Взаперти (гет)

Март 1998 года

Она пришла к дому на отшибе затемно, когда окна были слепы и лишь лунный свет серебрил конек крыши. Дом Тонксов. Она ощутила легкое покалывание на коже — защитные чары, выстроенные на крови и памяти, проверяли ее. И отступили. Они узнали в ней свою. Не гостя, не союзника. Кровь от крови Сириуса. Девочка, которую он ввел в их проклятый род Блэков, и которую Андромеда с Тэддом когда-то растили за такой же оградой.

Но бледная тень не сделала ни шага за незримую черту, проходившую по столбикам ограды. Она отринула это право входа.

Скрипнула дверь. На пороге, как отражение ее собственной потерянности, возникла Андромеда. Худая, прямая, с лицом, высеченным из льда и печали. В ее глазах не было удивления. Лишь молчаливое, горькое признание. Она видела не чужого солдата. Она видела свою старшую дочь. Ту, что пришла из тьмы, неся на себе печать их общего рода и общую ношу утрат.

Они молча смотрели друг на друга через увядший палисадник. Связь, скрепленная когда-то общим домом, а теперь — общим горем, была прочнее любой крови и острее любой магии.

Из приоткрытой двери, приглушенно, донесся сдавленный смех Нимфадоры, тут же перешедший в вздох — то ли от смеха, то ли от усталости. Прозвучал низкий, спокойный голос Римуса, что-то утешающее и дельное.

Кэтрин не нашла слов. Она медленно достала из кармана маленький, тусклый предмет.

Простое мужское кольцо. Кольцо Тэдда.

Она протянула руку и положила кольцо на пыльный деревянный столб калитки. Не на порог дома, куда имела право. А на его границу. Возвращая долг. Закрывая круг. Защитная магия на мгновение заискрилась вокруг тонкой бледной кисти. Андромеда застыла, ее взгляд прилип к тусклому металлу. И в ее глазах что-то дрогнуло. Тихий, бездонный вздох облегчения, принесенный ей ее дочерью-мстительницей.

Кэтрин встретилась с ней взглядом и коротко кивнула.

Да. Я сделала, что должна. Для нашей семьи.

Затем она развернулась и растворилась в предрассветной мгле, оставив на столбике кольцо и свое молчаливое благословение. Береги их. Ее тень, худая и острая, скользила по пыльной дороге, растворяясь в сгущающихся сумерках.

Андромеда стояла на пороге, пальцы судорожно сжимали косяк, и все ее существо было сосредоточено на этом уходе. Она смотрела, как удаляется эта прямая, одинокая спина. Спина воина. Спина ее девочки, которую она когда-то учила завязывать шнурки на мокасинах.

И вот сейчас, глядя вслед, видя, как предрассветная дымка начинает размывать ее контуры, Андромеду внезапно, с сокрушительной ясностью, накрыло понимание.

Это не просто уход на задание. Это — прощание. Она видит ее в последний раз.

В последний раз видит эту гордую, надломленную, старшую дочь, несущую в себе кровь ее рода и всю его проклятую верность. Девочку, которая шла платить по всем их общим счетам. Одиночество фигуры, растворяющейся в тумане, было таким окончательным, таким безвозвратным, что у Андромеды перехватило дыхание.

Она не позвала. Не сказала ни слова. Она только выпрямилась еще больше, отдавая ей, уходящей, свою молчаливую, невысказанную гордость. И всю ту материнскую любовь, на которую все еще была способна.

Потом она медленно, как автомат, подняла кольцо Тэдда с столбика. Сжала его в ладони, ощущая холод металла. И тихо, едва слышно, прошептала в пустоту, где только что была ее девочка:

— Прости.

Зачем — она и сама не знала. За то, что не удержала. За то, что не смогла стать ей достаточным убежищем. За то, что позволила ей уйти в ночь, такой же одинокой, как и пришла.

И, развернувшись, шагнула в дом — к младшей дочери, к зятю, к звукам собираемой кроватки. К жизни, которую та, вторая, ушедшая, отправлялась покупать для них ценою, которую Андромеда только что осознала.

* * *

Кэтрин отпустила фестрала на краю Запретного Леса, у старой ржавой пушки — их немого договора о встречах. Она не произнесла ни слова, лишь провела ладонью по его ребристой шее, чувствуя под кожей не жизнь, но преданность, куда более прочную, чем плоть. Он скрипуче вздохнул, тычась костистой мордой в ее плечо.

И тогда из чащи, бесшумные, как сама смерть, вышла стая. Впереди — рослая самка с шрамами на боках, за ней, путаясь в собственных ногах-ходулях, ковыляли два жеребенка. Их слепые белые глаза были устремлены в пустоту, но они безошибочно бежали к ней.

Ворон, ее фестрал, обернулся на нее, будто спрашивая разрешения. Кэтрин кивнула. Малышня подкатилась к ее ногам. Один из них, самый маленький, просунул голову под ее свисающую руку, пытаясь прижаться к ее ладони, словно ища защиты. Другой, чуть смелее, тыкался холодным носом в подол ее плаща, и его полупрозрачное, призрачное тело на мгновение проходило сквозь грубую ткань, оставляя на коже мурашки ледяного, но живого касания.

И тут ее сердце, казалось, навеки заключенное в лед, сжалось. Острая, живая боль. Ее любили. Ее ждали. Не как тень или орудие возмездия, а как часть этого стада, как точку тепла в их вечном голоде.

Она присела на корточки, позволив существам, видным лишь тем, кто познал смерть, обступить ее. Ее пальцы, привыкшие сжимать палочку и сыпать ядовитую пыль, дрогнули, гладя бархатистую кожу жеребенка, пытавшегося обвить ее шею своей длинной, тонкой шеей. Она зажмурилась, впитывая этот мимолетный покой. Последнюю крупицу нежности в мире, который она сама для себя обратила в пепел.

Этот покой длился недолго. Чувство долга, острее любой боли, вернуло ее к реальности. Она встала, и фестралы, словно почуяв смену ее настроения, отступили в тень деревьев. Ворон ждал ее.

«Лети», — прошептала она. — «Я приду позже».

Она смотрела, как он растворяется в сумраке леса, уводя за собой свою хрупкую, костистую семью. Теперь можно было идти. Ей нужна была информация, нужны были цели. Нужен был тот единственный человек, на которого можно было не тратить силы, притворяясь живой.

Кэтрин Блэк вошла в подвал «Кабаньей головы» с тем же чувством, с каким затравленный зверь возвращается в свою берлогу. Здесь пахло тем же, чем и всегда — сырым камнем, землей, дешевым виски и… непритворным безразличием. Она сбросила с плеч мокрый плащ и опустилась на ящик, не глядя на Аберфорта.

— Только здесь на меня не смотрят, как на призрака, — тихо сказала она в пространство перед собой. — Или как на монстра.

Аберфорт Дамблдор, с лицом, на котором вечная брезгливость смешалась с усталостью, с размаху поставил потрепанный стакан перед ней. На соседнем ящике устроился Добби, его большие глаза смотрели на Кэтрин с привычной дружелюбной преданностью.

— На, — буркнул Аберфорт. — Вылей на сорняки, если жалко пить. А то выглядишь, как смерть, пришедшая за скидкой на собственные похороны.

Кэтрин не взглянула на стакан. Ее пальцы, обмотанные потрепанной кожей, перебирали пустой флакон.

— Твои шутки такие же выдохшиеся, как и это виски, Аберфорт. Говори, зачем позвал. У меня свой ад на повестке дня.

— Что "Пророк" с утра напишет о твоих новых зверствах, ведьма? — проворчал он, отпивая из своей кружки.

Кэтрин медленно подняла на него взгляд. В ее зеленых глазах не было ни злобы, ни оправданий.

— Я похоронила отца прошлой ночью. Тэдда. В одиночестве.

Наступила тяжелая пауза. Даже Добби перестал болтать ногами.

— Егеря нашли их укрытие. Группу магглорожденных, — продолжила она тем же ровным, безжизненным тоном. — Он прикрывал их отход. Держался до последнего, чтобы дать им уйти. Как всегда.

— Что с егерями? — спросил Аберфорт, его глаза сузились.

— В «Пророке» почитаешь, — безразлично ответила она.

Именно в этот момент со стола донесся вибрирующий гул. Серебристое сияние пробилось сквозь щели. Аберфорт резко раздвинул хлам и извлек осколок двустороннего зеркала. Стекло пульсировало тревожным ритмом.

— Что это? — голос Кэтрин прозвучал настороженно.

Аберфорт поднес осколок к лицу. Стекло помутнело, проявив бледное лицо Гарри Поттера.

— Я не знаю, кто вы, — раздался голос из зеркала, сдавленный, но совершенно ясный. — Но если вы есть... мы в подвале поместья Малфоев. Нас трое. Нас схватили. У нас нет палочек. Волан-де-Морт... он вызван. Он уже в пути.

Аберфорт молча смотрел в осколок, его лицо не выражало ничего, кроме привычной угрюмости. Домовик почти запрыгал на ящиках, услышав голос Гарри.

— Сиди тихо, — хрипло бросил он в зеркало. — Не делай лишнего.

Он резко накрыл осколок ладонью. В наступившей тишине был слышен лишь учащенный вздох Добби.

— Великий Гарри Поттер в беде! — эльф спрыгнул с ящика, широко раскрыв глаза. — Добби должен помочь! Добби может проверить!

Кэтрин медленно подняла голову.

— Проверить?

— О да, госпожа! — Добби закивал с такой силой, что его уши захлопали. — Добби может пройти везде! Добби узнает, где они и кто их стережет!

Не дожидаясь ответа, эльф исчез с громким хлопком. Аберфорт хмыкнул:

— Нашел время для разведки.

— Он свободный эльф, — бесстрастно заметила Кэтрин. — Вправе сам решать, когда рисковать жизнью.

Воздух снова шлепнулся. Добби стоял перед ними, тяжело дыша, но с торжеством в глазах.

— Добби все видел! — он выпалил, переминаясь с ноги на ногу. — Великий Гарри Поттер и его друзья в подвале! Со скверным Малфоем и ужасной тетей Беллатрисой! А снаружи — много-много Пожирателей! — Его голос дрогнул. — И... и Темный Лорд летит. Добби чувствует!

Кэтрин встала. Ее движения были обманчиво плавными.

— Можешь перенести меня туда?

Добби на мгновение замер, его огромные глаза стали серьезными.

— Защиты... очень сильные... — он прошептал. — Но Добби свободный эльф! Добби может пронести одного человека! В сад! К задней стене!

— В сад? — Аберфорт резко повернулся к Кэтрин, его лицо исказила гримаса. — Чтобы тебя взяли в клещи, пока ты будешь пробиваться к дому? Глупость. Твоя война — в тени. Уходи и устрой им ад на подступах, как делала всегда.

Но Кэтрин не слушала его. Она смотрела на Добби, а ее взгляд был устремлен внутрь себя. Она мысленно примеряла на себя роль Сириуса — ту самую, от которой он отказался, оставшись в ловушке прошлого. Роль того, кто врывается в самое логово, чтобы вытащить своего.

— Нет, — тихо, но четко сказала она. — Не в сад. Прямо к ним. В зал. Где все они.

— Ты спятила! — прошипел Аберфорт. — Это самоубийство!

— Это отвлечение, — парировала она, и в ее глазах зажегся тот самый огонь, холодный и безжалостный. — Он ждет Поттера. Он ждет прорыва наружу. Он не ждет, что кто-то придет внутрь. Особенно я. Пока Беллатриса и Малфои будут пытаться раздавить меня в своем же доме, пока Сам-Знаешь-Кто будет разбираться со срывом своих планов... Добби сделает свою работу.

Она посмотрела на Аберфорта, и в ее взгляде не было безумия. Лишь страшная, выверенная до миллиметра тактическая логика. Логика человека, которому нечего терять.

— Иногда самый темный угол — это центр комнаты, куда все смотрят, но не видят, — сказала она. — Я была тенью. Стану ножом. Прямо в сердце их уверенности.

Аберфорт замер. Он видел не девчонку, одержимой местью. Он видел бойца, принимающего единственно верное в этой кошмарной ситуации решение. Ценой, которую он сам когда-то не смог заплатить за брата. Он тяжело кивнул, его голос был хриплым от осознания.

— Ладно. Черт с тобой. Лети, Блэк. Напомни им, что даже у призраков есть клыки.

Кэтрин кивнула, одно короткое движение головой. Ее костлявые пальцы сомкнулись на длинных пальцах Добби.

— Спасибо, Аберфорт, — ее голос прозвучал тихо, но ясно. — Хоть один Дамблдор не дает пустых обещаний.

Она увидела, как его плечи напряглись, а в глазах мелькнуло что-то сложное — боль, гордость, горечь. Он что-то хрипло пробормотал, отводя взгляд.

— Летим, эльф.

— Добби доставит госпожу! — эльф свирепо нахмурился, сжимая ее руку. Раздался оглушительный хлопок, и они исчезли.

* * *

Воздух с громким ХЛОПКОМ выгнулся, разорвав пространство посреди гостиной Малфоев. Из ничего возникли две фигуры: Кэтрин Блэк и домовой эльф Добби, его глаза горели решимостью.

Не было ни секунды на раскачку. Прежде чем Люциус, Нарцисса или Беллатриса успели понять, что происходит, рука Кэтрин уже взметнулась вверх, рассыпая в воздухе облако мерцающей, невесомой пыли. Частицы вспыхнули ослепительно-белым светом, на мгновение превратив богатую гостиную в подобие солнца. Все присутствующие, включая Гарри, Рона и Гермиону, инстинктивно зажмурились, отшатываясь.

— Ты… — шипение Беллатриссы, полное ядовитого изумления, переросло в рычание. — КАК ТЫ СМЕЕШЬ?! КАК ТЫ СМЕЕШЬ СЮДА ЯВИТЬСЯ?!

Она метнула первое пришедшее на ум заклинание, но ее движение было слепым, дезориентированным. Чей-то силуэт — Кэтрин — резко заслонил Гарри от Лестрейндж. Воздух зашипел и затрещал, прошиваемый заклинаниями, которые Кэтрин парировала с нечеловеческой скоростью, ее палочка описывала в воздухе сплошной светящийся щит.

Эльф, не теряя ни секунды, щелкнул пальцами еще раз, и Рон и Гермиона исчезли.

вспышка — на этот раз ярко-голубая, от столкнувшихся заклятий. И тогда Гарри почувствовал прикосновение. Сухие, холодные ладони мягко, но крепко взяли его лицо. Он замер.

Перед ним, так близко, что он видел каждую прожилку усталости вокруг ее глаз, возникло лицо Кэтрин Блэк. Ее глаза — ярко-зеленые, как вспышка ее же заклинания, — смотрели на него с бездонной, пронзительной печалью. Ее руки, некогда изящные и тонкие, а теперь исхудалые и покрытые мелкими шрамами, держали его.

Она быстро, почти порывисто, наклонилась и прикоснулась горячими губами к его лбу. Шепот был тихим, но он прозвучал громче любого крика в грохоте боя:

— Сириус любил тебя больше жизни. Выживи, Гарри. Ради него. — Она отпустила мальчика. — ДОББИ!

Эльф уже был здесь. Второй оглушительный ХЛОПОК портала, сопровождаемый одной из ядовито-изумрудных вспышек от палочки Беллатриссы, поглотил Гарри и Добби, унося мальчика в безопасность.

Беллатриса закричала — не просто в ярости, а в бессильной, сжигающей ярости. Ее добыча ускользнула. Снова. Все трое Малфоев искали укрытие за креслами и колоннами, опасаясь слепых заклятий в ослепляющем хаосе.

А Кэтрин застыла посреди некогда величественного зала, заваленного осколками хрусталя и обломками мебели. Она медленно повернулась к Беллатриссе, не сводя с темной волшебницы своих зеленых глаз. Пути назад не было. Она знала это. Отступать было некуда. Это последнее, что она успеет сделать, прежде чем перестанет существовать в этом мире.

В ее сознании, чистом и ледяном, пронеслась одна-единственная мысль, обращенная в пустоту, где, как она надеялась, его душа могла ее услышать:

«Сириус… Гарри далеко. Твой мальчик выбрался …»

И затем все остальное — боль, тоска, ярость — исчезло, уступив место абсолютной, безмолвной ясности. Ее палочка заняла боевую позицию. Перед ней был ее демон. И сегодня один из них должен был пасть.

В поместье Малфоев начался ад.

* * *

— Мой лорд… — раболепное лепетание Люциуса Малфоя прозвучало неприлично громко в звенящей тишине. — Господин… Мы поймали ее. Мы смогли ее обезвредить.

Почти неслышные шаги босых ступней отдавались в голове Кэтрин гулким эхом. Каждый шаг по каменному полу, усыпанному обломками, отзывался новой волной боли во всем теле.

— Посмотри на меня.

Голос Волан-де-Морта возникал прямо в сознании, и каждый слог вызывал приступ тошноты. Кэтрин до хруста сжала местами сломанные зубы, упрямо уставившись в треснувший паркет у своих коленей.

Шагов теперь было слышно, когда ее грубо вздернули за волосы. Беллатриса, прижавшаяся к камину, представляла собой жалкое зрелище. Ее роскошные черные волосы были выжжены местами дотла, обнажая красную, покрытую волдырями кожу головы. Левая рука висела под неестественным углом, а лицо было исполосовано глубокими порезами, будто по нему проехались стеклом — последствие одного из алхимических порошков Кэтрин. Один глаз заплыл и закрылся, из разбитой губы сочилась кровь. Она не скулила — она хрипела, каждый вдох даваясь ей с мучением, ее изящные одежды превратились в обгорелые лохмотья. Нарцисса Малфой пыталась прижать к ее ранам тряпку, но та становилась алой за секунды. Кэтрин не просто сражалась с Беллатрисой — она методично, с холодной яростью, разносила ее в клочья, и лишь прибытие самого Темного Лорда спасло Лестрейндж от окончательной, необратимой расправы.

Чья-то горячая, но дрожащая рука — Люциуса — держала Кэт за волосы, практически надрывая скальп.

Фигуру Темного Лорда не охватывала тьма. Перед ней стояла истонченная фигура в черном балахоне. Но его взгляд… Пронзительный, алый, пустой — он выворачивал мозг.

Правая рука Кэтрин уже не могла держать палочку. Она не была уверена, сохранилась ли конечность вообще. Левой — точно не было. Но глядя на то, во что она превратила Беллатрису, можно было понять, какую цену заплатили Малфои и Лестрейндж за ее поимку. Этой ночью поместье Малфоев лишилось нескольких стен и части крыши. Утренний воздух свободно гулял по разрушенному залу сквозь дыры в кладке, и сквозь них пробивались лучи яркого, безразличного рассвета.

— Люциус, — его голос был тихим, шипящим, лишенным гнева. — Оставь ее волосы. Ты портишь впечатление.

Рука Малфоя тут же разжалась, будто обожженная. Кэтрин, все еще не в силах поднять голову, чувствовала на себе этот пронзительный, аналитический взгляд.

— Интересно, — задумчиво произнес он. Его палочка мягко коснулась ее сломанной руки, и боль на секунду отступила, сменившись леденящим онемением. Это не была жалость. Это была подготовка объекта к осмотру. — Такая хрупкая оболочка. Но внутри… Я чувствую это. Пустота. Абсолютная. Такая… чистая.

Он медленно обошел ее, его тень падала на нее, и казалось, что даже свет утреннего солнца боится пересечь ее границу.

— Ты не просто сражалась. Ты не подобна этим… эмоциональным существам, — он бросил взгляд на хрипящую Беллатрису, полный легкого презрения. — Ты разбирала их на части. Методично. Без гнева. Без страха. Это… впечатляет.

Он снова остановился перед ней. Его алые зрачки сузились.

— Дамблдор думал, что похоронил тебя. Спрятал оружие. Глупец. Он не понимал, что ты — не оружие. Ты — явление. Феномен чистого отрицания. Ты не служишь ему. Ты просто есть.

Он наклонился, и его лицо оказалось так близко, что она могла разглядеть тончайшую сеть морщин вокруг его глаз.

— Я могу дать тебе то, чего он никогда не предлагал, — прошептал он, и его голос снова зазвучал прямо в ее разуме, обволакивая, соблазняя. — Не благородную цель. Не прощение. Я дам тебе… свободу. Свободу уничтожать. Свободу стирать. Весь этот мир — твое полотно. Ты сможешь закрасить его дочиста. Без ограничений. Без осуждения. Присоединись ко мне. И мы завершим начатое тобой сегодня.

В его предложении не было ни угрозы, ни обещания власти. Была лишь бездонная, леденящая душу пустота, зеркальная ее собственной.

Кэтрин медленно, с нечеловеческим усилием, подняла голову. Ее взгляд, пустой и ясный, встретился с его взглядом. В ее глазах не было ни вызова, ни ненависти. Лишь абсолютное, окончательное безразличие.

— А ты… Не страшный.

На его лице не появилось ни злости, ни разочарования. Лишь легкая, почти незаметная тень скуки. Феномен оказался бракованным. Неспособным к дальнейшей трансформации.

— Жаль, — произнес он с легкой интонацией ученого, откладывающего в сторону не оправдавший надежды эксперимент.

И его палочка плавно описала молнию.

— Авада…

Она не видела зеленой вспышки. Только золотой свет, что шел от большого окна.

...Время замерло. Послеобеденное солнце щедро заливало гостиную золотистыми лучами. Тысячи пылинок, словно крошечные танцоры, вальсировали в этом свете.

Ароншир. Их маленький уютный дом с белеными стенами и потемневшими потолочными балками. Кэтрин несмело шагнула вперед. Они оба спали в кресле. Две темные макушки — большая, взлохмаченная, и маленькая, усыпанная бархатными черными кудряшками, — склонились друг к другу. Стараясь не нарушить эту идиллию, Кэтрин опустилась на пол у кресла и, прижавшись спиной к мягкой обивке, коснулась щекой сильной, теплой руки. Рука нежно обняла ее за плечи, пробежав пальцами такими чуткими и желанными по ключицам. Теплое дыхание коснулось волос, а к макушке прижалась едва щетинистая щека.

Сириус умиротворенно вздохнул в ее густые волосы, коснувшись темени поцелуем.

Маленькая девочка, спавшая у него на груди, зашевелилась и распахнула изумрудные, точь-в-точь ее, глаза. Одна крошечная ручка сжимала прядь его черных волос. Кэтрин улыбнулась им, забирая дочку на руки

— Смотри Джейми… Мама пришла, — прошептал Сириус и поцеловал сначала одну свою девочку в лоб, потом другую. — Как раз к девятой сказке.

Кэтрин смотрела на него, не отрываясь.

— Гарри… он…

— Я знаю, — Сириус провел ладонью по ее щеке и, склонившись, прижался лбом к ее лбу. — Я знаю.

Кэтрин прикрыла глаза, давая волю беззвучным слезам облегчения. Она сидела неподвижно, прижавшись лбом ко лбу мужа и обнимая маленькое теплое тельце.

— Моя храбрая Кэти, — его шепот был ласковым и безгранично гордым. — Отдыхай. Мы рядом…

“Время мое застыло едва начавшись

Меж золотым и синим закатным часом.

Словно след от светил упавших,

Гаснет все, что болело раньше.

Здесь оно ничего не значит…”

Джоконда — “По ту сторону смерти”