Облачная рябь (гет)

Некоторые занятия, если их присваивают соулмейты, называются свиданиями. Совместный приём таблеток к этому не относится. У Сакуры витамины, у Мадары два разных препарата одновременно, как он и обещал вчера. Один Изуна потребляет исключительно питательные вещества вроде яичного рулета, риса, мерзко пахнущих бобов и кофе.

В отличие от неё, Мадара запивает таблетки не из стакана, а из горсти, попросту подставив её под струю воды. По горлу стекает прозрачная капля. Сакура надавливает кончиком языка на почти зажившую трещину в уголке губ и переводит взгляд на что-нибудь менее завораживающее — на крутящегося под ногами Роши.

После вчерашней ночи многие действия кажутся ей особенно привлекательными. Например, то, как потягивается утром Мадара. Его майка приподнимается, показывая полосу светлой кожи, и Сакура следит за этим, как завороженная.

Сразу вспоминается, каким горячим было тело соулмейта, когда она сидела на его коленях и нарушала все возможные границы, выстроенные в прошлом.

Вот то же самое ощущение и сейчас. Может ли это быть неизбежным?..

Громовое мурлыканье отвлекает от воспоминаний. Если Мадара просыпается умиротворенно-ленивым, Сакура открывает глаза и с облегчением осознаёт: незачем откатываться от его тёплой спины, — а Изуну, похоже, поднимает недовольство жизнью, то Роши набирается за ночь сварливости. Ничем другим его попытки то обтереться об ноги Мадары, то попробовать атаку с наскока — зубами в лодыжку — не объяснить. Похоже на кошачьи бои без правил.

Ноги соулмейта закрыты свободными плотными серыми штанами, так что нападения Роши не несут урона. Но по раздражённой морщинке на лбу Мадары становится понятно: ещё немного, и кот столкнётся с последствиями.

Так и случается. Соулмейт подставляет руку под открытую воду, не прерывая с Роши зрительного контакта. Когда кот снова топорщит шерсть по всей линии позвоночника, выгибается и становится боком, Мадара ловко брызгает ему в морду. Роши с шипением отступает.

— Уйми свою зверюгу, — Мадара выключает воду и тянется за полотенцем, висящим на крючке, — пусть с утра не бесится.

— Что я могу? — Изуна, допивающий кофе, не отрывается от экрана смартфона. — Ты в плохом настроении тоже мало кому нравишься.

— И когда в последний раз это было? — скептически уточняет Мадара, тщательно вытирая руки. — Я к тебе в пять утра тоже скребусь? — шикает на снова подбирающегося к нему кота: — В подъезд выселю.

Если Роши скребся, то Сакура определённо спала очень крепко.

— Ну теперь будешь пореже, — Изуна покачивает головой из стороны в сторону, увлечённый чем-то более интересным, чем разговор, но всё же задетый нападением на любимца. — Зачем услуги душа, если… — и умалчивает продолжение так изящно, что сразу становится понятно: не пауза.

Впрочем, тут же Изуна смотрит на Сакуру из-под ресниц с неловким выражением лица. Кто бы мог подумать, что он так умеет?

Сжавший челюсти Мадара этого не видит. Он впивается в затылок Изуны тем взглядом, который обычно даёт понять, что время шуток прошло. Так как Сакура не понимает отсылку, — контекста мало, — решает отложить вмешательство.

Полотенце, которым до этого соулмейт вытирал руки, встряхивается и перехватывается у края. Это действие Мадара выполняет не мигая. Когда полотенце огревает Изуну по спине, тот от неожиданности дергается, остатки кофе из его чашки чуть не расплёскиваются на тарелку и телефон.

Ох, что сейчас будет, думает Сакура и подтягивает колени к груди. У Изуны даже очки сползают с крыльев носа на кончик, вот-вот ударятся стеклами об столешницу. Он поправляет их медленным движением, смотря в никуда с приподнятыми бровями и сжатыми зубами.

Нужно приготовиться к худшему. Сейчас Изуна отставит чашку в сторону, развернётся к брату и, скривив тонкие губы, отстоит как свою позицию, так и честь Роши. Может, утро и сонное, мирное, прозрачно-серое, потому что за окном вместо неба — пасмурный купол, но Изуна легко заводится.

Чашку он действительно опускает на столешницу с негромким, но разнёсшимся по кухне звуком. Но… Если это первый шаг к эффектной реакции, Изуна упускает момент.

Оказавшийся совсем близко Мадара наклоняется, чтобы опереться рукой около локтя Изуны. Он резко оборачивается на старшего брата. В повисшей тишине густеет напряжение, пока эти двое безмолвно смотрят друг другу в глаза, не мигая — насколько Сакура замечает по полупрофилю Изуны — и не шевелясь. Отбрасываемая телом Мадары тень будто частично парализует Изуну. У него мелко подёргивается кожа на переносице и верхняя губа.

Кажется, это первый раз, когда Мадара закрывает Изуне рот и подавляет настолько, что не встречает сопротивления. От мысли об этой способности Сакуре хочется поёжиться, даже если утром выбирает свитер верхним слоем. Она видела соулмейта разным, но никогда таким по отношению к младшему брату.

— Ну хорошо, — низким и ледяным тоном говорит Изуна, как если бы отвечал, хоть ничего Мадарой произнесено и не было, — перегнул.

Причём взгляд — раздраженно-уязвлённый и удивительно пристыжённый — он устремляет на Сакуру, даже поворачивается к ней. Нет, не нужно вмешивать её! Она вообще не понимает, за что Изуна получает.

Мадара избавляет её от необходимости:

— Да, с тобой бывает.

Изуна делает глубокий вдох носом.

— Давай так. Я присмотрю за собой, — он всё-таки стряхивает с себя то оцепенение и неловкость, которые вызвали бы оторопь у любого, кто с ним знаком, — а ты… за тем, чтобы у нас не было прибавления.

Судя по всему, он изворачивается змеёй и жалит, несмотря на давление, прибившее кого угодно на весь оставшийся день. Потому что во взгляде Мадары, так и не распрямившегося, мелькает нехороший огонёк.

— Договоришься, — предупреждает соулмейт.

Изуна снова поворачивает к нему голову, делает жевательное движение челюстью, но удерживает ответ, как если бы понимал, что такое десять слоев осторожности.

Впрочем, он живёт с ним всю жизнь, естественно, понимает, думает Сакура, желающая оказаться в комнате и не смотреть продолжение. Его и не следует. Изуна закатывает глаза и с кривой усмешкой говорит:

— Никто не ссорится с поваром.

Выпрямившийся Мадара скептически надламывает левую бровь и убирает руки в карманы.

Тем временем Изуна медленно встаёт из-за стола и, наклонившись и подхватив Роши на плечо, молча выходит из кухни. Пара секунд — и дверь в его комнату негромко закрывается.

— Ты спросишь, что он имел в виду, — предугадывает Мадара, что несложно, и прижимает пальцы к переносице, массирует кожу. — Это был намек на секс, — и снова опережает вопрос: — Оскорбительный.

Сакура ёжится и оглядывается через плечо, чтобы удостовериться, что Изуна не открыл дверь бесшумно и не вышел в коридор:

— Знаешь, я ещё не видела… чтобы он правда замолчал. Ты заставил его замолчать!

У взгляда Мадары, коснувшегося её, скептический и чуть насмешливый блеск.

— Я его старший брат, — напоминает он, будто Сакура не присутствовала при разговорах, где Изуна ничуть ему не уступал. — Он заткнётся и извинится, если перейдёт черту.

— Это правда было так обидно? — она спускает ноги на пол и встает, ойкнув, когда от ступней, и без того обожжённых, до коленей в кожу вонзается тысяча иголок.

— Неприемлемо, — поправляет Мадара и морщится, ненадолго замолкает, а потом всё-таки подбирает объяснение: — Это как сравнить тебя с покупкой… кроссовок, например.

Непохоже, что такое равнозначно, только всё равно становится действительно неприятно. Может, Изуна и просыпается не в лучшем из своих таинственных настроений. Даёт ли это ему разрешение говорить о Сакуре вот так?

Если вот это — лучшее, то она уже не уверена, что брать пример с Изуны в общении хорошая идея. Но кое-что волнует её больше.

— А про повара — тоже намёк? Или угроза? — уточняет она и подходит к нему.

Мадара вздыхает тяжело, будто вопрос заставляет его, выспавшегося и недавно вставшего, устать. Подозревая, что предложение заставит его сделать так ещё раз, она подбирается вплотную и обнимает за талию, опирается подбородком об чужую грудь. Вид у Сакуры, похоже, подозрительный — Мадара сощуривает взгляд и не шевелится.

— Ханаби говорила, еда может стать воспоминанием, — она лучезарно улыбается и на секунду переносит вес на тело соулмейта. — У меня есть рецепт. Это будет как свидание.

Поднявший брови, из-за чего на лбу собирается несколько неглубоких морщин, Мадара смотрит на неё тем взглядом, который чаще использует Изуна: смесь удивления, интереса и настороженности.

— Что за рецепт?

Он Мадару не впечатляет. Соулмейт, который берёт телефон Сакуры и подходит к подоконнику, пробегается взглядом по тексту. Судя по тому, как Мадара скептически хмурится, Ханаби старалась зря…

— Это сладкое, — он возвращает телефон до того, как её настроение успевает опуститься на целое деление. — Его едят после нормальной еды, — Мадара смотрит на неё секунду, — обеда или ужина.

— А может, сладкое завтра? — легко находится Сакура и убирает телефон в карман штанов, складывает руки за спиной. — А что тогда сегодня?

Ненадолго задумавшись, Мадара вдруг смотрит на неё долгим внимательным взглядом, а потом его губы растягиваются в усмешке.

— Ты же не пробовала креветки?

Насколько Сакура помнит, ничто из съедобного так в её присутствии не называлось… Что-то во внезапном веселье Мадары тревожит. Она очевидно пропускает ту часть, которая помогла бы ей понять, в чём шутка. Помотав головой, Сакура ждёт объяснения.

— Тебе понравится, — Мадара опускает ладонь на плечо и некрепко сжимает.

Ох, Сакуре что-то подсказывает: без неожиданностей не обойдётся.

— Это вкусно? Странно? Как Изунино натто? — в попытках угадать она перечисляет немногочисленные варианты. — Быстро готовится?

Вот бы оно ещё и просто готовилось!

— Приготовим, и узнаешь, — Мадара хмыкает и отпускает её плечо. — Но попозже.

Судя по всему, он собирается закурить — похлопывает по карману штанов и достает блестящую на свету пачку. Следящая за движениями соулмейта Сакура упирается кончиком языка в трещину на коже губ.

Что-то неприятное, похожее на холодный ком в животе, набухает и разрастается, стоит Мадаре открыть окно и впустить холодный воздух. Она обнимает себя руками, пытаясь прогнать чувство, прорвавшееся сквозь барьер лёгкого любопытства и ожидания.

С внутренними ощущениями Сакура не всегда в ладах: иногда их несколько, они разные и сцепляются друг с другом, как слои яичного рулета. То, что она испытывает сейчас, не требует долгого поиска первопричин.

— Иди в комнату, — Мадара встает вполоборота. В зубах уже зажат фильтр сигареты, поближе подвинута пепельница.

По полу ползёт холод, пробирающийся как под ткань, так и под кожу.

Мелко кивнув, Сакура старается вытолкнуть на сухие губы улыбку навстречу внимательному и спокойному взгляду. Стоит ли Мадаре знать об её страхах?.. Да, он не высмеет, но… как же несправедливо, что Сакура боится, даже если телу ничего не грозит, как глупо бояться ещё не случившегося!

В будущем окажется всего интересного! Но почему-то она видит только угрозу, а не дружбу с Ино и Шизуне, безопасность на улице — никто не нападёт и не обстрижёт — тренировки с Мадарой?

— Что не так? — он, слишком внимательный, чтобы ничего не заметить, двумя пальцами прихватывает сигарету и разжимает зубы.

Опустив взгляд, Сакура разглядывает лёгшие на пол бледные тени — пасмурное небо не даёт свету оживить их полностью. В поле зрения возникают босые ступни Мадары. Вот кто ещё в этом доме предпочитает не носить тапки, думает она отстранённо.

Серое отражение тела соулмейта накрывает, как пледом. Сакура поднимает подбородок и тут же встречает обжигающее прикосновение вздохом: ладонь Мадары опускается на боковую часть шеи и плавно настраивает положение головы так, чтобы она смотрела ему в глаза. От ощущения, как твёрдый большой мозолистый палец поглаживает беззащитное горло, Сакура чувствует, что теплеет изнутри. Вдохнув поглубже, она задерживает дыхание, смотрит на соулмейта не мигая.

Можно помолчать, так как Мадара ничего не говорит, только разглядывает лицо Сакуры, будто ища нечто в его чертах. Свет струится из-за тела соулмейта, что немного мешает рассматривать ответно, но она всё равно ищет давно замеченное: надрез шрама светлее кожи около левого уха, мелкие морщинки под глазами, знакомо поджатые губы. Та ладонь, гладящая шею, пересечена несколькими шрамами — зажившими следами от ножа. Это надрезает застывшее в горле молчание. Насколько соулмейт становится терпелив, когда она колеблется…

— Ты подумаешь, что я… — она зажёвывает слово «трусиха», потому что не хочет признаваться в слабости, пусть и очевидной, — слишком боюсь. Когда… это странно, но когда мы что-то делаем вместе… То есть, ты рядом, — а это очень приятно — я забываю обо… Знаешь, иногда кажется, что… — Сакура делает глубокий и отрывистый вдох и запрокидывает голову ещё выше, к потолку, — я не вернулась оттуда. Везде твоя кровь, а ты такой тяжёлый, не удержать… Меня не будет рядом. А была бы — отрезать нечего, — в горле нарастает давление, и она заканчивает шёпотом: — Вот что не так.

Наконец-то образы, возникающие в неподходящий момент и несущие за собой мрак, холод и снег, оказываются не только в разуме Сакуры — звучат при человеке. При том самом человеке.

Шисуевы Ками-сама, насколько же велика разница между признанием Ино и признанием Мадаре. Рассказать подруге, которая прижмёт к себе и не посмотрит, как на слабую, очевидно проще. Говорить об этом с соулмейтом, сильным и устойчивым человеком, перед которым она и так постоянно немощная, невероятно сложно. При разговоре с Мадарой переулок, кровь и снег становятся ощутимее, как бы напоминая, кого Сакура не могла защитить.

Еще хочется вернуться в утреннюю постель, проснуться во второй раз и полежать с Мадарой подольше — оттянуть этот разговор, скопить больше уверенности и тепла, получить поцелуй в ключицы заново. Так удастся снова ощутить приятный жар в животе. Но Сакура стоит босиком на кухне и пытается сжать тревогу в кулаках с ощущением, что держит в ладонях иглы.

— Мне не нужны, — медленно выговаривает Мадара, будто бы опасался неправильно подобрать слово, — такие жертвы. В этот раз будет по-другому, — он снова поглаживает её горло и этим движением вынуждает опустить голову, потому что щекотно. — Как часто это видишь? Кровь.

Если раньше Сакура избегала его взгляда, то сейчас этого хочется вдвойне. Глубоко вздохнув, она убеждает себя: не трусиха, хоть где-то может же не прятаться?

— Я… не знаю, сколько — часто. Сегодня, вчера?.. Позавчера? Наверное, каждый день, но по-разному. Иногда легче проходит, а иногда… Такое бывает у людей?

Сомнительно, что Мадара когда-то чувствовал подобное. Дело даже не в том, кем он раньше работал. Соулмейт — человек, которого боятся, не наоборот. Кто бы мог на него так подействовать?

Между бровей Мадары пролегает хмурая складка. Водящий по коже горла палец замирает, как и взгляд, который проходит Сакуру насквозь, мрачный и расчётливый. Неужели… неужели настолько плохо?

— Да, — будто замечая её растерянность и испуг, Мадара обхватывает ладонью затылок Сакуры и поглаживает уже за ухом, — но может пройти. Тебе такое снится?

От этого прикосновения становится немного легче, будто соулмейт берёт под контроль её тревогу.

— Нет, — Сакура сначала говорит, а потом задумывается, но ответ остается тем же: — Нет, один раз было, но давно. Ты бы знал…

Мадара кивает, снова смотря насквозь с нахмуренными бровями.

— Хорошо. Я найду… — и вздыхает, заканчивает уже другим. — Займёмся после субботы. А пока не бойся в одиночестве. Чего ты хочешь? — прищурившись в никуда, Мадара поджимает губы и явно что-то вспоминает. — …Полежать?

Сначала непонятно, о чём он, но озарение наступает через секунду. Сакура даже не успевает решить сама.

Мадара может подумать, что она использует человеческую хитрость и выманивает желаемое, как только Сакура согласится. Но… но это, во-первых, неправда, а во-вторых, правда в том, что Сакура хотела бы справляться с холодом и переулком сама, а не перекладывать на его плечи. Честность лучше сомнений. Поэтому она кивает, почувствовав, как затылок обтирается об горячую ладонь.

Мадара оценивающе рассматривает, то ли ища следы острой тревоги, то ли пытаясь что-то просчитать. На лице мелькает сомнение: едва заметно вздрагивают брови, а на лбу проступает тонкая морщинка. Но о чём бы соулмейт ни волновался, он это не озвучивает.

— Тогда, — тёплые руки ложатся ей на шею с двух сторон. Сакура поддаётся навстречу сразу же, — идём.

Он действительно предлагает то, от чего долгое время отказывался?.. Разве такое не будет для него некомфортно? Не зря же Мадара задумывается и смотрит сейчас с таким видом, как если бы это стало обязанностью… Честность лучше сомнений, напоминает она себе.

Сосредоточившись на температуре ладоней и шершавой коже, Сакура представляет, что таким прикосновениям подвергнется не только шея.

— Тебе не будет сложно? И ты же… хотел курить?

— Можно и попозже, — Мадара косится на окно и морщится. — От двадцати минут ничего не случится. Что сложного? Полежать на кровати? Шисуевы Ками-сама!.. Идём.

* * *

Необычно оказаться на кровати днём. Вот если с книжкой, учебником или тетрадью, то да, другое дело. Пусть небо и хмурое, густеет тёмными тучами на горизонте, испещрённом графиком зданий, но всё же не вечернее. Но жаловаться на то, что Мадара предлагает такой способ сам?

О нет, решает Сакура, забравшаяся соулмейту под правый бок и толкнувшаяся под руку, чтобы обняли.

— Шисуевы Ками-сама, ты такая тактильная, — с вялым и скорее формальным, шутливым недовольством говорит Мадара и перестраивается так, чтобы голова Сакуры легла на его плечо.

Она ничего не знает о любых Ками-сама, не только Шисуевых, но Мадара поминает их в последнее время слишком часто.

Сам он скорее полулежит, опёршись плечами об подушку, левая нога согнута в колене.

Внутри сжимается от воспоминания о том, к чему однажды привела тактильность. Чтобы изгнать его, Сакура зажмуривается и сосредотачивается снова. Рука Мадары медленно поглаживает её ребра. Соулмейт не трогал бы так, если бы не хотел сам.

— Ты поэтому сам меня гладишь и целуешь? — поддевает его Сакура, отталкивая прошлое, и выворачивает шею, чтобы смотреть на лицо соулмейта. — Как вчера. Да? Не понравилось?

Будь она менее уверена и не помни то, как Мадара на каждое движение отвечал своим, а потом обнял и долго держал в руках, засомневалась бы. Но Сакура помнит всё.

* * *

Что-то в случившемся удовольствии надламывает контроль Мадары и позволяет случиться словам после длинного и настойчивого поцелуя:

— Да, я тоже.

Сердце Сакуры на мгновение трескается и склеивается заново. Она прижимается губами куда приходится: к тёплому подбородку, — и снова теряет счёт времени. Мадара не даёт ей отступить и продлевает аккуратную ласку. А потом им всё-таки приходится разлепиться и собраться в душ по очереди.

Чтобы не будить Изуну, она не включает фен и ещё полчаса не может заснуть. Так как после душа нужно обработать ожоги, она просит её научить, даже если хочется спать. Мадара показывает на левой ноге, с правой Сакура справляется самостоятельно. Для людей это само собой разумеющееся умение, без которого с такими телами не выжить, но соулмейт всё равно одобрительно кивает и совсем немного поправляет узел.

Нет, всё-таки хорошо иметь человеческое тело в некоторых случаях: Мадаре стричься не больно, поэтому носить короткие волосы, которые быстро высыхают, легко. Она и попробовать не может…

Заметивший проблему Мадара предлагает с лукавой усмешкой: если перебирать волосы, высохнут быстрее. Раз так, Сакура легко находит решение — забирается ему в руки, прильнув тесно-тесно, как если бы хотела забраться под кожу, и кладёт влажную голову на горячее плечо.

— Можешь перебирать, — нахально предлагает она в ответ и вздыхает, когда пальцы проскальзывают сквозь пряди на затылке и проводят по коже медленным движением.

Мадара знает, что делает, и легко подмечает реакцию — мурашки текут по коже, как недавно вода в душевой.

Засыпать с влажными волосами неприятно, но сложно противиться: веки тяжелеют, моргать всё сложнее… а секс и потом горячий душ действуют как снотворное.

Ёрзая, Сакура сползает Мадаре головой в подмышку и вяло замечает, что соулмейт напрягается. И всё же он позволяет сначала задремать, а потом так и уснуть.

* * *

И вот после этого он жалуется?

— Как вчера, — Мадара прикасается к её подбородку левой рукой, будто нарочно задевает большим пальцем нижнюю губу, — я тебя ещё не целую.

— А зря, — Сакура изворачивается так, чтобы лечь на живот и частично заползти на соулмейта, — это очень помогало…

— Не бери меня на слабо, — он только усмехается и подтягивает её так, чтобы грудь прижималась к груди. — Я на такое не попадаюсь.

Если не вспоминать, что однажды он сказал — «У всех есть страхи» — то можно решить, что его слова просто ирония. Интересно всё-таки, чего он может бояться долгое время так же, как она? Попадал ли он раз за разом в одно и то же место без возможности выбраться?

Что там было: холод? темнота? другой человек? несколько? Но ещё в прошлый раз Мадара так и не поддался на прямой вопрос, не поддастся и сейчас.

Мешает ли это механизму, который запускается отдельно от центра принятия решений, толкнуть интерес сначала на кончик языка, а потом и в звук?.. Мадара недолго молчит, отстранившийся от происходящего, судя по ставшему задумчивым взгляду.

— Как у тебя сейчас… нет, — вздохнув глубоко и тяжело, с усилием говорит Мадара и не смотрит в лицо Сакуре, бесстрастнее добавляет: — Иногда заснуть не мог. Но и это прошло.

Ну кто бы сомневался, думает Сакура. Вряд ли ему понадобилось вмешательство какого-нибудь помощника. Только… как же тяжело, наверное, было не спать…

— Даже если устал?

Голова Мадары двигается в своеобразном полукивке.

Интересно, хуже видеть кошмары или не иметь возможности даже проверить, приснятся они, или ночь пройдет в темноте сознания?

Сакура подтягивается повыше, чтобы лечь на грудь соулмейта удобнее, опирается подбородком о твёрдое тело и задумывается. Он… как-то упоминает и Изуну: вроде бы тот использовал снотворное, когда было тяжело? От него — Сакура будто снова чувствует, как в желудок течёт ледяная вода, которой запиваешь таблетку — голова становится пустой, а тело будто управляется мозгом только наполовину. Зато не просыпаешься ни от чего.

— Не все на них сладко спят, — с неприязнью отвечает Мадара на очевидное предложение. Его ладонь мягко поглаживает Сакуру между лопаток. — Вам с Изуной повезло.

Бывает так, что она чувствует себя совсем далёкой от понимания человеческих мотивов, но не сейчас. В некотором смысле Сакура знает Мадару хорошо. Соулмейт очень неохотно говорит о том, что люди считают слабостями. Даже не нужно предсказывать — Мадара ловко уйдёт от ответа. Но… что он имеет в виду? Могут ли…

Сакура задерживает дыхание, когда вдруг наталкивается на возможный ответ. Мадаре тоже снились кошмары? Она прижимается лбом к тёплой груди, со вздохом касается губами. Как и обычно, Мадара под ней замирает — все его мышцы напрягаются.

— Если снова не сможешь заснуть — разбуди. Буду обнимать всю ночь, — она снова опирается подбородком об тёплую грудину, довольная тем, как избежала слова «кошмары».

Ответа не следует. Мадара как смотрел на неё с выражением лица, которое сложно интерпретировать, так и продолжает. Да, было бы странно, согласись он… Кто угодно, но не он, с разочарованием думает Сакура. Если соулмейт становится для неё в тяжелые моменты опорой, то саму Сакуру опорой Мадара не воспринимает.

Неудивительно. Он столько раз держит, помогает дышать, прикасается, отвлекает, что сложно видеть в ней кого-то, способного на подобное для другого.

Однажды она станет, решает Сакура и ёрзает, меняя положение и устраиваясь на соулмейте боком.

Под щекой тонкая прослойка ткани, мышцы и кости, обтянутые прочной — не всегда, содрогается она — кожей. Воздух выходит и выходит из лёгких с приятным гулом.

Шею вдруг что-то щекочет. Сакура удивлённо поднимает голову, потому что движение повторяется: соулмейт водит пальцами по коже, будто что-то обводя. Взгляды встречаются. Задумчивый Мадара убирает руку.

— Мне нужно поработать, — он говорит это будто нехотя и вздыхает; его грудь приподнимается, и Сакура вместе с ней. — Потом займёмся едой. Лучше?

— Ещё пару минут, и будет, — обещает она и обнимает его поперёк груди, всё-таки не удержавшаяся от маленького человеческого порыва.

Как можно легко отпустить ощущение кого-то тёплого и уверенного рядом? На затылок ложится рука. Поглаживание Мадары осторожное и будто говорящее об маленькой уступчивости. Вдохнув — ментол и запах нагретой кожи — и расслабившись, Сакура закрывает глаза. Безопасность — ощущение того, как тело надёжно прижато к другому, и запах морозной свежести.

Кстати, поработать… с чем? Эта мысль похожа на иголку из тех, что недавно впивались в отсиженные ноги.

— Пара документов, — Мадара отвечает на вопрос нехотя и зарывается пальцами в её волосы. — Ты найдёшь, чем заняться?

— Я обычно не сижу и жду, пока ты освободишься, — Сакура распахивает глаза удивлённо. — Мне всегда… почти всегда есть чем заняться.

Почти — это когда нет тревоги, усталости и навязчивых мыслей. В последнее время не так часто, как хотелось бы. Может, поэтому и немного обидно такое услышать.

Слабость разума проникает в любое занятие, как мицелий плесени в еду, а тронешь — ноет, будто за живое дёрнули. Вместо того чтобы ответить ей легко и насмешливо, Мадара молчит несколько мгновений.

— Да. Я знаю, — наконец роняет соулмейт и накрывает ладонью её затылок. — Пара минут?

Сконфуженная собственной резкостью и отсутствием реакции Сакура бормочет: «Хорошо», — Мадаре в грудь и замирает в его руках. Он вздыхает, но молчит. Зажмурившись, она впитывает остатки всколыхнувшегося покоя.

Изуна — думать о нём неприятно — совсем недавно упоминает при ней концепцию трёх важных дел в день. Конечно, речь о ней идет вскользь, но Сакура думает, что сейчас концепция подойдет как нельзя лучше. День хотя бы не останется пустым.

Нужно составить план, чтобы глупая вспышка раздражения оказалась хоть чуть-чуть оправданной. Сакура выбирает алгебру и узнать, как там Ино. За третье дело она принимает готовку и решает на этом остановиться. Кстати об Ино…

— Ты можешь сказать Хашираме, что Ино… ну… будет больно из-за связи? Если его сильно ударят, — просит она и тревожно ёжится от мысли, что Ино в своей солнечной квартире будет корчиться от проявлений связи.

Та прошьёт сердце насквозь и протянется к Хашираме, как входящий вызов, который не отклонишь.

Конечно, это может быть не её делом… Но откуда Хашираме знать, насколько связь между ним и Ино чувствительная, и кто они! Не сказала же ему Ино спустя пару минут знакомства.

Интересно, как отнесётся Хаширама к тому, что соулмейтка не человек? Как бы он поступил, спустись Ино не шесть лет назад, а сейчас — к нему?..

— Мы вместе ушли. Без меня он в неприятности не полезет, — напоминает Мадара недовольно.

Непонятно, что вызывает у него эту эмоцию: неприязнь к Ино, нежелание говорить с Хаширамой или то, что в неприятности они попадают только вдвоём…

— Пожалуйста, — Сакура приподнимается, чтобы взглянуть ему в глаза. — Это важно. Так ты ему поможешь… и он будет благодарен, что ты хороший друг. Ему всё равно нужно знать. Понимаешь?

Если Хаширама хочет, — точно хочет — чтобы Ино думала о нём лучше, чем о Мадаре, такая деталь точно понадобится!

В чём Сакура уверена — в том, что Хаширама не обидел бы Ино, окажись она без документов, человеческой одежды и знаний о мире. Он не может быть плохим человеком: рядом с ним нет ощущения, что нужно иметь пятьдесят слоев осторожности для общения. (Она сглатывает старую горечь.)

Застрявшая между двух сторон Сакура не знает, с которой быть деликатнее. Они с Ино больше, чем человеческие друзья, их связь крепче, а Хаширама всего лишь недавний знакомый. И всё же он умудряется расположить к себе. Ещё ей кажется, что Хашираме не понравится навредить соулмейтке собственными руками. Даже если не нарочно.

Поэтому… Она не выбирает Хашираму: она решает обезопасить Ино. Такая сделка с совестью Сакуру прекрасно устраивает.

— Скажу, у неё это семейное, — с тяжелым вздохом, будто сама мысль о помощи другу кажется неподъёмной, соглашается Мадара. — А то ещё подумает, что я в этом разбираюсь… и всю жизнь ему врал.

— Спасибо, — Сакура не может сдержать улыбку облегчения.

— Напишу ему, как закончу с работой, — обещает Мадара и плавным движением убирает у неё со лба прядь волос.

Мелко закивав, она выдыхает. Впрочем, тут же появляется новая проблема. Как бы рассказать об этом Ино, чтобы не удивилась, если вдруг Хаширама случайно об этом заговорит?.. Ещё лучше, чтобы не разозлилась… Шисуевы Ками-сама, почему иногда так сложно, если нравятся несколько человек сразу?

— Нет… Давай я ей сначала скажу? — что-то из воспоминаний мелькает на фоне, и Сакура говорит это машинально.

По взгляду Мадары, упершемуся ей в лицо, становится понятно, что он, возможно, думает о такой нерешительности и просьбах заранее. Брови соулмейта вздрагивают. От зачатков раздражения Сакура чувствует, как в груди становится тесно. А если бы ситуация была зеркальная? Он что, не позаботился бы о своём друге?

— Хорошо, — терпеливо соглашается он. — Это всё?

Мелко кивнув, Сакура на выдохе соскальзывает соулмейту под руку и замирает, выгоняя из головы эмоциональную вспышку.

Двадцать минут проходят так, будто их ноги ещё длиннее, чем у Мадары. Жаловаться, впрочем, не на что. Легче действительно становится: тиски навязчивых тёмных мыслей, сдавивших голову, слабнут и бледнеют, как тени без солнца.

Она даёт соулмейту подняться. Он с хрустом вертит головой и разминает шею ладонью. От внимательного взгляда, попытавшегося просветить Сакуру насквозь вместе с её тревогой, в груди становится мягко-мягко. Не найдя на лице причины для беспокойства, Мадара похлопывает по карману штанов ладонью и вытаскивает пачку сигарет.

Точно, он ведь терпел эти двадцать минут.

— Спасибо, — Сакура садится на сбитом одеяле поудобнее, скрестив ноги, и улыбается без усилий. — Обнимать тебя всегда помогает.

— Как мало тебе надо, — усмехается Мадара, наконец-то вернувший состояние, в котором способен ответить на что угодно. — Повторим попозже.

Это не вопрос. Проводив взглядом его до двери, Сакура с предвкушением представляет, как вечером перед сном заберётся под теплый бок и почувствует, как тревоги растворяются. А пока ей действительно есть чем заняться.

* * *

Тем временем Изуна что-то планирует: дверь в комнату открывается и закрывается с шорохом. Звук его шагов шуршит в коридоре и стихает на кухне. Слышатся приглушённые голоса, но разобрать, чего он хочет, у неё не получается.

Через некоторое время она снова слышит, как Изуна проходит в коридор. Щёлкает уже входная дверь. Не выдержав, Сакура выглядывает из комнаты. Ботинки Изуны исчезают, как и куртка.

— Сбежал, — подсказывает Мадара, который выходит из кухни неспешно, неся за собой едкий сигаретный шлейф. — Пусть пройдётся, полезно.

Что-то в голове щёлкает. Кажется, Сакура знает, куда… точнее, к кому сбегает Изуна. Она может и ошибаться, но если права, то он вернется домой в хорошем настроении. Во всяком случае, хочется на это надеяться. Чтобы Мадара не заметил улыбку, Сакура мелко кивает и, развернувшись, возвращается на кровать.

Пока соулмейт устраивается за столом с ноутбуком, она решает: алгебра или Ино, Ино или алгебра?..

Цифры, формулы и расчёты вынуждают за собой следить и держать многое в уме — это не даёт посторонним мыслям занять голову. После алгебры разговор с Ино может оказаться отдыхом, решает Сакура и берётся за тетради и учебник, попутно отказавшись от предложения Мадары уступить ей стол.

На кухне в ближайшее время — во всяком случае, есть надежда — не появится Изуна, а даже если и… не ей тут нужно стесняться! Поэтому Сакура переползает туда и обкладывается учебными материалами.

Сознание сразу заполняется усердием. Она быстро разбирается с теоретической частью и со щелчком выдвигает у ручки стержень. Ей нравятся не очень ровные ряды цифр и строчки точных решений. Всё кажется достаточно легким, и Сакура на волне энтузиазма после восьмого законченного примера с шорохом пролистывает страницы учебника до последних. О!..

…Нет, сначала простое. Она не поддаётся желанию замахнуться на более сложные и интересные темы. Если пропустить точку, получится абсолютно другой результат. Если пропустить половину учебника, кто знает, когда придётся сдаться и пойти смотреть, в какой простой теме она не разобралась до конца.

Впрочем, через некоторое время, где-то спустя ещё десять примеров посложнее, Сакура понимает: что-то не так с концентрацией. Но прошло всего полчаса! Быстрый перерыв, решает она.

Попив воды, Сакура возвращается за стол и снова щёлкает ручкой. Впереди конец темы, а это значит, нужно повторить и разобраться с самым приятным — сложными примерами!.. Удовольствие от решения расплывчатое. То взгляд соскользнет на едва заметную царапину на столешнице или возникнет мысль: пора посмотреть, сколько минут прошло, — то запутается внимание и придётся пересмотреть действия.

Сдерживая желание бросить ручку в окно, Сакура с раздражением встряхивает головой и выпрямляется. Перед ней несколько листов с теорией и примерами, но что из этого помогло очистить голову? А прошло меньше часа: пятьдесят три минуты. И после этого она считает, что быстро усваивает?

Уронив голову на сложенные на столе руки, она вдыхает так глубоко, что ещё немного — и лопнет, выдыхает в два раза медленнее. Поёрзавшая Сакура опирается щекой о предплечье и переводит взгляд на окно. Там серый скучный день и вид на дом напротив.

Мадара шутит про занятия, но сейчас кажется, что это было предсказание. Левое предплечье начинает неметь, приходится сменить позу — перелечь на правое. Всё, чего хочется, — это растечься по столу и полежать так, ни о чём не думая.

Правило важных трёх дел, думает Сакура вяло. Почему она так себя чувствует? Спала… лучше, чем могла. Поела? Даже выпила витамины. Погрелась в руках Мадары. Нарешала столько примеров. Откуда взяться нарастающему, как температура воды в душе, состоянию, в котором лежать и смотреть в пустоту — решение лучше учёбы? Как же сложно жить человеком!

Что, если такое состояние сожрёт её? Однажды ведь почти случилось. Мадара тогда помогает ей очень неприятным способом, и повторять опыт Сакура не хочет, пусть и уверена: соулмейт не сделает это с ней снова.

Неужели она ничему не научится? Навсегда останется глупее и беспомощнее остальных? Как же жутко находиться в мире, где все знают правила и законы, а Сакура нет!

Нет, отталкивает злые густые мысли она, ни за что. Это просто передышка. Все справляются, получится и у неё.

Изуна говорит, что она быстро схватывает. Мадара удивляется, когда листает её тетради. Ханаби общается с ней, как с человеком. Хаширама если и замечает странности, то молчит. Ино говорит, что ей необязательно расти похожей на кого-то. Шизуне поддерживает её. Нельзя позволить себе об этом забыть.

А пока надо воспользоваться случаем. В пустой голове ведь неоткуда взяться дурным мыслям. Неоткуда дёрнуться потоку ветра со снегом и густому резкому и металлическому запаху. Нет. Нет-нет-нет, не нужно даже сравнивать. Если хоть немного углубишься, хорошо не кончится.

Медленно заставив себя выпрямиться, Сакура хлопает обеими ладонями по столешнице и напоминает себе — Ино. Надо позвонить. Конечно, она не пожалуется подруге на инертность, а узнает, как у той дела, и кое-что расскажет, но разговор может помочь.

Пересев на подоконник, Сакура забирается на него с ногами, прижимает их к груди и взвешивает телефон в руке. Стоит ли набрать первой? Потому что Ино обещала позвонить вчера сама, только не сказала во сколько. Возможно, что сейчас у неё много работы?..

Но тогда Ино сможет предложить время сама. Потом у Сакуры будет готовка еды в качестве свидания. Лучше же решить другие вопросы пораньше?

Большую часть человеческих танцев на цыпочках друг вокруг друга Сакура предпочитает не разделять, но некоторый процент не обходит её стороной. Успокаивающим решением становится опыт с Ханаби — общение через переписку.

«Ты не занята?»

Текст падает в поле мессенджера чёрной строчкой и висит непрочитанным около минуты. Когда две галочки около него вспыхивают, а Ино набирает ответ, Сакура хмурится и машинально надавливает кончиком языка на почти зажившую ранку в угле губ.

Телу вдруг становится неудобно сидеть на подоконнике полусогнутым. Приходится немного поёрзать на нагревшемся от тепла кожи пластике и опереться плечом о прохладцу стекла, чтобы случайно не упасть.

На какую-то долю секунды после этого движения Сакуре кажется, что она коснулась просто упругого ветра, толкнувшего её обратно в оконный проём, но чувство быстро исчезает. Остаётся только тронувшая кончик языка горечь.

Раздается негромкий звук пришедшего сообщения.

Ино пишет: «Немного. Сегодня одни покупатели».

Представившая заполненное не только цветами, но ещё и людьми, которым что-то нужно, помещение Сакура передёргивает плечами.

Что на это ответить? Приходится дать себе минуту, и Сакура проводит её, бессмысленно смотря сквозь экран. О многом хочется спросить, но захочет ли об этом говорить Ино?

Снова приходит сообщение, сфокусировавшись на котором, Сакура немного расслабляется:

«Через полчасика позвоню. На меня идет целая толпа».

Немного странно чувствовать облегчение, понимая, что толпа — нагрузка на Ино. Но, возможно, говорить, а не писать будет проще?

Тридцать минут — это несколько перечитанных тем, минимум одна пройденная (только теоретически), неплохое количество примеров. Есть чем себя занять, ведь учебник по алгебре никуда со стола не пропадает, вон, лежит раскрытый и просто отодвинутый к краю…

Тело становится тяжёлым и неповоротливым, по-настоящему человеческим, а спускать его с подоконника вовсе не хочется. Стоит толкнуть его и встать, но Сакура прислушивается к себе зря, потому что сразу понимает: голова тяжелеет. Вчитываться будет сложнее, а ещё то и дело придётся проверять время.

Так что Сакура даёт себе послабление: соглашается с Ино, блокирует телефон и обнимает колени, прижав их крепче к груди. Взгляд снова оказывается утянут небом, и так всё утро хмурым, а сейчас помрачневшим окончательно.

Когда на город спустится холодная темнота, можно будет забыть, каким пасмурным был день, а городской свет: ленты-змеи дорог, сияющие вывески, фонари, — рассеют его недовольство и разжижат ночь. И даже эти мысли не успокаивают.

Сакура всё равно не может отвести взгляда от нависшего над людьми грозового фронта. Ждать ли сегодня снега?.. Ждать ли его в субботу? Она сглатывает и кладёт телефон на подоконник, растирает себе плечи, ощущая нытьё царапин и мурашки, исколовшие кожу.

Дом напротив, такой же высокий, как и тот, в котором живет Мадара — ну и как большинство строений в городе — притягивает внимание. Его громада, испещрённая занавешенными и голыми окнами на фоне неба и других домов поодаль, стала привычным видом. Рассматривая фигуры и силуэты, — в зависимости от того, есть ли на окнах ткань — Сакура постукивает ногтями по правому колену.

Сколько же в доме может жить людей?.. Она представляет толпу, как в метро. Столько? Или как толпа во всех вагонах поезда? Как рядом с пешеходным переходом, когда до зеленого света вечером остается пара секунд?

И у всех этих людей, как бы уверенно они не выглядели, есть сомнения, странные убеждения и проблемы. Сакура уверена: любой человек, с которым она знакома или познакомится, сможет чем-то её удивить. Например, как Ханаби — подходом к еде, Изуна — неуловимостью настроений и отношением к близким, Ино — интересом к миру, подруга Ино — Мацури? — способом от мира закрыться, Шизуне — прочным смирением, а Хаширама — странным для человека теплом…

Сколько странностей для себя открыла Ино? А Шизуне? Что удивило их больше всего, что понравилось, а что пришло первым на ум? Сакуре — нечестность…

Что ещё интереснее, чувствовали ли подруги столько же недоумения, как она? Например, как часто Ино чувствовала себя говорящей как на другом языке с Тобирамой?..

Рядом громко звенит телефон. Сакура вздрагивает и машинально пытается отпрянуть, из-за чего теряет равновесие, чуть не валится с подоконника и случайно смахивает телефон на пол.

Приходится за ним спуститься и поднять дрожащими руками. Ино. Но полчаса же не прошло…

— Представляешь, напугала цена. Можно подумать, не знали, куда шли, — громко и бодро возвещает подруга. — Цветы всегда дорогие.

— Д-да? — теряется Сакура, прижав телефон к щеке сильнее. Ей кажется, что что-то оказалось не расслышано. — То есть…

— У меня есть минут пятнадцать, — обещает Ино, как почувствовав, что ей нечего ответить, а что-то на фоне булькает и льётся. — Ну, возможно… с перерывами. Как ты? Соулмейт больше не пытается тебя приручить?

Сказанное шутливым тоном совсем не смешное. Ино прощупывает прошлый вечер. «За что-нибудь» значило «за наше общее возмущение».

— Нет-нет, — покрасневшая Сакура вспоминает пальцы, оказавшиеся между её бедер, собственную влажность, сдвинутую в сторону ткань и общее на двоих помешательство, кончившееся душем. Честно говоря, она не знает, говорить об этом Ино или нет, но язык решает за неё: — У нас всё хорошо. Представляешь, у нас был секс. Стр…

— Что? — перебивает Ино, повысив голос, в котором прорезаются тревожные нотки. — Что у вас… Так, глупый вопрос. Ты соглашалась? Больно? С презервативом? …Ох, если нет, клянусь, я убью его!

Так и не поняв, была ли идея рассказать хорошей, Сакура решает, что более подробное описание успокоит Ино лучше других слов.

— О… — говорит та после длинной паузы и похоже, что сказать больше нечего, но Ино всё-таки пытается. — Это… интересный способ. Тебе же… было приятно?

Вспомнив, как это было, Сакура не может решить, чего хочет больше: рассказать или забраться к Мадаре на колени и посмотреть, что можно сделать ещё. К счастью, правило трёх дел отметает последний вариант.

Кроме него останавливает тот факт, что Мадара определенно хочет больше случившегося. У неё такой уверенности пока нет. Должно быть ещё приятнее — да. Но хочется немного растянуть процесс и привыкнуть к тому, как Мадара может к ней прикасаться и что теперь способна делать она сама.

Чтобы отвлечься, Сакура сосредотачивается на температуре стекла, к которому прислоняется плечом. Окно нагревается от контакта с телом даже через свитер и больше не морозит.

— Да, — Сакура наклоняет голову и прислоняется виском к холодному участку стекла. — Очень. Но немного странно. Тебе тоже было странно?

— Нет, было смешно, — Ино фыркает, — у них такое глупое отношение к телу. Что такого в отсутствии одежды? Себя же видели. Подумаешь, человек другого пола. Тобирама… да, он был очень удивлен, когда понял, что я не стесняюсь.

Имя падает между ними, соединёнными телефонной связью, той тяжёлой растаявшей каплей, бывшей когда-то колючим снежным осколком.

— Тебе грустно? — прямо, отодвигая человеческую мнительность, спрашивает Сакура и сжимает телефон покрепче.

Ей слышится какое-то или потрескивание, или скрип, пока Ино молчит.

— Ну, я переживу, — та очевидно пытается успокоить Сакуру, но она замечает лёгкое повышение тона на мгновение. — Видимо, из-за этого люди боятся отношений. Расставаться… не так просто, как оказалось.

— Это больно? — Сакура не может представить подобное в полной мере, поэтому и задаёт вопрос, а только потом понимает, что для Ино уже вспоминать об этом неприятно. — То есть…

— Как если… оторвать от тебя половину, — судя по голосу, Ино улыбается. — Но это пройдёт. Я спустилась без ничего — кроме волос — и устроилась за шесть лет, как нормальный человек, выучила гору информации, научилась вести себя как люди, получила работу, нашла друзей… от меня отвалился всего один человек, и что, мне теперь горевать до конца жизни? Когда я столько получила? Да ни за что! Он всего лишь человек! Даже не соулмейт. Да… да и хоть соулмейт!

Возможно, если Хаширама всё-таки будет с ней общаться, баланс в окружении Ино восстановится.

Та дышит тяжело, как если бы оказалась готовой расплакаться. Её голос, пронесённый сквозь огромное расстояние ниткой, вызывает в груди Сакуры тревожное колебание, как зов.

— Ты не одна. Мы справимся, — она использует Ино же слова, потому что эта горячая отповедь не должна столкнуться с напоминанием о Хашираме.

Не похоже, что Ино хочет это обсуждать. Если Хаширама достучится до подруги, то, возможно, расставание будет переживать легче?

Сакура гонит вкрадчивые и скользкие мысли о том, каким оно может оказаться у неё. Они оба делают, что могут, чтобы друг друга понять. А Тобирама… Сакуре ничуть его не жаль. Не нужно было вести себя с Ино, как с ребёнком. Кстати о соулмейтах…

— Знаешь, — осторожно замечает Сакура и ёрзает на подоконнике, — я попросила Мадару сказать Хашираме, что наша связь чувствительная… То есть, он скажет, если ты согласишься.

Ей, узнавшей о том, как некоторые соулмейты переживают отказ, нельзя решать такое за спиной Ино. Хорошо, что спохватывается, хорошо, что вспоминает, как оказалась потрясена, узнав о соулмейте Ханаби.

Нет, нет, Хаширама не похож на такого человека! Но история Ханаби точно знакома Ино, во-первых, а во-вторых, совсем недавно подруга бросает младшего брата Хаширамы. Отношение к первому может перенестись и на второго. Лучше, если она согласится на предложение, а не узнает об уже сделанном. Человеческая щепетильность иногда бывает и оправданной.

Только сейчас Сакура проникается разумностью собственного поступка. Но до вопроса:

— Зачем? Он что, как у Ханаби — криминальный авторитет?

— Кто? — растерянно уточняет она, смутно догадываясь о возможной трактовке.

И пока Ино нетерпеливо объясняет, что люди выстраивают иерархию даже среди совершающих плохие дела, и работа Тобирамы состоит в их наказании, Сакура кое-что не может вспомнить.

А говорила ли она, что Хаширама — это не просто друг Мадары, а ещё и его лучший соперник на ринге?.. Она молча закрывает глаза. А с другой стороны, никто не заставлял Хашираму зарабатывать избиением людей, а Ино вообще должна знать! За неё и так уже пытались многое решать.

Поэтому, рассматривая серые просветы на более тёмных участках неба, Сакура сдаёт Хашираму и мысленно шикает на лёгкую неловкость.

— …Но он тоже больше этим не занимается, — осторожно заканчивает она.

— Какая удача, — саркастически говорит Ино, — вовремя мы встретились. Знаешь…

Но вдруг что-то звенит на фоне, раздается тихий шорох и стук двери, и Ино тут же меняет тон и говорит:

— Здравствуйте, добро пожаловать. Что я могу для Вас сделать?

Готовая к какой угодно отповеди и переживающая кризис осознания Сакура опускает плечи, как на резком выдохе.

Что отвечают Ино — не очень понятно. Прокатывается шорох и приглушённые голоса, роняется: «…на рождение… ...светлое…».

— Я поняла Вас, — вежливо и весело одновременно сообщает Ино, которую всё ещё слышно. — Как именинница относится к розам? Тогда, возможно, несколько маттиол, гвоздика, гортензия? Будет очень нежно. Что думаете?

Очевидно, это не подходит, если Ино предлагает новый вариант: тюльпан и лимониум. Шисуевы Ками-сама, сколько же растений в её магазине? Она помнит заполненное зеленью и разными бутонами помещение, но подсчитать самостоятельно не удаётся. А Ино знает их все наизусть, потому что заговаривает о новом сборе. Возможно, стоит поискать в Интернете, как это выглядит.

Выслушав столько о цветах, Сакура немного устаёт держать телефон: Ино щебечет с покупателями, постепенно угадывает их желания и очаровательно смеётся. Так и видится, как белеют её зубы, проглядывающие сквозь широкую лукавую улыбку, и блестят голубые глаза.

Можно подумать, что общаться легко, если посмотреть на Ино…

Она проводит с покупателями меньше пятнадцати минут — Сакура отсчитывает по времени звонка, капающем медленно — в шорохе и с похрустыванием бумаги, щелчками ножниц, разговором с покупательницей о том, сколько будет такой букет стоять и что делать, чтобы продлить его жизнь.

Вспоминается букет Хаширамы, который достаточно быстро оказывается выкинут. Значит, думает Сакура грустно, можно было посмотреть на него подольше…

— …До свидания! — наконец-то говорит Ино, отпуская клиентов с букетом из ирисов с альстромериями, и когда звук открывания и закрывания двери раздаётся во второй раз за двадцать минут разговора, выдыхает. — Хотели светлое, ушли с фиолетово-белым… Ты ещё тут?

Сакура выжидает время, пока тот, кто не уходит из цветочного Ино, не хлопнет дверью, но этого не происходит…

— Сакура? Ты там не заснула?

— Нет, — спохватывается она, потому что звали, очевидно, её. — У тебя… так хорошо получается говорить с людьми, Ино. Сколько ты училась?

Спасибо Шисуевым Ками-сама, напряжение, возникшее при обсуждении Хаширамы, спадает.

— Чтобы не считали странной… Где-то около… наверное, года. За это время легко нахвататься у них же, — с некоторыми паузами подсчитывает Ино. — Но у меня было много — очень много! — контакта. С разными людьми.

Сакура и не надеется, что у неё получится быстрее. Для практики, похоже, нужно больше, чем… две небесные жительницы и четыре человека, включая Хашираму и Ханаби. С последними гораздо сложнее, но, возможно, в этом и смысл. Не всё будет даваться легко — это Сакура уяснила на примере с людскими извращениями в самых разных простых вещах.

— У тебя уже получается, — Ино как будто читает её мысли. — Когда… ну, когда всё закончится… ты сможешь выходить на улицу. Иногда помогает даже смотреть, как кто-то что-то делает. И… без практики я тебя не оставлю! Так что там насчёт боёв без правил?

Можно было бы спросить: «что там насчёт моего соулмейта», — но Ино предпочитает даже не упоминать его в разговоре.

— Мадара и он больше этим не занимаются, — повторяет Сакура и вспоминает успокаивающую, как сама считает, деталь: — Он не слабее Мадары…

— Но не сильнее. От ножей никто не застрахован.

Сердце подкатывает к горлу, оставляя в груди вакуум, так легко, будто иначе и быть не может. Сакура сжимается на подоконнике, ощущая, как от стекла снова веет холодом.

— Ох… Прости, — вдруг совсем другим тоном говорит Ино: — Правда, прости. Зря я это сказала. Хотела пошутить, плохо получилось.

Удивительно, как Ино понимает, насколько её слова влияют на другого (не)человека. Из-за того, что она хорошо знает Сакуру, или из-за навыка общения?

— Извиняешься ты лучше Мадары, — она заставляет себя что-нибудь сказать, потому что разговор всё равно отвлечёт, а сердце вернётся туда, где и должно обитать анатомически. Голос кажется плоским.

— Люблю быть лучшей, — Ино нервно хихикает и повторяет: — Прости. Ты говорила, больше не занимается? Хорошо. Пусть узнает — будет поосторожнее. Почему нет? Смотри-ка, даже полугода не проходит, а теперь ты обо мне заботишься! Так приятно.

Сквозь мёрзлое ощущение старой тревоги пробиваются несколько ростков тепла. Сосредоточившись на них, Сакура решает усилить влияние.

— Я тоже хочу поддерживать тебя. Мне… нравится Хаширама. Но ты мне нравишься больше. Не хочу, чтобы он случайно тебе… как-нибудь… навредил, — бормочет она признание.

— Друзья твоего соулмейта теперь и твои друзья… Небогатый выбор, — цокает языком подруга. — Ничего. Мы как-нибудь соберёмся… может, до конца месяца… Что думаешь? С Чоджи, Шикамару и Ханаби. Надо Шизуне с ними познакомить. Давно я их не видела… В последний год вообще нечасто собираемся.

— У них больше работы, чем у тебя? — удивляется Сакура, которая встречается с Ино часто. Похоже, гораздо чаще, чем Ино с её друзьями.

— Ну… не совсем. Сложно было совмещать из-за Тобирамы, — тяжело вздыхает Ино. — С ним совпасть было кошмар как сложно. Приходилось иногда выбирать. Представляешь, как обидно было, когда в последний момент отменялось?

— Тогда… разве не хорошо, что ты снова можешь? — она спрашивает с осторожностью. — Даже если тебе… больно.

— Ну естественно! — выразительно соглашается Ино. — Теперь не надо волноваться за наши отношения, подстраивать время, отменять встречи… что ещё? А! Самое главное! Выслушивать, какая у меня работа и как мне надо стать Ямато-надэсико… В смысле, идеальной женой, — последнее Ино вдруг выплёвывает с горячей неприязнью. — И я вижу… в смысле, слышу, как ты со мной разговариваешь. Я в порядке, знаешь ли. Ем, пью, сплю, работаю. Мне хуже, чем обычно, но я восстановлюсь. Знаешь, я так давно не бегала! Спортзал забросила… даже не помню, когда готовила что-то интересное. Не хочешь устроить ночёвку в воскресенье? Ты, я… Шизуне, конечно. Что думаешь?

Говорит Ино быстро, будто боится сбиться и надеется убедить Сакуру в своём состоянии.

Интересно, как быть идеальной женой и почему для Тобирамы это важно? Ино ведь изначально для него не такая. Он нуждался в соулмейтке. Так был ли смысл в разговорах, если они стали отягчающим обстоятельством расставания?

Но не похоже, что эта тема для подруги приятная… Поэтому Сакура решает утолить любопытство в другой раз и соглашается.

Как будет хорошо! Особенно после субботы. В уютном доме Ино, среди растений и если не солнечного света, то воспоминаний о нём, так хорошо скрываться от пережитого.

Можно будет поддержать Ино не только по телефону. Хотя бы… хотя бы приготовить что-нибудь! Спасибо Ханаби, пекущей для сестры банановый хлеб, за идею. Но как они втроём с Шизуне будут спать?..

— Договорились, — говорит Ино торопливо. — Мне точно пора. Чувствую, тот молодой человек ко мне… Знаешь, есть всё-таки немного плюсов. Когда люди становятся назойливыми, я вру, что мой человек — прокурор. Ладно, я пошла. Будь в порядке!

— И ты, — с ощущением тепла в груди, странного и непохожего на то, что появляется с Мадарой, отвечает Сакура.

* * *

Некоторое время она просто сидит на подоконнике, смотря в небо, и переживает острый приступ гордости за себя. Сначала ведь обсуждает, только потом делает. А даже если изначально и было иначе, она вовремя исправляет возможную ошибку.

Запив торжество холодной водой, Сакура косится на учебные материалы на столе. Вполне возможно, что сейчас получится?..

Достаточно неудачно для алгебры в коридоре открывается дверь. Достаточно удачно для атмосферы дома — не входная, то есть, Изуна не возвращается. На кухню заходит Мадара, растирая шею ладонью.

— Ино согласилась, — говорит Сакура и ополаскивает стакан. — Как думаешь, Хаширама будет рад?

Соулмейт медленно моргает.

— Что… А. Да. Ещё как. Надеюсь, подальше от нас, — Мадара морщит нос, протягивает руку, чтобы забрать стакан у Сакуры, уже собравшейся отправить его на сушилку.

Следя за тем, как он пьёт, она пытается понять: ещё занят? Её внимание оказывается легко замечено. От внимательного и немного усталого взгляда Мадары она прячется за упавшими на лицо волосами, нужно всего лишь мотнуть головой, делая вид, что оглядывается на окно.

— Будешь курить?

— Сначала еда, — Мадара убирает стакан и снова вращает головой с уже знакомым хрустом, растирает область чуть ниже шеи. — Ты не хочешь есть?

В чувстве признательности можно если не утонуть, то хотя бы намочить ноги.

— Креветки, да? — она убирает волосы за уши неловким жестом.

На лице Мадары, ставшем утомлённым всего спустя час — возможно, чуть меньше — работы за ноутбуком, проявляется слабая улыбка, даже не кажущаяся вымученной. Он опускает руку и кивает:

— Посмотрим, что у нас есть.

Они вместе инспектируют холодильник. Овощи и растения, названия которых Сакура не знает, и чеснок находятся в специальном отделении, разные маленькие бутылки с тёмной жидкостью разной степени наполненности стоят на дверце. Судя по прищуру Мадары, которым тот обшаривает белое и хорошо освещённое пространство, чего-то не хватает…

Выстроившая из продуктов островок на рабочем столе Сакура следит за ним с недоумением. Они уже вытащили столько продуктов. Пальцы соулмейта, сжавшиеся на дверце холодильника, постукивают по белой поверхности.

— Я схожу за грибами и креветками, — Мадара выпрямляется и закрывает холодильник. — Ты пока… — он осматривает уже имеющееся, — можешь помыть овощи. Так будет быстрее. Или… хочешь со мной?

Если утром Сакура чувствовала, что способна на что угодно, то сейчас встречает предложение с неожиданной вялостью. Улица кажется лёгким испытанием только до завтрака, и это удивительно несправедливо.

Она отрицательно качает головой, растерявшаяся и не понимающая, куда делась уверенность. Брови Мадары приподнимаются: он ожидал другого ответа. Будь Сакура менее оторопевшей и имей больше сил, скорее всего почувствовала признательность.

— Скоро вернусь, — обещает он, взглянув изучающе, будто оценивая, стоит ли оставлять её одну.

Как же несправедливо ощущать подобное — почти бессилие, признается она себе — после хорошего дня.

Сейчас, когда страхи облекаются в словесную форму, а не только пробираются холодом в голову, сил же должно стать больше. К тому же, двадцать минут она провела в одном из самых комфортных мест — в руках Мадары, ещё и на кровати. Неужели этого мало?

Сакура даже внимательнее прислушивается к себе, пока Мадара выходит в коридор, со щелчком включает там свет и шуршит там курткой.

Разговор с Ино дал воодушевление в одной области, но другую обделил, хоть они и смежные! После победы на территории человеческой деликатности перспектива закрепить успех выходом на улицу не вызывает энтузиазма.

Хорошо, не всё сразу, соглашается Сакура, надеясь смирением немного приглушить обиду. Овощи так овощи.

Пока соулмейт накидывает куртку и обувается, Сакура вытаскивает из пластиковой упаковки объёмное за счет крупных листьев растение и осторожно промывает его тёплой водой. Чеснок — она подмечает это у Изуны — обычно чистят, а не моют, поэтому она снимает плотную кожуру с одного зубца. Продолговатый и красный овощ кажется ей самым красивым и ярким, особенно в атмосфере серого дня.

Она пытается угадать: такой же он вкусный, каким выглядит? Чтобы проверить Сакура отрезает самый кончик.

Мадара запускает за собой прохладный воздух из подъезда и находит Сакуру пьющей уже второй стакан воды. Она, покрасневшая, вспотевшая, со слезящимися глазами и пытающаяся погасить пожар во рту и ощущение, что случайно отпила кипятка, смотрит на него с отчаянием.

— Шисуевы Ками-сама… — бормочет соулмейт и заходит на кухню как есть — в куртке, открывает холодильник и достает оттуда молоко. Взяв стакан с сушилки, он наполняет его наполовину. — Пей. Уберет остроту. Только медленно.

Медленно уберет остроту или медленно нужно пить? Сакура, у которой, кажется, поднимается температура и точно выступает испарина на лбу, на всякий случай и медленно пьет, и не надеется на быструю помощь. Но уже после нескольких глотков жар начинает стихать. Какое облегчение! Она даже опирается о край стола, почувствовав, как расслабляются все мышцы.

Мадара ставит пакет с покупками и упаковку молока на стол и сбрасывает куртку с плеч, не сводя с Сакуры взгляда. Удивительно сочувственный, он поразил бы Сакуру, не отходи она сейчас от остроты.

— Уф-ф-ф… я думала, мне нравится острое, — бормочет она и моргает, морщится, когда слёзы всё-таки скатываются с ресниц на кожу. — Ох… — и дёргает несколько раз ткань свитера у горла, чтобы воздух остудил кожу.

Мадара сначала молча качает головой, смотря будто сквозь Сакуру.

— Ты до этого не пробовала острое, — говорит он, но без ожидаемой усмешки, и окончательно снимает уличную одежду.

Вообще-то, было! В лапшичной, куда они вместе заходили!

— Больше и не хочу, — она шмыгает носом и быстро стирает воду со щёк тыльной стороной ладони, спрашивает: — Он сгорел? — и показывает Мадаре язык.

— Нет. Выпей ещё, станет лучше, — вздыхает соулмейт и закидывает куртку на плечо.

Пока он относит её в коридор, Сакура действительно повторяет полстакана молока и с облегчением понимает: язык и нёбо уже не требуют приложить к себе лёд. Дело ли в молоке или в том, что оно ещё и холодное?..

— Никогда больше!.. Люди, которые это едят!.. сумасшедшие! — сообщает Сакура вернувшемуся на кухню Мадаре. — Давай не будем его добавлять.

— Это перец чили. И вот так, — соулмейт выкладывает на стол пластиковые упаковки: грязно-бежевые ростки с круглыми верхушками и небольшие серые, свернувшиеся почти кольцом точно-не-растения, — его не едят. Обычно добавляют куда-нибудь, но немного. Хорошо, что ты откусила чуть-чуть. Чили не самый острый, но у тебя раньше опыта не было. Изуна редко такое добавляет.

— Мне хватило, — она недовольно морщится и подходит к раковине, оказавшись бок о бок с Мадарой. — Тебе бы тоже не понравилось.

Остатки молока, смешиваясь с водой, окрашивают её в мутный белёсый цвет и быстро утекают в слив. Удивительно, насколько молоко функционально: оно смягчает и горечь кофе, и остроту, и наверняка что-нибудь ещё, с чем бы Сакура предпочла не сталкиваться.

— Я могу такой целый съесть, — он поворачивает голову и едва заметно усмехается краем губ. — С семенами и без молока.

Она оставляет стакан на сушилке и разворачивается, опирается поясницей о край столешницы и заглядывает соулмейту в лицо. Он преувеличивает или всё же говорит серьёзно?

— Зачем? Как ты дышал? — Сакура всё-таки косится на блестящее на свету красное чудовище. — А почему с семенами?

— С семенами острее. А зачем — Изуна любил отлынивать и легко брался на слабо, — Мадара скрещивает руки на груди. — Когда-то давно. Может, лет пятнадцать назад… Убираться дома было нашей обязанностью. Я съел четыре таких и не мыл посуду две недели. И не чувствовал язык… не помню, сколько. Зато чувствовал… много что ещё. Этот, чили, острее, но один съесть смогу.

— Ты настоящий человек — сумасшедший! — Сакуру передёргивает от мысли, что он добровольно, сам, съел целых… ох, она бы себя заставить не смогла.

Не то чтобы ей нравилось мыть посуду. Но лучше заниматься этим, чем полоскать рот молоком.

— Нет, я просто не люблю делать чужую работу, — поправляет Мадара, и кожа на его переносице дергается. — А потом, когда… когда мы стали жить одни, я либо сжигал, либо слишком перчил. Благодаря мне Изуна умеет готовить.

— Хочешь сказать, ты не специально не умеешь? — поражается она.

То есть, он отказался учиться тому, что помогает стать взрослым?! Но… а вдруг не понравится еда, которую приготовил Изуна? А если будет как сегодня: поссорятся, и Изуна уйдёт, забрав с собой из дома способности готовить вкусно?

— Я не всегда притворялся, — соулмейт опирается ладонями о край столешницы, смотря искоса. — У меня не очень с… как там говорит Изуна?.. с концепцией температуры. Обычно я ставлю на очень большой огонь. Если не сгорает, то пережаривается, выпаривается, пересушивается…

Только облегчённо выдохнувшая — Мадара не имеет такой глупой стороны — Сакура кое-что осознаёт. Это что… Никаких ей воспоминаний?

— Кое-что у меня получается, — явно заметивший её разочарование Мадара подавляет улыбку, опустив голову. — Креветки лучше всего, — и кивает на серых существ в пластиковом лотке.

— Они… выглядят жутко, — Сакура морщится, когда Мадара вскрывает упаковку и достаёт специальную миску с дырками, чтобы высыпать в неё содержимое. — И ничего в них смешного нет.

— Да? — Мадара наклоняет голову и достаёт одну из миски. — А я думаю, есть. Тебе ничего не напоминает? Нет? — некоторое время Сакура смотрит на него молча, и он всё-таки отвечает, снова усмехнувшись: — Ты так спишь.

— Я? Так? — она брезгливо следит за лежащей на его ладони креветкой. Её поверхность влажно поблескивает на свету.

Во взгляде Мадары мерцают искры веселья. Вроде бы он и ничего не говорит, а Сакура всё равно ощущает, как щёки снова становятся горячее. Значит, вот что его веселит?

О-о-о, это он зря! Потом снова скажет, что училась у лучших. Если учиться у Изуны лучшему уже не так хочется, всегда можно перенять опыт Ино. Чуть попозже. Когда Сакура… найдет животное, на которое он похож, и нашепчет это… например, Хашираме. Возможно, даже без обращения к подруге.

— Ты себя со стороны не видела, — он говорит тем самым тоном, по которому не поймёшь, шутка или нет.

Достав глубокую миску и взяв нож с магнитной ленты, Мадара невозмутимо вскрывает серое существо. По коже бегут мурашки, от которых хочется почесать руки, ноги и вообще всё, до чего дотянешься. Интересно, соулмейт понимает, насколько угрожающе выглядит после того, как называет Сакуру креветкой?

Заметивший её выражение лица Мадара выглядит серьёзно, но плечи у него напрягаются и пару раз мелко вздрагивают, а губы крепко сжимаются в тонкую линию. Но так как в человеческое тело должен поступать кислород, смех всё-таки негромко, но звучит, похожий на покашливание.

— На вкус будет лучше, — обещает соулмейт и надрезает спинку креветки, чтобы что-то из неё выцепить кончиком ножа, бросает её в миску. — Просто поверь мне.

Решив, что это, как минимум, повод попробовать что-то новое, Сакура выбирает не сопротивляться, но предупреждает:

— Я не так сплю! Не говори так… или я тоже найду животное!

— Шисуевы Ками-сама, — посмеивается Мадара и протягивает Сакуре руку жестом, которым обычно предлагают проверить совместимость, — в угол меня загнала. Договорились?

Сакура понимает свою ошибку, только когда берет Мадару за ладонь:

— Я тоже теперь пахну! — она, обиженно сморщив лицо, трясёт ладонью, но без особой надежды, что это поможет. — Я найду это животное! Клянусь!

— Это не акварель. Отмоется проще… — обещает Мадара и, не выдержав, снова покашливает от смеха.

— Краски не воняли! Были просто… были цветными!

Подумаешь, побыл немного фиолетово-оранжевым. Да, Изуна разозлился из-за полотенца, но не сейчас же припоминать. Разочарованная Сакура снова встряхивает рукой, не уверенная, нужны ли такие воспоминания. Мадара, будто прочитавший её мысли, молча убирает миску с отверстиями из раковины и включает воду.

— Просто помой руки, — говорит он и отходит, давая ей место. — Запах пропадёт.

Подвинувшись, Сакура тыльной стороной ладони выдавливает в горсть немного средства для мытья посуды и растирает по коже. Запах креветки, который чудится ей, даже если не принюхиваться, заменяется химико-фруктовым. В слив течёт белая пузыристая пена.

Мадара кивает ей на полотенце, видимо, не собирающийся мыть руки только ради того, чтобы его взять и не оставить креветочного следа.

— Порежь комацуну, — соулмейт приподнимает подбородок, указывая на уже помытые и лежащие на тарелке зелёные листья. Когда Сакура хмуро смотрит на него, Мадара медленно выдыхает носом и добавляет: — Больше не буду. Обещаю.

— Никогда, — вносит ясность Сакура и смотрит в упор. — Вообще.

— Никогда и вообще, — терпеливо повторяет Мадара и переставляет миску обратно в раковину, берёт креветку. — Комацуна.

Видят Шисуевы Ками-сама, Сакура это на всякий случай запомнит. Но запах удалось легко отмыть, она получает обещание, креветками занимается Мадара, а ей остается только порезать растение. Учитывая то, насколько соулмейт любит всё просчитывать, вряд ли он выбирает сомнительный рецепт. Вдобавок, они уже начали.

— Хорошо, — говорит Сакура и тоже берёт нож.

У него получается лучше. Сакура нарезает комацуну не совсем ровно. Мадара же легко вскрывает серые доспехи, достает из ставших беззащитными креветок — она-таки рассматривает — тёмные нитки и вскоре наполняет миску разоруженными тельцами. Туда же он добавляет по ложке разных соусов из бутылок.

Одновременно с этим Сакура заканчивает. Мадара предлагает ей сделать то же самое с грибами, ребром ладони отмечая, до какой линии отрезать корни. Справиться с этим проще, но Сакура подозревает, что отделила слишком много. Да, Изуна бы ей не гордился. Но комментариев от Мадары не следует. Вместо этого он негромко рассказывает, пока перемешивает получившуюся смесь из креветок и жидкостей, как Изуна однажды «спалил рис».

Внимательно слушающая Сакура вскоре меняется с ним местами. В перерыве между историей он кивает на несколько маленьких бутылок и инструктирует, сколько чего налить ещё в одну пиалу.

— …Он чуть руки не стёр, пока пытался кастрюлю отчистить. В итоге отмыл я. Скажи ему, что я тебе рассказал, — усмехается Мадара. Бесстрашия ему не занимать.

Он занимается острыми ингредиентами сам: отрезает от красного перца, этого жгучего чудовища, немного и крошит мелко-мелко, с чесноком поступает так же. Сакура, которой нечем заняться, просто встает поближе и наблюдает за тем, как лезвие с хрустом отрезает кусок за куском. У Изуны, несмотря на случай с рисом, такое получается быстрее.

— А что ты сжигал?

— Не так много. Омлет и пару раз рыбу. Изуна сначала решил, что нужно учиться на ошибках, — Мадара морщится. — Запах его переубедил.

— Надо же, ты чего-то не умеешь, — Сакура поворачивается к столешнице спиной и, подложив ладони, опирается о край поясницей.

— Я же человек, — он смотрит на неё искоса и останавливается, откладывает нож. — Зато я хорош в том, что умею.

Это правда. К тому же, Мадара умеет действительно много, больше неё. Со временем всё изменится, напоминает себе Сакура.

— Кстати… — открыв кран, соулмейт подставляет под воду руки, чтобы ополоснуть. — Всегда мой руки после острого. Забудешь и тронешь лицо — будет неприятно.

Так как знакомство с перцем закончилось плачевно, Сакура решает не уточнять: что будет, если забудет и потрёт, например, глаза? На коже — подушечках пальцев — острота не ощущалась, а вот слизистая… Впрочем, уверенности, что острая еда однажды ей понравится, нет. Как, кстати, Мадара выяснил?

— И кто из вас так попался? — Сакура наклоняет голову и немного покачивается вперед туловищем.

— Я, — невозмутимо отвечает Мадара и поджигает газовую конфорку, ставит сковородку. Голубое пламя облизывает её дно. — В детстве.

Интересно, когда это случилось: до или после соревнования с перцем? Выясняется, что, во-первых, до, а во-вторых, соулмейту помог Изуна, с которым тот подрался.

— …я бы его прибил, но он слинял на улицу и вернулся под вечер. А за это его чуть не прибил отец, — невозмутимо рассказывает Мадара, сталкивая лезвием ножа с доски на сковородку перец и чеснок.

— При… то есть, убил бы?! — ужасается она.

— Нет… Не буквально. Отец долго отчитывал. Я бы… тоже ткнул ему в лицо немытыми руками, — медленно говорит Мадара, поморщившись, и добавляет, заметив, что Сакуру объяснение не успокоило: — Между братьями такое случается. Это нормально.

— Ты можешь ударить родного, бьёшь друга и незнакомых людей, — перечисляет Сакура и задумывается, почувствовав холодок. — А… а меня? Ты тоже сможешь ударить?

Однажды он сжимает её так — Сакура передёргивает плечами — что ничуть не лучше удара. Во взгляде Мадары, длинном и тяжёлом, поблёскивает что-то ей незнакомое. Он сводит брови на переносице.

— Нет, — чётко, но негромко отвечает соулмейт. — Шисуевы Ками-сама, нет. С Изуной мы дрались в детстве. Чтоб ты знала, он хорошо даёт сдачи. С Хаширамой за деньги. И — если ты не заметила — он не хуже меня. Остальным стоило сначала подумать, потом соглашаться. Они бывали такими порядочными, — он делает акцент, — что иногда пытались меня порезать.

Ей не забыть, сколько может быть крови, если кожный и мышечный барьер человеческого тела нарушить, и как легко может упасть даже такой, как Мадара. А с ним это ещё и не в первый раз случалось. Только раньше… раньше не из-за неё. Сакура отрывисто вздыхает.

— Ты… наверное, было очень больно, — она бормочет, опустив взгляд, чтобы соулмейт не заметил, насколько разрастается её вина. — Они такие… плохие люди. Они же за это ответили? Кто-нибудь их наказал?

Например, ты, думает Сакура с содроганием.

— Раз не покажешь, как нельзя, — равнодушно отвечает Мадара, — попробуют снова. Пару раз нужно было повторить.

— А ты? Ты так не делал? — она поднимает голову и спрашивает то, что приходит на ум.

Заданный вопрос… он грубый, и Сакура понимает это слишком поздно. По лицу Мадары ничего не понять: оно становится похожим на маску, под неподвижностью которой разглядишь только новый слой, не больше. Даже в неконтрастную погоду тени на лице соулмейта становятся ярче.

Ей пришлось однажды увидеть Мадару на ринге. Тогда она анализировала случившееся с точки зрения морали. Сейчас, вспомнив об этом, Сакура перебарывает ощущение тошноты — запах креветок совсем не помогает — и пытается посмотреть иначе.

В тот вечер, застрявшая среди множества агрессивных мужчин, она испугалась того удовольствия, которое демонстрировал Мадара от удачного удара и поражения соперника. Это всё ещё омерзительно и нельзя оправдывать. Но… Может быть, она мало что понимает, но много ли азарта в нападении на противника с ножом?.. Ещё и бесплатно.

(Воспоминание прорезает сознание, но Сакура заматывает его в другие мысли; тогда Мадара защищал её.)

Больше похоже на акт бессмысленной мести. А Мадара редко делает что-то бессмысленное. Когда они говорят о самообороне и боевых искусствах, Сакура узнает о запрещённых приёмах в таком спорте и правилах. Их опасно придерживаться, если соперник играет грязно. Это как дополнительный уровень сложности, задача со звёздочкой.

Понравилось бы такое соулмейту? Сакура думает, что да, но одновременно считает, что способна ошибиться.

— Нет. Это просто жалко. Не можешь победить без заточки — не лезь, — всё-таки отвечает он презрительно после долгой паузы и принюхивается, скашивает взгляд на сковородку, цыкает.

Уж кому-кому, а не Мадаре испытывать раздражение из-за проигрыша, думает она запоздало. В конце концов, равных соперников кроме Хаширамы у него нет, а друзей — насколько она знает — не режут. Сакура, испытавшая облегчение от ответа соулмейта, тоже принюхивается и начинает понимать Изуну.

Чеснок стал карамельного цвета только-только, но уже хочется открыть окно. Если сжечь до угольков, придется открывать их везде, а что-то подсказывает Сакуре, что Мадара не разменивался на такие мелочи, как слегка пережаренная рыба.

Мадара сбрасывает чеснок лопаткой в раковину и берёт пиалу с креветками. Они начинают шкворчать сразу же, как оказываются в сковородке. Помешивать их приходится непрерывно, иначе они пригорают. Сакура подлезает ему под локоть, чтобы с интересом следить.

Ей кажется, или они… розовеют? Она задирает голову и смотрит на Мадару, сразу это заметившего и усмехнувшегося, осуждающе.

— Не похожа, — с расстановкой заявляет она, когда он сталкивается с ней взглядом и дёргает уголком губ. — Нет. Это другой розовый. Или я…

— Скажешь, какое я животное, — иронично продолжает Мадара и ловко прихватывает её так, что Сакура оказывается прижата к его боку.

Некрепко, можно легко вывернуться, но она остаётся так и устраивается поудобнее. Рядом спокойно, тело Мадары очень тёплое, а звук дыхания успокаивает. От соулмейта пахнет почти выветрившимся сигаретным дымом, ментолом и — Шисуевы Ками-сама — дурацкими креветками. Сакура способна потерпеть. Тем более, рука Мадары расслабляется и уже просто обнимает за плечи.

— Я и Изуне расскажу, какое ты животное, — Сакура обещает вкрадчиво, подражая Мадаре, и самодовольно задирает нос.

Уж Изуна точно воспримет это с интересом и не даст Мадаре забыть. О Хашираме она стратегически умалчивает.

Спокойно помешивающий креветки Мадара не поддаётся:

— Тогда и учить тебя будет Изуна, — и наклоняет к ней голову, не отводя взгляда от сковородки.

— Тогда я попрошу Хашираму, — Сакура поддается мстительному порыву, подтянувшему за собой азарт. Вызывать у своего человека ревность глупо, она просто хочет немного подразнить. У неё удается.

— Мне подыграть? — Мадара выгибает бровь, но взгляд у него всё же становится пронзительнее.

Растерявшаяся Сакура неуверенно пытается подобрать ответ. Соулмейт невозмутимо отпускает её, чтобы взять тарелку с нарезанной комацуной и грибами и ссыпать содержимое на сковородку, прямо в шкворчащие креветки, а потом поставить её в мойку. Нет, как всё-таки неудобно, что он не поддаё…

Она рвано вздыхает, когда Мадара ловким движением оказывается не сбоку, а напротив. Его небольшой шаг — и она автоматически отклоняется, прогнувшись в спине. Между столешницей и поясницей Сакуры проскальзывает его большая ладонь.

Сакура вздыхает снова, когда случайно опускает взгляд на приоткрытые губы Мадары, и невольно облизывается. Левый бок греет близость к плите, запах ментола холодит слизистую носа, а блёклый серый свет не достаёт до правой стороны лица соулмейта.

Мадара надвигается на неё медленно и замирает в тот момент, когда стоит только чуть приподнять подбородок, и губы встретятся, а отклониться уже некуда. Тут бы, наоборот, выпрямиться, даже если прижмёшься грудью к груди.

— Хаширама, — горячее дыхание обжигает Сакуре рот, — для меня больше не опасен. Кто-то просит передать, что связь с его соулмейткой чувствительная… кто же это был?

В теле скапливается тёплая тяжесть и будто прибивает к земле. Борясь с этим ощущением, Сакура привстаёт на носочки, чтобы кожа столкнулась с кожей… Но Мадара, приподняв подбородок, легко отстраняется. Шаг — и он возвращается к помешиванию дурацких креветок, грибов и комацуны на сковородке.

Пока она потрясённо наблюдает за этим и переживает болезненный приступ разочарования, Мадара заливает смесь из ингредиентов смешанным заранее соусом.

Конфорка со щелчком выключается.

Этот звук придаёт Сакуре, постепенно ощущающей, как раздражение щекочет кожу вместо мурашек, сил. Нет уж!..

Она берёт соулмейта, потянувшегося к дверце навесного шкафчика, за локоть и дёргает. Не то чтобы сил хватает, чтобы сдвинуть его с места, но вот чтобы удивить — очень даже! Мадара застывает, смотрит сверху вниз с недоумением и опускает руку.

— Я пока не очень хорошо целуюсь, — угрожающе сообщает Сакура, наполненная решимостью довести соулмейта до того, что он не сможет ей ответить. — Мне нужно попрактиковаться отдельно?

— Что? — Мадара разворачивается к ней и прищуривается. — И с кем?

Если сначала Сакура сбивается, поняв, что вариантов практически нет, то через секунду вспоминает о новых знакомствах. Конечно, целовать Шикамару или Чоджи ей совсем не хочется. Впрочем, это знать Мадаре совсем не обязательно.

— Если не поцелуешь — узнаешь, — она скрещивает руки на груди и тут же добавляет, решив, что шутке не стоит становиться настолько серьёзной.

Наклонив голову, Мадара рассматривает Сакуру оценивающе, потом мельком проводит взглядом по столу. Она настораживается. Как оказывается, не зря. Соулмейт скользким движением освобождает руку из захвата, притягивает её к себе. В поясницу упирается край столешницы, а слегка потерявшая равновесие и запутавшаяся в ногах Сакура хватается за локти Мадары, чтобы не упасть.

— Хорошее обучение — это хороший преподаватель, — без стеснения говорит он и заправляет ей прядь за ухо.

— Ты меня уже многому научил, — дерзко выпаливает Сакура.

— Да, — хрипло соглашается Мадара, ожёгший её взглядом, — я хорошо постарался.

Его руки удерживают Сакуру на месте, крепко обхватив: ладонь на затылке, ладонь на талии, — а сам соулмейт нависает над ней и всё-таки прикасается так, как хочется. Глубоко вдохнув носом, Сакура впивается пальцами в чужие плечи и закрывает глаза. Хочется, чтобы он подсадил её на столешницу, потому что ноги не держат, чтобы прижал теснее, чтобы ладонь скользнула под свитер…

Выдохнувшая ему в лицо Сакура чувствует жжение внизу живота. В том, как Мадара движется и удерживает, ничто не говорит о чуткости, но он практически сразу замедляется, стоит ей замереть. Колючая тёмная прядь щекочет Сакуре лоб и левую бровь. Распахнув веки, Сакура рассматривает чуть приоткрытые губы Мадары.

— Всё ещё хочешь учиться у других?

Она тяжело вздыхает и тянет соулмейта за ворот майки к себе. Разве непонятно, что можно продолжить? Но Мадара опирается о столешницу около её левого бедра и смотрит в упор глазами-углями, явно ожидая ответа.

— Шисуевы Ками-сама… — шепчет она, облизнувшись, и пользуется положением — берёт склонённое к ней лицо в ладони. — Зачем мне люди, если есть ты? Я хочу только тебя.

Брови Мадары вздрагивают от изумления. Он кажется и недоверчивым, будто ожидая подвоха, и собирающимся вот-вот найти достойный ответ…

Да, точно, что может сбить с толку настоящего человека, если не честность, думает иронически Сакура.

Он поводит подбородком и хмурит брови, точно собираясь что-то сказать. Сакура не даёт этому случиться: она ласково гладит суховатую кожу чужих скул и приподнимается на носочки. И тогда Мадара встречает Сакуру на полпути.

Уже его руки гладят её лицо и спускаются на шею, от чего Сакура запрокидывает голову выше и снова вздыхает. Язык скользит по языку, горячая и грубоватая рука исчезает с шеи и забирается под майку на спине Сакуры, поглаживает выступы позвоночника. У тела, по-человечески слабого, остаётся только одна опора — тело чужое, держащее цепко.

Наслаждаясь тем, как внутри разрастается лёгкость, Сакура запускает пальцы в чёрные вихрастые волосы. Поясница вжимается в столешницу — Мадара несильно подталкивает назад, выражая недовольство.

Носы сталкиваются, и это смешит. Как же глупо, но Сакура не может подавить хихиканье. Ноги становятся мягкими и желейными, приходится повиснуть на соулмейте, который сразу же останавливается.

— Что… — начинает он.

Прыснув, Сакура прячет лицо на твёрдой мужской груди и потирается об неё лбом. Глубокий вдох, такой же выдох — Мадара, похоже, не знает, что ей сказать. Но достаточно и того, что его руки крепко сжимаются вокруг плеч и спины.

— Ты, — шепчет она ему в грудь и втягивает носом воздух, — так вкусно пахнешь. Когда не куришь.

Впервые в голову приходит идея его лизнуть. Но до открытых участков тела надо дотянуться, а пробовать на вкус ткань кажется глупой идеей. Видимо, Мадара что-то чувствует, раз сжимает покрепче на мгновение и отстраняется. Может быть, ему тоже хочется её куда-нибудь лизнуть?

Он опирается о столешницу по обе стороны от её бёдер и, наклонившись, даёт голове устало обвиснуть.

— Смешно? — спрашивает Мадара ничуть не удивлённо.

Его макушка, такая взъерошенная, манит Сакуру пропустить чёрные густые волосы сквозь пальцы, попробовать пригладить их… Мадара вздыхает тяжело, когда она идёт с желанием на сделку. Всего разочек.

— Не знаю, — беспечно говорит Сакура и наклоняется, чтобы поцеловать.

Губы покалывает жёсткость его волос. Мадара дёргается, будто она коснулась его ниже пояса, и тут же поднимает голову, чтобы смерить её взглядом.

— Я вернусь, — внушительно говорит он и выдыхает резко и быстро, — и мы наконец-то поедим.

Не успев спросить, куда он, Сакура удивленно смотрит на его напряженную прямую удаляющуюся спину. Хлопает дверь, но, кажется, в туалет?.. Хорошо, она пока достанет тарелки.

Возвращается Мадара не так скоро, как Сакура ожидала. Она устраивается на стуле, подтянув одну ногу к груди и покачивая второй над полом. Тарелки на столе полные, но Сакура решает не пробовать до прихода соулмейта. В ней есть надежда: имейся в блюде острота — Мадара хоть немного скривится. Вот тогда можно будет передумать и найти что-нибудь в холодильнике.

Мера крайняя, и Сакура не думает, что Мадара приготовил бы острое, зная, что ей не понравится. Но и рыбу-то он сжёг не один раз…

— Уже всё остыло, — говорит она Мадаре, появившемуся в дверях. Лицо у него сухое, но корни волос надо лбом блестящие от влажности, а на майке несколько влажных пятен, будто по шее тёк небольшой ручей.

— Я думал, у тебя горел рот, — со скупой усмешкой говорит он, посмотрев на стол. — Точно хочешь горячего?

— Ты умывался Изуниным мылом? — смело поддевает Сакура и подтягивает на стул вторую ногу. — Его настроение можно подцепить?

— Ты иногда моешь голову моим, — Мадара подходит к рабочему столу и тянется к навесному шкафчику, — шампунем. Подцепила что-нибудь?

— Неправда, — возмущается Сакура. — Мне нравится пахнуть собой, а не тобой.

Ни слова лжи: она не пользуется его шампунем. Просто утром, стоя под горячей водой, Сакура выдавливает немного на ладони и растирает в пену, чтобы приятный холодный запах расползался по душевой. Что плохого? Это немного её бодрит.

Кто бы мог подумать, что обонятельные рецепторы у соулмейта не хуже, чем слух.

— Тебе нравится, как я пахну, — он достаёт небольшие пиалы для риса. — Уверен, слышал это десять минут назад. Будешь?

Он про рис? Вспомнив, что в холодильнике должно было немного остаться, Сакура мотает головой. За сегодня тело столько раз согревалось не из-за одежды — вот и ещё один случай.

Если есть рис, всегда можно смешать его с какими-нибудь овощами, добавить яйцо и пожарить. Так иногда делает Изуна, а Мадара не может об этом не знать. И всё же… всё же они нарезают зелень и чеснок, грибы и перец, а соулмейт чистит гору креветок и выходит в магазин. Допустим, чеснок подгорает, а Сакура пробует худший из овощей на вкус, но имеет ли это значение?

Они сидят друг напротив друга: Мадара спиной к окну, Сакура — к двери, и неспешно едят. Она, отказавшаяся от риса, удивляется, что в соулмейта столько помещается. Объяснение логичное: разница в метаболизме и комплекции.

Ханаби была права, когда говорила о еде как о способе сделать другому хорошо и запомнить момент: усмешки и забавные истории, одобряющий взгляд, даже если зелень нарезана неровно, шутки на грани и край столешницы, врезавшийся в поясницу…

Даже несмотря на то, что чеснок подгорел и из блюда исчез, а немного чили всё-таки попало на сковородку, Сакуре по-настоящему нравится. У креветок упругая и жевательная текстура, необычный, но приятный вкус, как и у грибов, а листья и стебли комацуны размягчаются и оказываются чуть сладковатыми. Острота не чувствуется, что вызывает у Сакуры облегчение, а у Мадары, заметившего это на её лице, секундную удовлетворённую полуулыбку.

— Вкусно, — шепчет Сакура и подцепляет палочками вторую креветку.

Было бы вкусно, приготовь такое Изуна?

Возможно, у него — с большим опытом — получилось и лучше. Глупо недооценивать человека, который много лет готовит на двоих. Но было бы приятнее есть приготовленное Изуной, а не то, что они приготовили вместе с Мадарой для воспоминаний? Сакура не уверена, как и не уверена, стоит ли сравнивать.

Она разглядывает то Мадару, за спиной которого окно, серое из-за нависшего над городом слоя облаков, то содержимое тарелки. Появляется ощущение, будто с площади тела исчезает давление тревоги, и можно расслабить мышцы и опустить плечи.

Кажется, что они с Мадарой единственные живые существа в мире, а вокруг тихо и спокойно. Может быть, креветки с комацуной и грибами остывают, но в желудке всё равно собирается тепло.

Из-за двери комнаты Изуны слышится приглушённый мяв и скрежет когтей: у Роши второе утро. Удивительно, но выпускать его встаёт Мадара, хоть и поморщившийся. Скорее всего, соулмейт просто смиряется с неизбежностью. Очевидно, что скрестись Роши не прекратит.

Кот медленной и величавой походкой идет на кухню чуть впереди соулмейта, вынуждая того замедлиться. Развернувшись к двери и наблюдая за этим, Сакура думает, на сколько хватит терпения Мадары.

Ненадолго. Он решает это одним плавным движением ноги, от которого Роши чуть не заваливается мордой в пол и с меньшей важностью ускоряется передними лапами.

— Весь день меня бесит, — в ответ на укоризненный взгляд Сакуры говорит Мадара, снова севший за стол, и досадливо дёргает кожей на переносице.

Роши устраивается у своей кормушки и с хрустом разгрызает коричневые гранулы, то и дело оборачиваясь на Мадару и смотря хищно, будто предупреждая: следующим будешь ты. Может, лучше вернуть кота в комнату Изуны вместе с миской еды ради его же блага?..

Но он удивляет Сакуру: примеряется, крутя хвостом, и запрыгивает ей на колени, когда заканчивает обед лаканием воды, мурчит громовым раскатом и ставит лапы на край стола, чтобы принюхаться к тарелке. Невозмутимый Мадара несильно хлопает его по кудлатой голове кухонным полотенцем, которым до этого вытирал разводы от соуса.

(Сакура заметила, что испачкала низ тарелки, когда накладывала, после того как сдвинула ту в сторону.)

— Кыш, — вполне миролюбиво приказывает он, смотря коту в глаза, и говорит уже Сакуре: — Он любитель креветок.

— Ты тоже любитель креветок, — не подумав, шутит Сакура и с улыбкой прикусывает палочку.

Мадара подпирает голову левой рукой, его губы расползаются в слишком хорошо знакомую Сакуре ухмылку. О нет.

— Да-а…

Шисуевы Ками-сама, это была ошибка!

— Нет! Не смей! — Сакура выбрасывает руку с зажатыми палочками в его сторону. — Я найду самое… самое ворчливое животное!

— Животные не ворчат. А вот ты, когда состаришься, — превратишься в креветочного демона, — Мадара ухмыляется ещё шире и отводит её палочки своими со звонким стуком.

Сакура знает, что краснеет: щёки становятся нестерпимо горячими, приложи к ним кре… дурацкие креветки! Вместо того чтобы продолжить и загнать её в тупик отсутствия аргументов, Мадара использует палочки по назначению и доедает последний грибной стебель.

И что вообще за демон?..

— Если я узнаю, что это что-то плохое… — обещает она сердито, — я!..

— Последний раз, — Мадара смотрит на неё иронично.

Смотря на него в упор, Сакура, поджав губы, вспоминает биологические царства. При имеющемся многообразии найти кого-то для Мадары будет несложно. Ему нужно будет поблагодарить её, если Сакура сравнит его не с каким-нибудь жуком!

Кот, почуявший, что внимание исчезло, снова приподнимается. Упершись лапами в край стола, он хочет правой зацепить одну из нетронутых Сакурой креветок. Мадара не глядя берёт полотенце, которое не убирает со стола, а оставляет рядом с левым локтем. Роши быстро находится: потягивается всем своим крупным кошачьим телом и громко зевает, раскрывая пасть на сто восемьдесят градусов и демонстрируя длину клыков.

Чтобы он не получил снова, Сакура ссаживает кота с коленей. За это она получает ленивый и недовольный взгляд в упор. Роши угрожающе шлёпает её хвостом и огибает стол, чтобы прогнуться в спине во второй раз и поточить когти об гладкий пол, а затем неуловимым движением взлетает на подоконник.

— Правильно, я тебе не Изуна, — одобряет его уход Мадара, хоть и не видит, что кот устраивается подозрительно близко к его пепельнице.

Роши презрительно фыркает, практически как человек, и бьёт хвостом по белому пластику. Если бы мог, то точно заворчал — всё-таки такие животные существуют. Изуна ушёл, но оставил за себя того, кто его не подведёт…

Посуду моет Мадара, пока Сакура вытирает специальной влажной салфеткой стол — от соуса остались разводы — и возвращает в холодильник соусы, остаток перца, которого хватит ещё на пару таких же блюд, подсыпает Роши корма и ставит греться воду. Мадара рядом выжимает губку, стиснув её в ладони, смывает пену с рук и закручивает кран.

Из настенного шкафчика соулмейт достаёт знакомый серый металлический цилиндр, в котором хранится чай, и прозрачный чайник. Мадара спрашивает невзначай, отмеряя ложкой количество сухих скрученных в жгуты листьев:

— Такое воспоминание считается?

Стоя с ним бок о бок в постепенно погружающейся в сумерки — как пролетело время?.. — кухне, Сакура понимает: дурные мысли уходят в глубины сознания, становясь подземными реками. Да, они выйдут из берегов позже. Но она решает вспоминать сегодняшний день каждый раз, когда будет снежно и темно.

Безопасность — это креветочно-грибной вкус, ощущение чужой кожи на собственной, тишина дома и старые истории. Это бытовой вид: расслабленная спина Мадары, чистящего креветки, наполненная уныло-серым светом пасмурного дня кухня, нападающий на тарелку Сакуры Роши.

Неужели соулмейт думает, что такое может не считаться? Или… для него — нет?

— Конечно, — осторожно говорит Сакура и опирается боком об столешницу. — А ты как-то по-другому… раньше на них был?

— Не знал бы тебя, — медленно говорит Мадара, повернув к ней голову, — решил — собираешься подловить.

Несмотря на то, что он совсем не улыбается, в голосе слышна отчётливая ирония. Впрочем, это совсем не помогает понять, в чём шутка. Сакура удивленно смотрит на соулмейта. Когда у Мадары собирается морщинка между бровей, становится очевидно: ещё одна зыбкая тема, еще одна неловкая территория!.. А между прочим, намёк дает сам.

— А теперь ты спросишь, почему, — с расстановкой добавляет соулмейт тоном, который можно описать как «осознание и смирение».

Она не подводит — кивает. Интересно, как справлялась Ино с тем количеством человеческих условностей и негласных правил, пока не стала… ну, той Ино — неотличимой от людей в некоторых случаях?.. И как скоро я перестану удивляться, думает Сакура и готовится к тому, что может её поразить.

Мадара с тяжёлым выдохом потирает переносицу, опустив веки. Очевидно, тема сложная и объемная.

Первое, что он объясняет, тщательно подбирая слова: бывшие партнеры могут быть настолько болезненной темой, что многие предпочитают её не обсуждать.

Второе: разговоры о прошлых отношениях далеко не всегда несут пользу. Часто дело не в сравнении опыта и поиске того хорошего, что можно вынести в новые отношения.

— …иногда это повод для скандала на ровном месте, — добавляет Мадара после объяснения, смутного и явно забравшего у него много терпения. — Играть в ревность просто, если что-то не устраивает. К прошлому партнеру — ещё проще.

Чайник со щелчком выключается; из его носика сочится сизый пар.

Сакура роняет голову и качает ей, смотря в одну точку.

— Я не собиралась тебя ревновать, — на всякий случай говорит она и неохотно выпрямляется, перестав использовать край стола как опору. — Сейчас ты мой человек.

Её человек молча смотрит на Сакуру, приподняв брови. Причём с таким видом, будто она говорит что-то, что ещё не заслуживает потирания переносицы, но уже тянет на выразительную паузу. Нет, ну и чего странного она сказала? Кто-то вообще использует чужое прошлое, которое не изменить, для ссор!..

Впрочем, заметив связь со случавшимися скандалами, даже если те происходили и не из-за бывших, Сакура решает не развивать возмущение. Иначе Мадара легко может её подловить.

— Так какие у тебя были свидания? — она вспоминает то, после чего и случилось открытие. — Интереснее? Не дома? Чем вы занимались?

— Я уже и не помню, — Мадара тянется за чайником, чтобы тонкой струйкой пролить воду на чайные листья, — давно было. Лет… двенадцать назад? Потом я начинал их с конца, — повернув голову, замечает её отсутствующий взгляд, — с секса, Сакура, — видит, как у неё меняется лицо. — Не каждое так кончается. Но есть люди, которые ходят на свидания, чтобы переспать.

— И ты… такой человек? — не совсем понимая, к какому типу относится Мадара, осторожно спрашивает Сакура.

Со вздохом соулмейт опускает чайник на столешницу.

— Мне правда надо объяснять, что иногда кому-то не нужны отношения?

— Да-да, по пьяни и… как там ещё было… — пытается вспомнить Сакура, удивлённая его реакцией. — Хорошо. То есть… ты не ходил на свидания без секса?

Соулмейт медленно протирает лицо ладонью.

— Мне не нужны были отношения, — терпеливо повторяет он и опирается ладонями о столешницу, поворачивает голову к Сакуре. — Это берегло и моё время, и женщин. Так понятнее? Чай?

Никак не способная представить, каково это: заниматься сексом с кем-то, кого не хочешь видеть рядом, — Сакура только и может, что кивнуть. Вряд ли она вообще сможет понять, почему люди на это идут. Чувствовала бы она так много, если вместо Мадары под ней оказался другой мужчина?.. Кто-то незнакомый, который таким и останется. Сакура не уверена, что вообще почувствует влечение.

— Вы, люди, очень странные, — бормочет она, наблюдая, как Мадара снимает с сушилки две кружки. — В чём удовольствие, если не знаешь человека?

— Осуждать то, чего не понимаешь, — очень человеческое качество, — замечает соулмейт, скосив на неё взгляд, и берёт заварочный чайник. Подкрашенная вода с шорохом разбивается о керамическое дно кружки. — Удовольствие бывает разным.

Пристыженная Сакура неловко принимает протянутую ей кружку двумя руками. В словах Мадары есть здравый смысл, но ведь существуют вещи, которые нужно осуждать, а не обязательно понимать! От второго не должно исчезать первое. Знает она, почему кто-то выбирает причинять другому боль, и что?

Разве от понимания, почему кто-то выбирает делать другому больно, должно исчезнуть осуждение? Она хочет сказать Мадаре об этом, но разговор совсем не о насилии.

На кухне вспыхивает свет — Мадара решает, что сгустившиеся сумерки превысили допустимую концентрацию по углам. Светло-жёлтый кажется первые секунды слишком ярким, и Сакура промаргивается.

— Я не хотел тебя задеть, — соулмейт проходит за стол и садится напротив Сакуры, кивает ей на стул напротив. — Ты говоришь о вещах, с которыми не сталкивалась. Лучше разовый секс, чем отношения, где от тебя ждут того, что ты не можешь дать.

От этой честности она даже теряется. Ведь… ведь действительно, есть ли смысл в отношениях, где у пары разные потребности? На примере той же Ино легко заметить: со временем это даёт о себе знать.

— Наше свидание должно кончиться сексом? — Сакура меняет тему, потому что отношений без связи у неё не было.

Ей не кажется, что секс настолько необходим, чтобы заниматься им с чужими людьми. Но Мадара, который делал именно это, уже указал ей на предвзятость.

Надо отметить рост его выдержки: соулмейт даже не давится чаем. Вместо этого он ставит кружку на стол, складывает руки в замок и слегка щурится, но кожу вокруг глаз всё равно рассекают морщинки.

— Я не планировал, — говорит Мадара невозмутимо, как если бы речь шла о вкусе чая, а не о том, от чего люди на время неловко замолкают. — Ты хочешь?

— Пока нет, — честно отвечает Сакура и подтягивает одну ногу на стул. — Надо… немного привыкнуть. Ещё недавно было много границ. А сейчас…

— Значит, оно не кончится сексом, — с непоколебимым спокойствием подводит итог Мадара после того, как она прерывается на паузу, не зная, как объяснить.

Кивнув, Сакура прячет лицо за кружкой и медленно цедит терпко-горькую со сладковатым послевкусием жидкость. То, как легко Мадара находит ответ, вселяет надежду, что со временем он вообще прекратит смотреть на неё пару секунд после вопроса с немым выражением лица. Кто знает, может, даже в этом году.

Поднявшая взгляд Сакура сталкивается им с Мадарой. Он почему-то смотрит на неё внимательно. Рот залегает складкой, а между бровей появляется морщинка. Сакура не чайник, но взгляд соулмейта мало чем отличается от того, каким он следил за водой и распускающимися в ней листьями.

Когда он становится испытывающим, чем напоминает о способности Мадары замечать больше, чем хочется показать, Сакура ёжится. Веки соулмейта опускаются, и он о чём-то задумывается.

Чем это закончилось в прошлый раз?

Сакура, Ино и Шизуне оказались в стороне как от решений, так и от любых действий, кроме муторного ожидания…

Где-то рядом с телом Мадары раздается вибрирующий звук. Телефон. Соулмейт достаёт его из кармана и проверяет экран. Что бы там ни было написано, его это раздражает: Мадара поджимает губы и цедит: «Сам не разберётся, что ли?»

Кто — сам?

— Что-то случилось?

— Нет. Но… кое-что закончить придётся, — говорит Мадара и раздражённо морщится.

О… Сакура опускает плечи. Почему-то мысль, что этот вечер будет только их, даже не ставится под сомнение. И так получив достаточно, она всё же не может не вздохнуть, что выдаёт её не хуже слов.

— Тогда я позанимаюсь, — будто пытаясь отменить прозвучавшее разочарование, обещает Сакура и подтягивает на стул вторую ногу. — Мы же поели.

— Продолжим попозже, — не поддаётся её попытке Мадара и встаёт. — Хаширама не отстанет, если с ним разбираться по телефону. Извини, — и стискивает челюсти.

Продолжим? Встрепенувшаяся Сакура следит за тем, как он обходит стол, чтобы оказаться рядом, опирается бедром об угол стола. Тёплая ладонь проводит по макушке Сакуры.

— Я… тебя подожду, — обещает она севшим голосом и поднимает голову, чтобы толкнуться лбом в чужую руку. Мадара кивает и со смутной усмешкой проводит большим пальцем по линии роста волос.

Когда он выходит из комнаты, Сакура вздыхает и кладёт щеку на колени, смотря в сторону окна. Интересно, видят ли люди в доме напротив их окно? Если да, представляют ли истории, думают, чем занимались две тёмные фигуры — одна поменьше, другая побольше — и почему вторая ушла? Есть ли в доме напротив кто-нибудь, кого тоже неприятно отвлекли?

На подоконнике лежат её учебные материалы: до сих пор открытый учебник и заложенная ручкой тетрадь. Надо встать и перенести их на стол, и действительно вернуться к занятию — Сакура не так много сделала, чтобы отдыхать.

Около пары минут она честно пытается себя настроить: дать импульс размякшему от еды и тёплого чая телу. Но — а чему удивляться? — оно тяжелеет, и с каждой секундой сделать это всё труднее. Ощущение, будто вместе с едой Сакуру наполнила и вялость. Просто она не так заметна рядом с Мадарой.

Борьба с собой оказывается проиграна, и Сакура решает дать себе послабление. В последнее время их много, но она надеется, что сможет это преодолеть. Сегодня честно пыталась. Возможно, получится завтра?

Испытывая острое нежелание шевелиться, она всё же сползает на пол и перебирается на подоконник, сдвинув в сторону учебник алгебры и тетрадь. Пластик холодный. Оконное стекло, ставшее из-за света на кухне и темноты снаружи зеркальным, такое же. Привалившись боком и игнорируя то, как немного немеет висок, Сакура закрывает глаза и надавливает языком на почти зажившую ранку между уголками губ.

Если сосредоточиться, можно услышать, как в комнате стучат клавиши ноутбука. Удивительно, насколько это умиротворяющий и расслабляющий звук, даже если учесть, что Сакура не знает, над чем работает её соулмейт. По крайней мере, никто от этого физически не страдает.

Но, если она правильно его понимает, Хашираме может достаться выволочка. С некоторой мстительностью Сакура надеется, что однажды кто-нибудь тоже отвлечёт его от свидания с Ино, если подруга всё-таки решит о нём подумать.

* * *

Скрип двери и знакомые шаги спустя время выводят Сакуру из приятного пустого состояния, в котором она просто приваливается к стеклу и ни о чём не думает.

— Ты что, спишь? — раздается удивленный голос Мадары.

Неохотно разлепив ресницы, Сакура поворачивает голову и слабо качает головой.

— Я думаю… Нет, то есть, не думаю. Это очень приятно. А ты уже закончил?

Скрестивший на груди руки соулмейт смотрит с сомнением. Ей кажется, или его волосы в таком беспорядке не были?..

— Да, — он кивает, поморщившись, будто что-то вспомнил, и подходит к ней. — Как твоё, — указывает подбородком на сложенные друг на друга учебник и тетрадь, — занятие?

— Сложно, — вздыхает она и ёрзает, чтобы свесить ноги с подоконника. — Чувствую себя глупой — не могу сосредоточиться.

На голову ложится ладонь, и Сакура замирает, удивлённо смотрит на Мадару.

— Ты не глупая, — устало говорит он. — Помочь?

— Тебе будет скучно, — она горбит спину. — Ты же это всё знаешь. Я начну заново завтра. А сейчас… мы же можем продолжить?

Видимо, её тон достаточно просительный, чтобы Мадара понял: она не хочет говорить об учёбе. Его плечи приподнимаются и опускаются от глубокого тяжёлого вздоха. Наблюдая за этим движением, Сакура вспоминает, что он только что закончил… то, чем бы ни занимался.

— Да, — Мадара кивает, рассматривая её пристально, будто пытаясь разглядеть что-то под кожей. — Посмотрим что-нибудь. Никакого Хаширамы.

Воздуха в лёгких будто становится больше. Сакура чувствует, как тело наполняется облегчением, как душевая тёплым паром. Смотреть что-нибудь они будут не за столом, а значит, придётся снова лечь соулмейту под бок… то, что нужно.

— Иди в комнату, — соулмейт похлопывает себя по карману, достаёт пачку сигарет и выбивает одну. Зажав ее в зубах, тянется к пепельнице. Ну вот, снова будет пахнуть дымом…

Пускай она и привыкла к лёгкой прохладе, но когда окно откроется, внутрь ворвётся настоящий холод. Если раньше Сакура способна бороться с влиянием сквозняка, леденящего ноги, то сейчас ей кажется, что она способна покрыться инеем и треснуть, как стекло.

В комнате Сакура замечает, что ноутбук остается включен — горит рабочий стол, фото-вид на лес с несколькими ярлыками. На нижней панели видно, что открыто несколько файлов.

Первое желание: посмотреть, чем всё-таки занимается соулмейт. Оно такое сильное, что покалывает в пальцах, ещё и что-то — тревога — будто подталкивает в спину. Второе: не трогать и лучше спросить или дождаться, что он расскажет сам. Вряд ли ему понравится, что Сакура сначала посмотрит, а потом спросит.

Она устраивается на кровати и накрывает ноги, босые и, оказывается, замёрзшие, краем одеяла. Нужно немного подождать, и свидание кончится хорошо, а не ощущением, что что-то всё же важнее.

С кухни доносится голос Мадары, приглушённый, но отчётливо недовольный. Можно прислушаться от двери, можно не вставая. Сакура выбирает второе. Говорит соулмейт недолго, ещё и понижает голос, но проскользнувшее раздраженное: «…Хашир-рама…», — даёт понять, кто снова выбрал подходящий момент. А ведь обещал…

— Ты снова занят? — спрашивает она разочарованно, когда Мадара возвращается в комнату взъерошенным и явно недовольным.

— Нет, — кратко говорит он, чем воодушевляет Сакуру до мурашек. — Что посмотрим? «Гарри Поттера», как обычно?

— Ты не хочешь? — осторожно уточняет Сакура.

— Нет, почему? Это лучше индийского, — Мадара неприязненно морщится и подходит к столу, чтобы взять ноутбук.

Лучше индийского чего — кино? Почему? Сакура задаёт все вопросы.

— Потому что снимают, как под нар… — Мадара на мгновение прерывается и продолжает уже с меньшей неприязнью. — Не люблю нелепые фильмы. По этой части у нас Хаширама.

Честно говоря, она не очень понимает концепцию нелепости. Любой фильм, хоть она и смотрит всего несколько, кажется ей удивительным. Это же буквально человеческая жизнь в укороченном размере! И таких жизней столько, сколько в фильме людей.

Возможно, ей, как и в настоящей жизни, не хватает понимания каких-то процессов и деталей… но смотреть индийское кино прямо сейчас Сакура не хочет. Если фильм нравится обоим, разве так не лучше для свидания?

Гаснет свет. Они устраиваются полулежа. Сдвинувшись в сторону, чтобы дать Мадаре место, Сакура чувствует, как под ним сразу прогибается матрас. Тела соприкасаются боками, и на коже выступают мурашки от ощущения тепла рядом, такого доступного и успокаивающего.

— Давай по-другому, — предлагает Мадара, взглянув оценивающе. — Иди сюда.

Усевшаяся между его ног, согнутых в коленях, Сакура откидывается на грудь соулмейта и расслабляется всем телом, чувствуя, как из мышц вытапливается накопившееся за день напряжение. Даже запах сигарет, исходящий от одежды и кожи Мадары, не раздражает.

Ноутбук становится чуть подальше на матрасе, чтобы случайно никто не столкнул его на пол. Когда на живот ложится твёрдая ладонь Мадары, мысли начинают крутиться уже вокруг ощущений, — большой палец соулмейта вычерчивает дугу около пупка — а не вокруг субботы и снежной грозы или подозрительной вялости.

В полутьме мягкий свет экрана подсвечивает ноги и одеяло, за окном не шумит ветер, а в доме не слышно ничего, кроме криков тёти Гарри Поттера. Но по обе стороны от тела — сильные бёдра соулмейта, и в таком состоянии непросто держать внимание даже на мире волшебников.

Дыхание Мадары слегка приподнимает и опускает её. Если бы не фильм, Сакура бы задремала. Но смотреть за тем, как сбегает Гарри всё-таки интереснее, чем провалиться в темноту сна.

— Вы летаете так же? — поддевает её соулмейт, когда Мардж Дурсль медленно уносит ветром в пасмурное небо.

— Ты говоришь глупости и даже не стесняешься, — пихает его локтем Сакура, оскорблённая до глубины души. — Никогда бы тебя с собой не взяла.

— Ты бы меня и не подняла, — невозмутимо, будто и не заметил толчка, отвечает Мадара.

— Когда взлетаешь, вес исчезает, — снисходительно говорит она и решает больше не отвечать.

Ей что, объяснять человеку, насколько он не прав, когда у них свидание? Она может сделать это попозже. А пока ей нужно посмотреть, как Гарри сбежит от жуткой чёрной собаки.

Когда его швыряет из стороны в сторону в волшебном автобусе, Сакура, несмотря на самоуверенность, ловит себя на мысли, что иногда чувствует себя так же. Она — мысль — выталкивает из уютного момента в подавляемую шаткость. Всё вокруг вынуждает хвататься и искать опору, пугает и будто раскачивает, шатает, очень не вовремя тормозит, и никак не удержаться без помощи. Только не нужно махать палочкой.

Нащупав ладонь Мадары на своём животе, она некрепко её сжимает. Шевельнувшийся под ней соулмейт пожимает пальцы Сакуры в ответ. Опора у неё есть, даже если в ней столько язвительности, сколько веса. Она не приложится лицом о стекло.

— Знаешь… кот Гермионы похож на Роши, — замечает Сакура тихо, когда видит Живоглота впервые.

— Такой же злобный? — ехидно уточняет Мадара и немного подтягивается повыше по кровати, вынуждая сделать это и Сакуру.

— Самодовольный, — поправляет она, запрокинув голову и укоризненно посмотрев на соулмейта. — И тоже лохматый. А ты знаешь… вы оба, то есть… вы трое лохматые!

— Ты отвлекаешься, — Мадара приподнимает подбородок, указывая на экран. — Сейчас будет самое интересное.

Длинную секунду Сакура смотрит на Мадару с ухмылкой, которую, честно говоря, нагло перенимает у него же. В этом, к большому сожалению, соперничать с соулмейтом сложно. Он отвечает выжидающим и слегка насмешливым взглядом, под которым щёки Сакуры точно начинают розоветь. Даже полумрак не гасит выражение его лица.

Она порывисто отворачивается и действительно возвращает внимание на экран. Будто компенсируя ей минуту смущения, Мадара обнимает поперёк живота и подтягивает повыше.

— Я бы не садилась со спящим человеком… мало ли какой он человек, — бормочет она, поняв, что происходит.

То ли кашлянувший, то ли фыркнувший Мадара этим действием чуть подталкивает Сакуру вперед. Хочется пихнуть, но тогда придётся рано или поздно снова покраснеть — в этом она не сомневается.

На экране меняются цвета, мрачнеет атмосфера и испаряется ощущение уюта от просмотра. Сакура легко вспоминает, что должно быть дальше, и следит с напряжением. От этой сцены в книге были другие ощущения. Интересно, появись рядом дементор, кого бы она услы… Кожа становится холодной и тесной, когда Сакура понимает: не нужно гадать. Она же и так знает. От этого звука бежит, однажды он даже снится, отчётливый и безумный, несущий память.

Стекло в фильме затягивается тонким голубым слоем льда, и на нём легко отпечатывается ладонь. Почувствовать себя Гарри просто, но сложнее растворить мысль: это на ней оставили такой отпечаток. Только со стекла он исчезнет, а на ней, заполненной льдом, с замёрзшей кровью, останется навсегда.

— Сакура?

Вздрогнув, она отшатывается от границы между комнатой и снежной темнотой в сторону Мадары. Видимо, напряжения в теле становится столько, что соулмейт замечает. Он даже поддаётся вперед, готовый, скорее всего, повернуть её к себе.

— Жуткая… рука, — говорит Сакура невпопад и берёт его ладонь, застывшую и прижавшуюся к её боку.

Страх, разделенный с Мадарой, практически всегда перестает быть ярким. Но сколько раз именно этот возвращается с той же мерзкой липкой насыщенностью? Если она поделится, вечер будет не о кино, а снова о том, насколько Сакура слабее остальных — по сравнению с ним.

— Ужасы с тобой не посмотришь, — спустя паузу замечает Мадара, не пытаясь выведать, что случилось. Это к лучшему, он в который раз понимает, когда стоит закрыть глаза. — Руки холодные. Замёрзла?

— Н-нет, — растерянно отвечает Сакура. — А что это такое?

— Жанр. Много таких рук, ног и других частей тела, — небрежно поясняет Мадара.

— Зачем смотреть страшное? В вашей жизни этого и так много, — она недоумённо запрокидывает голову.

Даже в непривычном ракурсе, даже в скудном освещении на лице соулмейта можно рассмотреть сомнение: оно заметно в углубившейся складке губ — Мадара их поджимает. Он выглядит так, будто прикидывает, стоит ли отвечать.

— Некоторым нравится, — говорит он настолько спокойным тоном, что Сакура подозревает, что соулмейт из таких.

Ей не хочется выяснять, какие ужасы ему нравятся. В мире слишком много страшного и неприятного, чтобы смотреть на это ещё и по вечерам на свидании. Поэтому она возвращает голову в нормальное положение, а то уже начинает затекать шея, и немного сползает по Мадаре вниз. Он вздыхает резко и быстро, но ничего не говорит.

— У тебя прическа как у Гарри, — смело подшучивает она, когда видит начало урока с Хагридом.

— У тебя его глаза, — соулмейт отбивает легко, но ленивым голосом.

Так и не понявшая, комплимент это или насмешка, Сакура на всякий случай сообщает: лучше глаза, чем вихры. На самом деле она так не считает. Без вихров, таких же своевольных и упрямых, как их хозяин, Мадара был бы другим человеком. Соулмейт отвечает, что вихры слабое место Хаширамы, а не его.

— Не говори о нём, — Сакура всё-таки подталкивает его, но боком и осторожно. — Он позвонит!

— Тебе же нравится Хаширама, — с непередаваемым удовлетворением говорит Мадара.

Обычно да!.. Но когда не забирает у неё соулмейта. Только как такое скажешь? Ведь Мадара не только запомнит, но и подчеркнёт сложившийся конфликт. Дать себя поймать на слове во второй раз она не готова. В конце концов, ещё и проходит часть сцены, и Сакура уже не уверена, что понимает все правильно.

Когда фильм кончается, она недолго лежит молча, чувствуя, как тёплый большой палец Мадары поглаживает тыльную сторону ладони. Опустив взгляд, Сакура смотрит на это и удивляется тому, какими большими могут быть руки у людей. Лучше думать об этом, чем вспоминать, как легко забрать у человека душу какой-то фигуре в тряпках.

— Понравилось? — спрашивает наконец Мадара, не шевельнувшийся и не попытавшийся встать.

— Ага. Жаль, гиппогрифов не существует. Летать так здорово, — вздыхает Сакура и растекается по нему, потирается затылком об твёрдую грудь. — А маховик!.. Сколько можно успевать…

— …и как быстро выдохнуться, — непримиримо спускает её с небес на землю Мадара, совсем не мечтающий о хороших вещах. — Спроси у Изуны, как это приятно.

Вспоминая нравоучения Изуны, количество его блокнотов и дел, Сакура думает, что дополнительный час в сутках бы не повредил. Можно же потратить его на сон.

За время фильма она практически не меняет положения тела и с досадой расплачивается за это. Конечности затекают до неприятного покалывания от любого прикосновения. С трудом сев, Сакура переползает через бедро Мадары и падает рядом с ним на бок. Волосы щекотно закрывают лицо, и она отфыркивается — прядь попадает в рот.

— Голодная?

Она трясет головой, но почти сразу понимает, что это бесполезно. Волосы окончательно занавешивают глаза. Приходится стряхнуть их вручную. Мадара смотрит на неё внимательно и приподнимает брови, когда пауза затягивается.

Еда. Снова. Если представить, что каждый прием пищи — воспоминание, случающееся трижды в день всю оставшуюся жизнь… идея Ханаби может быстро разонравиться. Но с другой стороны, человеческое тело слабеет без еды, а это последнее, что нужно Сакуре прямо сейчас, когда оно и так подводит её в любой тяжелой ситуации. Лучше уж рассматривать еду как трёхразовый каждодневный уход, как чистку зубов или душ…

— Мы будем снова готовить? — наконец спрашивает она, решив подложить руки под голову и сразу об этом пожалев. — О-ой…

— Если спалю что-нибудь во второй раз, — Мадара ставит локоть на согнутое колено и подпирает челюсть кулаком, — Изуна устроит сцену. Нюх у него как у собаки. Лучше закажу готовое. Будешь лапшу?

Если бы он понимал, какое облегчение!.. Нет, кажется, Мадара очень даже понимает: не зря губы вздрагивают в усмешке. Допустим, можно и поесть.

— Неострую, — быстро соглашается она. — Нам нужно будет пойти куда-нибудь?

— Нет, закажем доставку, — Мадара достаёт телефон из кармана штанов и включает, прищурившись на экран, но вдруг поднимает взгляд, полный сомнения. — Или… всё-таки хочешь на улицу?

Она отрицательно мотает головой. Точно не сейчас, когда небо в темноте кажется грозовым!

— Это быстро? Будет полностью готовое? — уточняет она по приоритетности.

Когда Мадара отвечает согласием на оба вопроса, Сакура чувствует, как к покалыванию во всем теле прилипает ещё и досада. Разговор с Изуной, случившийся достаточно давно, не оставляет от надежды не готовить, а просто есть готовое, даже призрака. Как же обидно и глупо, что люди придумали сигареты, но не доставку полезной еды.

Пока соулмейт набирает что-то на телефоне, Сакура садится и вертит головой, через силу и гиперчувствительность тела разминает плечи. Интересно, чем они с Мадарой займутся дальше? Он пересядет за рабочий стол и откроет все закрытые файлы, чтобы пропасть в них до тех пор, пока не появится еда? Он обещает, но мало ли.

Сакура спрашивает, решив, что этим снимет такие симптомы неопределенности, как неуверенность и нервное желание подвигаться.

— Я покурю, а потом… — он отрывает взгляд от экрана, подсвечивающего белым его лицо, смотрит на ноутбук и задумчиво прищуривается.

Нет, всё-таки зря она сомневается.

— Будешь работать, — подводит итог Сакура и подтягивает ноги к груди, чтобы опереться подбородком об колени. Если так проходят свидания…

— Я уже говорил. Нет. Иначе Хаширама решит, что может надоедать и после восьми, — Мадара морщит нос, снова возвращая внимание к телефону. — У всего есть предел.

Можно подумать, у Мадары так мало пределов. Хотя угроза звонка Хаширамы в позднее время заставляет Сакуру немного задуматься и о своих.

— Он надоедает тебе из-за работы. Ты делаешь что-то для него? — спрашивает она, вдруг поняв, что ни разу не интересовалась этим вслух.

Некоторое время соулмейт не отвечает. Подсветка на его лице подчеркивает задумчивость. От впечатления, что Мадара не хочет говорить, Сакура ёжится. Этот момент: взгляд соулмейта, направленный не на неё, шевельнувшееся в животе тревожное ожидание, ощущение, что немеют плечи — всё никак не кончается. В углах комнаты сгущается холод.

Пожалуйста, молит Сакура неизвестно кого, пусть это не будет…

Свет от смартфона гаснет. Мадара поднимает на нее взгляд. От него — изучающе-внимательного, оценивающего — всё внутри будто покрывается наледью. Прижав к переносице пальцы, Мадара опускает веки. Это похоже на начало серьёзного разговора, понимает Сакура с обрушившимся в глубины опустошения сердцем.

Не зная, как скрыть крупную дрожь, она крепче обхватывает руками ноги, вжимая их в грудь и живот. Нет, разве он бы вернулся к дракам? После проблем с начальником? После того как вернулся с больным бедром и боком?

— Нет, — веско говорит Мадара, — не только для него. Мы хотим открыть место, где будем тренировать людей. Я давно хотел, и сейчас есть шанс.

Окрыленное первым «нет» сердце не успевает вернуться на место — обрушивается ещё ниже, в темноту страха. Наваливается оглушающее воспоминание о тесноте, создаваемой агрессивными человеческими телами, гуле и рокоте голосов, звуках ударов.

Мадара же… он только недавно закончил с этим. Бросил бои!.. А теперь? Разве это не то же самое?

— Шисуевы Ками-сама, учебный, не бойцовский клуб. Без ножей и ставок, — перебивает её мысли соулмейт, удивительно быстро догадавшийся, почему Сакура застывает.

— Без ножей? — она спрашивает на всякий случай и поднимает взгляд, смотря сквозь упавшую на лицо челку.

— Тебя я учил с ножом? — тон Мадары охладевает.

Даже в жёлтой мутноватой полутьме видно, как напрягается его нижняя челюсть. Приоткрыв рот, Сакура беспомощно мотает головой. Всего пару часов назад она узнает, как Мадара относится к тем же самым ножам, но вопрос вылетает случайно. Но признать ошибку Сакура не успевает — Мадара морщится и приподнимает руку, шумно вздыхает носом.

— Нет… Я знаю, чего ты боишься, — с усилием говорит он, снова прижимает пальцы к переносице, устало хмурится. — Тебе не будет ничего угрожать. Многие хотят научиться тому, что умею я с Хаширамой. Я не откажусь. Боевые искусства не драки. Это дисциплина, концентрация, рост над собой, уверенность. У них будет возможность участвовать в безопасных соревнованиях.

От его терпения Сакуре, напряжённой, как натянутая нитка, становится чуть лучше.

— Я… понимаю. Это… это очень хорошо, — растерявшаяся, она цепляется за мысли и пытается объяснить, что имела в виду: — Но… Мне не нравится, когда тебе больно. Потому что я, — беспомощно моргает, — люблю тебя, а не боюсь за себя. Вот почему я волнуюсь.

Расцепив руки, она немного ближе пододвигается к соулмейту и тянется к его шее, медленно касается оставшегося шрама там, куда однажды вошел нож.

Рубцовая ткань тёплая и шершавая. Мадара не шевелится, когда Сакура поглаживает её большим пальцем и удерживает себя на границе между чёрным холодом и ночной комнатой. Он молчит, давая ей возможность собраться с мыслями.

— Мне кое-что интересно, — говорит она неуверенно и убирает руку, ёжится, вспоминая каждый пережитый спазм и рывок нитки зова в груди. — Если бы мне не угрожали и не было больно, то… сколько бы ты ещё дрался? Я… просто хочу сказать, даже если ты привык… Да, привык, но неужели тебе было всё равно? Тебя пытались убить! Ещё до меня, — смотрит на то место на груди, где остался след от ножа.

Тело затекает, поэтому Сакура, повозившись, неохотно садится со скрещенными ногами, следя за тем, чтобы случайно не задеть ноутбук. Вместо него она задевает коленом бедро соулмейта.

Некоторое время он не реагирует ни на что, смотря в одну точку. Наконец, от беззвучного вздоха у него поднимаются и опускаются плечи.

— Все это: боль, привычка, нравилось, не нравилось, почему… — он говорит и загибает пальцы медленно. — Ты уже знаешь. Я говорил. Они не жертвы — получали бы, как я, будь поумнее.

— Нет, — Сакура мотает головой, потому что ее понимают не так, — я знаю. Но… ты не говорил, когда хотел закончить. Если бы не я…

— Я не планировал работать до старости, — Мадара, похоже, смиряется с тем, что она не отстанет, и протирает лицо рукой. — Когда стареешь, становишься медленнее. Травмы дают о себе знать, получать новые легче. Что ни делай, со временем сдашь. А старые кости не такие прочные, знаешь ли. Но так далеко я тогда не думал. Приходится сейчас.

Сакура представляет старого Мадару, но у неё не получается. Она помнит его фото, когда для людей соулмейт был ещё молодым. А вот увидеть его слабеющим, чувствующим каждый удар в разы сильнее, помнящим о каждой прошлой ране, не удаётся, как бы Сакура ни старалась вообразить. Единственное, что она может предсказать: с возрастом его вихры не станут мягче.

— Ты… будешь стареть без новых травм, — говорит она и именно это осознание позволяет ощутить всю пропасть, разделившую жизнь Мадары надвое. Может быть, впервые.

У него была жизнь и без Сакуры. Хорошая, плохая — неважно. Была. Как у неё самой. Но однажды Сакуре пришлось спуститься, а Мадаре принять её и стать человеком, который возьмёт на себя ответственность, даже если и не хотелось — а ему очень не хотелось. И однажды из-за Сакуры он чуть не умирает.

— Тебе это должно понравиться, — Мадара наклоняет голову и смотрит с иронией.

Она надавливает кончиком языка на трещинку в угле губ — это удивительно легко помогает прийти в себя — и старательно не моргает.

Насколько несправедливым случившееся с ними оказалось и для Мадары? В отличие от Сакуры, он имел всё: дом, знакомства, близких людей, работу — и неважно, какую, даже такую жестокую и мерзкую — умение жить самостоятельно, знания, как что работает, понимание других на… на определённом уровне. Люди в любом случае, понимают себе подобных через раз.

Потом ему пришлось встроить соулмейтку в свою жизнь, дать больше, чем хотел, и оказаться отрезанным от того, что нравилось, собирать вместе с ней мир по частям.

У них были тяжёлые времена. Мадара делал разное. Сколько раз он был тем, от кого нужно было защищаться? Сакура собирает знания о том, как выглядят его жестокость, раздражение, ярость, и учится этому сама.

Как долго у них получалось смотреть друг на друга? Мадаре — учиться сдержанности, Сакуре — пониманию. А оно, пусть и завоёванное, до сих пор легко ускользает, оставляя их вдвоем, и возвращается неохотно.

Телесные сигналы разных чувств обычно различаются. Например, перехватывает дыхание от сильного страха, а сейчас Сакура испытывает нечто похожее и вдобавок ощущает тесноту в груди, как при начале панической атаки, но из-за подпирающей признательности, которую либо выдохнуть, либо спрятать глубже. Удивительно, как человеческое тело пересматривает собственные правила.

Скорее всего, Мадара не поймёт, почему она снова признаётся в любви. Таких слов мало, и они кажутся всеобъемлющими, а нужно… нужно что-то, что будет честным и точным.

Поэтому Сакура вдыхает медленно, как сам соулмейт делает сразу после затяжки, и говорит:

— Я думаю, ты будешь хорошо учить. Твои… люди будут считать, что ты справишься с чем угодно. Может… даже скорее всего… нет, точно!.. ты кому-то поможешь, как мне. Не у всех есть соулмейт, которого в метро боятся толкнуть или… или который пойдёт за другим… — Сакура сглатывает подкативший к горлу ком, — в тёмное место.

Они оба что-то потеряли. Сакура — небо, Мадара — работу, которая его устраивала, возможность избежать отношений с соулмейткой и свободную от неё жизнь. С этим приходится мириться.

Она со временем получает больше, чем ожидала. Ей хочется думать, что Мадара чувствует нечто похожее. Всё, что она сейчас может сделать, — взять его за руку. Если ему важно остаться, пусть и частично, в таком спорте, Сакура не станет убеждать его, что это неправильно.

В Мадаре многое уживается. Вот он, избивающий человека до потери сознания за деньги, а вот он, говорящий о безопасном для людей месте. Разве не хорошо, что теперь его выбор — второе?

Да, обученные им люди могут оказаться плохими. Но… кто-то другой не будет вспоминать холод и снег в тёмном переулке, куда никто не зайдёт. Кто-то сможет вырваться из захвата и убежать, а кто-то дать сдачи и защитить. Можно быть плохим человеком и без боевых искусств.

К тому же, Сакура сама хочет и защищать, и защищаться, и просто знать, что справится.

Может, придётся причинить кому-то боль, но не из-за желания денег или стремления развлечься. Ничего хорошего в этом нет, но лучше спастись самой, чем всю жизнь искать защиты.

Мадара ожидает другой реакции. Между бровей у него собирается морщинка. Он опирается локтем об согнутое колено и хочет что-то сказать…

— Ты многому можешь научить, — не даёт ему Сакура и кладёт руку ему на бедро. — Я рада, что тебе больше не нужно калечиться. Я… если я вдруг смогу… помочь, то очень постараюсь.

Представляет ли кто-нибудь её соулмейта удивлённым настолько? Можно решить, что он ждет чего-то плохого, потому что его тело, крупное и внушительное, замирает. Тёмные брови вразлёт медленно поднимаются.

— И что? Не будет вопросов? О грязных деньгах, например, — предлагает тему Мадара и посматривает на её руку.

Помотав головой, Сакура ловко подбирается к нему поближе и перекидывает ногу через его бёдра. Соулмейт разгибает колено и даёт ей устроиться на себе с непоколебимым спокойствием.

— Нет, — Сакура берёт его лицо в ладони и пытается подавить улыбку, когда соулмейт снова застывает, нащупывает большим пальцем тонкий шрам на левом виске, чтобы погладить. — Изуна говорил, ты мог заниматься этим… как же?.. профессионально! Безопасно. Может, с тобой это не случилось, а теперь уже поздно… — она замечает, как его губы искривляются в быстрой горькой усмешке, и продолжает быстрее: — Но твои ученики так смогут. Ты же будешь ими гордиться?

В том, как он на неё смотрит, есть что-то, вызывающее мурашки.

— Если будут показывать результаты и серьёзно работать, — соглашается Мадара, не задумываясь ни на минуту. — Я не буду тратить время на тех, кто придёт развлечься или будет заниматься вполсилы.

Что-то подсказывает Сакуре, что учиться у её соулмейта будет очень непросто… Хотя он не показывал разочарования, когда она просила научить выворачиваться из захвата. Если так подумать, его требования звучат здраво. Будь она эксперткой хоть в чем-то кроме поглощения информации и накопления желаний, то тоже бы не захотела заниматься с такими людьми.

К тому же, он будет не один. Допустим, Сакуре не хватает переменных: она не знает, как учит Хаширама. Он кажется добрым и деликатным, но ничуть не уступает Мадаре и выживает на работе, где могут ударить ножом. Нет, она всё ещё не считает его злым.

Но Хаширама определённо больше, чем его широкая улыбка и перемены настроения, как и Мадара, кажущийся последним человеком, к которому хочется обратиться за помощью, способен быть с Сакурой мягким и терпеливым…

Со стороны кажется, что эти двое друг друга дополняют. Она надеется, что так получится и с обучением.

— А я буду гордиться тобой в любом случае, — обещает она, хоть и не думает, что для него подобное важно. — Даже если ты будешь строгим учителем.

Слова — правда. Чтобы показать это, Сакура привстаёт на коленях Мадары и тянет его на себя за плечи. Есть ли у соулмейта сомнения или нет, но он поддаётся: горбит плечи, чтобы лица оказались на одном уровне. С нежностью, сконденсировавшейся внутри, Сакура прижимается лбом ко лбу Мадары, чтобы сделать то, что раньше предназначалось ей. Она накрывает колючий короткостриженый затылок ладонью, другой рукой обнимает напряжённые плечи.

— Только не ругайся, если у меня не будет получаться, — просит она шёпотом.

— Ты будешь делать до тех пор, пока не получится, — тоном, который вне этой ситуации Сакура никогда не посчитала бы угрожающим, соглашается Мадара. — Это всегда работает.

Тёплый воздух, обдавший нижнюю часть лица Сакуры, вызывает желание приподнять подбородок и почувствовать на своих губах чужие. Но Мадара отстраняется, будто не замечая подобной возможности, и кладёт ладонь ей на щёку.

— Ты узнала первой. Изуне я пока не говорил. И… думаю, скажу в последний момент. Что я с Хаширамой ни делал, Изуна стабильно против.

— Ты делишься со мной секретом? — осторожно спрашивает Сакура и, увидев кивок, удивляется: — Почему?

— Не хотела бы узнать первой? — Мадара слабо усмехается и опускает руки ей на бедра. — Я видел, как ты хотела спросить. Кстати, до того, как это придёт тебе в голову… Изуна мне не помешает, но трепать нервы он умеет. В конце концов, придется спустить на него Хашираму.

Хашираму, который здоровается с ним с нервной улыбкой? Она с хихиканьем уточняет.

— Скажи ему, что его мечта ничего не стоит, посмотри, что будет, — говорит Мадара абсолютно серьёзно. — Он не простит такое и за Изунин кофе.

— Тогда у меня получится заниматься с остальными? — Сакура дёргает соулмейта за прядь челки, потому что та забавно торчит.

— Если ты хочешь, — Мадара смотрит с подозрительной ухмылкой и отводит руку Сакуры, взяв за запястье.

— Почему ты так смотришь? — Сакура настораживается.

— Как? — Мадара вздёргивает брови и невозмутимо приподнимается под ней.

— Ты что-то задумал, — прищуривается она и надавливает ему на грудь. — Что?

— О чем ты? — он качает головой и выворачивается из-под Сакуры, но придерживает, чтобы она аккуратно опустилась, а не рухнула на бок. — Мне нужно покурить.

— Когда я пойму, тоже что-нибудь задумаю, — обещает ему в спину Сакура и встаёт.

Мадара, судя по всему, выбирает не отвечать и закрывает за собой дверь. Ну!.. Ничего, решает Сакура, в конце концов, я действительно могу что-нибудь задумать.

Она ждёт его, усевшись со скрещенными ногами и подвинув к себе ноутбук. Сцена с полетом на гиппогрифе захватывает ностальгией, и Сакура перематывает несколько раз. Она помнит, каково летать по ночному небу, и создателям фильма не хватает её опыта. Люди! Откуда им такое знать?

Кстати о полётах… точнее, не о них, а о небесных жительницах. Надо бы сказать Ино, что Хаширама больше не относится к людям, дерущимся за деньги. Теперь он будет их тренировать.

В дверь раздается звонок. Она вздрагивает и случайно нажимает пробел, фильм останавливается. Кто это? Изуна бы не звонил. Может, Хаширама?..

Выбирая между желанием остаться в комнате и желанием встретить Хашираму до того, как он нападёт на Мадару с работой, Сакура опаздывает. В коридоре раздаются шаги. Входная дверь с негромким звуком открывается.

Не Хаширама. Голос тише и менее уверенный. Отвлёкшаяся от ноутбука Сакура прищуривается.

— Спасибо, — слышит она Мадару, спокойного и явно понимающего, что происходит… Точно, еда! Но так быстро?

Соулмейт заходит в комнату с белым объёмным пакетом.

— Надеюсь, ты голодная. У них большие порции, — говорит он и подходит к столу.

На нем с шуршанием появляются две узкие снизу и расширяющиеся кверху коробки с красным оттиском-названием на боках, две пары хаси в пластиковых упаковках.

И это большие порции? Сакура не думает, что она голодна настолько, чтобы умять две коробки, но с одной точно справится.

Мадара открывает первую и кивает сам себе.

— Так, это с курицей, — говорит он и берёт обе, кладя сверху по паре палочек.

Сакура принимает коробку двумя руками, опасаясь, что она полная, и постельное белье придется менять. В нос бьёт густой пряный запах овощей, курицы и специй.

Тонкая лапша, залитая соусом и присыпанная тонкими колечками какого-то зеленого растения, влажно поблёскивает.

В животе урчит, и Сакура понимает, что всё это время была голодной, просто не замечала.

Мадара садится рядом с ней, прижимаясь бедром, и ставит коробку с лапшой на кровать.

— Хочешь пересмотреть? — удивлённо спрашивает он, заметив, что на ноутбуке фильм остановлен не на титрах.

Подумав, Сакура мелко кивает и перематывает к началу. Когда она следит за сюжетом, то не замечает многих деталей. Хочется рассмотреть жилища волшебников, сам замок, окрестности внимательнее, чем в первый раз.

Мадара ловким движением разрывает заострёнными концами хаси их прозрачную упаковку. Попытавшись повторить за ним, Сакура достигает успеха только со второго раза, щёлкает палочками и запускает их в коробку, пока идет заставка.

Как на запах, так и на вкус лапша оказывается потрясающей: соус и кислый, и сладковатый обволакивает рот. Чтобы чувствовать это подольше, Сакура жуёт медленно.

Следить в этом случае за действием в фильме непросто. А вот у Мадары, похоже, получается. Он — Сакура скашивает глаза — умудряется и есть, и смотреть. Вытянув ноги рядом с её, соулмейт лениво копается палочками в коробке. Интересно, с чем у него?..

Сакура радуется, что не успевает спросить, потому что креветку теперь сможет узнать издалека — а это она и есть, застрявшая между хаси. Иначе придётся не только смотреть и есть, а ещё и отбиваться от шуток соулмейта, причём сражение будет неравным. А не ждёт ли он этого?..

Улыбнувшись мелькнувшей расчётливой мысли, она опускает взгляд на еду, которой остается меньше половины, и вдыхает густой запах.

— Вкусно? — Мадара посматривает на неё искоса, шурша палочками по дну коробки.

Сакура несколько раз мелко кивает и втягивает в себя новую порцию.

— Такое сложно приготовить? — спрашивает она, прожевав.

— Не уверен, — замечает Мадара, который сомневается достаточно редко, когда дело касается чего угодно, кроме интереса к знаниям Сакуры; впрочем, это как раз он, даже если и неочевидный.

Ничего, спросит у Ханаби.

Они доедают молча, и Сакура всё-таки не справляется с парой лапшичных скользких лент и оставляет их на дне коробки. Мадара забирает её, вкладывает дном вниз в свою и относит их к столу, чтобы убрать в пакет. Потерявшая его в качестве большого и тёплого обогревателя-опоры Сакура недовольно ёрзает и сползает на подушки. Поджав ноги к груди, она лениво следит за ссорой Рона и Гермионы.

— Знаешь… — бормочет она, когда Мадара возвращается к ней, — вы, люди, такие странные. Летать на гиппогрифе, наверное, здорово, но как же хорошо одной. Почему вы не придумаете способ?..

— Разве ты не изучаешь физику и биологию? — поддевает её Мадара и придвигается ближе, тоже опирается на подушки.

Бёдра снова соприкасаются. Одно воспоминание вытесняет другое: теперь у соулмейта нет причины держаться на расстоянии.

— Разве не вы придумали телефоны и автобусы? — Сакура сползает по подушкам чуть ниже.

— Это был не я. Я занимался боями без правил, — поправляет Мадара, — за грязные деньги.

— Хорошо, что ты моешь руки, — коварно говорит она прежде чем приподнимается и проскальзывает к тёплому и незащищённому боку Мадары.

Забравшись под расслабленную руку соулмейта, перебиравшую пальцами по одеялу около волос Сакуры, она довольно затихает. Мадара не шевелится. Но мгновение, когда она ощущает холодок неуверенности в животе, разрывается одним движением.

Мадара молча подгребает Сакуру к себе окончательно, давая ей положить голову на грудь, а потом перегибается через неё и накидывает на ноги край одеяла. Если бы Сакура была снегом, то растаяла бы. Поёрзав в навалившемся томном тепле, она обнимает соулмейта, перекинув руку поперёк его рёбер, и на минуту закрывает глаза.

Удивительно, как легко её, сытую и расслабленную, могут умиротворить громкие звуки фильма. Наверное, дело в том, что под ухом — грудная клетка Мадары, дышащего размеренно и поглаживающего её рёбра большим пальцем, а под слоем кожи, мышц и костей мерно бьющееся сердце.

Этот шум превращает тревоги в мутный туман, легко разрываемый ветром. Притеревшись ухом, Сакура вслушивается.

Ей хорошо: от тепла плавится кожа, Мадара близок к ней настолько, что даже не нужно тянуться, сквозь веки жёлтый приглушенный свет экрана не пробивается и не режет глаза. Приятный запах — смесь лапшичного соуса, сигарет и ментола — наполняет лёгкие и наверняка впитывается в волосы.

Как приятно, думает она, сдержав зевок и вместо этого тяжело вздохнув носом, больше никакого матраса на полу… Лежать в руках своего человека так безопасно.

Потом, когда досмотрят фильм, наверное, нужно будет… помыть посуду?.. Нет, были же коробки. Какое странное изобретение!.. Интересно, кто придумал? ...Так, что потом? Подождать Изуну? Может, к ночи не поругаются?..

Сакура крепче прижимается ухом к груди Мадары, вдруг застывшей, будто он задержал дыхание, и вслушивается, вслушивается, вслушивается…