Раскрывшийся бутон (джен)

Коридоры замка Бунратти дышали прохладой и стариной. Идя вдоль каменных стен, увешанных гобеленами, Петуния рассматривала потускневшие сцены сражений и легенд. Пламя факелов колыхалось от сквозняков, вытягивая по стенам длинные тени.

Их с Долоховым разделили: слуги проводили Петунию в хозяйское крыло, а Антонина отвели в дальнюю часть замка, предназначенную для гостей. Это разделение показалось ей странным: да, она несла в себе кровь клана, но всё же по сути была для графа Томонда незнакомкой, которую тот встретил сегодня впервые. Полные любопытства и удивления взгляды слуг и их тихий шёпот только усиливали чувство неловкости. Они будто пытались угадать, почему граф поселил её в хозяйском крыле. Петуния даже представлять не хотела, какие слухи появятся.

Комната, куда её привели, была небольшой, но поражала убранством. Она будто вышла из исторического романа. Высокая кровать под балдахином стояла посреди, словно трон, ожидающий хозяйку. Тяжёлые бархатные портьеры закрывали окна, не пуская внутрь ни лунного света, ни звёздного сияния.

Слуга разжёг камин, но даже это не прогнало сырость и холод, въевшиеся в каменные стены. Когда дверь за ним закрылась, комната погрузилась в тишину.

Петуния окинула взглядом покои: массивный сундук с коваными петлями у изножья кровати, кресло с высокой резной спинкой, зеркало в тяжёлой раме, где дрожащий отсвет пламени придавал её отражению чужой, искажённый вид.

На сундуке аккуратно лежал её плащ, заботливо принесённый сюда кем-то из слуг. Петуния на мгновение задумалась, как быстро слухи о ней разлетятся по замку, но сразу же отбросила эти мысли. Это были не её проблемы.

Она сбросила туфли, села на край кровати и прислушалась. Снаружи в коридоре стихли шаги слуги, и только ветер выл да потрескивали угли в камине. Несмотря на огонь, сырой холод всё равно пробирался под кожу, и Петуния поёжилась, натягивая на себя тяжёлый плед. Нужно было хотя бы умыться, но сил, чтобы встать не было.

Немного посидев, Петуния позвала Ауридана. Она чувствовала себя совсем одинокой в чужом огромном замке и, честно говоря, сейчас не отказалась бы и от компании Долохова, который будто задался целью действовать ей на нервы.

Брауни беззвучно появился у изножья кровати, будто всегда был здесь, и только ждал, когда его окликнут.

— Сегодня я останусь здесь на ночь. Придётся задержаться в Ирландии. Не знаю, на сколько, возможно, на несколько дней, — тихо сказала Петуния, больше для самой себя, чем для него, и брауни кивнул.

Ей хотелось вернуться домой, в свой уютный коттедж, обнять Мориона, выпить чаю с божественной выпечкой брауни и расслабиться, но сначала ей нужно было завершить дела здесь. Себастьян Розье со своими завуалированными угрозами маячил на горизонте, и Петуния не могла просто закрыть глаза, надеясь, что проблема исчезнет сама собой.

Ауридан внимательно оглядел комнату, прищурился и втянул воздух носом, подходя ближе.

— Странно, — пробормотал он, уставившись на неё немигающим взглядом.

— Что странно?

— Я чую запах Старших от тебя, хозяйка. Будь осторожна, — предупредил он настороженно.

— Старших? — переспросила Петуния, недоумевая о ком говорит брауни. Она нахмурилась, пытаясь сообразить, кого брауни мог так назвать, а потом внезапно осознала: — Ты имеешь ввиду фэйри?

Ауридан чуть заметно дёрнул плечом, словно отгоняя невидимый холодок, и опасливо кивнул.

— Мы зовём их Старшими, а маги — Высшими. След слишком слабый, но одно я могу сказать точно — кто-то из Старших обратил на тебя внимание, хозяйка. Это не к добру. Если завтра тебе предложат прогуляться, никуда без меня не ходи.

— Разве привлечь внимание фэйри так страшно? И ты говорил, что врата на Тир на Ног закрылись. Я думала, что старших фэйри не осталось, — удивилась Петуния. Ей казалось, что Ауридан зря так волнуется, и она сегодня точно не встречала никаких фэйри.

Ауридан помрачнел.

— Врата на Тир на Ног и правда давно закрылись, а земли Холмов осквернены и опустели. Но Старшие не исчезли, остались только сильнейшие, которые ушли. Вот именно потому и страшно, хозяйка, — его голос прозвучал глухо. Петунии почудилось, что тот дрожит. — Они просто ушли туда, куда ни маг, ни человек не может дойти. Их мир недосягаем, но их взгляд всё ещё может коснуться нас.

Он опустил глаза, словно стараясь скрыть беспокойство.

— У Старших нет смертной морали. Их понятие о забаве, награде и наказании для людей непостижимы. То, что они считают шуткой, для смертного оборачивается трагедией. Младшие, что вынуждены были веками жить рядом с людьми, кое-как научились подражать им, но Старшие — никогда. Они всегда оставались чуждыми для этого мира. Их внимание не дар, а скорее проклятие.

Петуния поёжилась, натянув плед выше на плечи.

— Но почему я? — вырвалось у неё.

Ауридан пожал плечами, его глаза блеснули в отблесках камина.

— Это я не скажу тебе, хозяйка. След слишком мимолётный, чтобы понять, кто именно. Но я знаю одно: интерес Старших никогда не приносил ни магам, ни людям ничего хорошего.

Они немного помолчали. Ауридан, казалось, что-то обдумывал. Наконец, он щёлкнул пальцами, призывая ножницы, отрезал прядь своих волос, что-то прошептал и спрятал её в тканевый мешочек, который протянул Петунии.

— Надень на шею и ни за что не снимай, хозяйка.

Петуния пробормотала «хорошо» и приняла мешочек, сразу же надевая и пряча за пазухой. Потом она зевнула и всё же заставила себя встать и сходить в ванную, чтобы умыться. На удивление в замке был проведён водопровод. И было даже страшно подумать, во сколько это обошлось.

Умывшись, Петуния вернулась в комнату, переоделась в приготовленную Ауриданом пижаму и легла в постель.

Брауни устроился у камина, его маленькая фигура отбрасывала длинную, непропорциональную тень на стену.

— Ложись, хозяйка. Я побуду здесь, пока ты не уснёшь.

Петуния поблагодарила и прикрыла глаза. Она думала, что долго не сможет уснуть, но стоило голове коснуться подушки, как она провалилась в сон. Обычно так происходило, когда Грида хотела с ней встретиться, но в этот раз она появилась не на дорожке перед домиком прабабушки, а в темноте среди густого тумана.

Она обернулась, ожидая увидеть огонёк в окне дома и знакомый силуэт Гриды у порога, но вокруг был только серый туман. Он клубился, заволакивая всё. Где-то вдалеке прозвучал протяжный вой, похожий на плач банши, и сердце её сжалось от непрошеного страха.

— Бабушка? — позвала она в пустоту, но голос её утонул в тумане.

Ответа не было. Вместо этого впереди зашевелились тени, и из тумана выступил силуэт женщины. Высокая и величественная, в пурпурном плаще, с золотыми волосами и глазами, в которых сквозило что-то нечеловеческое. В чертах женщины было что-то смутно знакомое — словно отражение из зеркала, но искажённое.

— Кто вы?.. — прошептала Петуния, сопротивляясь желанию попятиться.

Женщина чуть склонила голову, и в уголках её губ мелькнула тень усмешки. Её золотые волосы сияли в темноте, будто впитав в себя солнечный отблеск, а глаза светились внутренним огнём.

— Можешь звать нас Медб, дитя, — несмотря на ласковое «дитя», голос Медб был холоден, а взгляд заставил поёжиться.

— Медб О’Брайен?

— И да, и нет, — в глазах Медб вспыхнула искра надменности. — Люди должны помнить: любое имя обладает силой. Даруя ребёнку имя, вы в какой-то степени даруете ему и судьбу. Медб О’Брайен имела другую судьбу — славную и достойную нашего имени.

Она вскинула голову, и туман словно задрожал, отозвавшись на её слова.

— Мы думали, что замыслы Морриган нарушены. Но, быть может, именно её план привёл тебя сюда, дитя, — Медб чуть наклонила голову, всматриваясь в Петунию.

В её глазах на миг мелькнул огненный отблеск, и Петунии показалось, что чужой взгляд переворачивает её душу, как книгу, листая страницу за страницей.

— Не понимаю, что она в тебе нашла, — медленно произнесла Медб, и в голосе её прозвучала ледяная насмешка. — Слишком мала, слишком юна. В тебе есть наша кровь и искра, но хватит ли этого, чтобы выдержать взгляд Вороницы и не сломаться? Впрочем, я чую на тебе запах младшего.

Туман за её спиной колыхнулся, сгущаясь в очертания вороньих крыльев. Внезапно насмешливо каркнул ворон. Воздух вокруг стал гуще, как перед грозой. Петуния ощутила чьё-то пристальное внимание.

— Но не нам судить. Мы лишь испытаем тебя, как она и велела.

Медб подняла руку, и из клубящегося мрака выступил кубок. Он казался сотканным из самого солнечного света. В нём плескалась густая тёмная жидкость — в разные мгновения похожая то на родниковую воду, то на кровь, то на жидкий мрак.

— Пей, — приказала Медб. — Пройдёшь наше испытание и сможешь проснуться, а не справишься — так тому и быть.

Петуния почувствовала, как у неё пересохло в горле. Она протянула руки к кубку, и холодный металл обжёг пальцы. На миг ей показалось, что в отражении мелькнуло чужое лицо, но стоило моргнуть, как то исчезло.

Зажмурившись, она сделала глоток. Жидкость обожгла губы, показалась горькой, вязкой. Горло сжалось, а рот наполнился железным вкусом крови. Но внезапно горечь превратилась в вкус чистой родниковой воды. А тело наполнилось силой.

Кубок исчез, словно и не существовал.

Медб чуть улыбнулась, и эта улыбка больше напоминала оскал.

— Первый шаг сделан. Но путь твой только начинается, дитя. Посмотрим, чего ты стоишь.

Туман вокруг заклубился и сомкнулся, скрыв фигуру Медб. И Петуния осталась одна во мраке.

Внезапно впереди проступил первый образ. Из серой дымки вынырнула Лили — её волосы расплывались по воде, лицо было искажено ужасом. Она тонула в чёрной глади, похожей не на воду, а на вязкую смолу. Тонкие руки судорожно тянулись вперёд.

— Помоги, Туни! — отчаянно закричала она, захлёбываясь,

Петуния бросилась было вперёд, но остановилась — вода не хлюпала, не плескалась, а колыхалась, как живое существо, пытаясь втянуть её внутрь. На миг показалось, что из чёрной поверхности тянутся ещё десятки рук — чужих, бледных, жадных.

— Это не Лили, — выдохнула она, стиснув зубы и сжав кулаки. — Она сейчас в Хогвартсе.

И в тот же миг видение рассыпалось прахом, будто растворилось в тумане. А неподалёку каркнул ворон.

Туман тут же снова сгустился, и на камнях мостовой перед ней оказался Северус. Его мантия была разорвана, грудь в крови. Он тяжело дышал, глаза остекленели, и губы беззвучно шевельнулись: «Петуния, сестра…»

Она упала на колени, протягивая к нему руки, но сердце ухнуло вниз — из его раны вместо крови хлынула та же чёрная вода, что тянула Лили. Жидкость заливала камни, стремясь добраться до неё её.

— Нет! — вскрикнула Петуния, отступая и побежала прочь. — Это ложь!

Позади неё тело Северуса дёрнулось, а затем рассыпалось чёрным пеплом. Сново громко каркнул ворон.

Туман завыл, заклубился сильнее, будто пытаясь её задержать. На этот раз в нём проступила не человеческая фигура — Морион. Его чёрная шерсть превратилась в камень, глаза застыли безжизнёнными изумрудами, а лапы были скованы чёрными цепями. Он не звал её, но взгляд был полон молчаливого укора.

— Морион… — у Петунии сжалось сердце, и она протянула руку.

Цепи зазвенели, вытягиваясь к ней, будто змеи, готовые обвить её запястья. Она отдёрнула руку и закрыла глаза, отступая. Покачала головой, повторяя про себя: «Это ложь!» Глубоко вздохнув, Петуния открыла глаза.

— Моё сердце знает правду, — сказала она твёрдо. — Лили в Хогвартсе, Северус жив, Морион ждёт меня дома. Вы не они. У вас нет власти надо мной!

Слова её эхом прокатились по этому пространству. Туман вздрогнул, словно от удара, и заклубился ещё сильнее, но так и не смог сомкнуться над ней. Цепи, что тянулись к её рукам, осыпались пеплом, а каменное тело Мориона треснуло и исчезло, будто его и не существовало.

В тот же миг воздух пронзило резкое карканье. Из тумана появился чёрный ворон — огромный, с глазами, пылающими холодным огнём. Он пронёсся так низко, что кончиком крыла задел её макушку.

Петуния вздрогнула, но не двинулась с места. Ворон взмыл выше, кружа над ней, каркая и смеясь, словно объявляя исход испытания.

Туман начал редеть, светлея и растворяясь, как утренний сон. Ворон взмахнул крыльями, сдувая туман, и мир вокруг разлетелся на осколки.

Петуния рывком открыла глаза.

Полог кровати нависал над ней, в камине догорали угли. Рядом, свернувшись у огня, дремал Ауридан. Всё было как прежде… и всё же нет. Во рту у неё стоял привкус железа, а макушку холодило, словно её и вправду коснулось чьё-то крыло.