Я тебя вижу (джен)

Когда Гарри был совсем маленьким, он часто мечтал, что тетя Петунья однажды, как в сказке, возьмет и его в сыновья. Он тоже станет Дурслем, а не каким-то Поттером, будет есть на завтрак колбаски и мороженое, его перестанут оставлять у миссис Фигг, пока остальные едут гулять.

Когда стало ясно, что стать сыном Дурслей ему не светит, Гарри начал мечтать о какой-нибудь доброй женщине, которая, опять же, как в сказке, решит, что его нужно взять к себе. Эта тетушка, а может, добрая старушка, стала бы его холить и лелеять, покупать на дни рождения хорошие подарки и водить в парки развлечений.

Но и эта мечта почему-то не сбылась. В шесть лет Гарри постановил, что никто ему не нужен и вообще, он вполне может быть один, сам по себе. Он перестал ждать ласки от тети, похвалы от дяди и приглашения поиграть вместе от Дадли. Он бросил всякие попытки угодить не желавшим иметь с ним дела родственникам, и с одной стороны, жизнь стала совсем беспросветной, а с другой… Так оказалось несоизмеримо легче. Гарри ничего хорошего ни от кого не ждал, и, в свою очередь, никто ничего хорошего не ждал от Гарри. Было пусть и тоскливо, но стабильно.

А с Профессором… С Профессором он поначалу не знал, что и думать.

Хотя Гарри издавна знал, что слезами не добьешься ничего, кроме подзатыльника, Профессор неожиданно дала слабину. После того позорного вечера, когда Гарри стыдно разревелся, она вдруг стала очень доброй, почти как… Нет, не как тетя по отношению к Дадли, а как какая-нибудь фея. Она вдруг стала читать ему книжки, объяснять разные штуки и вообще, обращала на него внимание, и это было… непривычно.

Нет, Гарри помнил, что все ждут, что он станет видимым. Этот черт, точнее, профессор Снейп, нередко приходил и так пристально на него смотрел, будто хотел, чтобы он быстрее убрался куда подальше. Но, как бы Гарри ни приглядывался к Профессору, та ни словом, ни делом не показывала, что он ей надоел. Создавалось впечатление, что ей нравилось быть доброй просто так, без особых причин.

Не то чтобы Гарри так много на эту тему размышлял. Гораздо интереснее было представлять, куда они с Профессором отправятся в следующий раз и как это — летать на метле или плавать, как русалка, под водой. В общем, рассказы Профессора о «мире магов», как она это называла, были гораздо интереснее, чем тоскливые мысли.

В конце концов, Гарри, спустя где-то полторы недели после переселения в комнаты Профессора, решил, что если бы она так хотела от него избавиться, то давно придумала бы, как это сделать. А раз не придумывает, значит, не хочет. Сделав такой вывод, Гарри окончательно бросил об этом думать.

Дни в замке бежали быстро. С определенного момента Гарри не оставался один почти ни на минуту: если Профессор была занята, его уводила в свои теплицы добрая профессор Спраут или показывал фокусы маленький профессор Флитвик. Иногда даже профессор Снейп уводил его с собой в подвал замка — подземелья, где с нехорошей улыбкой показывал всяких страшных жуков в банках.

Иногда Гарри даже забывал, что его не видят. Более того, порой собственная невидимость раздражала: Профессор, например, нередко его одергивала, если он отвечал не вслух. А еще ему все меньше хотелось, чтобы она на него сердилась, даже по такому мелкому поводу.

Несколько раз по ночам, когда Профессор уже гарантированно спала, Гарри снова, на пробу, становился видимым и подолгу рассматривал свои руки и пальцы на ногах. На инстинктивном уровне он знал, что если он появится, то Профессор обрадуется, и это почему-то было очень важно. Пусть она никогда его не упрекала, его самого точно не обрадовало бы, если бы рядом оказался кто-то, похожий на него.

И в то же время… В то же время…

Но тот старик, Дамблдор, больше ни разу к нему не приходил, и в какой-то момент в сердце закралась надежда, что он и вовсе больше не вспоминает… Забыл. Дел же у него, наверняка, немало, вот и некогда ему заботиться о всяких разных…

А Профессор уж точно его не отправит обратно, рассуждал Гарри, особенно, когда та мягко гладила его по вечерам по волосам. В такие минуты Гарри особенно хотелось, чтобы все было, как у всех: чтобы Профессор, может, сказала, как тетя говорила Дадли, что ей нравится цвет его волос, глаз, чего-нибудь… Или что он похож, например, на… ладно, пусть не на хомячка, а на зайчика. Да. Это было бы приятно.

Когда Гарри вдруг увидел собственную ладонь, сжимающую снежок, он растерялся. Он не принимал никаких решений, не готовился к этому моменту заранее — это вышло само, совершенно непреднамеренно.

Но Профессор и Снейп вели себя так, словно ничего особенно не произошло, только пулять снежки стали более метко. И уже спустя несколько секунд все лишние мысли вылетели из головы: приходилось так уворачиваться, приседать и подпрыгивать, что ни на что другое сил просто не хватило бы.

Пока они шли вдвоем обратно к замку, Гарри несколько раз ловил на себе изучающий, не слишком уютный взгляд, но довольно быстро о нем забывал. Гораздо больше его волновало другое: на лице Профессора появилось очень теплое — иначе не назовешь — и в то же время печальное выражение лица. Гарри то хотелось подлезть под ее ласковую руку головой, то тянуло спросить, почему она такая грустная. Уже потом, позже, в ставшей родной гостиной он пробормотал за чашкой горячего чая:

— Я вам… не понравился?

На что Профессор как-то невесело ответила:

— Ты очень симпатичный мальчик. И очень похож на своих родителей.

— А на вас? — вырвалось у Гарри. — Мне кажется, я на вас немножко похож. Хотя мы не родственники, конечно…

Тут Профессор взъерошила его волосы, как он любил, и сказала ему на ухо:

— Не родственники. Но в детстве у меня была короткая стрижка, и я была такая же лохматая, как ты.

Ночью Гарри спал как никогда спокойно.

А утром почти сразу же почувствовал: что-то было не так. Профессор, как обычно, попросила домовиков принести его любимые блинчики, а потом, в честь воскресенья, предложила сходить прогуляться к Черному озеру.

Гарри тут же согласился: у озера он гулять любил и мог часами вглядываться в покрытую тоненьким ледком гладь воды — не промелькнет ли внизу какой-нибудь житель морского народа. Профессор частенько над ним посмеивалась, но по-доброму: говорила, что у поверхности увидишь разве что Кальмара.

В этот раз Профессор перед выходом махнула над ним палочкой, и Гарри показалось, будто за шиворот потекла тоненькая струйка воды.

— Чтобы тебя, кроме меня, никто не увидел, — пояснила Профессор, и Гарри был этому только рад. Он давно уже не боялся шумных, бойких учеников Хогвартса — в конце концов, он был уверен, что Профессор, если что, его защитит, — но привлекать к себе внимание все равно не хотел.

На улице шел снег. Гарри, под строгим взглядом надевший варежки, попробовал слепить снежок — снег оказался липким. Погода явно менялась: дул ветер, тянуло на тепло. Гарри подумал, что неплохо было бы устроить еще одну снежную битву, но, судя по лицу Профессора, ей было не до того.

— Самое время лепить снеговиков, — вдруг задумчиво, словно подслушав его мысли, произнесла Профессор.

— Я бы слепил. Маленького. Можно?

Профессор молча сделала круговое движение палочкой и кивнула:

— Приступай.

Раньше Гарри этим заниматься как-то не доводилось. То не было времени, то снега, то и вовсе — ни малейшего желания. Но тут дело пошло споро: он быстро скатал два аккуратных снежных шара — большой и маленький, и Профессор помогла ему поставить их один на другой. Потом она вынула из кармана несколько оставшихся с похода в Хогсмид фантиков и превратила их в блестящие пуговицы. Гарри с удовольствием приделал снеговику улыбающийся рот и два глаза.

— Красиво, — Гарри сделал пару шагов назад, чтобы полюбоваться. — Я бы таких мог сто лет подряд лепить.

— Ну-ка покажи мне руки, — вдруг недовольно прикрикнула Профессор. — Так и есть, варежки хоть выжимай! Все, только простуды не хватало, — она высушила варежки мановением палочки. — Пойдем лучше погуляем.

Гарри только пожал плечами: снега было много, за день он бы точно не стаял. Они медленно двинулись вокруг озера. Обычно Гарри шел с Профессором не шаг в шаг, а бегал рядом, но сейчас Профессор взяла его за руку, и он не спешил вырывать ладонь. Несколько минут они молчали.

— Через три с половиной года ты будешь гулять здесь уже в ученической мантии, с новыми друзьями.

Гарри не был уверен, что у него найдутся друзья, но пожал плечами. Возражать он не собирался — это было бы жалко, к тому же теперь он был не прочь учиться в Хогвартсе. Но Профессор явно заметила, как он на миг отвел взгляд.

— Даже не сомневайся. Многим детям сложно находить себе друзей до Хогвартса, но здесь у каждого находится товарищ. Я до сих пор пишу письма моим старым одноклассникам, — Профессор чему-то улыбнулась.

— Ну-у… — Гарри помялся и задал почти не связанный с разговором вопрос: — А почему у Дадли друзей всегда было много?

На лице Профессора появилось задумчивое выражение.

— Поразмысли-ка сам. Он умнее, приятнее, добрее тебя?

Гарри вспомнил толстые щеки и поросячьи глазки кузена, его визгливые крики и недовольство учителей. Вспомнил, каким он мог быть наглым, лживым подлизой. И все же, тетя его любила. Хотя Профессор его тоже…

— Нет, — твердо сказал он. — Вряд ли.

Профессор кивнула.

— Тогда, может, его больше любили ваши одноклассники?

Гарри снова покачал головой. С Дадли старались подружиться, потому что он был самым сильным и горластым в классе, но уж точно не потому, что он был таким замечательным. Большинство их одноклассников, это Гарри точно знал, и вовсе старались держаться от Дадли подальше.

— Тогда в чем же дело?

— Не знаю, — вздохнул Гарри. — Просто он такой…

— Уверенный в себе? — подсказала Профессор.

— Наверное. Да. И ничего не боится.

— В чем-то тебе стоит брать с него пример. Не в том, чтобы быть невоспитанным грубияном, — быстро добавила Профессор, поймав его изумленный взгляд, — а в том, чтобы не бояться добиваться своего. Быть смелым. Хочешь, чтобы с тобой дружили — подойди первым, не жди, пока тебя заметят.

Гарри подергал за вылезшую из шарфа ниточку.

— Я пытался один раз, — почти прошептал он. — Но у меня слишком дурацкие очки, а еще я выгляжу как придурок. Никто не любит, когда к нему тезут такие странные, как я.

Профессор вдруг остановилась и нагнулась. Теперь их глаза были почти на одном уровне.

— Нет таких людей, кого никто бы не любил. На каждого, повторюсь, каждого «странного», как ты говоришь, человека найдется тот, кто захочет быть рядом с ним. Пусть они встретятся не сразу, но со временем — обязательно. И это не просто мои домыслы, это один из законов вселенной. Помни об этом.

От слов Профессора внутри что-то запело. Она улыбнулась, и как-то вдруг само получилось, что Гарри обнял ее за шею. Он никогда раньше этого не делал, и Профессору наверняка было неудобно, но она не пыталась выпрямиться, а Гарри не спешил расцеплять руки.

Вскоре он почувствовал, как она прижалась щекой к его макушке.

— Помни, — тихо-тихо повторила она. — Каждый человек достоин любви. Да, любовь не обязательно дается даром, и нет, не всегда можно ее завоевать. Главное, пожалуй, это не закрываться, не бояться, позволить другим увидеть, какой ты есть.

Профессор все же выпрямилась, вырываясь из кольца его рук, но Гарри тут же прильнул к ней всем телом. В голове не было ни одной связной мысли. Больше всего ему сейчас хотелось простоять вот так всю жизнь.

— Пора возвращаться, — спустя несколько минут все-таки произнесла Профессор. — Холодает.

И они неспешно вернулись домой. Профессор до самого позднего вечера никуда от него не уходила: долго рассказывала ему про родителей, играла с ним смешные «плюй-камни», сходила с ним в теплицы к профессору Спраут, а перед сном позволила подольше посидеть во вкусной пене.

Уже засыпая, Гарри подумал, что Дадли, узнай о том, как тут здорово, точно обзавидовался бы.