Под керосиновым дождем (гет)

Спустя несколько дней после того памятного разговора с Ниной Зеник Пим впервые спускается по ступенькам крыльца и показушно прикрывает глаза рукой, морщась от солнечного света, полной грудью вдыхает душный городской воздух. Вид у него торжественный, как у тюремного заключенного, который спустя годы прозябания без вины и суда наконец-то обрел свободу.

Нина и Аника наблюдают за этим представлением с заметным скепсисом и непреклонно скрещивают руки на груди.

— Смотрите какой узник! — хмыкает Аника безжалостно. — На воде и хлебе держали.

— Ага, в карцере, — в тон ей отзывается Нина.

— Молчали бы, змеи, — беззлобно отругивается Пим. — Эх, свобода!

— До первого косяка, — предупреждает Нина. — Твое описание изъяли у стражи, ты больше не в розыске. Официально. Попадешься белым мундирам…

— И песенка моя будет спета, знаю, — бурчит Пим. — Пойдем уже. Босс сказал тебя сопровождать, куда скажешь.

Его покладистость Нину ничуть не обманывает. Он видит её недоверчивый прищур, но послушно таскается следом за ней, пока она снует по Каттердаму от заседания женского комитета, до Цветника, к портнихе, к уважаемой старой леди, и к не очень уважаемой, но толковой. Скука смертная, но Пим терпит. В конце концов, он дал слово Казу.

В какой-то момент Нина подзывает его к себе.

— Помнится, ты спрашивал меня о районе Новой Равки. Знаешь там некого Квасцова?

Пим мрачнеет и настороженно смотрит на неё исподлобья.

— Заходил к нему с Казом перед тем, как меня арестовали. А что?

— Дорогу запомнил?

Он нехотя кивает. Зеник одаривает его настолько проницательным взглядом, что он внезапно чувствует себя намного младше неё, хоть это далеко не так. Зеник заглядывает куда-то в душу, безошибочно угадывая самое больное место. Быть может, не зря её кличут ведьмой в определенных кругах. Пим не раз слышал такие разговоры, но никогда не вмешивался.

В конце концов, кто ещё составит достойную пару зловещему демону, как не коварная ведьма?

— Нужно забрать заказ, — говорит Нина спокойно. — Сложная контрабанда. Тебе такие поручения не впервой, не так ли?

Пим пожимает плечами, хотя внутри что-то замирает, готовое сорваться в пропасть. Его тянет в Новую Равку неумолимо и неостановимо, хотя он всё уже для себя решил. Теперь пусть решает Гезен.

По всей видимости, сейчас он смотрит на него лукавыми глазами Зеник.

— Всё равно пойдешь туда, так хоть по делу, — Нина вздыхает и протягивает ему конверт. — На, это от Каза. Передашь Квасцову и заберешь товар. И Пим…

Он поднимает на неё взгляд.

— Не делай глупостей, — без улыбки произносит она. — Второго шанса не будет.

— Почему ты помогла? — также серьезно спрашивает Пим.

Нина усмехается:

— Спишем на потрясающую силу твоего обаяния? — она иронично вздергивает брови. — Не забывай, сколько лет я опекаю Птенцов. Иногда запреты делают только хуже. Иди уже!

Пим хмыкает и, копируя манерные повадки представителей высшего света, типа того купца, что водит дружбу с Джаспером Фахи и Казом, отвешивает Нине Зеник церемонный поклон.

— Прекрасная госпожа!

Она лишь печально качает головой и ещё долго смотрит ему вслед, когда он, беззаботно насвистывая, уходит вниз по улице.

Глупостей Пим больше не допустит.

* * *

Квасцов встречает его без радости, но в целом равнодушно.

— Ты от Бреккера, парень? Ну, добро. Хоть сегодня беломундирникам не попадешься?

Пим засовывает руки в карманы и независимо пожимает плечами.

— Не попадусь.

— Ну-ну, — хмыкает Квасцов. — Держи адрес.

Он тяжело перегибается через прилавок, передавая сложенный вчетверо листок. Пим недоуменно вертит в руках бумажку, пытаясь развернуть.

— Это ещё что?

— А ты думал, я здесь всё храню? — Квасцов усмехается. — Времена не те нынче. Покажешь бумажку, назовешь пароль — отдадут то, что нужно.

— Ладно, — Пим сворачивает мятый листок обратно и кладет за пазуху. — Сильно здесь белые мундиры лютовали?

Он не ищет, вовсе не ищет глазами тонкую фигурку, закованную в черное. Ему плевать. Он не трогает чужих женщин. Точнее, частенько трогает, но не всех, а таких… роскошных, фигуристых, шикарных. Зачем ему худосочная тростинка с оленьими глазами и вишневыми, незабываемо сладкими губами... Тьфу!

Квасцов морщится.

— Крови попортили знатно, что беломундирники, что эти… бунтовщики. Окно вон, видишь, разбили, а стекольщика сейчас днем с огнем не сыскать. Все заняты.

Пим оглядывается: действительно одно из окон забито досками.

— Девчонка при мне живет, испугали её, — продолжает Квасцов с неудовольствием. — Хорошая девка. Так со стороны посмотришь: тихая, в чем душа держится, а на деле из общины от мужа сбежала да в город подалась.

— Ну а ты что, пожалел, что ли? — непроизвольная враждебность почти прорывается наружу. Пим сжимает кулаки в карманах.

— А кому она ещё такая нужна? Сули нынче не в почете, — равнодушно отзывается Квасцов. — Свои её тоже не приемлют, вот и живет при мне.

— Может, оно и правильно, — бормочет Пим и бросает задумчивый взгляд на окно. — Хочешь, вечером приду, стекло вставлю?

— С чего такая любезность? — Квасцов вскидывает на него подозрительный взгляд. — Ты хоть умеешь?

— Лично боссу в кабинете стекло менял, — Пим хвастливо приосанивается. — До сих пор не выпало. А любезность… я ж в твоем подвале той ночью отсиделся.

Квасцов на него не смотрит, знай черкает в блокноте какие-то расчеты. Пим напряженно ждет.

Ему и впрямь доводилось вставлять стекла, спасибо голодной юности, когда он хватался за любую работу. И когда речь зашла о ремонте Клёпки, места, где посторонних не любили, Каз живо привлек к работе всех рукастых членов банды.

Пим и впрямь вставлял стекла в новые рамы у Бреккера в комнатах. Не в официальном кабинете, а там — на чердаке, где Бреккер предпочитал проводить рабочие часы. Босс, кстати, ничего так, уютно устроился. Пим оценил.

Зеник явно была другого мнения: никогда не оставалась на ночь, да и вид у неё частенько был на редкость раздраженный. Ни пыль ей не нравилась, ни скрипучие половицы, ни характерные бурые пятна, кое-где намертво въевшиеся в дерево. Вместе с тем босса она уважала и никогда не пыталась переделать его быт. Если на саму Клёпку периодически совершались набеги из Цветника с мылом и швабрами наперевес, то вот в жилище Каза они не совались. В этих вопросах Зеник проявила несвойственную женщинам мудрость. Боссу определенно стоило её ценить.

А когда-то это была захламленная комнатушка, сырая, неутепленная и с протекающим потолком. Никто не обратил внимания, когда хромой мальчишка перебрался туда и с достойным уважения упорством брел по скрипучим лестницам то вверх, то вниз, постукивая тростью. Со временем он научился ходить бесшумно, когда ему это было нужно, а постукивание осталось неким странным символом. Если бы у Пима спросили, что это за символ, он бы, не задумываясь, сказал бы: надежда!

Когда Каз исчез в своем таинственном путешествии, Пим по вечерам поневоле прислушивался, не послышится ли этот звук вновь. Он был не прочь побыть за главного, но отчего-то казалось, что потеряна какая-то основа, а земля гуляет под ногами, как морская волна. Каз делал их банду чем-то большим, чем горстка отбросов общества, он брался за величественные дела и они возвеличивали его в ответ. К нему хотелось присоединиться, хотелось ощутить этот дух безбашенного авантюризма.

Со временем захотелось проявить такой же.

— Коли умеешь, то приходи, — в конце концов, буркает Квасцов. — Только с делом разберись сначала!

— Заметано, — легко отзывается Пим. — Жди вечером!

* * *

Если тебе нечем заняться и ты имел неосторожность сказать об этом вслух, то не будет ничего удивительного в том, что занятие найдет тебя в мгновение ока. Уайлен задумчиво вздыхает и думает, кто же потянул его за язык.

Перспектива забрать Малену с первого занятия в госпитале, куда её на днях устроила Нина, с одной стороны, не несет ничего плохого. Это повод выйти из дома и немного развеяться. С другой стороны, Уайлен остро ощущает какую-то неправильность, повисшую в воздухе. Как будто бы он что-то упускает…

Он смотрит на молчаливую фигуру лодочника на перед собой и переводит взгляд на проплывающий мимо привычно суетливый, предвечерний Каттердам. Лето всё прочнее вступает в свои права, и даже обыденная мрачность этого города поддается его напору.

Цветочные гирлянды украшают перила мостов, ветви декоративных кустов свешиваются в воду, повсюду начинают зажигаться желтые огоньки, а утомленные цветочницы на причалах улыбаются с вымученной приветливостью, спеша распродать оставшийся товар.

В воздухе разливается сладостно-горьковатый тяжелый аромат. Так пахнут подвядшие цветы, простоявшие в вазе на солнцепеке весь день. Их обмякшие бутоны даже с такого расстояния кажутся безжизненными. И Уайлен тщетно пытается отделаться от мысли, что так же сладковато-смрадно пахнут трупы. В данном случае цветочные.

Что тут сказать, подходящие мысли для поездки в морг. Насколько он наслышан, первые уроки проходят там.

Стыдно признаться, но из дома он практически сбежал. Через черный ход и нацепив чужую шляпу. Не хотелось, чтобы Джаспер тревожился. Чем ближе знаменательная сделка, тем выше риск, что Уайлена убьют, не дожидаясь собственно часа икс. Желающих много.

Карл Наас очень советовал не рисковать. Адвокат — тоже. Джаспер же принял их слова за отдельное наставление и последние пару дней неугомонно носится кругами, пытаясь предупредить любое возможное покушение.

Уайлен чувствует себя последним подонком от осознания, насколько его это не волнует. После их полета он больше не чувствует страха — не после такого кошмара, не после такого величия. И в покушение не верится.

Он знает, что не прав, но не хочет даже задумываться об этом. Это порождает лишь досаду и усталость. Джаспер и мать волнуются за его жизнь, надоедают своими тревогами и идеями, а Уайлену хочется просто, чтобы его оставили в покое до конца недели.

На самом деле ему бы стоило бояться. Если сделка состоится, то они с Казом окажутся пугающе влиятельными людьми. Они, как бы дико это не звучало, станут частью вооруженных сил Керчии и получат признание уже по-настоящему.

Сфорца и его сторонники пойдут на многое, чтобы не этого допустить. И Уайлен их понимает. Каз неспроста вывез из Равки стольких гришей-фабрикаторов, они способны ускорять любые работы в разы. И пока Каз с Уайленом здесь в Каттердаме проворачивают свои дела, в хорошо знакомом Уайлену ангаре тем временем собирают один за другим моторы и корпуса новых и новых экземпляров.

Это будет та же модель — без улучшений и доработок. И она будет работать. Уайлен проверил это ценой собственной жизни и разбитого лба.

Но именно после этого риска он больше не воспринимает земные опасности за что-то, стоящее внимания. А что до Плавикова… Уайлен не прочь встретиться с ним снова и на этот раз не повторить своей ошибки.

Джаспер, верно, думает, что Уай совсем бесполезен как воин, что он всё тот же испуганный мальчишка, каким был, когда они впервые встретились. По крайней мере, общается он с ним именно так, словно с тем мальчишкой, мягко объясняя, что иногда в людей надо стрелять. И очень желательно прицельно в голову, чтобы сразу наверняка. Как будто Уайлен сам этого не знает!

Иногда Уайлену нравится чувствовать себя тем мальчишкой из прошлого, но в последнее время это чаще раздражает. Он вырос, отрастил клыки и толстую шкуру, которую не так легко пробить, он воспринимает этот мир иначе! Каз давно понял это — потому что это Каз. Он никогда не стремился недооценивать Уайлена, даже в те годы. А вот Джаспер…

Вот у него это, кажется, вошло в привычку. И самое обидное, что ситуация с Плавиковым доказала, что не так уж он и не прав. Уайлена задевает собственный промах, поэтому и с Джаспером порой невыносимо.

Лодка мягко трется бортом о причал, Уайлен сует лодочнику пару ассигнаций, чтобы подождал, и стремительно выскакивает на каменные ступеньки маленькой пристани.

Малена уже ждет его у дверей госпиталя. При виде она ослепительно улыбается и машет рукой, белые волосы её озаряются золотом закатного солнца, точно облака над морем. Уайлен засовывает руки в карманы и идет к ней широкими шагами.

Почему-то ему тоже хочется улыбаться.

— Ну как занятие? Не падала в обморок со страху? — спрашивает он добродушно, поравнявшись с ней.

Малена жизнерадостно мотает головой.

— Страшиться стоит живых, мертвецов я не боюсь, — она пожимает плечами. — Неприятно, но я видела похуже. К тому же, они не шевелятся.

— Ну, чаще всего, — хмыкает Уайлен.

Ему есть, что сказать по этому поводу, но он не станет. Это дело Нины. А Нина не любит вспоминать о своей карьере костяной ведьмы. Она постаралась загасить в себе этот дар и вернуть привычные силы сердцебита, хотя тот по-прежнему теплится где-то внутри, помогает управлять неживой плотью и сращивать кости.

Малена никогда не сможет превзойти наставницу в этом искусстве. Никто не сможет. Если она заслужит, то однажды Нина поведает ей эту тайну. Но пока слишком рано.

— Пойдем, — он кивает в сторону ожидающей лодки. — Пора домой.

Он не то чтобы специально предлагает ей руку, скорее действует на автомате. Однако, когда Малена робко берется за его локоть, Уайлену это неожиданно лестно. Он чувствует себя по-настоящему взрослым и старшим.

Это приводит его на редкость благодушное расположение духа.

К тому же девочка рядом обладает столь живой и бойкой натурой, что с ней совершенно невозможно оставаться серьезным. Малена с любопытством вертит головой, норовит потянуться к каждому яркому пятну и тараторит без передышки, засыпая его подробностями дня. Уайлен качает головой и старается улыбаться не так явно.

Поэтому когда Малена медлит перед бортом раскачивающейся лодки, затем отважно бросается вперед, путается в непривычной юбке, ойкает и таки оступается, Уайлен без колебаний подхватывает её под локти и легко переносит в лодку, сажает на лавку и грозит пальцем. Хоть бы в воду не сверзилась! Вот же неугомонная!

Малена пожимает плечами и тут же с восторгом тыкает пальцем в цветочные перила ближайшего моста.

— Красиво как! Я думала, такое только в садах богачей!

— Чего не сделаешь в целях рекламы и благотворительности, — пожимает плечами Уайлен. — Это, кажется, проект супруги Ван Бюррена, у них оранжереи в предместьях Кеттерадама, так что они поставляют цветы во все богатые дома. А это для того, чтобы город не требовал у них лишних налогов. Откупаются натурой, так сказать.

— Можно мы подплывем поближе? Ну пожалуйста! — Малена чуть не подпрыгивает на месте и с мольбой смотрит на Уайлена. — Мы ведь не очень торопимся, правда?

В этот момент она так похожа на Джаспера, когда тот выпрашивает что-нибудь, что Уайлен лишь возводит глаза к небу и протягивает лодочнику ещё несколько монет.

— Провезите нас под мостами до угла на Флерштрасс, а затем верните обратно на пристань, откуда забирали меня.

— Как скажете, господин, — лодочник кивает. — Хотите к набережной подвезу? Там можно подойти совсем близко к цветочкам-то, прогуляетесь.

Уайлен одаривает его скептическим взглядом. Расчет ему понятен: ожидание будет стоить ещё столько же. С другой стороны, самая его большая тайна даже от самого себя, что он-то домой совершенно не торопится.

— А давайте! — он согласно машет рукой. — Хочешь?

Он оглядывается на Малену, и она торопливо кивает, словно боясь, что Уайлен передумает.

Пока лодка скользит по вечернему каналу, озаренному золотыми лучами заходящего солнца, Малена вертится и оглядывается по сторонам, задумавшийся о своем Уайлен, подперев висок рукой, неотрывно наблюдает за переменами на её живом лице и ловит себя на неожиданном спокойствии. В голове больше нет разъедающей тревоги, мерзких воспоминаний о Плавикове и собственном позоре, и это по-настоящему хорошо.

В последнее время ему нравится быть одному. Он чувствует себя свободнее и смелее, не боится допустить неловкости и принимает решения, все более ответственные и судьбоносные с каждым разом. Удивительно, но Малена ему не мешает — наоборот, с ней даже думается легче. Уж больно мельтешит неугомонной стрекозой перед глазами, отвлекает от тяжелых дум.

Она и легкая как стрекоза. Его самолюбию льстит, что он может легко подхватить её и вытащить из лодки, аккуратно ставя ногами на каменные ступени набережной. Это необычно — быть по-настоящему физически сильнее кого-то.

Малена подскакивает к каменной опоре моста и с восторгом касается цветочных гирлянд из распустившихся фиолетовых глициний.

— Хотела бы я, чтобы наш корабль выглядел так! Я бы качалась на них, вместо канатов.

— Думаю, это было бы красиво, — мягко отзывается Уайлен. Воображение рисует ему волшебный корабль, усыпанный фиолетовыми цветами, где властвуют Инеж и Малена, похожие на цветочных фей из каэльских сказок. Инеж бы это понравилось, без сомнений.

Жаль, гриши не развивают в себе навыки власти над растениями.

— А я? — Малена оборачивается, окруженная сиреневым облаком. — Красивая?

— Конечно, — Уайлен смотрит на неё с улыбкой. — Разве может быть иначе?

Забавная, то пугливая, то отчаянно дерзкая. Он знает, что женщинам это важно — знать о своей красоте. С другой стороны, он уверен, что Малене не понравятся комплименты, даже если она на них пытается напроситься. Не после того, что она пережила.

Нет лучшего способа вывести Инеж из себя, чем расточать восторги её красоте: густым волосам, чистой бронзовой коже или темно-золотистым глазам, а паче того — фигуре и гибкости. Для неё это звучит издевкой. Для Малены это прозвучит так же, пусть она об этом пока и не задумывается.

— Пойдемте, ваше очаровательно-неугомонное высочество, — говорит он и протягивает ей руку. — Нам надо вернуться до темноты.

Малена вкладывает свои тонкие пальцы в его ладонь. Жест робкий, но хватка крепкая, почти мужская. От этого что-то странно сжимается в груди.

Он ведет её обратно к лодке и рассеянно размышляет, что, возможно, стоит подбить Инеж выбраться куда-нибудь ещё. Ну и пусть возьмет с собой девочку. Малена так восхищается любыми красивыми проявлениями Каттердама, что показывать ей городские красоты кажется отдельной патриотической миссией.

— Господин хороший, возьмите цветок для своей спутницы! — окликает его одна из цветочниц и протягивает ему гладкий стебель. — Единственный остался, задаром отдам!

— Щедро, — хмыкает Уайлен и цветок брать не торопится. Малена и вовсе держится за его спиной.

— Домой пора, а дороги уже не переживет. Жаль губить, — поясняет цветочница простодушно. — Берите! Поставите в вазочку, и будет вас радовать.

Уайлен кидает косой взгляд на Малену, её глаза горят отчаянной скрытой надеждой.

— Ну, бери, — говорит он после секундного размышления. — Поставишь у себя в комнате. Это тебе сделали подарок. Бери.

Малена трепетно перехватывает упругий стебель и с восторгом рассматривает подаренный цветок. Уайлен аккуратно вкладывает несколько монет цветочнице в ладонь.

— Ох, господин хороший! До чего же вы хороший! — растроганно ахает та. — Да не стоило.

— Гезен любит честные сделки, считайте это ответным подарком, — отзывается Уайлен. — Пойдем, Малена.

Он-то знает неписанные законы этого города. Проявив жадность на малом, оступишься на большом. Если кто-то опознает его, то будет странно выглядеть, если человек его положения взял что-то бесплатно.

Пусть этим развлекается Каз, когда больше нечем заняться.

— Храни вас бог, господин! — цветочница осеняет его знаком Гезена вслед. — Здоровья вам, счастья, деток здоровеньких!

От последнего компонента пожеланий Уайлена ощутимо передергивает, и он спешит увести Малену подальше, пока на лице сохраняется относительный налет вежливости. Кривится он уже на подходе к лодке, Малена хихикает.

— Что? Я ещё слишком молод! — ворчит Уайлен и вновь протягивает ей руку.

— Не волнуйся, однажды обязательно состаришься, — проказливо смеется она и на этот раз довольно ловко заскакивает в лодку.

— Спасибо на добром слове!

Обратный путь до дома проходит в комфортном молчании. Малена занята цветком, а у Уайлена есть время подумать.

Как-то надо пережить эту сделку в конце недели, добраться до нее вообще. И его гложет тревога за Джаспера и Инеж. Особенно за Джаспера. Он будет прикрывать Каза, и случиться может всё, что угодно. Сам-то Уайлен сделает всё, чтобы Инеж не пришлось рисковать понапрасну, а вот от Каза такой милости можно не ждать.

Каза они уговаривали вдвоем. В восторг тот не пришел, но и возражать не стал. Однако когда речь зашла об участии Инеж, то сверкнул глазами так, что Уайлену показалось, будто его сейчас испепелят на месте.

— Для неё неплохо будет появиться в свете, — произнес он нейтрально. — Все должны помнить, что представители народа сули — всё ещё наши граждане.

Лицо Каза по-прежнему ничего не выражало, но выражение глаз чуть смягчилось.

— Ей лучше будет оставаться в тени.

— Слишком много стражи, — вмешался Джаспер. — Когда мы были неизвестными отбросами, мы могли позволить себе многое. Сейчас нас неплохо знают в лицо, и даже если Нина подправит черты, основы она не изменит. Лучше быть на глазах друг у друга.

— Неизвестно ещё, состоится ли покушение, — резонно заметил Уайлен. — Наас и Кридс нас предупредили, но кто сказал, что слова их — истина?

— Никто, — Каз хмыкнул неожиданно весело. — И потому мы подготовимся особенно тщательно. Приготовься раскошелиться, купчик! И не вздумай брать привычный экипаж в день поездки.

— Тебя это тоже касается, — немедленно вернул ему смешок тоже повеселевший Уайлен. — Кстати, налей мне.

Они втроем расположились у Джаспера на квартире с бутылкой виски. Уайлен любил бывать здесь: просторная светлая комната всегда казалась наполненной солнцем. И пылью. Джаспер редко здесь бывал, а убирался и того реже. Однако пылинки никак не мешали найти относительно чистые бокалы и вскрыть “малыша Висконса”.

Каз одарил его насмешливым взглядом, но просьбу исполнил. Плеснул и себе. Уайлен подметил, что Каз как будто стал пить больше. Шла уже третья порция — всего-то минут за двадцать разговора.

Это было необычно. Обычно Каз цедил выпивку раза в три дольше них, не любил, когда туманится голова.

Обычно в их компании Каз носил перчатки с обрезанными пальцами, и в этот раз, когда Каз передал бутылку Джасперу, тот случайно задел его оголенные пальцы своими. И Каз… даже не вздрогнул, хотя раньше всегда недовольно щурил глаза и резко убирал руку. И ворот его рубашки был по случаю жаркой погоды распахнут, открывая бледную жилистую шею чуть ли не до ключиц.

Какими бы дружескими не бывали их посиделки ранее, Каз оставался закрытой книгой, застегнутым на все пуговицы — ради собственного комфорта. Ради дела и барышей он и голышом по фьерданской тюрьме прошагать был готов.

— Мы постараемся сделать всё гладко, — Каз оперся локтями на стол. — Главное добраться туда, а затем выйти наружу. Ничего не есть и не пить, ждать ножа в печень, пули — в голову и не садиться в непроверенный транспорт.

— Предельно четкие инструкции! — ухмыльнулся Джаспер. — Ладно, отвести пулю от твоей головы, я успею. Главное, чтобы не убили по дороге.

— От своей, главное, отведи, — не особо любезно отозвался Каз. — Раз уж мы собрались идти вчетвером, то придется одевать всех. Пройдоха Квасцов озолотится, собака! Готовь кошелек, купчик! Внесешь долю.

— На что? — Уайлен заинтересованно приподнял брови.

Каз едко и мрачно усмехнулся.

— Купишь своей даме достойный наряд. Пуленепробиваемый, а потому заоблачной цены. Или такой же фабрикаторский пиджак — своему приятелю, — он кивнул на Джаспера. — Сам выберешь, что из этого.

Уайлен и Джаспер, оба отозвались продолжительным свистом. О такой экипировке им ранее не приходилось даже мечтать.

— И найми кого-нибудь, чтобы привести это в божеский вид. От платья там только лиф, и то потрепанный.

— Модистку! — блеснул внезапными знаниями Джаспер.

— Наверное, — равнодушно согласился Каз.

Уайлен не стал их поправлять, но отметил про себя, что равнодушие Каза превысило все естественные нормы. Это наблюдение вызвало у него очередную ухмылку, которую он успешно замаскировал бокалом.

— Там будут равкианские представители, хотят заслушать ряд докладов о современном оружии, — произнес он немного спустя. — Наас шепнул. Мне тоже любопытно.

— Будут обсуждать положения последней международной ассамблеи, — Каз пожал плечами. — Вряд ли будет что-то особо интересное. Равка как обычно блокирует любой морской транспорт, кроме парусного, Керчия и Фьерда пытаются отстоять что-то поновее, Шухан отмалчивается, пока на них не наехали за бесчеловечные эксперименты, которые якобы не доказаны, а Новый Зем пытается урвать кусок посочнее.

— Кратко, но по существу, — Джаспер рассмеялся. — В целом так оно обычно и бывает. Скука смертная, но я бы не отказался послушать. Интересно, упомянут ли танки?

— Так не терпится угнать ещё один?

Пока они с Казом переругивались, Уайлен слушал их и улыбался своим мыслям. В тот момент ему казалось, что они со всем справятся.

Кажется так и сейчас, но на трезвую голову благодушия на порядок меньше. Уайлен расплачивается с лодочником и извлекает Малену с цветком из лодки. До дома идти совсем недалеко.

Они заходят с черного хода, и дверь им неожиданно открывает вернувшаяся с корабля Инеж. При виде оживленной Малены, радостно прижимающей к себе цветок, брови её медленно ползут вверх, и Уайлен спешит пояснить:

— Вот, вернул с занятий. Мама попросила проводить её до дома. Время вечернее.

На самом деле мать, скорее всего, имела в виду, чтобы он послал кого-нибудь из прислуги, но Уайлен предпочел понять по-своему.

— Хорошо, если так, — Инеж все ещё странно на него косится, но в конце концов отмирает и пропускает их в двери. — Как успехи?

— Как я понял, поголовью покойников урона нанесено не было, — усмехается Уайлен. — Про остальное она сама пусть рассказывает. Кстати, портниха приходила?

Инеж кивает:

— Миссис Геттенсберг очень… компетентна в своей области, — уклончиво произносит она. — Обещала сделать всё в срок.

Ещё бы ей не обещать. Миссис Аглая Геттенсберг в девичестве Мирова, эмигрантка из Равки, гриш-фабрикатор, которой посчастливилось выйти замуж и стать гражданкой Керчии, не попав под кабальный контракт. Попал под него её муж — из-за долгов. А Уайлен выкупил его, по наводке Нины, и теперь мистер Геттенсберг работает на самолетном поле, а его супруга не отказывает в небольших любезностях доброму господину Ван Эку и его другу мистеру Бреккеру.

Эти маленькие жизненные нюансы гарантируют также полное молчание, что очень кстати в нынешней ситуации.

Пока Инеж расспрашивает Малену о занятиях, а та вертится. оживленно в лицах пытаясь передать общение с ворчливым доктором, Уайлен занимает место в кресле и незаметно наблюдает за ними.

Ему нравится видеть их такими. Нравится веселая Малена. Нравится улыбающаяся Инеж. Она будто очнулась от какого-то дурного кошмара, что мучил её в последние дни с самых сулийских погромов.

Уайлен даже помнит день, в который это случилось. Инеж вернулась к обеду, вся сияющая, воздушная и в удивительно хорошем настроении, разительно отличающимся от последних дней, когда она пряталась от всех и скользила по комнатам потерянной тенью. Уайлен без удивления уловил в воздухе нотки знакомого одеколона, который Каз не менял за все время их знакомства, и дуновение ароматного кофе с корицей, какие делают в керчийских ресторанчиках. Когда работаешь с опасной химией, лучше обладать развитым обонянием и хорошим чутьем, чтобы успеть сделать ноги раньше, чем в пробирке рванет.

Признаться честно, его хваленое чутье с недавних пор упорно завывает сигнальной сиреной о том, что они все пятеро пытаются раскурить сигару на бочке пороха. Вот только бочкой этой ныне выступает весь Каттердам…