Вместо Ночного дозора (джен)

13-18.10.301

В Винтерфелле Дейенерис не нашла Тороса, зато она увидела самого крупного лютоволка, размером даже не с пони, а с небольшую лошадь. Зверь смело двинулся к Дрогону, почувствовав слабый запах Арьи, идущий от одежды Дейенерис, но все же остановился, когда Дрогон угрожающе поднял морду и выпустил струйку дыма. Затем Дени встретила Ашу, которая так и не уехала из Винтерфелла, несмотря на вполне прозрачные намеки Робба и Кейтлин, которые та парировала словами «Король Джон велел мне его подождать». И даже Дейенерис не удалось ее выгнать, несмотря на то, что она почти в открытую назвала Ашу шлюхой. В очень плохом настроении Дейенерис было собралась лететь навстречу Джону, чтобы сообщить ему о появлении Нимерии, но, вспомнив наказ Джона, со страшным раздражением отправилась искать Тороса, которого она и помнила-то плохо с празднеств в Королевской гавани. Джон не забыл о том, что я королева, что я возродила драконов, что я освободила тысячи рабов и правила городами, или для него все — это его слуги и исполнители его воли.

Тороса Дейенерис нашла в Зимнем городке, перепуганном появлением королевы на драконе, жители бухнулись на колени в снег, ожидая от королевы каких-то страшных наказаний или, наоборот, великих благ, она потребовала всего лишь найти и привести Тороса. Испуганные люди привели Тороса, на всякий случай связанного веревками, пьяного и громко кричащего «За что?», вместе с ним кричали «За что?» и его собутыльники — Пелло Зеленая борода, Том из Семи ручьев и еще какие-то неопрятные люди. Дейенерис осталось ему сказать, чтобы он двигался в замок Сервина и ждал там Джона. При виде Дрогона и Дейенерис он протрезвел и вполне разумно сказал, что Сервины северяне и последователи старых богов, вполне могут не пустить в свой замок Красного жреца с пьяной компанией, не поверив, что нас направила сама королева. Но после получения обрывка пергамента с собственноручной запиской и печатью королевы он повеселел и отправился восстанавливать потерянное состояние опьянения в замок Сервинов.

Вернувшись в Винтерфелл, Дейенерис рассчитывала на скорую встречу с Джоном, который обещал не задерживаться на Стене и отправиться в путь почти сразу после разговора с Мелисандрой. Однако Джона не появился ни в первый день, ни во второй, ни в третий. Вместе с Дейенерис о его пропаже переживала Аша, что еще больше злило Дейенерис. В Красном замке я делю Джона с другими женами, здесь рядом со мной ходит взад-вперед любовница, у которой нет никаких прав, чтобы претендовать на место в спальне короля. И я не могу ее прогнать, чтобы не испортить отношения с Железными островами.

Но на третий день ожидания ее уже беспокоила не Аша, а судьба Джона, Визериона и Рейгаля и более всего ее собственная судьба. В случае смерти короля трон формально переходит к его маленькому сыну. Но до совершеннолетия наследника было так далеко, что основной вопрос заключался в том, кто станет регентом — Маргери, мать наследника, или Дейенерис, урожденная Таргариен и мать драконов. Однако, как неожиданно узнала Дейенерис, на самом деле с регентством все обстояло несколько иначе. Робб и Джейн также обсуждали пропажу Джона, причем Робб в отличие от Аши, явно действительно волновался в первую очередь не упущенной возможности зачать сына, а о самом Джоне, хотя о своих проблемах в связи с возможной гибелью Джона тоже не забывал.

Дейенерис, проходя мимо покоев Робба, услышала его разговор с Джейн. Джейн говорила, что мы могли бы взять маленького Эддарда и воспитать вместе с его кузенами, ты забываешь, отвечал Робб, что я стану регентом и нам придется ехать на юг, даже ума не приложу, на кого я оставлю Север в столь трудное время, Мандерли, как говорит сам Джон, не воин, а Амбер или Карстарк слишком решительны и прямолинейны. Джон просто не может погибнуть, без него я не смогу спасти Вестерос от Долгой ночи и даже не смогу обуздать летних лордов юга, которых больше волнуют турниры и почести, чем судьба Королевства.

Значит, Джон по-прежнему больше всего верит своему кузену, который, как известно, не умеет держать свое слово (история брака Робба с Джейн естественно не прошла мимо любопытных ушей Дейенерис) и вообще, по мнению Дейенерис, светит слабым отраженным светом как тусклые зеркала Вестероса. А что будет со мной, я не регент и не мать наследника, зато если Джон и Арья пропали, я, мать драконов, остаюсь единственной драконьей всадницей.

Я вряд ли смогу возглавить борьбу с застенной нечистью, это все-таки было делом Джоном, может мне стоит отвести Брана в ту пещеру, хотя не знаю, как доставить туда Ходора и Лето (обо всем договаривался Джон). И вообще я не смогу здесь выдержать без Джона, ни днем, ни ночью, мне придется вместе со своими детьми вернуться в Миэрин. Там правит какой-то скользкий Мандерли, чью кандидатуру я зачем-то сама одобрила, и я знаю о том, что он делает только по паре писем, что он передал с какими-то купцами. Может быть, его рассказы — это ложь, и он давно сошелся с работорговцами, ходит в токаре, спит с рабынями для удовольствий, смотрит на кровавые поединки в бойцовых ямах и ест неотравленную медовую саранчу. Не пора мне проверить, что там на самом деле происходит, и навести порядок?

Меньше всего всех беспокоила судьба Арьи. Для всех них, включая даже ее собственную мать, Арья была в большей степени дочерью Неда и сестрой Джона, чем кем-либо еще. Хотя Санса два года не приезжала в Винтерфелл, но, вернувшись, она стала совсем своей для всех вместе и каждого в отдельности — красивой и послушной дочерью Кейтлин, сестрой и советницей Робба, подругой его жены, второй мамой его сыновей и невестой наследника одного из главных его знаменосцев. Арья, живущая то на Драконьем Камне, то в Красном замке, то прилетающая в Винтерфелл на драконе по сравнению с Сансой была чужой, непонятной, непредсказуемой и даже опасной.

Только Джейни Пуль проклинала и как спасшего, но ославившего ее Джона, так и Сансу, забывшую о подруге и отвернувшуюся от нее, узнав, куда ее поместил Мизинец. Джейни не нашла себе места в Красном замке, где Санса, забыв прежние обиды и предрассудки, подружилась с Джоном и Арьей, а слух о нахождении Джейни в борделе, несмотря на конфиденциальный характер писем Джона и допросов Мизинца и людей из борделей, все равно распространился по Красному замку, и жалость придворных к ней сочеталась с плохо скрываемым презрением, втихую хотя многие лорды дарили ей побрякушки и сладости и приглашали в свою постель. Джейни вернулась в Винтерфелл, но уже не в качестве подруги дочери лорда, а белошвейки и переходящей любовницы конюхов и гвардейцев.

Но на четвертый день выяснилось, что они зря переживали за Джона и за себя. Наполненный грустными мыслями, Джон, не выпуская Арью из рук, и приглядывая за Рейгалем, летит в Винтерфелл, где кроме ожидаемых гостей замка, Дейнерис и Аши, встречает Нимерию, еще более выросшую со времен той главной его битвы. Нимерия бросается к Арье, но у нее на пути оказывается Рейгаль, который ревет, выпускает клубы дыма, но не пускает в ход ни огонь, ни зубы. Нимерия тоже воет, бьет лапами, но не пытается разодрать Рейгаля. Джон замечает, что Арьины глаза, до того совсем неподвижные, вдруг начинают двигаться и вроде бы даже вглядываться в сражение Рейгаля и Нимерии. «Арья, Арья!», — кричит Джон. И она, молчавшая все это время, кричит: «Где я? Что со мной? Мне очень больно!». Мейстер Лювин выбегает из замка вместе с Кейтилин, Сансой, Роббом и толпой гвардейцев и слуг, не знающих им делать — приветствовать короля или заниматься Арьей.

Джон сам относит Арью к Лювину, который осторожно спрашивает, кто ее лечил, он никогда не видел ни таких повязок, ни таких мазей. Неважно, вы их не знаете, говорит Джон, они не сумели ее вылечить, я жду вашей помощи. Лювин отвечает, что, в отличие от Брана, у нее цел позвоночник и, по-видимому, даже колени, ей следует лежать неподвижно луну или даже две, не сгибать ногу и не пользоваться правой рукой, а потом постепенно сквозь боль тренировать сломанные ногу и руку, если она не хочет остаться хромой и косорукой.

Но хороший момент был испорчен Дейенерис, сразу же принявшейся его обвинять в чрезмерной заботе о Арье, из-за которой ей, королеве и матери драконов, пришлось летать вдоль дороги и разыскивать по кабакам этого пьяницу. И, успокоившись на счет своей любимицы, ты ляжешь ночью с морской шлюхой, а не со своей королевой, которая тоже хочет секса с тобой и даже надеется забеременеть.

Но Джон не думает ни о ней, ни об Аше, его интересуют только Арья и Стылый берег.

— Ты почему-то думаешь, что все происходит в соответствии с нашими планами и рассказами разных предсказателей типа твоей Куэйты или нашей общей Мелисандры. С Арьей пока получается лучше, чем я ожидал. Зато с главным много хуже. Иные прорвались на Стылый берег, который весь покрыт снегом, а вдоль его берега лед, который уже занимает едва ли не половину пролива до Медвежьего острова, да и вода за сплошным льдом полна плавающих льдин.. Если Иные прорвутся по льду от Стылого берега через Медвежий остров к Темнолесью, то боюсь, что Последних героев и Азоров Ахаев из нас не получится. Поэтому я даю два дня Визериону на отдых, а потом отправляю Брана с Ходором и Лето наземным путем, а мы с тобой летим на Стену, смотреть на Стылый берег, на Медвежий остров, на Темнолесье и думать, что с делать с Ледовым заливом, а также готовить наземную экспедицию в ту пещеру

— И разделишь две ночи между мной и этой шлюхой.

— Разумеется, у меня нет другого варианта. Конфликт с Железными островами мне сейчас совсем не нужен, особенно когда я хочу их заставить привести горшки дикого огня из Королевской гавани. В большом количестве. Но затем мы с тобой вместе летим на Стену, там в любом замке королю и королеве предоставят лучшие покои, не говоря уж о Темнолесье или замке Мормонтов.

— У тебя все долг. Даже спать со мной.

— Если я скажу, что делю эти две ночи между долгом и удовольствием, ты перестанешь меня обвинять?

— Если ты добавишь, что удовольствие — это спать со мной.

— Это не надо добавлять, это само собой, и иного быть не может.

— Выкрутился.

Ночью Дейенерис просыпается, и обнаруживает, что Джона рядом с ней нет. Пошел к Аше, решил совместить долг и удовольствие. Она встает и идет ночью по коридорам Винтерфелла, но в Ашиной комнате не горят свечи и не слышно никаких звуков, поэтому она бродит без толку туда-сюда к удивлению стражников, и вдруг видит, что в библиотеке горит яркий свет.

Она темнеет от гнева, сбрасывает с себя всю одежду и, обнаженная, входит туда со словами:

— Что она лучше?

Но, присмотревшись, видит за столом со стопками книг сидит полуодетый Джон и разворачивает какой-то свиток экзотического облика, написанный, как ей кажется, на валирийском языке.

— Ты с ума сошел, сейчас середина ночи!

— Не более, чем ты, ты тоже не спишь в это же самое время. Я задумался, есть ли родство между асшайскими черными тенями Владыки света Мелисандры и были тенями холода, которых мы называем Иными. Боги первых людей тоже из асшайского Края теней? И, может быть, не только боги, но мы сами, первые люди, тоже оттуда. Кто они друг другу — братья, просто дальние родственники или враги? Могут они побеждать друг друга, они притягивают друг друга или, наоборот, они не могут встретиться между собой?

— Кто ты, архимейстер, септон, провидец? Что ты можешь знать об этом?

— Я, как ты помнишь, сын Рейегара, а он тоже, вероятно, немало думал о таких вещах.

— Рейегар больше верил в пророчества, чем сам пытался решать такие сложные задачи.

— Откуда ты знаешь по Рейегара? — Джон не мог себя заставить сказать слово «отец», говоря про Рейегара.

Дейенерис промолчала.

— Тебе рассказывал Барристан, но нет… вряд ли он знал такие вещи, скорее Эйемон давал читать тебе письма, которые для меня якобы потерялись. В следующий раз я их прочту, хоть ему и сто лет, но он не в праве скрывать от короля письма отца. Вдруг там есть что-то полезное.

— И это полезное — и есть все, что тебя интересует в письмах отца.

— Мне любопытно многое другое в них, прежде всего его отношение к моей матери, и не только. Но сейчас мир может погибнуть, это все имеет значение лишь в том случае, если мы все выживем.

— Мне также очень волнует Крастер, зря я приказал его казнить, его следовало хорошенько допросить, как он договаривался с Иными, как ему вообще пришла в голову такая мысль, и сколько лет назад это было. Его старшим дочерям уже лет двадцать, значит Иные вышли из Земель Вечной Зимы еще при Эйрисе, может быть, даже до Эйриса. И знали все разведчики и сам Мормонт знал, и мой дядя Бенджен знал, что он приносит сыновей в жертву демонам, и двадцать лет молчали об этом. Небось, и сыновья других одичалых пропадали. А у Крастера, как оказалось, его жены-дочери видели Иных, забирающих сыновей, и даже каким-то образом поняли, что этих младенцев они превращают в себе подобных. И я на этой неделе впервые об этом услышал.

— Пять лун я провел на Стене, приезжал потом уже как король, получил от них десятки писем с разными просьбами, и только сейчас Мормонт мне рассказал. Пожалуй, в Винтерфелле от Старой Нэн и из древних книг я не меньше узнал об Иных, чем от славных дозорных, погрязших в своих мелких войнах с одичалыми. Старая Нэн рассказывала нам в детстве сказки, что у одичалых есть женщины, которые спят с Иными и потом рожают полулюдей. Возможно, ее слова на что-то указывают, но она слишком стара, у нее уже все путается, она не может объяснить, где и когда она сама услышала эти истории.

— Крастер женился на дочерях, а своих сыновей отдавал в жертву Иным?

— Собак, овец и сыновей, причем всех сыновей, это мне вдруг сказал Джиор Мормонт, который раньше об этом молчал. А также Крастер действительно женился на своих дочерях, так что эти сыновья заодно и его внуки. Но чему ты удивляешься, мы же с тобой поженились, ибо вроде бы мы родом из древней Валирии, и у нас такие обычаи. А он настоящий Первый человек, в отличие от всех остальных, и соблюдает обычаи наших предков.

— Как ты можешь это сравнивать!

— Но я не про жертву сыновей, а про браки. Если можно жениться на тете или сестре, то почему нельзя жениться на дочери.

— Но отец — это другое, чем брат или муж, прежде всего он тебя породил, он старше, он учит тебя с детства.

— Эйрис как будто мог тебя научить чему-нибудь хорошему. Да и в чем отличие от старшего брата, Рейегар был старше тебя на 25 лет, но если бы Элия умерла, то тебя могли бы за него выдать. А Лизу Талли выдали за Джона Аррена, который годился ей в дедушки, Арианну Доран сватал древним старикам.

Но меня по-настоящему интересует еще один и, возможно, самый важный вопрос — когда Иные брали сыновей Крастера, они просто принимали его поклонение им, либо их так мало, что даже 10-20 его сыновей для них важны. А также почему наш всевидящий древовидец не видел Иных у самой Стены, не мог как-то повлиять на это или хотя бы каким-нибудь образом объяснить Кворгилу и Мормонту, кто наш настоящий враг и насколько это серьезно.

— Сейчас я вообще не вижу, как справимся с этой нечистью. Старый древовидец бессилен и бездействует, больше хвастается, когда глаз открывает, новый даже не начинал учиться, Дозор слаб и бестолков, драконы маленькие, и их всего три. Я, конечно, еще не пробовал соль, галлеи-ледоколы и, главное, дикий огонь, но надежд на все это немного. И еще есть моя армия, которая может превратиться в армию вихтов.

— Действительно, все настолько плохо?

— Может быть и не и настолько, я сейчас не вижу выхода, но еще не значит, что его вообще нет. Например, вдруг какой-то пьяница Торос протрезвеет, выпьет чистой родниковой воды вместо вина, скажет древнее заклинание, и Иные растают, а вихты станут обычными мертвецами.

— Никогда не думала, что услышу от тебя такие слова. Никто, кроме Эйгона-завоевателя, не одержал столько побед, сколько ты, причем без драконов, только с помощью полководческого таланта и храбрости. Тайвин, Станнис, Виктарион и Эурон, Блэкфайеры с Золотыми мечами, да и в Заливе Драконов и Новом Гисе именно твоя армия сломила сопротивление работорговцев. И теперь этот великий полководец плачется как дитя. Хотя, если вспомнить, то письмо, которое ты мне послал в Миэрин, тоже было немного жалобным, но тогда я думала, что ты хочешь таким образом тронуть мое сердце, и скажу честно, тебе это удалось. Но теперь я вижу, что ты просто паникер по своей натуре.

— Дени, ты умудрилась одновременно назвать меня великим победителем и паникером. Это просто способность к здравой оценке ситуации, тогда выигрывал, сейчас пока проигрываю, причем нахожусь в худшей позиции — перспектива поражения в начинающейся войне уже ясно просматривается, а победных стратегий еще не видно. Но из этого никак не следует, что я сдался.

— Ладно, Дени, иди спать, а я продолжу свои поиски.

— И ты меня, голую, так отпустишь? Я так не уйду…

— Так иди ко мне.

Хотя обиженная Дейенерис все же устроила скандал после ночи Джона с Ашей, но развернуться ей не удалось, ибо Кейтлин, давно знающая о предстоящем прощании Брана, в последний момент не выдержала и стала кричать на короля: «Не отдам! Он там умрет от болезней и одиночества!». Распалившись, она как будто забыла, что разговаривает не с бастардом Джоном Сноу, а с Его светлостью королем Джоном Таргариеном. Робб и Санса пытались остановить мать, которую поддержал ворвавшийся в Великий Чертог маленький Рикон — «Не забирай Брана!». Вместе с ним вбежал Лохматый песик, в ярости попытавшийся наброситься на Джона, но Призрак ему преградил дорогу. Потребовались усилия Робба, Джона и четырех стражников, чтобы их расцепить.

Робб и Санса поддержали Джона, но было видно, что их слова расходятся с их желаниями. Сам Бран, с которым вели долгие разговоры Мира и Жойен, скорее воспринимал это как приключение, чем как выбор судьбы. Агрессивнее всего Джона поддержала Дейенерис, только что возмущенно выговаривавшая Джону за Ашу. Джон попытался свернуть этот разговор примирительными словами.

— После смерти лорда Эддарда, верховным лордом Севера стал ваш сын Робб, он совместно со мной, королем Семи королевств, принял решение отправить Брана к древовидцу. Мы его приняли не просто по нашему желанию, мы его приняли вопреки нашим желаниям, но покоряясь воле Богов. Вашему сыну Боги, старые Боги Севера, Боги его отца, его деда и всех его предков, дали великий дар и одновременно возложили на него самую большую ответственность. Почему именно на него, я не знаю, это выбор Богов, вероятно, они увидели в Бране черты великого человека, которые мы в силу нашей слепоты и его малолетства еще не можем разглядеть. Я могу понять боль, которую испытывает материнское сердце при расставании с сыном, но у мужчины, даже у мальчика есть долг, который надо исполнять. Вам надо гордиться тем, что вы родили столь замечательного сына, что его отметили не люди, а сами Боги. И покориться воле Богов.

На некоторое время Кейтлин замолкла, и Джон надеялся, что спор окончен, но затем она залилась слезами и стала проклинать старых богов. В этот раз уже Робб сказал, что такие проклятия на Севере невозможны, даже септоны Юга не смеют говорить таких слов о Богах Севера. И Робб благодарен королю Джону, что тот слушает твои кощунственные слова как выражение материнской боли, а не как преступное святотатство. Кейтлин что-то прошипела недоброе про короля, после чего все замолкли, ожидая реакции Джона. Но Джон, уже переставший чувствовать себя Джоном Сноу, сказал, что дает Кейтлин вечер для прощания с сыном, а завтра на рассвете короткого зимнего дня, Бран вместе Жойеном и Мирой, Ходором и множеством охранников, сопровождаемый своим волком на самых выносливых лошадям Винтерфелла отправляются в путь.