В руинах (джен)

Я вернулась в Дом Розали, когда растял снег, и теперь торопливо собирала сумку. Найденные на закрытой территории бумаги Хранителей уже давно перевезли в библиотеку, и мне оставалось упаковать лишь кое-какие личные вещи и одежду. Сегодня в обновленном Кафедральном Соборе должно было состояться первое богослужение за почти полвека, и возглавить его должен был новый настоятель. Я, наверное, была бы не прочь увидеть момент триумфа Ниалла, но орденские правила были однозначны на этот счет: меня там не ждали, и поэтому я просто стремилась закончить эту главу своей жизни как можно скорее.

Шальную мысль прокрасться на службу тайком я отмела: мое физическое состояние было далеко от идеального, а уж о душевном и говорить не приходилось. Сейчас, когда все трудности и испытания были позади, я на себе прочувствовала, что такое горечь победы. Эйфория схлынула, оставляя на языке вкус пепла. Чувство опустошения и внезапно накатившая усталость были настолько сильными, что хотелось только добраться до дома, зажечь камин, забраться под одеяло и там, в тишине, распить бутылку вина, отгородившись от мира какой-нибудь книгой.

Да, до дома. Как выяснилось, Гарретт оплатил за меня аренду из своих честно наворованных денег, и любимой уютной квартиры я все же не лишилась. Теперь я всем сердцем стремилась снова оказаться там.

Я бросила взгляд в окно. Исчезла куча досок, где произошло столько разговоров, пусть не очень приятных, но таких важных и нужных. Нашей «исповедальни» больше не существовало. Все было по-новому и по-другому.

Ничего. Все меняется. Горечью победы просто нужно переболеть, как простудой. Жизнь продолжается. Дома легче. Спокойнее. Привычнее. А здесь осталось слишком много воспоминаний.

Тяжелые шаги прогрохотали по коридору мимо моей двери. Пауза — и короткий отрывистый стук.

Я выронила из рук коробку с лекарствами, которыми когда-то лечила Тайренна. Склянки внутри обиженно звякнули, но мне сейчас было не до этого.

— Войдите, — в горле запершило так, будто я проглотила горсть песка.

Ниалл вошел и осторожно закрыл дверь за собой.

— Уезжаешь?

— Меня больше ничего тут не держит. И… я устала.

— Я тоже, — Кузнец-в-Изгнании прочистил горло, разглядывая почти идеальный порядок в комнате.

Когда-то она была мне почти домом, а теперь стала совсем чужой. Как и все здесь. Зато наконец-то впервые мне не стыдно перед Ниаллом за беспорядок. Все на местах, и вещи, и люди. Что, впрочем, не отменяло того факта, что мне было очень стыдно за все остальное. За ложь и за… в общем, за все то, что эта самая ложь повлекла. Но больше всего меня терзала вина за то, что в глубине души я совершенно ни о чем не жалела, хотя очень старалась.

Я пялилась в пол, теребила рукав своей орденской мантии и боялась поднять глаза. Меньше всего мне бы сейчас хотелось, чтобы Ниалл догадался о том, что творится у меня в душе. Чего я ожидала? Было бы глупо надеяться на что-то, кроме стандартных вежливых слов благодарности. В этой маленькой комнате нас отделял друг от друга всего лишь один шаг… и непреодолимая стена из правил и условностей. Я могла бы распрямить поникшие плечи и сказать что-нибудь уверенное и многозначительное. Но все силы и смелость куда-то испарились. Поэтому я просто стояла и разрывалась между желанием того, чтобы этот официоз поскорее закончился, и страхом, что сейчас Ниалл развернется и уйдет навсегда, сказав напоследок еще что-нибудь доброжелательное и выхолощенное.

— Спасибо, что убедил магов помочь мне, — только и смогла выдавить я. Язык не слушался, а внутри все как будто скукожилось от осознания собственной никчемности и неуместности. — Наши алхимики говорят, что не справились бы.

— Это было справедливо. Без тебя я не заполучил бы Братство в должники.

— Да, наверное.

Разговор снова не клеился. Ниалл подошел к окну, глядя на замерший внутренний дворик, который когда-то был полон шума, движения и жизни. Теперь он был пуст, лишь несколько Хаммеритов скучали у ворот.

— Я хочу перестроить это место. Сделать из него гостиницу для прибывающих паломников. Их уже очень много, и я просто не представляю, что будет твориться в храме, когда начнутся службы.

— Рада за тебя, — в горле снова пересохло, а воды рядом не оказалось, поэтому я старалась говорить короткими, отрывистыми предложениями.

Снова повисла неловкая пауза.

— Ты правда мне очень помогла. Один я бы не справился. Первый раз вижу такое: порочный круг проклятий. Проклятье Глаза и проклятье Яллы усиливали и как бы «подогревали» друг друга. Поодиночке, возможно, они бы в итоге и сошли на нет, но вместе… Запретная территория оказалась в сотню раз опаснее, чем кто-либо мог предположить. Без твоей помощи я бы не справился. Поэтому я и зашел поблагодарить и попрощаться. Спасибо, Кэсс, — он сглотнул слюну, и я увидела, как дернулся кадык. — И прости, что утаивал от тебя правду. Я правда не мог иначе. Это знание должно оставаться тайной.

— Я сохраню ее, клянусь жизнью.

— Спасибо.

Между нам снова повисло плотное, почти осязаемое, неловкое молчание. Оно было нестерпимым, и я вновь попыталась разрушить его.

— И ты меня прости… за то, что соврала тебе тогда. Я боялась, что ты опять начнешь беспокоиться обо мне. Это было бы… непродуктивно. — Я затронула опасную тему, и разговор снова рисковал превратиться в вальс на тонком льду.

— Я всегда буду беспокоиться о тебе.

Меня как будто ведром кипятка ошпарили. Я подняла взгляд — впервые с того момента, как он вошел в комнату — и прочитала в его глазах то же самое опустошение, что разъедало меня изнутри, превращая в тряпичную куклу.

— Ты тоже это чувствуешь? — прошептала я. — Надо бы радоваться, а на душе пусто.

— Я потерял Тайренна. И вот-вот потеряю тебя.

Я не знаю, кто из нас первым шагнул вперед. Но мне показалось, что мы сделали это одновременно, сталкиваясь и заключая друг друга в неуклюжие объятия. От забытого ощущения человеческого тепла совсем рядом по коже побежали мурашки. Рука Ниалла снова скользнула вверх по спине и зарылась в распущенные волосы на затылке. Он перебирал мои волосы, пропуская их сквозь пальцы и приподнимая пряди, а я стояла, уткнувшись носом в теплую кожу между ключицей и плечом, и принимала эту неожиданную ласку. Как уличная кошка, которую погладили вместо того, чтобы отпихнуть ботинком.

— Витриол был не так уж и неправ, — с горечью произнес он, касаясь губами моего виска, и сердце в его груди колотилось, как бешеное. — Женщинам не место среди нас. Ты — самая большая угроза всем моим обетам.

Это было горько и неправильно. Я знала, что так не должно быть. И я знала, что должна что-то сделать, чтобы это исправить. Гарретт всегда говорил мне действовать, и до сих пор этот совет всегда оказывался к месту. Я больше не боялась, что его отталкивает моя внешность. Поэтому просто подняла голову, встала на цыпочки и коснулась губами его губ. Ниалл ответил с таким пылом, что меня бросило в жар. Мы самозабвенно целовались, как подростки в подворотне, а потом он все же отстранился и, держа руки на моих скулах, спросил:

— Что ты делаешь, Кэсс?

— Действую, — ответила я, глядя ему прямо в глаза. — Действую, чтобы исправить неправильное. Так ты меня не потеряешь. Так я останусь с тобой. Так что закрой дверь на задвижку. У нас не так уж много времени.

Ниалл сделал шаг назад. Я зажмурилась, потому что, несмотря ни на что, все еще боялась, что он уйдет и навсегда исчезнет из моей жизни.

Но услышала лишь звук скользящей в пазах задвижки.