Потерянная — незнакомая себе (гет)

Несколько дней после той тревожной ночи весь Хогвартс говорил только об одном — о Сириусе Блэке.

Ева поначалу была уверена, что теперь уж точно не избежать слухов. Она приготовилась к косым взглядам, перешёптываниям, очередной волне сплетен о своих кошмарах. Но, к её удивлению, все решили, будто её испуг вызван страхом перед самим Блэком. Кто-то, видимо, пустил это в ход… Ева не догадывалась, что это были близнецы — особенно Джордж. Он не подходил к ней, не говорил ни слова, но по-своему охранял её. Тихо, на расстоянии, скрытно. И слухи пошли в нужном направлении — подальше от её настоящих страхов.

Школа бурлила. Один абсурд сменял другой.

— Я слышала, Блэк мог превратиться в дерево! — воскликнула Ханна Эббот на травологии. — Или... в розовый куст!

— Нет, нет, он, наверное, прячется в одном из рыцарских доспехов, — подхватила Лаванда Браун.

— Или стал книгой в Запретной секции! — предположил кто-то с задней парты.

Никто не знал правду, но всем очень хотелось её придумать.

Полную Даму, чей портрет был разорван, сняли с поста. Теперь проход в Гриффиндорскую башню охранял сэр Кэдоган — полный противоположность прежней стражнице. Он восседал на толстом сером пони, носил уродливые доспехи и обладал неугомонным духом рыцарства.

Каждому, кто приближался, он немедленно предлагал дуэль. А уж с паролями… Это был кошмар. Он менял их два, а то и три раза в день, и каждый раз они были всё нелепее:

— «Гроза драконов и пирожков!»

— «Доблесть в варенье!»

— «Летучая слава огурца!»

— Этот Кэдоган точно чокнутый! — возмущался Симус Финниган. — Пусть нам дадут кого-нибудь другого!

— Увы, — развёл руками Перси Уизли. — Никто больше не соглашается. Все портреты боятся. Только у сэра Кэдогана хватило смелости.

Ева наблюдала за этим со смешанными чувствами: вроде бы всё шло своим чередом, ученики жили обычной школьной жизнью — шутили, спорили, возмущались. Но в ней всё ещё сидела дрожь. Она не могла забыть ту ночь. Не из-за Блэка. Из-за того, что вырвалось наружу. Но теперь — она не одна. И пусть сэр Кэдоган вызывает всех на дуэль, а Сириус Блэк бродит где-то снаружи, она знала: внутри Хогвартса у неё есть маленький круг людей, ради которых стоит держаться.

И ради которых она добьётся победы — не только над дементорами, но и над прошлым.

Приближался первый матч по квиддичу, и в воздухе витало напряжение, смешанное с предвкушением. Еве ужасно не хватало полётов. Иногда, когда вечерние тени уже начинали ползти по стенам замка, она тайком пробиралась к полю и, спрятавшись за одной из башен, наблюдала за тренировками команды Гриффиндора.

Оливер Вуд, осознавая, что этот год для него последний, буквально выжимал всё из игроков. Он был неумолим и требователен, особенно в условиях постоянной угрозы из-за Сириуса Блэка. Он хотел побед, и хотел их любой ценой.

Ева ловила себя на том, что скучает по ветру в волосах, по чувству свободы, когда ты отталкиваешься от земли и взмываешь вверх, оставляя всё позади. Мысль о том, чтобы сходить на матч, приходила всё чаще… Но решение она так и не приняла — не до конца.

Джордж тоже это заметил. Он видел, как Ева наблюдала за полётами скрыто с отрешённым, почти болезненным выражением лица. Ему хотелось подлететь к ней, сказать что-то весёлое, предложить прокатиться, рассмешить её, подбодрить… хоть как-нибудь. Но каждый раз он останавливался. Отмахивался. Проглатывал желание.

Он понимал, что может только навредить. И у него есть девушка. Он должен держать себя в руках. Надо начать всё сначала. Надо учиться отпускать. Ради неё. Ради себя. Ради Кэтти.

Он твердил себе это снова и снова, когда порывы становились слишком сильными. Он научился контролировать действия. Но разум? Сердце? С этим всё было сложнее.

Но он верил, что сможет. Должен. Ведь получится… правда?

Невил всё замечал.

Он знал: чем ближе матч по квиддичу, тем больше сжимается Ева. Она становилась молчаливее, взгляд её всё чаще замирал где-то вдали, словно она вела внутренний разговор — долгий, трудный. Невил не спрашивал. Он просто был рядом.

Он понимал: для Евы квиддич был больше, чем просто игра. Это было частью её прежней жизни, тем, что она потеряла. И, наверное, тем, что до сих пор болело.

Время от времени, ближе к вечеру, он замечал, как она ускользала в сторону поля. Шла быстро, почти на бегу, будто что-то гнало её вперёд. Иногда даже — просто стояла в тени тренировочной башни и смотрела, как другие взмывают в небо. И он — не шёл за ней.

Невил понимал: Ева не любила, когда её боль становилась зрелищем. Она редко позволяла кому-то видеть свои слабости — только когда сама решала, что готова. Только когда сама выбирала, кому можно открыть этот мир внутри.

Он не пытался её подталкивать, не задавал вопросов. Просто ждал. Потому что знал: движение вперёд начинается не с чужих слов, а с собственного решения.

* * *

Вместо матча между Слизерином и Гриффиндором в расписании внезапно появился Пуффендуй. Как объяснили, у Драко Малфоя "ещё не зажила травма". От одного этого слова Еву передёрнуло. Даже её старые шрамы, казалось, давно уже стянутые, перестали ныть. А вот спектакль Драко — раздражал всё больше. Хотя у них с ним был нейтралитет, то, что он устраивал, выходило за рамки: это было мелочно, жалко и... слишком. Она знала, что он просто хотел насолить Гарри, но Ева всё равно едва сдерживалась, чтобы не высказать ему всё в лицо.

Накануне матча прошёл очередной урок Защиты от тёмных искусств. К удивлению всего класса, вместо профессора Люпина в кабинет вошёл Снейп. Ева сразу поняла, почему: вероятно, Люпину после полнолуния нужно было восстановиться. Она не раз видела, как Снейп передавал ему отвар — тихо, без слов. И, хотя Ева не была фанаткой профессора зелий, в те моменты она невольно начинала его уважать.

Но сегодняшний урок вернул всё на круги своя: Снейп был сегодня в особенно мерзком настроении.

— Сегодня мы поговорим об оборотнях, — начал он, презрительно оглядев класс. — Кто скажет, чем оборотень отличается от обычного волка?

В классе повисла тишина. Гермиона, как всегда, вскинула руку. Она сидела рядом с Евой, глаза её светились знанием.

Снейп, проигнорировав её, прошёлся по рядам и продолжил:

— Ваше молчание, очевидно, означает, что профессор Люпин не объяснил вам даже самых элементарных вещей…

— Нам сказали, что до оборотней мы ещё не дошли, — не выдержала Парвати.

— Молчать! — отрезал Снейп. — Позор. Третьекурсники, а даже не знаете, как отличить волка от оборотня. Надо будет сообщить Дамблдору.

— Сэр, — подняла руку Гермиона, — отличия есть, но небольшие. Например, у оборотня…

— Мисс Грейнджер, вы снова перебиваете, не дождавшись, когда вас вызовут. За назойливость и самодовольство — минус пять очков Гриффиндору.

Гермиона залилась краской и опустила руку. Ева почувствовала, как пальцы подруги дрогнули — и крепче сжала её ладонь в знак поддержки. Гермиона грустно, почти извиняющимся взглядом, улыбнулась ей.

— Вы задали вопрос, а она знает на него ответ, — вмешался Рон, кипя от возмущения. — Зачем спрашивать, если не хотите слушать?

— А вы просто намеренно её игнорируете, — резко добавила Ева, не в силах сдержаться. — И принижаете! Сначала спрашиваете, потом ведёте себя так, будто все в классе идиоты. Это низко.

В классе наступила гробовая тишина. Даже слизеринцы, обычно радующиеся любой возможности поиздеваться, замолкли. Снейп подошёл вплотную, его лицо оказалось опасно близко.

— Уизли. Браун. — Его голос был ядом. — Вы оба — наказаны. И если ещё раз позволите себе критиковать мой стиль преподавания — пожалеете. Поверьте, я это устрою.

Ева не отвела взгляда. Внутри всё кипело, но она держалась прямо и молча. Лучше чистить сотню грязных котлов, чем сидеть и слушать очередной поток яда в адрес её друзей.

И Снейп, конечно, отправил их в больничное крыло — мыть горшки. Без магии.

— Ну его… — проворчал Рон, когда они вышли из класса. — Я лучше с туалетом буду заниматся, чем с этим летучим мерзляком.

— Ничего, — сказала Ева, тихо, но твёрдо. — Зато Гермиона знает, что никто не имеет права её унижать.

— Спасибо, Ева, — прошептала Гермиона, подойдя к ней позже в коридоре после Рона. Она с трудом сдерживала слёзы, но в глазах её светилась благодарность. — Ты сделала больше, чем думаешь.

Ева обняла подругу, а потом отправилась прочь — в сторону Невилла, который уже с беспокойством озирался, заметив её вдалеке.

Он сразу заметил в её взгляде ту упрямую решимость, которая появлялась каждый раз, когда кто-то был несправедлив. И именно за это он любил её всё сильнее.

* * *

Ева всё же решилась пойти на матч. Это решение далось ей нелегко — внутренний голос то подталкивал, то отговаривал. Но она твердо сказала себе: если хочет однажды вызвать патронуса, она должна научиться справляться со страхами. И Квиддич — особенно после всего, что случилось в приюте — был одним из них.

С утра над Хогвартсом хлынул сильный дождь. Но ни ливень, ни холод не стали причиной отмены матча между Пуффендуем и Гриффиндором. Вуд был на грани паники ещё за завтраком — он то сжимал в руках тактику, то восклицал, что они обязаны победить ради чести факультета.

Когда Ева сказала Невиллу, что пойдёт смотреть матч, тот просиял. Он знал, что это значит для неё.

Несмотря на погоду, трибуны были полны. Ева, закутавшись в тёплый плащ, вместе с Гермионой и Невиллом заняла место недалеко от скамьи запасных. Самих игроков там не было, но на стойках покоились метлы, и Ева даже поймала себя на том, что снова ощущает лёгкий трепет — то самое чувство полёта, которое раньше так любила.

— Вот, держи, — сказала Гермиона и протянула Еве очки, на которые были наложены водоотталкивающие чары. — Будешь видеть лучше. И вообще… ты молодец, что пришла.

Ева улыбнулась. Впервые за долгое время — по-настоящему.

Когда к ним присоединился Рон, матч уже начинался. На поле с ревом вылетели две команды — Гриффиндор в алом, Пуффендуй в жёлтом. Мётлы мелькали, как стрелы, и трибуны взревели.

С каждой минутой Ева всё сильнее погружалась в игру. Адреналин, азарт, командный дух — всё это пробуждало в ней те ощущения, что когда-то были частью её самой. Гриффиндор шёл в лидерах, и каждая удачная подача сопровождалась криками восторга с их стороны трибун.

Из-за усилившегося дождя вскоре объявили короткий перерыв.

Ева с Гермионой пошли на край поля, где прятались игроки под навесом. Гермиона ловко наколдовала водоотталкивающее заклинание на очки Гарри что бы он лучше видел. Вуд увидев это — буквально подпрыгнул от радости.

— Грейнджер! — воскликнул он, — если бы у меня было ещё трое таких, как ты, мы бы не проигрывали вообще никогда!

Гермиона вся вспыхнула, спряталась за зонт и пробормотала что-то про "просто базовые чары".

Невдалеке стояли Джордж и Фред. Джордж заметил Еву — и почти не поверил глазам. Она действительно пришла. Сидит под дождём, смеётся, смотрит матч. Он почувствовал, как где-то внутри расправляются крылья — как будто на минуту стало теплее, несмотря на промозглость.

Когда началась вторая половина матча, Джордж взлетел в небо с поднятым подбородком и твёрдым взглядом. Он знал, что ему важный человек на трибуне. Даже если она пока об этом не догадывается.

Матч шёл к финалу. Ева, мокрая до нитки, вцепилась в край скамьи, наблюдая, как Гарри и Седрик мчались за сничем. Сердце колотилось — Гриффиндор лидировал, и всё зависело от одного рывка. Гарри был впереди, всё указывало на победу. И Ева, несмотря на холод и дождь, следила за игрой с замиранием сердца.

И тут она их увидела.

Сначала — тени. Тонкие, как дым. Затем — силуэты, уже ясно различимые даже сквозь дождь. Сотни дементоров медленно поднимались к стадиону, сгущаясь тьмой впереди летящих ловцов.

И тогда Еву как молнией пронзило: она это уже знала. Она это уже читала.

Где-то глубоко в голове всплыли страницы книги, которую она когда-то держала в руках — воспоминание, забитое в угол, забытое в суматохе настоящего: в этом матче Гарри упадёт с метлы. Дементоры нападут на него, он потеряет сознание, и Гриффиндор проиграет.

Всё это должно было случиться сейчас.

Она не знала, почему раньше это не вспоминала. Может, слишком волновалась, слишком боялась вновь быть рядом с квиддичем. Может, просто не верила, что события книги могут повторяться буквально.

Но теперь всё встало на свои места.

И сердце сжалось.

— Нет… — прошептала она.

Без малейших раздумий, не думая ни о правилах, ни о запретах, ни о взглядах — она поднялась.

— Акцио метла! — выкрикнула Ева, и одна из запасных метёл рванулась к ней в руку.

Ни Гермиона, ни Невилл не заметили, как она взмыла в воздух — трибуны гремели, внимание всех было приковано к игрокам на поле.

Ветер хлестал по лицу, дождь бил в глаза, но Ева мчалась вперёд — туда, где Гарри уже терял высоту. По дороге она изо всех сил вызывала в памяти самое светлое, что у неё было. Полёты на Пегасе в саду Малфой-Мэнора. Смеющиеся глаза Нарциссы. Тепло рук миссис Уизли. Поддержка друзей. Смех Гермионы. Улыбка мамы. Запах её духов… голос, давно забытый.

И вот — Гарри. Он уже терял сознание. Дементоры обступили его, их тени хищно тянулись, высасывая из него всё живое. Ева закричала, почти в рыдании:

— Экспекто Патронум!

Из её палочки вырвалась серебристая дымка — слабая, едва заметная. Но она не сдалась.

— ЭКСПЕКТО ПАТРОНУМ!!! — выкрикнула она снова, и голос её дрожал от ярости и решимости.

Из палочки вырвалась яркая серебристая вспышка. Она росла, крепла, вырывалась наружу, словно всё светлое внутри Евы — вся её любовь, память, тепло — наконец нашли выход. Поток света ударил по дементорам, заставив их разлететься в стороны.

Но Гарри уже падал.

И она кинулась за ним.

Ева резко рванулась вниз. Метла скользила, мокрые руки почти не держали. Боль от старой травмы пронзила руку до самого плеча. Но она не отпускала. Держась за метлу с здоровой рукой другой она подхватила Гарри в воздухе — тяжёлого, обмякшего, как куклу. Её травмированная рука пронзительно заболела, когда она схватила Гарри за запястье. Он был тяжёлый, мокрый, почти бездыханный. Метла Гарри отлетела в сторону, а Ева пыталась удержаться, прижимая его к себе, но вес тянул вниз.

Сила уходила. Рука болела нестерпимо. Она уже почти не чувствовала пальцев. И тогда… всё осветилось.

Снизу приближалась земля. Страх сковал тело, и в последний момент Ева уже приготовилась к удару… но вдруг всё пространство озарилось мягким, почти божественным светом. Метла Евы почти рухнула на землю, но наверное Директор успел замедлить падение. Вместе с Гарри она приземлилась у самой кромки поля. Боль в руке притихла, сменившись усталостью и дрожью.

На краю поля стоял Дамблдор. С поднятой палочкой. Из её конца вырвался величественный патронус — огромный, как сам лес, как небо. Он распростёр серебряные крылья, и от одного его движения дементоры, словно дым, развеялись прочь, захлестнутые светом.

Гарри был без сознания. Ева, уже на земле, опустилась рядом с ним, с чувством… победы. Пусть не над дементорами. Над собой.

Вокруг них начали собираться ученики. Шум, крики, хлопанье крыльев, тревожные взгляды.

Среди толпы Ева заметила знакомые лица — Гермиона и Невилл. Они смотрели на неё так, словно не верили глазам. Только что она сидела рядом с ними на трибуне — и вот теперь стоит на мокрой земле посреди поля, рядом с неподвижным Гарри.

Невилл подбежал первым. Молча, с тревогой в глазах, он крепко схватил Еву за руку и поднял с земли. Ева слабо кивнула, ощущая, как дождь всё ещё льёт, стекая по её щекам вперемешку с болью и облегчением.

Через несколько мгновений сквозь толпу пробрались директор Дамблдор и профессора. Директор молча вскинул палочку, вызвав заколдованные носилки, и направил их к Гарри. Его лицо оставалось холодным, взгляд — жёстким и гневным, особенно в сторону удаляющихся дементоров.

Профессор Макгонагалл тут же подошла к Еве и мягко, но настойчиво отвела её в сторону, подальше от шума и любопытных глаз.

— Вы в порядке, мисс Браун? — строго, но с участием спросила она, осматривая девушку.

Ева кивнула. Она всё ещё дрожала от пережитого, но физически была цела.

Профессор одобрительно сжала губы и сказала:

— Прекрасно. Вы проявили исключительное мужество и самообладание в чрезвычайной ситуации. За защиту товарища, за удачно применённое заклинание Патронуса и за вашу решительность — вы заслуживаете благодарности. Мы обязательно разберёмся с произошедшим. А сейчас — отправляйтесь к мадам Помфри, пусть осмотрит вас. Хотя бы горячего шоколада выпейте.

Она помедлила и добавила официально:

— И за ваш поступок Гриффиндор получает двадцать пять баллов.

Ева молча кивнула.

Эти слова не согрели её. Баллы её не волновали. Она никогда не стремилась к их сборам. Всё, что имело значение — это Гарри. Что он жив. Что она не дала ему сорваться с метлы в пустоту.

Она быстро проговорила:

— Спасибо, профессор. Но я хочу пойти за Гарри…

— Идите, — мягко кивнула Макгонагалл.

Невилл тут же направился следом за ней.

Когда они подошли к больничному крылу, там уже собрались почти все. Тревожные разговоры, напряжённые взгляды, мокрые мантии — каждый пытался понять, что случилось.

И тогда Ева заметила — метлу Гарри.

Она лежала в стороне, словно забытая. Только…

Её почти не осталось. Древко было расколото, древесина покорёжена, концы оборваны — словно сама буря вырвала её из неба.

У Евы кольнуло в груди.

Метла Гарри — одна из лучших в школе. И она теперь символ того, что произошло. Но Гарри был жив. Это главное.

Когда Ева вошла в больничное крыло, Фред тут же заметил её и, не говоря ни слова, уступил ей место у кровати Гарри. Она тихо присела на стул рядом с дверью в палату. Впервые за долгое время — спокойная, несмотря на дрожь в теле.

Гарри уже пришёл в сознание. Щёки бледные, но взгляд ясный. Он всё понял. И о дементорах. И о Патронусе Директора. И о том, что Пуффендуй победил.

Эта новость потрясла его. Он был не столько зол, сколько… опустошён. Его метла, великолепная «Нимбус 2000», лежала, разбитая вдребезги. Баллы потеряны. Матч проигран.

Ева же рядом буквально кипела от гнева. Она слушала, как он сдержанно, почти с виноватой грустью комментирует проигрыш и сломанную метлу — и не выдержала.

— Гарри, да ты вообще радуйся, что сам жив остался! — резко сказала она, голос её прозвучал в палате почти как заклинание.

— Вместо этой метлы мог бы быть ты. Мы проиграли матч? Потеряли баллы? Ну и что?! Это не повод, чтобы ты вообще винил себя. Ты здесь не виноват. Ты — жертва. На тебя напали дементоры. Посреди матча! Почему вообще никто не говорит об этом?!

Наступила гнетущая тишина. Все, кто был в палате, — Гермиона, Рон, близнецы, даже мадам Помфри — замолчали. Люди украдкой переглядывались, но Еве было плевать. Абсолютно. Она не могла больше молчать, наблюдая, как Гарри, едва оправившись, уже начинает корить себя за то, что не удержал игру.

Гарри смотрел на неё удивлённо. Он не ожидал от неё таких слов.

Мадам Помфри, между тем, тихо кивнула с одобрением.

— Я прошу всех выйти, — строго добавила она, вернувшись к профессиональному тону. — Пациенту нужен отдых.

Близнецы, проходя мимо, бросили Гарри пару бодрящих шуток и тоже удалились. Мадам Помфри подозвала Еву и протянула ей кружку с горячим шоколадом. Ева поблагодарила, быстро сделала несколько глотков и, не теряя времени, подошла к Рону и Гермионе.

— А как ты вообще оказалась там? — с изумлением спросил Рон. — Как узнала, что дементоры приближаются?

— Я всё время наблюдала за Гарри и Диггори, — спокойно ответила Ева. — Когда они устремились за снитчем, я заметила, как к ним приближаются чёрные фигуры. Сначала растерялась, а потом… просто поняла. Это были дементоры. Я не успела никого предупредить — решение пришло само собой. Взяла метлу и взлетела.

— Спасибо, что спасла меня, — тихо сказал Гарри. В его голосе звучала настоящая благодарность, без стеснения.

Ева слегка смутилась.

— Не стоит… Тем более, нас потом подхватил сам директор. Так что заслуга скорее его, чем моя, — пробормотала она, пытаясь отвести взгляд.

— Нет, ты меня спасла первой. Это факт. И я это не забуду, — с неожиданной твёрдостью возразил Гарри.

В этот момент за спиной мадам Помфри показался Невилл. Он заглянул в палату и бросил на Еву тёплый, внимательный взгляд. Она всё поняла без слов.

— Хорошо. Поправляйся и не переживай по пустякам, ладно? — быстро сказала Ева, кивнула друзьям и вышла за Невиллом.

* * *

Дождь хлестал, словно пытался смыть само поле, но Джордж не чувствовал ни капли. Когда Гарри и Ева рухнули на землю под ледяным дождём, Джордж не сразу понял, что происходит. В голове звенело, как после удара. Он видел, как дементоры кружат над полем, слышал отдалённые крики — и вдруг всё исчезло. Только она. Она в воздухе. Сначала одна — потом с Гарри в руках. Ева. Его сердце сжалось. Что она там делает?

Он не знал, как она туда попала. Он просто смотрел — и сердце в груди сжалось так, будто кто-то вырвал его и сжал в кулаке.

Ева летит… Нет, она спасает Гарри… Она рискует собой…

Всё происходило слишком быстро. И потом он вспомнил — вспышка серебристого света. Патронус. Её Патронус.

Он не знал, что именно кольнуло сильнее: страх за неё, восхищение или горечь, что не он был рядом, когда она рисковала жизнью.

Когда они упали на землю, он сорвался с места. Но остановился. Джордж не подошёл. Он сдерживал себя. Всё внутри кричало — подбеги, посмотри, жива ли она, поговори с ней. Но ноги не слушались. Он стоял с краю, как лишний. В двух шагах. Увидел, как Гарри без сознания. Увидел Еву, обессилевшую, но живую. А потом появился Дамблдор, вспышка света, крики… толпа.

И снова — он не подошёл. Стоял в стороне. Как всегда — чуть в стороне от её мира.

Уже в больничном крыле он увидел, как она входит, промокшая до нитки, встревоженная, сосредоточенная. Он тут же заметил, как Фред уступил ей место у кровати Гарри. Она присела. Рядом с ним. Ни единого взгляда в сторону Джорджа. Словно его вообще не существовало. Он хотел сказать что-то — не смог. Она даже не заметила, что он рядом. Всё её внимание — к нему.

К Гарри.

Она говорила с Гарри резко, с болью и огнём. Защищала его. А Джордж слушал, не в силах оторваться, и чувствовал укол — ревность. Он знал, что ей важно, что с Гарри. Но её голос, дрожащий от переживания, её глаза, в которых горел страх за друга… он хотел, чтобы так волновались о нём. Хоть раз…И всё это — не для Джорджа. Никогда не для него. Весь этот огонь, вся нежность — не для него. И он сидел молча, рядом с ней, будто тень. Он смотрел, как она волнуется, и чувствовал, как внутри поднимается ревность, горькая, едкая. Но что он мог? Что он значил для неё? Просто парень с весёлыми шуточками, которого она легко могла не замечать.

Когда все начали выходить, они с Фредом о чём-то шутливо перебросились словами — привычка, ставшая маской. Но для Джорджа каждое слово отдавалось, как лезвие: остро, натянуто. Он не хотел ничего говорить, но и молчать не мог — боялся снова оказаться для Евы тем, кого она бы ненавидела.

Он пошутил. Словно по сценарию. Надеялся, что она хотя бы на секунду обернётся, взглянет, встретится с ним глазами. Но нет… Её взгляд был устремлён на Гарри. Она смотрела туда, не сюда. Не на него.

Он не ушёл со всеми. Остался стоять у двери, прячась за каменным выступом. Ему не нужно было участвовать — нужно было видеть. Просто знать, что с ней всё в порядке. Когда пришёл Лонгботтом и позвал Еву, Джордж поспешно отступил в тень. Он не хотел, чтобы она увидела его. Не хотел, чтобы злилась, как тогда, когда он шутил слишком резко. Лучше остаться невидимым, чем снова стать тем, кто раздражает.

Она вышла — бодрая, улыбающаяся. Волнения как будто и не было. Шла рядом с Невиллом, говорила что-то быстрое, весёлое, словно ничего не случилось. И снова — не заметила его. А он шёл следом дальше них, как призрак. Без слов, без звука. Просто рядом. Хоть так.

Когда они дошли до гостиной, Ева с Невиллом попрощались и разошлись по спальням. Джордж остался внизу. Он просто сидел и смотрел в сторону лестницы, по которой она ушла. Глаза — пустые. Мысли — тяжёлые. В груди — странное, жгучее чувство. Он даже не мог точно сказать, боль это или зависть. Может, и то, и другое.

Фред подошёл, хлопнул по плечу, что-то весёлое сказал — Джордж кивнул, не вслушиваясь. Брат ничего не заметил. А вот Кэтти Белл — заметила. Она увидела, как он посмотрел на неё. Долго. Внимательно. Но не сказала ни слова. Просто отвернулась, как будто ничего не было. Потому что она — любила его. И умела игнорировать его чувство к Еве в их отношениях.

Джордж всегда хорошо прятал свои чувства. Лучше всех. Но глаза… глаза иногда выдавали всё.