моих сыновей! — разъяренно прошипела Кагуя и пала на колени, царапая лицо острыми когтями, будто желая содрать плоть, испачканную грязной чакрой.

Поток света окончательно распался, возвращая силу жертвам ритуального круга. Мито с Хаширамой, а за ними и Мадара сломали свои оковы и рухнули на землю, пытаясь прийти в себя, а прекрасное лицо Кагуя-химэ внезапно пошло трещинами, серебристые волосы истаяли дымом, обнажив голый череп, словно изъеденный проказой, лебяжье-белые стройные руки пожелтели и иссохли, плоть сгнила, а кости провалились в грудину и рассыпались горстью праха...

Черный Зецу застонал от ужаса и гнева и ринулся к главной виновнице произошедшего, но Сакура легко разорвала оковы, словно те были из бумаги, и спрыгнула на землю. Сила десятерых шиноби пылала и гремела сейчас в ее очаге.

— Да потому, что я не Сенджу, тварь!!! — Чудовищный удар сотряс Летающий Город и смел Зецу к противоположному краю площади, разбивая вдребезги мраморный ящик по дороге и отшвыривая воющую тварь прямо под ноги Хашираме и Мито. Мито сложила печати дрожащими от слабости руками и метнула в желтоглазую тень багряно-огненную сеть, а Хаширама, не долго думая, добавил что-то свое, особенно зубодробительное. Сеть опутала врага и свернулась в плотный тяжелый багрово-алый шар, который завис в трех сяку над землей.

Внутри бесновалась окончательно потерявшая форму черная клякса.

— Мадара, Сакура, вытаскивайте остальных, долго мы его не удержим! — крикнул Хаширама.

Сакура нахмурилась, переглянулась с разъяренным, как óни, Мадарой, сложила печати и крикнула:

— Каге буншин-но дзюцу!

Семеро абсолютно реальных и одинаковых розоволосых девушек в один миг возникли перед замершим от неожиданности Учиха и в один голос выдохнули:

— Так быстрее! — а затем разбежались в разные стороны, чтобы помочь прикованным пленникам.

Мадара внезапно успокоился, взглянул вслед одинаковым женам из-под полуопущенных век, покачал головой и крикнул:

— Несите всех за пределы круга! Я укрою нас Сусаноо и будем прыгать.

Сам он поспешил к центру площади, где все еще лежало тело Банбуцу, а между каменных осколков белела горсть костей и обломанный череп — все что осталось от возрожденной Кагуя-химэ. Мадара выжег кости Аматерасу и внимательно оглядел площадь, убедившись, что черная клякса все еще надежно заперта в барьере, затем шагнул к распластанному по камням телу сумасшедшего ученого с маленьким пятном крови под головой...

Одна из Сакур — Мадара отчего-то точно знал, что настоящая, — подошла к нему и замерла, растерянно сжимая и разжимая кулаки. Лицо ее исказилось от жалости. Мадара едва слышно вздохнул и попинал неподвижное тело ботинком по ноге.

Ученый застонал, с огромным трудом приподнялся, помогая себе подламывающимися слабыми руками, вытер лицо, испачканное каменной крошкой и натекшей из носа кровью, сел на колени.

— Все... кончено? — спросил он, поглядев на двоих шиноби снизу вверх.

— Да, — коротко и жестко отозвался Учиха.

— Что ж... это... это правильно. Мне жаль.

— Вы... вы же пойдете с нами?! — порывисто выдохнула Сакура. — Здесь нельзя оставаться!

— Я не могу. — Бывший одержимый покачал головой. — Возможно, частица Его все еще скрывается внутри меня, — Банбуцу оглядел площадь, усыпанную мраморными осколками, и хлопья пепла, осевшие на руках, словно испачканный снег, затем поднял голубые и чистые глаза к светлеющему небу, в котором продолжала сиять одна-единственная звезда, и добавил: — Да и вы же понимаете, мне нужно проводить жену до Смертного Перекрестка. Ей будет страшно и одиноко идти этой дорогой без меня...

Мадара сурово кивнул, сгреб Сакуру в охапку и бросился за пределы площади, где их уже дожидались остальные. Он опустил жену на ноги и развернулся обратно. Черные томоэ в его глазах слились угловатым узором, закрыв почти всю радужку, и через мгновение их всех обернули кости обновленного Сусаноо.

Огромный воин, в два раза выше прежнего, со свирепым, оскаленным лицом длинноносого тэнгу и древней прической мидзура медленно поднялся и выпрямился.

Хаширама с интересом огляделся, впервые оказавшись внутри сильнейшей техники клана Учиха, безуспешно попытался ухватить пальцами полупрозрачную плоть Сусаноо, задумчиво хмыкнул и сложил сложнейшую цепочку печатей, вливая в созданное свою собственную чакру. Мадара удивленно оглянулся на побратима, но мешать не стал, и спустя пару ударов сердца Сусаноо укрыли зеленовато-бурые, с прожилками яркой бирюзы, как у старой меди, тяжелые самурайские доспехи, а из плеч потянулись орлиные крылья с неким подобием деревянных перьев.

Крылья дробно и сухо затрещали, раскрываясь, махнули и несколько неуверенно подняли гигантское тело вверх.

Все еще стоявший на коленях Банбуцу обернулся на шум, задрал голову вверх и мягко улыбнулся, будто прощаясь, затем прикрыл глаза и тихо запел. Надтреснутый и усталый, но все еще красивый голос его разнесся над площадью, окруженной мертвыми каменными лицами.

...И на какое-то мгновение немыслимым образом ему удалось заглушить дикий вой черной твари, которая бесновалась в десятке шагов за багрово-алым барьером:

Алые тени бегут по камням,

Ночь так длинна-длинна.

Стылым дыханьем ушедшей зимы

Память моя полна...

— Камунаоби⁽¹⁾! — раздался жесткий отрывистый приказ Мадары, и с розовато-серого предрассветного неба в центр площади рухнул поток ослепительно белых молний.

Они ветвились и множились, будто ствол гигантского дерева, перевернутого кроной вниз, били в Летающий Город и черную тварь, запертую на главной площади, выжигая все вокруг до невесомой пыли. Миг спустя крепчайший барьер испарился, не выдержав чудовищного жара, а вой Зецу прервался и замер на высокой ноте...

* * *

Древесные крылья уносили Сусаноо к берегу, подальше от молний, продолжающих бить по Летающему Городу.

— Выше бери! Сейчас врежемся! — крикнул Мадара, и Хаширама, который то и дело оглядывался на яркое электрическое погребение, заложил крутой вираж, поднимая их вверх. Крылья застучали деревянными перьями, как сотня бамбуковых колотушек, и осторожно поставили полупрозрачного воина на вершину одинокой скалы посреди залива, а затем довольно компактно сложились за спиной Сусаноо.

— Хорошо горит... — прошептал Изуна, переглянувшись с бледным и молчаливым Тобирамой. — Старейшины с ума сойдут, когда узнают о новой способности твоего мангекё, брат. Такого никогда еще не было.

Мадара только хмыкнул, ничего не ответив.

Сакура, моргая и щурясь до слез от далеких, но все еще ослепительно ярких вспышек, молча глядела, как рушились башни, как осыпались в море стрельчатые резные мостики и арки, как превращалась в мертвую серую пыль чья-то мечта о счастье и мире...

На душе у девушки было грустно и неспокойно. Дрожащий баритон, напевавший последнюю песню для ушедшей возлюбленной, все еще звучал в голове. Ее собственная вера в Долину Света пошатнулась, а заветную и светлую мечту вдруг заслонила невыносимо тяжелая, черная, как безлунная ночь, неодолимая громада Долины Скорби.

Способен ли человек побороть предначертанное, и что сильнее — воля или случай? Может, все, чего она достигла, — лишь мимолетная пыль под ногами судьбы, насмешка Шинигами? Банбуцу не был хуже нее, когда-то он был добрым, умным и искренним человеком, настоящим гением, но жизнь сломала и растоптала его мечты, отняв все. А что бы случилось с ней, сложись ее собственная судьба по-другому? Сумела бы она сберечь в своем сердце веру в добро и справедливость или превратилась в жестокую, сошедшую с ума от горя, проклятую ведьму Ама-но дзако...

— Не жалей о случившемся, — раздался рядом голос Мадары, надежная, сильная рука приобняла ее за плечи. — Ичиро, сын Фумайо, пришел в этот мир слабым человеком, но ушел достойно, как настоящий мужчина и шиноби. Жалость только унизит и обесценит его выбор.

Сакура прикусила губу и медленно обвела взглядом всех тех, с кем пережила эту страшную ночь: Тобираму с Изуной, стоявших плечом к плечу, Мито, которая решительно и твердо взяла Хашираму за руку, верную Крапиву рядом с серьезным, задумчивым Какаши-сенсеем, хрупкую Хиноко, прильнувшую к груди невозмутимого Тэнмея, и Хинотаму, который широко раскрытыми глазами глядел на божественное погребение...

Девушка неуверенно кивнула.

— А сколько оно... это... будет продолжаться? — совсем тихо спросила Сакура, поглядев в сторону изъязвленных ударами развалин Летающего города.

— Пока не уничтожит полностью, — ответил Мадара, пальцы успокаивающе сжались на ее плече. — Божественное исправление нельзя обернуть вспять. — Глава клана Учиха надолго замолчал, терпеливо дожидаясь, пока в светлеющем небе угаснут последние молнии, затем оглянулся и в упор, осуждающе, посмотрел на побратима. — Кстати, Хаширама, ты был не прав. Сакура — не Сенджу. Ритуал ее не принял.

Хаширама нахмурился, всмотрелся в осунувшееся от усталости лицо розоволосой девушки, повернулся к Мадаре и расплылся в широкой улыбке.

— Ну конечно, Сенджу, братец Мадара! — Хаширама убежденно покивал головой. — Непременно, Сенджу! Я же перед всеми назвал ее родной кровью. А я от своих слов ни за что не отступлюсь. Иначе какой из меня ниндзя?!

1) Божественное исправление

Вернуться к тексту