Завтра (гет)

Три дня суеты. Переговоры, не увенчавшиеся успехом. Смотря для кого. Один человек убит. Человек чужаков. Один из самых желанных ему — Губернатору. Торжество, смешанное с раздражением. Они попытались все нарушить. Они не сдержали слова.

— Значит, письмо так и не пригодилось? — после нескольких часов планов и схем перерыв на чашку кофе и сигарету.

— Письмо? Ах да, такой был замечательный вариант, — отпил кофе Филипп и поморщился. — Новеньких на кухню отправили, или что? Не попало к ним письмо. Зря столько времени потратили только.

— Они не верят, что Бет жива, — пожал плечами Мартинес. — Я бы тоже не поверил на их месте.

— Я бы и сам не поверил, — хохотнул Губернатор, довольный своей репутацией. — Но я думал, они будут надеяться до последнего. Это же девчонка, неужели не жалко? Они ведь там все добренькие и справедливые. Как могли, не убедившись, что она мертва, так рисковать?

— Себе же хуже сделали, — поддержал предводителя помощник, закуривая.

— Одно условие было — не пытаться нас выследить. Даже поговорить не дали, ловушку они придумали. Гении военного дела, — очередной довольный смешок.

Уж он-то смог предусмотреть все ловушки и все возможности. Уж он-то на всякий случай ни минуты не верил в очередные мирные переговоры. Он все проверил, подстраховался, вовремя дав отбой и свалив с опасной территории. А попытка выследить увенчалась таким сладким и желанным телом. Нет, он не забрал его с собой. Это будет им — пусть любуются. Пусть видят, что сами же наделали. Пусть переживают о том, что все могло бы быть иначе.

— Собирался бы я убить девчонку, они бы ее части тела по одной получали в красивой упаковке, а не слезливое письмецо, которое даже прочесть сначала не удосужились, — не мог успокоиться Филип, поражаясь подобному отношению со стороны тюремных жителей. — Ладно, перекур закончен. Так что ты думаешь…

И снова схемы, споры, варианты и часы, проведенные за планированием наступления. Новой войны, которая должна закончиться быстро и обязана в этот раз увенчаться успехом. Которая сметет с лица земли всех, кто мешает им спокойно жить. Всех жителей тюрьмы. Каждого, включая женщин и детей.

— Ладно, достаточно на сегодня. Нужно будет поговорить с ребятами. Настроить, так сказать, — потирал лоб Губернатор. — С этим лучше всего справлюсь я.

— Думаю, так будет правильно, — поддержал помощник. — Ты умеешь это, как никто другой.

— Да, — без тени скромности согласился Филипп. — Завтра передышка и торжественная речь. А послезавтра приступим. Успеешь все подготовить?

— Нет проблем, мы готовы в любой момент, — едва не вытянулся по струнке Мартинес.

— Все вопросы нужно решить завтра. Я говорил уже. Ты сделаешь? Я могу на тебя рассчитывать?

— Да, — короткий, твердый, резкий ответ.

А другого и не требовалось. Только согласие. Согласие всегда и во всем. Отодвигается кресло — и Губернатор, поднимаясь на ноги, медленно приближается к стоящему уже у двери помощнику. Рука на плече, ободряющая улыбка, проникновенный взгляд светлых глаз.

— Я знал, что могу на тебя положиться. Во всем. Спасибо, — несколько мгновений тишины, словно для того, чтобы подобрать правильные слова. — Вместе у нас все получится. Мы победим в этот раз и получим все. У нас будет все, что мы захотим. Новая жизнь, еще лучше прежней. Ты будешь иметь все, что пожелаешь.

Да, он же друг Губернатора. Лучший друг, если у таких людей могут быть друзья. Незаменимый помощник. Правая рука. Заместитель, которому можно доверять во всем, который никогда не предаст. Он — Цезарь Мартинес.

* * *

Открытая дверь и пустота. Никого — только одеяла и книжки на полу. Тихий смех рядом и вопросительный взгляд — она ждала его прямо тут, прижавшись к стене у двери.

— Ты поздно. Я думала, уже не придешь, — встревоженно кривятся губы. — Все в порядке? Последние дни что-то не так. Это как-то связано…

— С тобой? Нет, конечно, — беспечная улыбка, поворачиваемый в замке ключ и шаги к одеялам. — Так, наши внутренние дела.

— Правда? Ты меня не обманываешь? — требовательно заглядывает в глаза Мартинеса Бет, усаживаясь рядом. — Мне так страшно в последнее время.

— Чего бояться? Со дня на день… — кивает уверенно тот. — Выше нос, девочка!

— Я не девочка, я Бет, — притворно обижается она по привычке — еще одна маленькая традиция. — Ты устал сильно, да? Еще и со мной возиться…

— С тобой… несложно, — улыбается Цезарь, ероша светлые волосы. — Все нормально, просто много дел.

— А можно тебя кое о чем попросить?

— Смотря о чем, — напрягшиеся плечи, отведенный взгляд. — Ты же понимаешь, я не все могу.

— Это ты можешь! Не бойся, я не попрошу ничего такого, что ты не способен выполнить. Ну так сделаешь? — прикушенная губа и молящие глаза.

— Почему ты не скажешь сразу, чего хочешь? Бет, что за глупости? — хмурится Мартинес.

— Это недолго и несложно. Тебе даже выходить из комнаты не нужно будет. А я даже с места не сдвинусь. Ну так что, обещаешь? — хитрая улыбка и кулачки, прижатые к подбородку — как отказать?

— Ладно, что ты хочешь? — сдается с улыбкой мужчина.

— Поцелуй меня, — торопясь, чтобы он не перебил, Бет глотает звуки, объясняя. — Понимаешь, ну просто... меня никто никогда не целовал. И я хочу, ну… хочу, чтобы ты меня поцеловал. Вот! Учти, ты обещал!

Растерянный взгляд, наклон, и губы касаются порозовевшей в мгновение щеки. Распахнутые в обиде голубые глаза — и острый кулачок с силой бьет в грудь Цезаря. Не находя слов, девчонка только сопит и пыхтит, возмущенно глядя на откровенно потешающегося Мартинеса.

— Не так! По-на-сто-я-ще-му! — для убедительности по слогам повторяет она. — Всерьез!

— Ты ребенок, Бет…

— А вот и нет! Я считала дни все это время. Завтра мне исполнится восемнадцать! Я уже взрослая, — перебивает девочка Мартинеса. — Ну, что ты так смотришь? Не веришь? Почему молчишь? Что такое?

— Завтра? — растерянно переспрашивает мужчина.

— Да, завтра. Ну так ты сделаешь то, что обещал? — с каждой минутой молчания голос тускнеет вместе со взглядом. — Так глупо… напрашиваться…

Взгляд исподлобья и медленно поднимающаяся ладонь, поправляющая растрепанные волосы, едва касающаяся кожи, от виска к полуоткрытым губам. Две руки, взлетающие ему на шею и срывающие с головы кепку. Перед ним — океан глаз. Перед ней — океан боли. Легкое прикосновение губ — осторожно, медленно, чтобы не спугнуть, не сломать, не обидеть... Поцелуй на грани невинности. Смущенно хлопающие глаза, раскрасневшиеся щеки, требовательно сжавшие ворот рубашки пальцы... Поцелуй в ответ — неловкий и торопливый, самый искренний в жизни... Самый...

Легкая улыбка — и ее лицо утыкается ему в грудь. Сильные руки вокруг хрупкого тела — защита. Тихий вздох, слетающий с ее губ — может быть, минута счастья? Маленькая пленница в его руках. Маленькое чудо в его жизни.

— Ты позже пришел, но ты ведь так скоро не уйдешь?— встрепенулась Бет, потянувшись за книжкой. — У нас же сказка, помнишь?

— Ну, раз сказка, — протянул шутливо Мартинес. — Конечно, придется задержаться. Я буду с тобой столько, сколько нужно.

— Немножечко, — счастливая улыбка и пальцы, быстро-быстро листающие страницы в поисках нужной, — только на одну сказку. А завтра… на завтра я оставила тебе самую любимую. Ты завтра только обязательно приходи! Хорошо?

Только кивок — голоса нет... Он просто пропал. Она ничего не замечает, шелестит страницами и наконец, отыскав ту самую, довольным голосом начинает свое чтение. Звонкий голос — забыть, что она в плену. Светящиеся от восторга глаза — забыть обо всем. Старательно читающая девочка на руках у мужчины, прикрывшего веки, чтобы она не увидела... чтобы не догадалась...

О том, что завтра он должен убить ее.

Ее — Бет Грин.