Записки Мышонка — принца и волшебника (джен)

Раз уж прозвучал вопрос, напишу здесь: да, я пишу оригинальные истории. Собственно, я хожу в фанфикшн отдыхать от них. Псевдоним — Е. Гитман. Если интересно, заглядывайте.

* * *

— Вау! Оно… как на картинке, — пробормотал Гарри, осторожно ступая на песок и вглядываясь в бесконечную морскую даль. — Никогда не был на море. То есть, нет, был, перед моим одиннадцатым днём рождения, но это не совсем то. Мы застряли в шторм в хижине на острове, было очень холодно, и…

Он замолчал, но взгляда от моря так и не отвёл.

— Здесь очень красиво! — произнесла Гермиона.

Друзей доставил Паркер и кто-то ещё из его команды. Вилла, предоставленная в наше распоряжение, выглядела немного запущенной, дикой. Если не приглядываться, легко было вообразить, что какой-нибудь меценат эпохи Возрождения построил её для своей дочери или для любовницы, обставил мраморными скульптурами, приказал разбить очаровательный сад, а потом забыл о ней — и с тех пор она стояла нетронутой, дожидаясь нас. Конечно, это было не так, но мне приятно было обманывать себя красивой фантазией. Тем более, что всё вокруг ей способствовало: и двухъярусная вилла с балкончиками, и статуи богов, слегка потемневшие от времени, и дикий старый сад с апельсиновыми деревьями, с тенистым гротом и небольшим фонтаном, и бриз с моря.

Посторонних почти не было видно. Уилсон согласился взять на себя роль официанта, а кроме него только Кларенс подрёмывал в шезлонге в тени, да двое незнакомых мне авроров затаились в кустах. Не знать, что они есть, и не заметишь.

Друзья выглядели очень непривычно. Все сменили школьные мантии на маггловскую одежду, и вот такие, в лёгких штанах, футболках или рубашках с короткими рукавами, а Гермиона — в летнем платье в цветочек, они казались ещё ближе.

— Пойдёмте за стол? — предложил я, жестом указывая направление. И, пока мы шли, Гермиона первой задала вопрос, который, несомненно, волновал всех:

— А где Драко?

Я подождал с ответом, пока мы не расселись за круглым столом, накрытым неформальной льняной скатертью. Молчаливый Уилсон разлил нам по стаканам сок, снял крышки со средиземноморских блюд, отошёл, и после этого я сказал:

— Его не будет. Отец не отпустил.

— Ожидаемо, да? — заметил Блейз. Уилсон поставил перед каждым из нас тарелки с супом и снова вернулся в дальний угол. Рон явно замялся, глядя на столовые приборы, да и Гарри выглядел так, словно пытается что-то сосчитать в уме. Я взял вилку и предложил:

— Давайте представим, что здесь нет всей этой безумной сервировки. В конце концов, мы не в Букингемском дворце!

— Но… — начала Гермиона, но осеклась, слегка покраснела и промолчала. Как по мне, лучше есть одной вилкой и оставить в стороне формальные требования столового этикета, чем мучиться неловкостью весь обед. Тем более, что он заслуживал полного внимания.

— Я всё-таки не понимаю про Драко, — произнесла Гермиона, когда мы покончили с чуть островатым томатным супом. — Что помешало ему приехать?

— Вспомни, кто его отец, — сказал Блейз, откидываясь на спинку стула. — И подумай, как именно он относится к идее, что его драгоценный наследник будет общаться с грязнокровками после возрождения Сама-Знаешь-Кого.

— Он… как думаете, он займёт сторону отца? — после долгой паузы Гарри озвучил мысль, которая, думаю, посетила всех нас.

— Да не… — протянул Рон. — В смысле, я помню, что он Малфой, но мы же все знаем Драко. Куда ему в Пожиратели смерти? Он, ну, не может. Да?

Я посмотрел на Блейза, надеясь прочитать верный ответ по его лицу, но он смотрел в небо и жевал кусочек пиццы. Гарри постукивал ногтем по бокалу.

— Ужасный выбор, — сказала Гермиона негромко. — С одной стороны — родители, а с другой — то, что правильно. Мне так жаль Драко... Никому бы такого не пожелала!

Гарри стукнул по бокалу чуть сильнее, чем раньше, убрал руки со стола и произнёс уверенным тоном:

— Рон прав! Мы знаем Драко, он наш друг. И он выберет правильно.

— Ты не понимаешь, Гарри! — возразила Гермиона нервно. — Просто не понимаешь! Его отец…

— Это не он сам, — отрезал Гарри. Я счёл за благо сменить тему, предложив прогуляться перед следующей переменой блюд. Было ещё слишком близко к полудню, чтобы лезть в море, поэтому мы отправились в сад и вскоре расположились в прохладном гроте, где на каменные лавочки предусмотрительно положили подушки. Здесь, в таинственной полутьме, хотелось забыть о настоящих проблемах, и вскоре, сам не знаю, как, мы уже пересказывали друг другу страшные истории.

Конечно, я знал меньше всех — откуда бы? А вот Рон и Блейз соревновались за лидерство. Рон набрался у старших братьев, а Блейз в принципе был хранилищем самых невероятных, зачастую жутковатых знаний. Понизив голос до хриплого шёпота, наклонившись к нам, он рассказывал о невидимом монстре, который пожирал магию волшебников, едва коснувшись их. Как он подкрадывался к жертвам, как выслеживал их по тёмным улицам ночного Рима, и как холодными пальцами…

— А-а-а! — взвизгнула Гермиона, подпрыгнул на месте, и Блейз расхохотался. — Не вздумай так делать!

— Что он сделал? — подскочил Рон.

— Он меня потрогал холодными пальцами! — зло ответила Гермиона, а Блейз, всё так же посмеиваясь, помахал рукой и пояснил:

— Просто подержал на холодном камне. Вы бы себя видели, ребята!

— Придурок! — буркнул Рон.

— Трусишки!

Переглянувшись, мы с Гермионой быстро отошли в сторону, чтобы не прилетело подушкой, и рассмеялись.

Никогда в жизни у меня ещё не было такого удивительного дня. Мы возвращались к столу, проголодавшись, потом уходили гулять по саду, плавали, побросав одежду прямо на песок, а потом долго отряхивались и ворчали. Обошли дом, заглядывая в комнаты, останавливаясь возле гобеленов, картин и статуй. Я начал было рассказ об истории, но быстро бросил это дело и отвлёкся на спор о том, могут ли поднять человека в воздух такие маленькие крылышки на сандалиях. А потом сам не понял, как вышло, что мы уже снова оказались в море.

* * *

Вечерело. Мы валялись на покрывалах, уставшие от плаванья, беготни, смеха и разговоров, наевшиеся настолько, что даже на торт сил не оставалось. В ещё светлом небе зажглась первая звезда. Носились летучие мыши. Когда я был маленький, Анна говорила мне, что может слышать их писк, а я ей не верил. Это был первый день рождения, с которым сестра меня не поздравила. Я спрашивал отца, могу ли я с ней связаться. Его ответ был коротким и категоричным: нет.

Более развёрнутый и внятный разговор на эту тему состоялся у меня с дедом. Мы увиделись в первую же неделю после моего возвращения из Хогвартса и, разумеется, сразу отправились на прогулку, выбрав для этого Гайд-парк. Я удивился, насколько легко мне стало идти в ногу с дедом, а тот как будто замедлился и шагал уже не так широко, не так стремительно. Ему я рассказал всё — о своих видениях будущего, совершенно бесполезных, но неизбежных, о Турнире Трёх Волшебников и о возрождении Волдеморта.

— Кажется, начнётся война, — произнёс я, заканчивая рассказ. И, немного поколебавшись, поделился тем, что сказал мне Теодор Нотт. Дедушка остановился, заложил руки за спину и спросил, строго глядя сверху вниз:

— И что, хочешь уехать?

Я выдержал пристальный взгляд его посветлевших глаз и ответил:

— Нет, сэр. Когда началась Вторая мировая война, бабушка не уехала в Канаду, хотя была наследницей престола. Вы, сэр, тоже не бежали от войны, а сражались с врагом. Я останусь в своей стране.

— Я был бы разочарован, если бы услышал что-то другое, — сказал дед строго. Больше мы о войне не говорили, зато я спросил об Анне — и едва не пожалел об этом.

— Когда эти чёрные попытаются её съесть, тогда она прибежит за помощью в слезах. Нашли моду! И вот ещё выдумала с этим браком, чем он её привлёк, этот парень? Тем, как хорошо готовит свиную колбасу?

Я покраснел, чувствуя неловкость от этих слов, а дед продолжил жестким, категоричным тоном:

— Если соберёшься сбежать из дома пеленать китайских младенцев, предупреди заранее!

— Она вернётся, сэр, — ответил я негромко. — Обязательно вернётся.

— Что-то я не уверен, что захочу её видеть. Подхватит от своих новых друзей эту обезьянью эболу, будет знать!

В общем, лучше было и не начинать.

— Да? — я тряхнул головой. Оказалось, я так увлёкся воспоминаниями и размышлениями, что Гарри пришлось дважды меня окликнуть. Гарри хмыкнул:

— Уснул, что ли?

— Задумался.

— Ага, Рон тоже так говорит, когда храпит над картами по астрономии.

— Эй! Я не храплю! — возмутился Рон, а Гарри проговорил, снова ложась на покрывало и закидывая руки за голову:

— С Сириусом что-то не то.

— А конкретнее? — уточнил Блейз. Гарри пожал плечами, что довольно непросто делать лёжа.

— Пока я с ним, он вроде нормальный. Шутит, смеётся, взял моду каждый день приносить тёте французские пирожные, всё время разные. А у нас Дадли на диете. Мне кажется, Сириус это специально делает. Но… — Гарри ненадолго замолчал и продолжил уже без тени веселья в голосе. — Я тут на днях напросился к нему в гости, посидеть в тишине над трансфигурацией — мне без Дурслей лучше думается. Написал эссе, спускаюсь, а он сидит перед камином, вот так, — сев на покрывале, Гарри неловко обхватил себя руками за плечи, — и качается из стороны в сторону. Я вернулся наверх, пошумел там, спустился снова — он уже опять нормальный.

— Какой ужас! — вздохнула Гермиона. — Гарри, это серьёзно! Неудивительно, конечно…

— Неудивительно?

— Разумеется! — Гермиона тоже села, поджав под себя босые ноги, и принялась объяснять:

— Мистер Блэк двенадцать лет провёл в Азкабане, среди дементоров, в облике собаки, а потом сбежал, рискуя жизнью. Цель, которой он жил все эти годы — месть — не удалась, а в конце он был вынужден убить лучшего друга детства. Как он может быть в порядке после такого?!

— Я… — протянул Гарри, — как-то не думал об этом в таком ключе.

— Потому что у волшебников очень слабо развита психология как наука! — отрезала Гермиона.

— Ага, интересно, почему? — подал голос Блейз. — Не уверен, но, может, это потому что Гриндевальд ставил психические опыты на людях и дискредитировал все ментальные искусства?

— Я читала об этом, — сказала Гермиона спокойно. — Но это было много лет назад. А психологические проблемы как были, так и остаются. Гарри, мистеру Блэку нужна помощь.

— Вот! — кивнул Гарри довольно. — Я тоже так подумал. Но если бы я сказал, что хочу присмотреть за ним, он бы обиделся. Так что… он думает, что присматривает за мной. Хотя бы на лето это сработает, а там мы что-нибудь придумаем, правда?

Скептического выражения на лице Гермионы друг предпочёл не увидеть. А потом тема сменилась — мы отправились есть торт, и вскоре пустынные окрестности виллы огласили вопли моих друзей, которые повторяли снова и снова: «С днём рождения, Берти!»

* * *

Паркер и Дженкинс сидели в неприятно-одинаковых позах — такие будто бы расслабленные, спокойные, но с напряжением в плечах.

— Сложный год у вас выдался, Ваше Высочество, — заметил Дженкинс с маленькой улыбочкой, от которой мне стало не по себе.

— Но вы отлично справились со всеми проблемами! — воскликнул Паркер. — Просто прекрасно.

— Конечно, — подхватил Дженкинс, — времена настали непростые.

— Но у нас нет никаких сомнений, что мы разрешим всю эту непростую ситуацию ко всеобщей выгоде.

То, как они говорили по очереди, будто нарочно пародируя близнецов Уизли, окончательно выбило меня из колеи, и я спросил, резковато и не совсем вежливо:

— Вы верите, что Волдеморт возродился?

Паркер встал и прошёлся по комнате. Дженкинс остался сидеть, только наморщил редкие седые брови и строго заметил:

— Не используйте это имя, Ваше Высочество. Мы пока не знаем, что правда, а что — фольклор военного времени, но ходят слухи, что в прошлом на данное сочетание звуков было наложено мощное заклятие, которое помогало выслеживать тех, кто его произносил.

— Это возможно?!

— Теоретически, — заметил Паркер от камина. — Но никто обычно не пользуется заклятием Табу, потому что в мире постоянно разговаривают миллиарды людей. За всеми не набегаешься. В случае с Вы-Знаете-Кем, однако, оно должно работать безупречно. Только самые отважные противники рискуют называть его по имени.

— Если вас, как и нас, сэр, смущает эта нелепая формулировка «Сами-Знаете-Кто», вы можете называть его настоящим именем — Том Риддл. Или, как он значится в наших документах, «объект №6».

— Могу я узнать, почему именно шесть? — спросил я аккуратно, ожидая получить категорический отказ. Но Дженкинс слегка улыбнулся и ответил:

— Потому что мы ставим его на шестое место в списке самых потенциально опасных волшебников Соединённого Королевства. Если вам интересно, директор Дамблдор занимает четвёртое.

— Вы считаете, что Дамблдор опаснее… Риддла?

— Разумеется, — вместо Дженкинса отозвался Паркер. — Риддл явно безумен, зациклен, фанатичен и пока лишён общественной поддержки. В принципе, он не опаснее, чем очередной главарь группировки ИРА — с поправкой на магию, разумеется. Его единственная сила — это трепет, который он вызывает в магическом сообществе.

— И эта история с возрождением из мёртвых, — добавил Дженкинс. — Как христианин, я отказываюсь признавать воскрешение кого бы то ни было, кроме Господа нашего Иисуса Христа. И едва ли Риддл имеет к нему отношение.

— Хотите сказать… — начал я, но Дженкинс подхватил и закончил мысль, даже не дав мне её озвучить:

— Он не вернулся из мёртвых, он всего лишь умер не до конца. И сведения, которые мы собираем на протяжение последних лет, это только подтверждают. Тем не менее, нельзя исключать вероятность того, что он способен повторить этот фокус. Однако… Мистер Паркер, вам слово.

Обойдя комнату по кругу, Паркер снова опустился в кресло напротив меня, наклонился и заговорил проникновенным тоном:

— Мы не верим в возрождение Тома Риддла, Ваше Высочество. Мы точно знаем, что оно состоялось. Оперативники мистера Дженкинса успели на место раньше, чем волшебники, и собрали все свидетельства ритуала. Сейчас отдел аналитики консультируется с лучшими экспертами и пытается понять, каким именно образом Риддл возродился и как помешать ему сделать это снова. Но нас волнует другая проблема.

— Другая? — повторил я удивлённо. Как по мне, Волдеморт более чем тянул на самую важную и глобальную проблему, которую только можно вообразить.

— Мы не можем сейчас отследить Риддла или устранить его. К сожалению, пока это находится вне наших компетенций и возможностей. Однако нам очень важно, чтобы ещё до выборов кресло министра магии занял человек, готовый с нами сотрудничать. Вы даже не представляете, какие жертвы будут, если Фадж сохранит позицию и влияние.

Я нахмурился, только усилием воли удерживаясь от какого-нибудь нервного лишнего жеста. Жаль, что, в отличие от бабушки, я не могу держать на коленях сумочку, в которую должно быть так удобно вцепляться, когда нервничаешь.

— Мистер Крауч — наш союзник, но он слаб после долгого отравления зельями и дискредитирован. У нас мало своих людей в Министерстве. К счастью, прямо сейчас министр Фадж делает именно то, что нам нужно.

— А именно?

— Роет себе могилу, — ответил Дженкинс слегка насмешливо. — Видите ли, сэр, он уже вторую неделю кричит на каждом углу, что никакого Риддла нет и в помине, Дамблдор сошёл с ума и планирует захват Министерства магии, а Гарри Поттер — мальчик с припадками и галлюцинациями. Эти крики звучат так настойчиво, что…

— Что в тот момент, — продолжил Паркер, откидываясь назад и улыбаясь, — когда мы сможем предъявить Риддла магическому сообществу, Фадж полетит из кресла вместе со своим раздутым коррумпированным трусливым аппаратом. После чего вакантное место займёт человек, способный на решительные действия. К этому моменту мы надеемся разобраться с секретом бессмертия Риддла. При поддержке Министерства устранить его как угрозу будет нетрудно.

Я задумался. Множество вопросов вертелось на языке, и я никак не мог выбрать, какой задать первым. Наконец, кажется, нащупал ключевой и спросил:

— Почему вы мне всё это рассказываете?

— Потому что, сэр, — отозвался Паркер, — нам нужна ваша помощь. Я прекрасно понимаю, что прямо сейчас вы хотели бы выступить с заявлением о том, что возрождение Риддла — это правда, тем самым напрямую оспорить ложь Фаджа, защитить своего друга, в конце концов. Верно?

Я кивнул, и Паркер продолжил:

— Вот именно этого всего вам и не нужно делать. Вашего влияния в обществе не хватит, чтобы склонить чашу весов в нужную сторону, а прямая конфронтация с Фаджем нарушит немало наших планов. Важно, чтобы этим летом вы сосредоточились на международных отношениях. Ваша позиция по теме Сами-Знаете-Кого должна звучать как «без комментариев».

Я опустил голову. Паркер был совершенно прав, перечисляя те действия, которые мне хотелось бы предпринять.

— Мы понимаем, сэр, что это неприятно, — заговорил Дженкинс после паузы.

— Очень неприятно! — поддержал его Паркер, снова вскакивая с места. — Ваше Высочество, вы искренний, открытый человек, я знаю это лучше многих, и вы болезненно относитесь к вопросам справедливости. Но есть ситуации, в которых нужна гибкость. Вы знаете, что Её Величество сама нередко вынуждена хранить молчание, хотя её переполняют чувства. Важно, чтобы в этой ситуации вы брали пример с неё.

Ещё вчера мы с друзьями гуляли по пляжу, мочили ноги в Средиземном море и строили планы. Гарри говорил о борьбе с Волдемортом, о том, как он жалеет, что ему всего четырнадцать. Я опустил голову, разглядывая ногти. Я совсем не заботился о руках в Хогвартсе, и хотя недавно Уилсон усадил меня за стол и привёл их в порядок, на местах заусенцев всё равно ещё можно было разглядеть покраснения. Прямо сейчас я очень хотел бы поменяться местами с любым своим однокурсником, может, кроме Гарри. Я хотел бы иметь их свободу говорить то, что хочется, что они считают правильным.

— Я понимаю, как вам это неприятно, сэр, — мягко добавил Паркер, опускаясь на корточки возле моего кресла. Будь на его месте любой другой человек, это движение выглядело бы глупо, фамильярно или нелепо, но ему подходило. Очень в его духе — такие искренние неформальные жесты и открытая понимающая улыбка.

— Вы меня так уговариваете, мистер Паркер, словно я несмышлёный ребёнок, — сказал я тоном, который, признаюсь, позаимствовал у Блейза, спокойным и даже несколько ленивым. — Но мне исполнилось пятнадцать. Я знаю свои обязанности. И, — я встал, чувствуя, что вот-вот сорвусь, — я буду вам благодарен, если вы как можно раньше ознакомите меня с календарём встреч и поездок. Мне надо спланировать, когда делать домашнюю работу.

— Разумеется, сэр, — ещё шире улыбнулся Паркер, выпрямляясь во весь рост. — Можем ли мы с мистером Дженкинсом что-то ещё сделать для вас?

Я посмотрел на него, потом на Дженкинса, тоже вынужденного встать из кресла, и покачал головой.

— Вы можете быть свободны, господа.

Когда мне было двенадцать, после разговора с Дженкинсом я проплакал целый час. Тяжело выдохнув, я подумал, что тогда всё было проще. И отправился в класс — у меня всё ещё была целая гора домашней работы. Я писал, наверное, целый час, прежде чем меня отвлёк Уилсон, появившийся рядом с кружкой моего любимого какао. Он поставил её на стол, повернув ручкой ко мне, а я вдруг понял, что мне нужно.

— Будьте добры, повесьте портрет сэра Томаса Мора из галереи вот на эту стену, — распорядился я и указал на стену возле стола, где сейчас висел какой-то незатейливый пейзажик. — Если нужно, согласуйте с управляющим.

«Общество и развлечение»... Интуиция подсказывала, что в ближайший месяц они мне будут очень кстати.