Потерянная — незнакомая себе (гет)

Примечания:

Спасибо всем, кто читает мою работу! ?

Если вам нравится история, пожалуйста, поставьте лайк — это помогает понять, что продолжение ждут. И не забудьте нажать кнопку «Жду продолжение» — так я увижу, сколько людей действительно заинтересованы.

Отдельное огромное спасибо тем, кто оставляет добрые отзывы. Это моя первая работа, и ваша поддержка — самый настоящий источник вдохновения. Благодаря вам мне хочется писать дальше! ?

После вспышки гнева Ева почувствовала облегчение. Её отпустило. Она давно хотела высказать всё это Джорджу — и вот, наконец, выговорилась. Он не должен был надеяться. Чем больше свободы она ему позволяла, тем сильнее он привязывался. Ева знала, что это было несправедливо. Он не смог бы справиться с её внутренними демонами — с тайнами, которые и ей самой были не до конца понятны.

Драко молчал. Он не вмешивался, просто наблюдал. Но, если честно, ему понравилось, как она поставила близнецов на место. Эта её сторона — решительная, сильная — нравилась ему больше, чем он ожидал.

К обеду Ева чувствовала себя лучше. Раны затянулись, хоть и продолжали ныть. Левая рука и так уже была травмирована, а теперь к ней добавился ещё и шрам от гиппогрифа. С трудом она выпросила у мадам Помфри разрешение покинуть больничное крыло. Та нехотя, но согласилась.

Профессор Макгонагал встретила её с радостью. Она показала Еве новую спальню — теперь та жила одна. Профессор научила её накладывать заглушающие чары, чтобы никто не слышал её ночных криков.

Комната почти не отличалась от прежней, разве что в ней царила тишина и одиночество. Зелья мадам Помфри помогали днём, но от ночных кошмаров не спасали. Один-два раза в неделю снадобье теряло силу, и Ева вновь просыпалась в холодном поту.

Хотя Еву выписали раньше, Драко оставался в больничном крыле до четверга. Казалось, он не спешил возвращаться. Утром в четверг у Слизерина и Гриффиндора были подряд два урока зельеварения. На второй урок Малфой явился с видом героя, пострадавшего на поле брани: рука забинтована, подвешена на перевязь.

— Как рука, Драко? — нарочито заботливо спросила Пэнси Паркинсон. — Болит?

— Болит, — нахмурился Малфой.

Ева тихо фыркнула. Слишком уж он изображал мученика. У неё тоже всё болело, но она молчала и делала своё дело.

— Садитесь, — бросил мимоходом Снейп.

Они готовили уменьшающее зелье. Малфой поставил свой котёл рядом с котлами Гарри и Рона, и сел за стол напротив них.

— Сэр, — с деланным страданием обратился он к Снейпу, — у меня болит рука, я не могу нарезать коренья маргаритки.

— Уизли, нарежьте Малфою, — не глядя, распорядился Снейп.

Рон вспыхнул.

— Да врёт он! — прошипел он. — У Евы тоже раны, и ничего, сама всё делает!

Малфой самодовольно ухмыльнулся.

— Слышал, что сказал профессор? Давай, режь.

Рон взял нож и грубо порубил коренья.

— Профессор, — пожаловался Драко, — он испортил их.

Снейп подошёл.

— Уизли, отдайте Малфою свои, а его возьмите себе.

— Но, сэр… — Рон тяжело вздохнул. Он потратил на аккуратную нарезку целых пятнадцать минут.

— Сейчас же! — рявкнул Снейп.

Рон подчинился. Ева отвела взгляд. Если бы она хотела воспользоваться ситуацией — добилась бы для гриффиндорцев штрафных баллов, но ей было противно даже думать об этом.

— Сэр, я не справляюсь со смоквой, — добавил Малфой, откровенно наслаждаясь моментом.

— Поттер, помогите Малфою, — Снейп смерил Гарри ледяным взглядом и удалился.

Гарри молча почистил смокву и швырнул её обратно. Малфой расплылся в довольной ухмылке.

Снейп тем временем переключился на Невилла. Ему всегда доставалось. Сколько бы они ни тренировались вместе с Евой после уроков, у него никак не получалось полюбить зельеварение. Он его боялся. Настолько, что руки начинали дрожать. И вот — зелье, которое должно было быть ядовито-зелёным, у Невилла оказалось…

— Оранжевое, Лонгботтом! — прошипел Снейп, подняв черпак и с отвращением вылив зелье обратно в котёл. — Оранжевое! Я сказал ясно: одна крысиная селезёнка, две капли пиявочного сока! Вы хоть когда-нибудь начнёте слушать?!

Невилл залился краской и задрожал. Казалось, вот-вот заплачет.

— Сэр, — тихо сказала Ева, — позвольте я помогу ему…

— Не вмешивайтесь, мисс Браун, — холодно отрезал Снейп. — В конце урока мы дадим это зелье вашей жабе. Посмотрим, научит ли вас это уму-разуму.

Невилл побледнел. Он повернулся к Еве и прошептал:

— Помоги…

Ева кивнула и незаметно показывала ему, что добавить и как размешивать. Перед самым концом Снейп снова подошёл к ним.

— Все сюда, — распорядился он. — Поглядим, что станет с жабой Лонгботтома.

Он поднёс ложку зелья к губам Тревора — зелье уже приобрело нужный зелёный цвет — и влил каплю.

Тишина. Все затаили дыхание.

Хлоп! — и Тревор превратился в головастика.

Гриффиндорцы захлопали. Снейп, недовольный, достал пузырёк, капнул на головастика — и Тревор снова стал жабой.

— Минус пять очков Гриффиндору, — сказал он. — Мисс Браун, я ведь ясно говорил: не помогайте. Урок окончен.

Когда они вышли из класса, Ева подошла к Невиллу и улыбнулась:

— Эй, главное — Тревор жив. А эти очки… кому они нужны? Они бы не вернули Тревору здоровье.

Невилл улыбнулся в ответ. И они вместе направились к обеду.

* * *

Во время обеда Ева села за стол, стараясь не привлекать к себе внимания. После утреннего урока она думала, что кусок в горло не полезет, но, к её удивлению, аппетит был. Видимо, злость и боль выплеснулись раньше, и внутри осталась лёгкая пустота — не спокойствие, но нечто близкое. Раны ныли, плечо побаливало, но всё казалось терпимым.

Невилл, сидящий рядом, с осторожностью наблюдал за ней, словно боялся что-то нарушить. Но, увидев, как она берёт пирог и с аппетитом ест, он улыбнулся.

— Уже лучше, да? — тихо спросила она.

— Намного, — ответил он, смягчившись. — Спасибо тебе… За всё.

— Я же говорила, что всё получится, — она пожала плечами, пытаясь казаться уверенным, — Снейп — заноза, конечно… но ты был крут.

Он усмехнулась, тепло. Да, день начинался не идеально, но сейчас, рядом с другом, было чуть легче дышать.

Немного поодаль, за столом, в который-то раз за обед, Джордж молча ковырял еду. Он почти не притрагивался к тарелке. Всё его внимание было сосредоточено на девушке, сидящей через зал. Он старался не смотреть в её сторону, но глаза снова и снова возвращались к ней. Вот она улыбается Невиллу. Вот они что-то обсуждают. Легко, без напряжения.

— Наверное, мне… нужно её отпустить, — тихо пробормотал он, не поднимая головы.

Фред, сидевший рядом, перестал жевать.

— Что? Скажи это ещё раз. Медленно.

— Мне нужно её отпустить, — Джордж выдохнул. — Я мешаю ей. Я… Я просто всё путаю. А она… Она с ним счастлива. Я это вижу.

Фред откинулся назад, глядя на брата.

— Джордж… ты наконец это понял?

— Я не тупой, Фред.

— Я не говорил, что ты тупой. Просто ты упрям, как бладжер, заклинанием не остановишь. Ты всё лезешь туда, где тебя не ждут.

— Я просто… — Джордж наконец поднял глаза. — Я не знаю, как остановиться. Я её люблю, Фред. Понимаешь? Не по-детски, не из-за её улыбки… Я люблю её, несмотря ни на что. Несмотря на то, что она мне ничего не обещала, несмотря на её тайны, несмотря на то, что она явно выбирает другого.

Фред вздохнул, посмотрел на него с неожиданной серьёзностью.

— Джордж… это больно. И это пройдёт. Но ты не можешь быть рядом с ней и мучить себя. Это не любовь, это зависимость.

Джордж опустил голову. Где-то глубоко он знал — Фред прав. Но от этого было не легче.

— Я решил… Мне нужно отвлечься. Уйти из этой безнадёжной роли. Может, стоит попробовать... быть с кем-то другим.

Фред оживился:

— Наконец-то! Я уже давно хотел предложить. Ты же видел, как Кэти Белл на тебя смотрит?

— Кэти?.. — Джордж нахмурился. — Она хорошая. Но… это не то.

— Знаешь, в этом и суть. «Не то» может со временем стать «тем самым», если дать себе шанс. Не сразу. Но с неё можно начать. Красивая, умная, весёлая. Ещё и отлично играет в квиддич. А главное — она не смотрит на тебя, как на брата. А Ева, хочешь ты того или нет… всегда будет смотреть именно так.

Джордж тяжело вздохнул и снова перевёл взгляд на Кэти. Она смеялась с подругами, не подозревая, что кто-то следит за ней с другого конца зала. Её глаза блестели от смеха, густые тёмные волосы слегка спадали на плечи. Чем-то она напоминала Еву.

— Думаешь, стоит попробовать?

Фред улыбнулся, широко, почти победно:

— Думаю, тебе стоит дать себе шанс. А ещё — перестать мучить себя и уважать её выбор. Это и есть настоящая зрелость, братец.

Джордж кивнул. Неуверенно, но впервые за долгое время — осознанно.

Он посмотрел на Кэти. И впервые за много дней сердце внутри не болело. Оно просто... стучало.

* * *

После обеда у них был первый в этом учебном году урок Защиты от тёмных искусств. Ученики начали волноваться ещё в Большом зале, нервно теребя мантию или перешёптываясь друг с другом. История этого предмета в Хогвартсе была, мягко говоря, нестабильной. Каждый год — новый учитель. Каждый раз — страннее предыдущего. И многие уже боялись, чего ожидать теперь.

Да и что скрывать — Гилдерой Локонс был чем-то вроде тёмного воспоминания. Его нелепый, громкий, самовлюблённый стиль преподавания до сих пор жил в анекдотах и дрожащих воспоминаниях учеников. Особенно его первый «практический» урок, когда он выпустил в кабинет шалунов пикси и сам в панике сбежал, оставив детей разбираться с магическими пакостниками. После этого он и вовсе избегал практики — а потом исчез из школы так же быстро, как появился.

Когда они подошли к классу, дверь уже была приоткрыта. Профессор Люпин. Его внешний вид удивлял: мантия поношена, края потрёпаны, лицо усталое, но доброе. Он выглядел скорее как странствующий волшебник, чем профессор. Но когда он заговорил, в его голосе звучала спокойная уверенность.

— Заходите, пожалуйста. Сегодня у нас будет практическое занятие, — сказал он.

Ученики переглянулись с подозрением. После Локонса слово «практика» звучало как угроза.

Но Люпин казался вполне невозмутимым. В момент, когда Пивз попытался испортить начало занятия — приклеив жвачку к замку двери и устроив мелкое шоу в воздухе, — профессор просто поднял палочку и, не повышая голоса, произнёс заклинание, от которого пакости Пивза улетел ему в нос. Тот с испугом улетел прочь.

Это впечатлило всех.

Ева с интересом наблюдала за происходящим. Её внимание не отвлекал ни потрёпанный воротник, ни усталость в глазах Люпина. Она смотрела глубже — на жесты, на тон голоса, на то, как он держался с учениками.

И ей это нравилось.

Она уже знала, кто он такой. В её прошлом мире книги рассказывали о нём многое — и про его доброе сердце, и про его внутреннюю борьбу. Но сейчас, здесь, она ощущала всё это живо и ярко. Он был тем самым редким взрослым, который не подавлял, а поддерживал. Не устрашал, а направлял.

Невилл, сидевший рядом с ней, тоже выглядел впечатленным.

И она чувствовала, как внутри неё что-то немного оттаивает. После месяцев напряжения, страха, ожидания подвоха — было приятно просто сидеть в классе, где взрослый внушал уважение, а не тревогу. И пусть она знала правду про Люпина, про его «особенность», — ей было всё равно. Она ценила людей не за внешность и не за тайны, а за то, какими они были по-настоящему.

Люпин провёл учеников по коридору и остановился перед дверью, украшенной медной табличкой.

— Ну вот мы и пришли. Заходите, — с лёгкой улыбкой сказал он и открыл дверь.

Они вошли в просторную, отделанную тёмным деревом учительскую. В комнате стояло много старых, не совсем подходящих друг к другу кресел, а у камина в одном из них сидел профессор Снейп. Его чёрная мантия была раскинута, как крылья летучей мыши, а длинные пальцы сцеплены на колене. Услышав шаги, он обернулся. Его тёмные глаза блеснули, а на губах появилась тонкая, кривоватая усмешка.

Профессор Люпин вошёл последним, собираясь было прикрыть за собой дверь, но Снейп поднялся и остановил его холодным тоном:

— Постойте, Люпин. Думаю, я лучше пойду. Зрелище предстоит, полагаю, не из приятных.

Он прошёл мимо учеников, легко скользя, как чёрная тень. Его мантия развевалась за спиной, словно чёрный парус на ветру. На пороге он резко обернулся и, смерив класс презрительным взглядом, произнёс:

— К слову. Хочу вас предупредить, Люпин, в этом классе учится Невилл Лонгботтом. Советую не поручать ему ничего ответственного. Он не справится. Разве что мисс Браун будет шептать ему, что делать.

Невилл покраснел до самых ушей. Губы дрожали, глаза были опущены в пол.

Ева почувствовала, как внутри вскипает злость. Ей было больно видеть, как унижают её друга. На своих уроках Снейп и так не щадил его, но настраивать против него ещё и других учителей?.. Это было подло.

Люпин, напротив, выглядел только слегка удивлённым. Он поднял брови и с лёгкой улыбкой ответил:

— А я как раз надеялся, что именно Невилл мне сегодня поможет. Уверен, он отлично справится с задачей.

Невилл вспыхнул ещё сильнее, побурев, как свёкла. Снейп фыркнул, не ответил и вышел, громко хлопнув дверью.

Ева мягко положила руку Невиллу на плечо, тихо, по-доброму сжав его. Он посмотрел на неё, и на его лице появилась робкая, благодарная улыбка.

Люпин между тем подошёл к дальнему углу комнаты и указал жестом:

— Прошу сюда.

Все ученики потянулись за ним. В углу стоял старый, потёртый гардероб для мантии. Его деревянная поверхность была покрыта царапинами, а бронзовая ручка слегка поблёкла от времени.

Внутри гардероба что-то зашевелилось. Он покачнулся, ручка задёргалась, будто кто-то пытался открыть дверь изнутри.

Ученики в переднем ряду отпрянули.

— Это боггарт, — спокойно пояснил Люпин. — Существо, принимающее облик самого большого страха человека, что на него смотрит. Единственный способ справиться с ним — превратить его в нечто смешное. Заклинание простое: «Ридикулус».

Он произнёс слово отчётливо, с правильной интонацией. Взмах палочки был плавным и уверенным.

— Но главное — не заклинание. Главное — смех. Если вы сможете действительно представить что-то нелепое, боггарт утратит силу.

Он повернулся к ученикам:

— Потренируйтесь. Ри-ди-ку-лус. С ударением на третий слог.

Ученики начали репетировать заклинание, повторяя его полушёпотом. Ева и Невилл тоже пробовали, стараясь запомнить движения палочки.

— Невилл, начнём с тебя, — сказал профессор.

Невилл вздрогнул. Он оглянулся на Еву. Та чуть наклонилась к нему и прошептала:

— Не бойся. Я рядом.

Он кивнул, глубоко вздохнул и шагнул вперёд.

— Итак, Невилл, кого ты боишься больше всего?

Ответ последовал без раздумий:

— Профессора Снейпа.

Класс захихикал, но в голосе Невилла не было ни капли шутки.

Люпин задумчиво кивнул:

— Понимаю. Тогда представь свою бабушку… В чём она обычно ходит?

— В зелёной шляпе с чучелом стервятника, длинной коричневой юбке и… и сумке с пряжкой, — с усилием ответил Невилл.

— Превосходно! Теперь представь, что в этом всём одет профессор Снейп. Представил?

Невилл чуть слышно хмыкнул. В классе снова раздались смешки — на сей раз более доброжелательные.

— Вот и хорошо. Как только боггарт появится, используй заклинание. Смело. Ридикулус.

— Ридикулус… — пробормотал Невилл, нацелив палочку.

Люпин кивнул и распахнул дверцу.

Из шкафа с жутковатым щелчком выскочил профессор Снейп — точь-в-точь как настоящий. Он направился к Невиллу, вытянув вперёд руку, брови сдвинуты, губы скривлены в презрении…

— Ридикулус! — воскликнул Невилл, почти вскрикнул.

В следующую секунду мантия Снейпа исчезла, на нём появилась зелёная шляпа с пером стервятника, пестрая юбка и огромная сумка с пряжкой. Вид у него был настолько нелепый, что класс разразился смехом.

Ева, смеясь, подумала, что будет припоминать это Невиллу ещё очень долго. Но сейчас — она гордилась им.

После того как Невилл с успехом справился со Снейпом в женском наряде, ученики один за другим начали выходить вперёд. Боггарт менял облик с каждым новым учеником: то превращался в гигантскую змею, шипя и извиваясь, то в полуразложившуюся мумию, то в крысу с мерзкими, блестящими глазами, то в странную старушку с кривыми пальцами и выпавшими зубами. Некоторые страхи вызывали мурашки, некоторые — взрывы смеха. Атмосфера стала напряжённой, но захватывающей.

Когда подошла очередь Евы, она уверенно вышла вперёд. Она заранее решила, что её боггарт примет образ миссис Дёрсли — и уже мысленно нарядила её в нелепый балетный костюм с бантом на голове. Улыбка скользнула по её губам.

Но в следующую секунду всё рухнуло.

Боггарт не стал миссис Дёрсли. Он изогнулся, зашипел и вдруг обернулся…

…в Сэма.

Он стоял, склонив голову, с тем же извращённо-радостным блеском в глазах. В одной руке у него были щипцы, в которых он держал раскалённый браслет. Голос его был холодным, ядовитым, почти шипящим:

— А ну-ка иди сюда, мерзкая сучка… На этот раз я тебя приучу так, что и след останется, и руку придётся отрезать…

— Р-ридикулус… — выдохнула Ева, но заклинание вырвалось из горла отчаянно и хрипло. Взмах палочки — хлоп! — фигура исчезла…

…но лишь на мгновение. Вспышка — и перед ней уже стояла миссис Дёрсли, злобная, с перекошенным от ярости лицом, в руках — кнут, из которого капала её собственная кровь.

— Ах ты, мерзкая негодница! Опять нарушаешь правила приюта? Сейчас я тебя приучу… Ты всю ночь будешь мыть полы своими окровавленными руками, пока пальцы не отпадут…

Рядом с ней будто возникли стены старого приюта, запахи хлора и плесени, и всё, что Ева так старалась забыть, снова всплыло с ужасающей ясностью.

Профессор Люпин резко шагнул вперёд, собираясь остановить боггарта, но будто столкнулся с невидимой стеной. Некая тёмная сила, нарастающая с каждой новой формой, оттолкнула его назад.

— РИДИКУЛУС! — снова закричала Ева, в отчаянии.

И тогда снова вернулся Сэм. На его лице — мерзкая ухмылка, в голосе — гнусная похоть:

— Ну что, повеселимся, дорогая? Давай закончим то, что не успели в прошлый раз…

Из воздуха появились жесткие прутья, которые, словно змеи, обвились вокруг Евы, сковали её руки, тело, горло. Всё было слишком реально. Сэм медленно расстёгивал верхнюю пуговицу рубашки, и в этот момент ужас достиг предела.

Ева закричала:

— РИДИКУЛУС!!!

Но заклинание не сработало. Вместо этого боггарт начал дрожать, изгибаться и... обратился в дементора.

Комната потемнела. Откуда-то подул холод, пробежал по коже, проникая до костей. Дементор поплыл к Еве, и она почувствовала, как из неё уходит тепло, свет, жизнь. В груди сжалось, глаза застлало дымкой — всё внутри умирало.

И тут профессор Люпин, преодолев невидимую преграду, подбежал вперёд, резко взмахнул палочкой.

— РИДИКУЛУС!

Боггарт тут же сжался, и… превратился в Луну — полную, спокойную, светлую. Она плавала в воздухе, потом испуганно пискнула и заскочила обратно в шкаф, дверь которого захлопнулась с глухим щелчком.

Тишина.

Ева стояла, дрожа. Руки сжаты в кулаки, губы побелели, глаза были широко раскрыты, в них стояли слёзы и ужас.

Потом она, будто проснувшись, осознала, что все видели. Видели всё.

Весь её ад.

Весь её стыд.

Ева сжалась внутри. Она не ожидала, что страх окажется настолько сильным, настолько живым, настолько беспощадным. Она хотела просто показать миссис Дёрсли в балетной пачке… А в итоге — обнажилась до самого дна.

В классе воцарилась гнетущая тишина. Секунды тянулись, как тёплый воск — медленно и болезненно.

Гарри смотрел на Еву, и в нём что-то переворачивалось. Он знал, что значит жить в доме Дурслей. Он тоже мыл полы, сидел в чулане, слышал насмешки и крики. Но это… это было иначе. В этом была тьма, липкая, вязкая, жестокая на каком-то совсем другом уровне.

Он почувствовал, как охлаждаются ладони, и невольно сжал кулаки. Сердце колотилось в груди. Он не понимал до конца, что чувствует: гнев, страх, стыд, сочувствие? Всё сразу. Только одно было ясно: он больше не может смотреть на неё так же, как прежде. Ева прошла сквозь то, о чём он даже не догадывался. И он не знал, что с этим делать.

Гермиона сидела с открытым ртом. Её губы дрожали, а глаза были широко раскрыты. Она инстинктивно прижала ладони к груди, будто защищая сердце.

— О, Мерлин… — прошептала она едва слышно, — это… это ужасно…

Она и представить не могла, чтобы кто-то — тем более девочка, её возраста — мог не просто увидеть, а пережить такие кошмары. И главное — держать это в себе, всё это время. Молча. Спокойно. Пряча за улыбкой.

Невилл не двигался. Его дыхание сбилось, в глазах стояло понимание — тяжёлое и острое. Он вспомнил, как много раз пытался спросить Еву о прошлом, о приюте, и как она всегда мягко, но уверенно отводила разговор. Он считал, что она просто не любит делиться.

Теперь он понял: она не могла.

Он вдруг ощутил стыд — за все свои обиды, за моменты, когда чувствовал, что Ева отдаляется. Он не знал, сколько сил ей стоило просто быть рядом с людьми, не говоря уже о том, чтобы смеяться и поддерживать других.

Профессор Люпин стоял, всё ещё с поднятой палочкой. Его лицо было мрачным, и в глазах сквозила вина. Он был уверен, что может контролировать ситуацию. Думал, что страхи детей — это тени под кроватью, пауки, грозы, может быть, смерть. Но то, что явил боггарт Евы, вышло за границы его ожиданий.

Он почувствовал, как тяжело давит на плечи осознание, что даже в Хогвартсе, среди тепла, магии и сказок, есть дети с настоящим, нечеловеческим адом за плечами. И он — учитель, защитник — не увидел этого. Он просчитался.

Он хотел сделать шаг к ней, подойти, положить руку на плечо, сказать, что она в безопасности. Но вдруг увидел, как Невилл подошёл к Еве первым.

Юноша молча склонился к ней, взял её за плечи, осторожно, как будто боялся её сломать. Ева вздрогнула, потом подняла голову. Её глаза были покрасневшими от слёз, ресницы ещё дрожали, но на лице уже застыл привычный бледный покой.

— Всё нормально… — сказала она тихо, так, что никто не поверил.

Медленно она поднялась, будто в теле не осталось сил, будто её душа хрупко держалась за кости. Но она встала. Сделала шаг. И, не встречаясь взглядом ни с кем, пошла с Невиллом к самому углу комнаты, где было темнее, где никто не мог видеть её лица.

Люпин опустил палочку. Он не сказал ни слова.

И никто не посмел нарушить тишину.

Драко Малфой стоял в стороне, привычно скрестив руки на груди, но улыбка, ещё недавно игравшая на губах, исчезла. Он по инерции хотел было съязвить, шепнуть Крэббу или Гойлу что-то колкое про Поттера или Лонгботтома, но слова застыли в горле, как ледяной ком.

Он видел всё.

Он видел, как девочка, которую он привык считать странной и раздражающей, развалилась прямо на глазах. Боггарт — обычная магическая тварь, источник насмешек и веселья на уроке — вдруг превратился в нечто настолько мерзкое, уродливое и реальное, что даже его надменность не выдержала.

Драко почувствовал, как похолодело внутри. Он не знал, что именно испытывает: гнев — но не на неё, а на тех, кто сделал с ней это; разочарование — потому что весь его мир, его представления, будто бы пошатнулись; и… стыд. Стыд за все те насмешки, которые он отпускал в её сторону раньше.

Он был ошеломлён. Он не знал, что в маггловском мире вообще могут происходить такие вещи. Ему с детства твердили, что магглы — ничтожества, глупцы, грязнокровки, но никто не говорил, что они могут быть чудовищами.

Он стоял, не двигаясь, и впервые за долгое время ничего не хотел сказать. Его глаза невольно скользнули к Еве, и он понял: она сейчас была где-то очень далеко, не здесь, не в классе, а в тех кошмарах, что снова ожили перед всеми.

Примечания:

Спасибо всем, кто читает мою работу! ?

Если вам нравится история, пожалуйста, поставьте лайк — это помогает понять, что продолжение ждут. И не забудьте нажать кнопку «Жду продолжение» — так я увижу, сколько людей действительно заинтересованы.

Отдельное огромное спасибо тем, кто оставляет добрые отзывы. Это моя первая работа, и ваша поддержка — самый настоящий источник вдохновения. Благодаря вам мне хочется писать дальше! ?