Ничего личного. Это просто работа - 2 (джен)

Голоса за стеной становились то громче, то тише, как бывает, когда при ссоре люди стараются говорить так, чтобы их не услышали чужие уши, но под действием эмоций забываются и повышают голос, а потом, вспомнив о конспирации, снова переходят на шёпот. Люси честно хотела дать спорщикам шанс разобраться во всём самим, но после очередной гневной тирады мужа решительно направилась на кухню, невольно ставшую эпицентром скандала. Увы, ей удалось захватить лишь развязку: Нацу, схватив куртку и бросив напоследок «Я сказал «Нет!», покинул квартиру, хотя Локи прямым приказом запретил это делать. Конечно, распоряжения Солара касались прежде всего Стеф и её, Люси, но разве не следует в той сложной ситуации, в которой они все оказались, прислушиваться к здравому смыслу? У них не будет второго шанса вырваться из расставленных на них силков, Макаров далеко не тот человек, кто станет церемонится или неожиданно сдаст назад, этого ей вполне хватило понять ещё при их единственной встрече. И Нацу это тоже наверняка знает. Стоит ли в таком случае вести себя столь неосторожно?

На кухне что-то громыхнуло, потом жалобно звякнуло и затихло. К счастью, обошлось одной разбитой чашкой, и теперь мисс Вирго старательно оттирала грязные брызги с пола.

— Стеф? — окликнула Люси золовку.

Та сделала вид, что не слышит, но необходимость выплеснуть негативные эмоции оказалось сильнее желания соблюсти лицо.

— Твой муж — упёртый осёл, — не отрываясь от дела, забурчала Стефани. — Нет, даже хуже — сто ослов. Если бы речь шла только о нём самом, он мог бы поступать, как ему вздумается. Но так рисковать вами! Скажи мне, каким идиотом нужно быть, чтобы отказаться от помощи?! — теперь Стеф, повернувшись, смотрела на неё снизу вверх, судорожно комкая в руке тряпку. — Он ведь может помочь! Действительно может! Неужели так трудно засунуть свою гордость в задницу и просто попросить?!

— Кто, Стеф? — осторожно, словно боясь лишними движениями или словами спровоцировать у девушки истерику, спросила Люси. — Кто может помочь?

— Папа, — шмыгнула носом Стефани, возвращаясь к уборке. — Это от Локи почти ничего не зависит — он человек подневольный и обязан будет выполнить любой приказ. Любой, понимаешь? — Стеф не смотрела на неё, и от этого на душе становилось тревожнее. — А папа сам начальник, причём, довольно большой. И он реально может многое сделать. Но этот…

Люси молчала. Нацу никогда не рассказывал ей о своей семье, а она не спрашивала, боясь разбередить старые раны. Возможно, Стеф была права, но без объяснений Нацу принять её сторону Люси не могла, опасаясь своим вмешательством навредить ещё больше. Так что придётся ждать ушедшего непонятно куда мужа.

Ожидание вышло весьма утомительным, прежде всего из-за Стефани, которая продолжала дуться и беспорядочно метаться по квартире, хватаясь то за одно, то за другое, ища таким образом способ сбросить напряжение. Поэтому, не желая попасть под горячую руку, Люси ушла в комнату — ту самую, что некогда служила ей приютом в течение нескольких месяцев после побега из дома: перед вылетом было решено обосноваться именно здесь, чтоб не тратить время на поиск гостиницы. Сразу из аэропорта Локи уехал в отдел, предоставив остальным почти полную свободу действий. «Уверен, за нами следят, — потирая красные от недосыпа глаза, пояснил он. — Но Макаров не дурак, на рожон не полезет — ему нужно, чтобы всё происходило тихо и без лишних свидетелей. А ещё он захочет убедиться, что мы не подсовываем ему «утку». Так что сразу Люси хватать никто не будет, пара дней у нас точно есть». Слова эти нисколько не успокаивали, но Люси не сердилась за это на Звёздного Духа — лучше знать правду, чем разгребать последствия её сокрытия. Зато очень скоро пожалела об его отсутствии — едва Солар затерялся в толпе, Нацу и Стеф начали ссориться, пока всё не закончилось банальным хлопаньем входной двери. Будь Локи здесь, он наверняка смог бы их остановить, а что теперь? Только этих детских разборок им не хватало!

Стефани сама пришла мириться, предложив в качестве «белого флага» сухарики с чесноком и сыром. Люси не стала ей говорить, что простила бы её и без этой взятки, просто потому что любила эту упрямую розововолосую вредину — в конце концов от пары кусочков поджаренного хлеба пока никому не было вреда.

От лёгкого перекуса остались лишь приятные воспоминания, когда входная дверь тихо скрипнула, возвещая о приходе гостя. Судя по тому, что он открыл дверь своим ключом и не назвался, это был Нацу. Стеф мгновенно насупилась, готовая снова ринуться в бой, но Люси её остановила.

— Позволь мне поговорить с ним. Нет гарантии, что у меня получится, и всё же…

Стефани ничего не оставалось, кроме как согласиться.

В комнате благодаря задёрнутым шторам царил полумрак, и в первый момент Люси, никого в ней не увидев, подумала, что они со Стеф ошиблись — им просто послышалось, никто не приходил. Стало жутковато, и она поспешила окликнуть мужа.

— Я здесь, — донеслось из-за кровати.

Нацу сидел прямо на полу — видимо, заглянул к дочери, а потом так и остался здесь, возле переноски, в которой она спала, устроившись в стороне, чтобы не разбудить. Люси, подумав, опустилась рядом — их ожидает долгий неприятный разговор, но муж всё равно должен чувствовать её поддержку, даже если сказанное не понравится им обоим.

— Тебя Стеф прислала? — устало поинтересовался Нацу. — Решила использовать «тяжёлую» артиллерию?

— Нет, — Люси потёрлась щекой о его плечо, зная, как важен для него телесный контакт. — Я просто подумала, что так будет лучше, иначе вы поубиваете друг друга.

— Ты знаешь, из-за чего мы поругались? — плечо под её рукой напряглось, выдавая нервозность Нацу.

— В общих чертах, — не стала скрывать правду Люси. — Стеф упомянула твоего отца, но подробности мне не известны.

В комнате воцарилась тишина. Нацу долго молчал, то ли собираясь с силами перед рассказом, то ли просто не зная, с чего начать. И когда он наконец заговорил, Люси даже затаила дыхание, чтобы не пропустить ни одного слова.

— Я боготворил отца, — она и не знала, что у Нацу бывает такой голос — безжизненный, хриплый, царапающий слух, как затёртая магнитофонная запись. — Всегда считал его идеалом настоящего мужчины — сильный, заботливый, всё знающий и понимающий. И мечтал стать таким же, когда вырасту. То, как он относился к маме… Такое можно встретить только в женских романах — так говорила сама мама. А ей повезло встретить подобное наяву, и она буквально светилась от счастья. Мне перепадало не меньше — отец научил меня всему, от выживания в спартанских условиях до подкатов к девушкам. Он и правда был идеалом…

Люси на секунду попробовала представить в подобной роли своего отца и грустно усмехнулась. Нет, Джудо Хартфилий точно не был воплощением ничьих грёз. Она в своё время придумала ему оправдания, но это не особо помогло, а сейчас пытаться что-то с этим сделать и вовсе бесполезное занятие — домой она не вернётся ни под каким видом.

— Я думал, наша семья — самая крепкая и счастливая из всех, которые мне встречались, и что так будет всегда, — продолжил Нацу. — Но через неделю после того, как мне исполнилось шестнадцать, отец нас бросил. Всё произошло так обыденно, как если бы он собирался в очередную командировку: сложил вещи в чемодан, зашёл в спальню к маме — она иногда отдыхала после обеда, взъерошил мне волосы, проходя мимо… Я и не обратил бы на его отъезд внимания — он уезжал часто, на неделю-две, и мы за много лет уже к этому привыкли, если бы не мамин плач. Она ведь никогда не плакала, а тут скулила, как побитая собака. Это было страшно… Я попытался остановить отца, узнать, что происходит, но он только отмахнулся от меня и ушёл.

— Позаботься о матери. Ты ей сейчас очень нужен.

— А ты? Почему ты уходишь? Отец!

— Вырастешь — поймешь.

Люси слушала и не понимала. Зачем же вот так, по живому, бесчеловечно? Неужели была в этом какая-то насущная необходимость? Что бы Нацу не сделал потом, подобного он не заслужил. Ни он, ни его мама.

— Надо было как-то жить дальше. И первое, что я сделал — уговорил маму вернуть себе девичью фамилию — Драгнил. Стало туго с деньгами. Отец раз в месяц делал переводы на мамино имя, но мы их не трогали. Я сам устроился на работу, плюс школа, наверное, поэтому и не замечал ничего… А может, просто не хотел? Боялся, что так же сломаюсь.

— О чём ты?

— О маме. Она только делала вид, что оправилась: торчала часами на кухне, готовя мои любимые блюда, наряжалась, гуляла, даже смеялась. А потом выбросилась из окна на моих глазах.

Сейчас Люси впервые порадовалась тому, что они сидят в темноте и не могут видеть друг друга. Потому что ей вдруг отчётливо вспомнилось, как она сама рассказывала Нацу о смерти своей матери. Он не сказал ей ни слова в ответ. От черствости — подумалось тогда Люси. Из уважения к её горю — поняла она теперь. Иногда не нужно ничего говорить. Тишина порой милосерднее любых слов. Разве сама она не страдала от бесполезного чириканья чужих людей, не искала прибежища в одиночестве своей комнаты? Думается, Нацу понимал её в тот момент лучше, чем кто-либо.

— Это случилось примерно через полгода после ухода отца. В тот день я задержался в школе — парням не хватило одного человека в команде, и они позвали меня. Мне подумалось: почему нет? Это же всего один раз. Я тоже имею право на развлечения. А когда пришёл домой, она уже стояла на подоконнике.

— Прости. Я больше не могу…

— Мама! Не делай этого!..

В плечо с отчаянием утопающего вцепилась чужая рука. Прерывистое дыхание обожгло шею, заставив вздрогнуть от сотен скользнувших по спине мурашек — Нацу прижался к ней, шепча как-то отчаянно и горько:

— Почему я в тот чёртов день не вернулся раньше? Зачем вообще куда-то ходил? Я должен был остаться с ней, просто побыть рядом, и она… она бы…

Его голос окончательно сорвался. Люси почувствовала, как что-то горячее скользнуло за воротник, и поспешно зажала себе рот ладонью, чтобы не сорваться и самой не зарыдать вслух. Ей нельзя. Не сейчас.

Они сидели так довольно долго. У Люси от неудобной позы затекло всё тело, но она терпела, понимая важность момента — они почти не касались столь важных и одновременно болезненных тем, не желая ворошить прошлое, а те пару раз, когда это всё же пришлось сделать, были скорее исключением, подтверждающим негласно установленное правило. И если уж муж решил открыться перед ней, это нужно ценить.

В переноске сонно вздохнула Тиа. Для Нацу это будто послужило условным сигналом: он отодвинулся, мазнул по щеке ладонью и, опустив голову, словно пытался разглядеть в темноте на полу нечто очень важное, продолжил свой рассказ.

— Потом была обычная суета: разборки с полицией, похороны, распределение в приют. Где-то через месяц меня забрала к себе приёмная семья, потом ещё одна, потом ещё… Не помню, сколько точно их было — пять или шесть, а может, семь. Жить с отцом я отказался, пригрозив, что сбегу, если меня к нему отправят. Мне особо не поверили, но после третьей неудачной попытки смирились. С отцом мы больше ни разу не виделись — он даже на похороны не приехал, просто вычеркнул нас из своей жизни…

После такого признания сложно было задавать так мучавший её вопрос. Люси и не стала, лишь намекнула, оборвав себя на середине фразы:

— Твой отец… он правда?..

— Вполне возможно. По крайней мере, Стеф утверждает, что это так, а она не любит разбрасываться словами.

— Тогда может?..

— Да, — Нацу наконец повернулся к ней, провёл рукой по волосам, одновременно успокаивая и прося прощения за недавнюю гневную вспышку. — Ради тебя и Тии я пойду на что угодно. Просто дай мне ещё минуту, хорошо?

Вместо ответа Люси крепко обняла его и оставила одного, забрав на кормление проснувшуюся дочку. Нацу присоединился к ним спустя полчаса и коротко кивнул бросившей на него нетерпеливый взгляд Стефани: «Звони».

* * *

Зереф с трудом дождался, когда за подчинённым закроется дверь, и брезгливо поморщился: когда уже люди научатся вести себя нормально? Без лишней патетики, самобичевания и посыпания головы пеплом? Лучше бы мозгами усерднее работали, глядишь, на театральные постановки не осталось бы ни времени, ни желания. Хотя как раз к ушедшему парню претензий у него почти не было: исполнительный, в меру инициативный, серьёзно относится к своим обязанностям, умеет держать своих ребят в узде. Пусть те и своевольничают немного, но в их деле главное — результат, а не способ его достижения.

Это, конечно, не значит, что он не устроил Солару головомойку — профилактика никогда не помешает, но и сильно бранить не стал — пока всё идёт по плану и складывается даже лучше, чем ожидалось. Теперь ему остался один — последний — рывок.