Хонока (джен)

Наступает ноябрь. У них есть еще один месяц пограничного патрулирования — при условии, что их приказы не изменятся или пограничная перестрелка не перерастет в полномасштабную войну.

Она и Какаши жарят батат на костре с Минато и Гаку, ожидая возвращения Сэнсэя из палатки для купания. Он наконец-то оправился от истощения чакры и, конечно, первое, что он ставит во главу угла, — это чистые волосы. Некоторые вещи никогда не меняются — тщеславие сэнсэя — одна из них.

Он спускается с финишной черты, длинные черные волосы собраны на макушке в мокрый пучок, который, по мнению Хоноки, выглядит очень мило. Кто-то свистит ему, и получившийся в результате смертельный взгляд заставляет группу молодых людей бежать в укрытие.

Ей приходится прикусить губу, чтобы сдержать смех, но Гаку даже не пытается.

“Теперь, когда все эти сопляки висят на тебе, те, что помоложе, думают, что могут попытать счастья, да?” Гаку хихикает.

“Пожалуйста”, — фыркает Сенсей. “Меня не интересуют мужчины помоложе”.

Какаши морщит нос. Он не хочет слышать ни о чьих предпочтениях, не говоря уже о предпочтениях сэнсэя. Она соглашается. В любом случае, никто не достаточно хорош для ее сэнсэя.

“Черт”, — шутит Гаку (лучше бы он шутил, думает она). “Это значит, что у меня нет шансов, да?”

Минато задыхается, Какаши рычит, а Гаку смеется над ними обоими.

“Прости, Гаку-ни”. Она утешающе похлопывает его по руке. “Ты недостаточно хорошенькая для моего сенсея”.

Гаку брызгает слюной и разражается хриплым приступом смеха. Чайро прижимает уши в ответ, как будто соглашается с тем, что его партнер ведет себя как идиот.

Рот Сэнсэя кривится, и он подходит, чтобы быстро погладить ее по голове. Однако она сидит прямо в дыму, и вместо этого он встает с подветренной стороны.

Кроме того, достаточно холодно, чтобы почти все надели свои зимние пальто. Она не может поверить в разницу температур от недели к неделе — это экстремально. Она придвигается как можно ближе к огню, чуть не поджаривая замерзшие пальцы ног.

Деревья в основном голые, и теперь по утрам перед рассветом на мертвой, отмирающей и дремлющей растительности появляется иней. В Конохе выпадает всего пара сантиметров снега в конце декабря или начале января. Снег, который иногда задерживается на углах улиц и под деревьями, но только на неделю, может быть, на две.

Прошлой ночью, пока она спала, в лагере выпал снег. Брр!

Она чихает, и Какаши предлагает ей свой шарф. Это тот зеленый, с кружочками и черточками из Академии.

“Выйди из дыма, Хонока”, — говорит Сэнсэй.

“По эту сторону огня теплее”, — протестует она, беря шарф Какаши. Для него этого уже недостаточно, так что она может оставить его себе, думает она. “Здесь и должно быть так холодно?”

Минато задумывается. “Здесь не по сезону прохладно, не так ли?” Он одет в большее количество слоев, чем кто-либо другой. Как и Сэнсэй, он вообще не любит холод.

Она тычет в свой тлеющий батат палочкой — кажется, готово. Хонока преображает свои руки, утолщая подушечки пальцев и ладони в материал, похожий на фарфор, и берет его в руки. Она встает и подбегает к Сэнсэю, предлагая ему половину своей закуски.

Он берет это у нее, покрывая свои руки слоем чакры, и она ныряет под его руку, чтобы укрыться под его курткой в стиле плаща, впитывая его тепло.

“Чувак, почему моя младшая сестренка не может быть и вполовину такой милой, как Хонока?” Гаку жалуется. “Цуме скорее подерется со мной, чем поделится со мной своей едой”.

Сенсей игнорирует Гаку в пользу того, чтобы осторожно разрезать свою половину батата, дать ему стечь и остыть, прежде чем обменять его на ее нетронутую половину и повторить процесс. Она с удовольствием поглощает пищу, пока он это делает.

Гаку с нежностью наблюдает за ними и поворачивается, чтобы помочь Какаши с его бататом, но только для того, чтобы получить ворчание за свои хлопоты. Минато морщится.

“Какаши не нравится, когда люди прикасаются к его еде, Гаку-сан”.

Гаку только вздыхает. “Я должен был догадаться”.

Несколько минут они едят в тишине, затем во всем лагере становится устрашающе тихо.

Чайро садится рядом с Гаку, его высокие уши вращаются. Его хвост беспокойно стучит по земле. Слабая дрожь проходит по земле, и полено в кострище перекатывается и раскалывается надвое, из горящих углей вылетают искры.

Минато открывает рот, чтобы что-то сказать, и Гаку протягивает руку.

“Ш-ш”.

Хонока вписывает свой фирменный стиль в общую атмосферу Секе и расширяет поле своих ощущений. Она находит большую группу Ива-нин, паникующих и находящихся в изрядном отчаянии. Есть раненые, возможно, со смертельным исходом.

“Ива-нин. Около тысячи сильных, ” прикидывает она, выглядывая головой из-под плаща Сэнсэя. “В девяноста шести километрах к северо-северо-западу отсюда. Они столкнулись с неожиданным сопротивлением и отступают”.

Минато хмурится. “Они поднялись высоко. Я думал, что они наверняка попытались бы пересечь реку по мосту Каннаби”.

Гаку низко рычит. “Они, должно быть, каким-то образом заметили ловушки. Хорошо, что мы также установили взрывчатку в скалистых ущельях на севере”.

“Должно быть, это вызвало оползень”. Минато морщится. “Это не то, чего я ожидал, но я думаю, что это не нежелательное благо”.

Она кивает. Большинство подписей отступают. Они, должно быть, потеряли много припасов, и она думает, что довольно много шиноби погребено самим оползнем.

Она концентрируется. Одна подпись кажется ... странной. Как будто это витает высоко в воздухе.

“Хонока-тян?” — Спрашивает Минато. “Что это?” — спросил я.

“Могут... могут ли шиноби летать?”

“Есть ли хоть одна воздушная подпись?” — Спрашивает Сенсей.

Она кивает, во рту пересохло.

“Это, должно быть, Оноки”. Сэнсэй нежно сжимает ее плечо. “Ознакомься с его подписью, Хонока, и держись от него подальше”.

Хонока снова кивает и сглатывает. У него тяжелая подпись. Мощный, плотный и расстроенный.

Она думает, что многочисленным силам Ива-нин потребуется некоторое время, чтобы восстановиться и снова собраться, и она надеется, что они также не откажутся от своих похороненных нин. То, что подпись Оноки не двигается, заставляет ее задуматься, не он ли уже сам руководит восстановительными работами.

Это заставляет ее испытывать сложные эмоции.

С одной стороны, Оноки — безжалостный Цучикаге, который одинаково ненавидит все остальные деревни шиноби. С другой стороны, он просто Оноки, человек, чья любовь к своей деревне равна или больше, чем его ненависть.

И она хочет верить, что его любовь сильнее, потому что, возможно, это единственное, ради чего он готов отступить.

Хонока внимательно следит за ситуацией в течение следующих нескольких часов, сидя в палатке Разведывательного отдела с Иноичи и Шикаку. Они взяли верх с тех пор, как Комори был объявлен МВД.

Запах варящегося кофе заставляет ее покрыться холодным потом, но она сосредотачивается на ощущении движений Ива-нин и их Цучикаге. Они уже ближе, чем прогнозировалось — и, пройди они чуть дальше на север, они, скорее всего, вообще избежали бы ловушек и пересекли границу, а пограничный патруль Конохи ничего не узнал бы.

Это говорит им о том, что ива-нин хотят избегать ожесточенной битвы как можно дольше — и что у них есть на уме конкретная цель. Шикаку думает, что они нацелены на пастбища и силосохранилища. Страна Огня производит больше всего гречневой муки из всех Народов Стихий, и ее изъятие нанесло бы ущерб экономике, вызвав массовую нехватку продовольствия.

Она снова чихает в пушистый шерстяной воротник своего пальто. Иноичи подпрыгивает. Он был как на иголках рядом с ней с тех пор, как произошел инцидент с Сэнсэем.

Шикаку свирепо смотрит на нее.

“Ты чихаешь уже в третий раз. Ты заболел?”

“... Я была в порядке, когда проснулась”. Она шмыгает носом.

Он подходит и ощупывает ее лоб тыльной стороной ладони.

“У тебя жар”. Он не счастлив с ней. “Возвращайся в свою палатку и немного отдохни. Мне не нужно, чтобы ты здесь распространял свою болезнь”.

“Но—”

“Никаких "но”, убирайся отсюда".

“А как насчет—”

“Иноичи теперь держит все под контролем, когда он знает, где искать. Убирайся отсюда, сопливое отродье.”

Она прячет лицо в воротник. У нее довольно сильно течет из носа.

“Ладно...”

Она покидает Разведывательный отдел и использует шуншин всю обратную дорогу до палатки своей команды. Это недалеко, но она параноидально относится к агентам Данзо — особенно к тем, которые не подавляют свои эмоции. Она не нашла ни одного из-за огромного количества шиноби в лагере, но это не значит, что их нет рядом.

Она входит в палатку. Какаши снова помогает Минато копировать новые печати. Они оба поднимают глаза, когда она проходит мимо них и сердито пинает свой спальный мешок.

“Что-то случилось, Хонока-тян? Ты выглядишь раскрасневшейся.”

“Простудилась”, — ворчит она. “Шикаку выгнал меня”.

Какаши усмехается. “Я думал, идиоты не могут простудиться?”

“Это то, что случилось с тобой?” — огрызается она.

“…”

“…”

Минато неловко смеется. “Может, мне поставить чайник? От чашки чая тебе станет лучше, Хонока-тян?”

Она кивает один раз, шмыгая носом. Какаши вздыхает и тоже встает.

“Ты хочешь чего-нибудь поесть?”

Она этого не делает. На обед она тоже почти ничего не ела. Только батат. Ее желудок напрягается из-за того, что она так часто чихает.

“Я приготовлю рисовую кашу из остатков”, — заявляет Какаши. “Тебе лучше немного поесть”.

Она снимает сандалии и забирается в свой спальный мешок. Она винит во внезапной простуде свою дурацкую обувь шиноби. Кто бы мог подумать, что это хорошая идея — ходить с голыми пальцами ног в почти морозную погоду? Хонока клянется купить себе пару настоящих ботинок с закрытым носком, когда вернется в Коноху, даже если ей придется заказывать их на заказ.