Записки Мышонка — принца и волшебника (джен)

Я проснулся, перекатился по огромной свежей прохладной постели, широко зевнул — и вдруг подпрыгнул на месте и заозирался. Часы на комоде показывали начало одиннадцатого. Нервно откинув одеяло, я свесил ноги с кровати и нажал на кнопку вызова камердинера. Уилсон зашёл, как всегда, невозмутимый, застёгнутый на все пуговицы, собранный и спокойный.

— Как спалось, Ваше Высочество? — спросил он. — Желаете завтракать в столовой или останетесь в постели?

Я несколько раз моргнул, опасаясь, что Уилсон сейчас растает как дымка. Но нет, он стоял в двух метрах от кровати, совершенно материальный. Не сон и не галлюцинация.

— Мистер Уилсон, а разве я ничего не проспал?

— Нет, Ваше Высочество. На ближайшую неделю у вас нет никаких встреч, разве что ваши родители изъявляли желание увидеть вас сегодня после ужина. Также Его Высочество принц Филипп передавал, что будет рад вас увидеть в следующий четверг.

— А где мистер Паркер? — уточнил я осторожно, осознавая, что совершенно ничего не понимаю.

— Мистер Паркер не докладывает мне о своих перемещениях. Во всяком случае, во дворце его нет. Как прикажете поступить с завтраком?

Растерянный и сбитый с толку, я ответил:

— Поем в столовой, спасибо. Оденусь сам.

— Как пожелаете, Ваше Высочество, — Уилсон слегка поклонился и вышел за дверь, оставив меня наедине с недоумением.

На вокзале Кингс-Кросс меня встретил один только мистер Кларенс с машиной сопровождения. Я был уверен, что Паркер появится до вечера и завалит меня новостями, делами и планами, но накануне я его так и не увидел. И вот теперь мне позволили проспать до неприлично позднего времени, а Уилсон утверждает, что календарь совершенно пуст. Как это возможно?!

Быстро одевшись, я вышел в собственную маленькую столовую, где уже был накрыт стол. Завтракать в одиночестве было на удивление неприятно: я привык к шуточкам Блейза, к ворчанию Драко, который, будучи сонным, становился вреднее обычного, к гулу голосов в Большом зале. Даже прошлым летом мне не доводилось оставаться за едой одному — компанию всё время составлял Паркер, да и времени на такие вот спокойные завтраки особо не оставалось.

— Мне никто не писал? — спросил я, уныло ковыряясь в тарелке с кашей.

— Нет, сэр.

— Может, мистер Дженкинс… — я посмотрел на камердинера, чувствуя смутную надежду, что сейчас он кивнёт, даст какой-то знак. Но он покачал головой:

— Нет, сэр. Вы совершенно свободны. Желаете покататься верхом?

— В Лондоне? Нет, не хочу… — я отодвинул тарелку, не съев и половины. — Да и не занимался я давно.

— Тогда, может, отвезти вас в бассейн?

Я поморщился. С бассейном Букингемского дворца, где мы все учились плавать, у меня были связаны в основном неприятные воспоминания. В отличие от более спортивных родственников, я всегда плохо плавал и дважды терял сознание в воде.

— Нет. Не нужно…

— Тогда чем вы займётесь, сэр? — спросил Уилсон, и этот вопрос оглушил меня, сбил с толку. Чем я займусь? Чем я займусь, когда у меня вдруг появилось свободное время — нежданное, незапланированное?

У меня не было ответа. Я покончил с завтраком — не наевшись, но чувствуя, что еда больше в меня не лезет, — вышел из столовой и побрёл в сторону парадной галереи. В детстве я любил бывать там, среди портретов королей и королев прошлого. Мне нравилось вглядываться в их лица, осознавая, что все они — моя семья. Я мог подолгу разглядывать детали — мундиры, эполеты, броши, банты — и воображать, что знаком с теми, кто их когда-то носил.

Но я давно не был в этой галерее — по одной простой причине. И причиной этой был маленький тёмный портрет на дальней стене. Даже не взглянув на всех остальных, я остановился перед портретом человека, никакого отношения к королевской семье не имевшего, чуждого здесь, слишком скромного. Он выглядел так, словно его повесили тут по ошибке или забыли отнести куда-то ещё. Мужчина в чёрном богатом одеянии, в квадратной шапочке поверх смоляных с проседью волос, дремал, запрокинув голову на высокую спинку кресла.

— Сэр Томас, — позвал я. Человек приоткрыл глаза, деликатно зевнул, прикрывая рот ладонью, и спросил с мягкой улыбкой:

— Я уж думал, что вы не желаете меня видеть, Ваше Высочество. Это первый раз, когда вы удостоили меня разговором после нашей первой встречи.

— Я не пришёл от неё в восторг, — ответил я достаточно резко.

— Но я же дал вам подсказку! — напомнил сэр Томас Мор с удивительно искренним недоумением. Я подумал, что манерами и чем-то неуловимым в глазах он напоминает мне мистера Дженкинса. И, пожалуй, Крауча. Такой же политик, пусть и из другого времени: милая улыбочка — и сталь в глазах.

— Я мог её не разгадать!

— Тогда я не испытывал бы никаких угрызений совести, — сказал он непонятным тоном. — Видите ли, я испытываю некоторую слабость к людям, способным пользоваться мозгами по назначению.

— И всё же вы пытались уговорить меня предать друзей.

— Не думаю, что у меня был выбор, сэр. Я всего лишь портрет, — и он развёл руками. — Так чем могу помочь, Ваше Высочество?

Ответа у меня не было. Я пришёл к этому портрету спонтанно, без особого плана, просто желая ненадолго продлить ощущение того, что я всё ещё в Хогвартсе. И что я кому-то нужен.

— Я просто зашёл поздороваться, сэр Томас, — вздохнув, признался я.

— Что ж, я рад этому. Правда, я полагал, что вас могут заинтересовать некоторые сплетни из замка Хогвартс. Ничего особенного, просто слухи…

Я сглотнул и спросил:

— Зачем бы вам передавать их мне?

Сэр Томас улыбнулся:

— Видите ли, сэр, как я уже говорил, я всего лишь портрет. А быть портретом, поверьте, очень скучно. Я лишь жалкое подобие того, кто когда-то именовался сэром Томасом Мором. Но даже я не откажусь от общества и развлечения. Интуиция подсказывает мне, что вы тоже…

— Общество и развлечение? — повторил я. — Точно не откажусь.

* * *

Мы проговорили с сэром Томасом полтора часа. Не скажу, что его сведения были действительно захватывающими, но я всё-таки узнал, что в ночь окончания Турнира Трёх Волшебников директор Дамблдор отправил профессора Снейпа на какое-то задание, а Хагрид помирился с мадам Максим, и они запланировали путешествие. Сэр Томас добавил загадочно: «Надеюсь, вы догадаетесь, куда они отправляются?» Я не догадался. И продолжал думать об этом, сидя в кресле с гостиной и бездумно листая «Генриха IV», вторую часть. Не могу объяснить, как именно пьеса Шекспира с детства стала моей утешительной книгой, но именно к ней я обращался, когда болел, грустил или чувствовал одиночество. Причём история принца Хэла задевала меня тем сильнее, чем больше я узнавал о реальной жизни прототипа.

Отец оставил его заложником у Ричарда II, когда был изгнан из Англии. И даже зная, что сыну грозит смертельная опасность, он всё же вернулся с войсками. Ричард должен был убить юношу — сына мятежника, который угрожал его короне. Убить и отправить отцу голову на серебряном блюде. Это Средние века, тогда все так делали. Но Ричард не сумел, слишком привязался к Генриху, который рос при его дворе. Он оставил его в живых, и со временем, взойдя на престол, Генрих V стал великим королём.

«Я говорю тебе, что у меня сердце втайне обливается кровью при мысли о болезни отца, и только пребывание в таком дурном обществе, как твоё, заставляет меня удерживаться от внезапного проявления скорби», — прочёл я, поглаживая шершавую бумагу, захлопнул книгу и отложил на подлокотник. В этот раз она мне не помогала, а образ принца Хэла, некогда очень яркий, потускнел и смазался в моём воображении.

Как ни старался я отвлечься, мысли возвращались к последним дням в Хогвартсе. Сначала Блейз, мой лучший друг, убил жука, думая, что это анимаг Рита Скитер. И мы все пережили мучительные две недели в уверенности, что стали свидетелями убийства. Не могу описать то облегчение и ту боль, которые я испытал, увидев Скитер живой.

Потом Гарри едва не погиб, а Волдеморт вернулся. И, наконец, стало известно, что Министерство магии не собирается признавать этот факт, а министр Фадж лично позаботился о том, чтобы преступник, способный рассказать правду на суде, больше уже не заговорил.

А ещё до того произошло событие, которое не коснулось магического мира, но глубоко ранило меня. Моя сестра Анна разорвала все связи с нами и сбежала в Африку. По закону, если она выйдет замуж за своего немца, она потеряет право наследовать престол. Но хуже другое — я знал, что этот поступок ей никогда не простят родители. Бабушка, возможно, со временем отойдёт, она дорожит семьёй и не любит конфликтов. Если Анна искренне извинится, то, возможно, бабушка смягчится. Но мать с отцом — я в этом не сомневался — никогда.

День тянулся мучительно долго. Я бродил по комнатам, пытался читать — но не мог сконцентрироваться на тексте, вышел в сад, но на улице оказалось так жарко и душно, что я быстро сбежал обратно в прохладу. Подумал позвонить Гарри или Гермионе — но решил, что надо дать им хотя бы день-два отдохнуть от школы и моего общества.

И всё же каким-то чудом я протянул до вечера. Уилсон помог мне переодеться, и я отправился на чаепитие с родителями. Прошло немало времени с тех пор, как мы встречались все вместе, особенно за чаем.

Они уже сидели за небольшим круглым столом, покрытым белой скатертью. Когда я вошёл и поклонился, они оба встали, и вдруг отец сделал совершенно невозможную вещь — распахнул мне объятия.

— Я рад тебя видеть, сын!

Как странно оказалось чувствовать его руки на своей спине! Запах табака и одеколона набился в ноздри, щекой я прижался к его плечу, к шёлковому пиджаку. И, едва он выпустил меня, как я оказался в объятиях матери, чуть-чуть более знакомых, но всё же совершенно неуместных. Она — маленькая бледная женщина, тень своего решительного строгого супруга — оказалась вдруг даже немного ниже меня. От неё пахло ромашкой.

Мы сели за стол, и отец сказал:

— Я отпустил слуг на сегодня, хочу провести время в вашем обществе. Ну, Альберт, рассказывай — как успехи в школе?

— Ох, ты так вырос, дорогой, — вздохнула мама. Я задумался: это все сошли с ума или я проснулся в параллельной вселенной? Но послушно принялся рассказывать о результатах экзаменов и успешно сданных эссе.

— Кстати, Альберт, — внезапно перебил меня отец, — завтра твой день рождения. Как ты хочешь отметить его? Я понимаю, на подготовку времени мало, но, допустим, завтра мы можем отпраздновать в кругу семьи, а через неделю устроить торжество.

Не уверен, что сумел сдержать нейтральное выражение лица. Сколько я себя помню, мой день рождения был общим праздником. Мне дарили многочисленные бестолковые подарки, большая часть которых уходила либо в сокровищницу, либо в зоопарк, либо на благотворительность, родители устраивали приём во дворце, я выслушивал поздравления от людей, которых едва знал, проводил время с детьми, которые мне не были интересны, после чего отправлялся в постель.

За последние годы я пережил множество эмоций на эту тему и в итоге решил, что мне всё равно. Просто очередная дань моему титулу и статусу. И этот вопрос совершенно выбил меня из колеи.

— Простите, сэр, — осторожно произнёс я, — вы имеете в виду, что я могу выбрать?

— Конечно, — отец несколько натужно улыбнулся, и его усы задрожали. А что, если маму и отца подменили? И сейчас я пью чай с Пожирателями Смерти под оборотным зельем? По зрелом размышлении я отбросил эту версию и спросил, почти уверенный, что получу категорический отказ:

— Это может быть на Средиземном море?

— Почему нет, — пожал плечами отец.

— Эм… — я слегка прикусил щёку, чтобы думалось лучше, — простите, можно ли поручить кому-то из отдела мистера Дженкинса пригласить и моих друзей и обеспечить их прибытие?

— Да-да, разумеется, — последовал ответ. — Допустим, вилла с закрытой территорией и собственным пляжем. Торт, конечно. Какой ты любишь?

Я вздохнул и, чтобы взять себя в руки, глотнул чая. От резонного вопрос, какого чёрта происходит, меня удержал только здравый смысл. И немного корыстных побуждений.

* * *

Ещё никогда в моей жизни не было такой странной недели. Я просыпался, когда хотел, занимался, чем вздумается. Позвонил Гарри и Гермионе — они оба пришли в восторг от приглашения. Гарри поделился собственной радостью — Сириус Блэк проводил с ним всё свободное время. Он открыл для Дамблдора и тех, кто поддерживал его в борьбе с Волдемортом, свой лондонский особняк, но сам там не бывал — ночевал в Хогсмиде, а с утра перемещался при помощи магии в городок Гарри. Они бродили по улицам, ели бургеры и мороженое, разговаривали и просто отлично проводили время. Как я понял из осторожных намёков друга, Блэк помимо прочего рассказывал ему очень много о борьбе с Пожирателями Смерти, и даже в теории объяснил, как накладывать несколько довольно опасных заклятий.

Гермиона тоже зря времени не теряла. Она пошла волонтёром в приют для собак, но призналась, что дело не в страстной любви к животным. «Хочу понять, как функционируют благотворительные организации изнутри, — сказала она. — И, кстати, вчера Марту покусала собака. Это… заставляет меня обо многом размышлять. О том, что не нужно ждать любви и обожания за то, что делаешь кому-то добро».

Она планировала поездку в Болгарию на август, поэтому не видела никаких препятствий к тому, чтобы побывать на моём дне рождения. Ещё я попросил Уилсона отправить приглашения Рону, Драко и Блейзу. Я не хотел видеть посторонних — только самых близких.

Паркер объявился за день до праздника. Обаятельно заулыбался, объявил, что я выгляжу отдохнувшим и повзрослевшим и сообщил, что он будет сопровождать меня. И двое авроров, конечно — никто не хочет, чтобы возникли проблемы.

— Где вы были всё это время? — спросил я.

— О, боюсь, меня завалили работой со сквибами, сэр. Кроме того, мы решили дать вам отдохнуть немного. Прошлым летом, кажется, мы перегнули палку, разве нет?

— Отдохнуть?! — повторил я изумлённо.

— Да, конечно, — покивал Паркер, встряхивая огненно-рыжей шевелюрой. — Прошлым летом у вас не было ни минуты покоя. Вот мы и пришли к выводу, что, учитывая ситуацию, не стоит на вас давить.

Мы стояли в гостиной при моих комнатах, и на этих словах я почувствовал настойчивое желание куда-нибудь присесть. В итоге я просто положил руку на спинку кресла, стиснул пальцы и спросил ровно:

— Что вы имеете в виду, мистер Паркер, говоря про ситуацию, которую нужно учитывать?

Паркер пожал плечами и вздохнул:

— Это же очевидно, сэр. Ни ваши родители, ни мистер Дженкинс, ни, тем более, его начальство не хотят, чтобы вы последовали примеру принцессы Анны.

Очень медленно я обошёл кресло, сел в него, закинул ногу на ногу и подумал, что жизнь в Хогвартсе положительно повлияла на мой самоконтроль. Во всяком случае, я не высказал Паркеру всего, что просилось на язык — про этот внезапный отдых, отдающий явным сюрреализмом, про поведение родителей, которые выглядели так, словно их подменили, даже про мой день рождения. Вот оно что... Просто никто не хочет, чтобы принц выкинул что-нибудь эдакое и сбежал из семьи.

— Ясно, — ответил я. Неужели они не понимают? Неужели им не очевидно? Я никуда не сбегу. Во второй части «Генриха IV» есть много моментов, которые всегда глубоко трогали меня. Но, пожалуй, одним из самых сильных была сцена в конце, когда толстый нелепый Фальстаф приходит к своему дорогому другу принцу Хэлу и понимает, что Хэла больше нет — есть король Генрих V.

«Не думай, будто тот же я, что раньше.

Известно Богу, и увидит мир,

Что я от прежнего себя отрёкся,

Как и от всех, с кем некогда дружил.

Когда услышишь, что я прежним стал,

Приди, и снова моего распутства

Наставником ты будешь. До тех пор

Под страхом смерти ты, а также все,

Кто совращал меня, к особе нашей

На десять миль не смейте приближаться».

Я с детства помнил эти строчки наизусть и всегда думал, что Хэл допустил одну ошибку — будучи принцем, он вёл себя так, словно у него нет никаких обязанностей. Если бы он всегда держался так, как подобает, ему не пришлось бы делать больно ни себе, ни другим. Ни Фальстаф, ни бедняга Пойнс не почувствовали бы себя отвергнутыми, если бы Хэл не кутил с ними по тавернам. И хотя я отлично знал, что это всё не имеет отношения к реальной биографии Генриха V, лет в восемь или девять я часто думал о финале пьесы. И о том, что никогда не совершу той же ошибки. Не важно, что я никогда не стану королём — и слава Богу! — но я никогда не подведу свою семью.