Шепот развалин (гет)

Если бы спустя долгое время Нат попросили описать конец той осени и начало зимы, как раз между отказом Скоша и поездкой в Коретак, она задумалась бы, на лбу залегла бы глубокая морщинка, но в памяти отразился только свист всепроникающего ветра.

Кажется, что осень и зима в Пау-Дау — это время непрекращающихся ветров с Галечной бухты. Никакие холмы, окружающие город, не спасают от воздушных хороводов. Нат, приехавшая с юга, все время мерзнет. Холод скрипит голыми ветвями, залезает холодными пальцами за воротник пальто, крутит юбку у коленей. От него невозможно спрятаться, потому что даже в натопленных комнатах он лезет незваным гостем во все щели, а по ночам одиноким приведением свистит в трубах. Город скрипит и воет, воет и скрипит, нагоняя жути в рано опускающейся тьме.

Кутаясь в свитера и шали Нат продолжает учиться. Она прочно поселяется в библиотеке, где штудирует все, попадающееся под руку. Как учит профессор Дорго, она изучает даже весьма далекие темы, чтобы перенять методы и подсмотреть за вопросами, которые ставят другие историки. Она пишет статью на тему раннего кризиса Империи, то, что изучала в Висоде, и получает по результатам теплое письмо от профессора Штейла. Это все не то, чего она хотела, зато вполне понятно. Нат успокаивает волнение и неуверенность привычным делом.

Под свист ветра за окнами библиотеки хрустят страницы научных томов, в то время как книга ее жизни словно замерла на открытом развороте…

Нат ходит и на лекции. Из преподавателей своей кафедры она посетила всех. К профессору Альверу сходила один раз. Он оказался ровно таким, каким его и описывали. Милый мужчина средних лет с мягкими руками и доброй улыбкой. Он рассказывает простые и понятные вещи, но так счастливо выглядит при этом, что студенты его слушают. Сухонькая профессор Накагава выглядит интереснее. Ее манера говорить напоминает чтение статьи. Ни выражения, ни чувств. Однако, старушка часто ввинчивает в монотонную вязь речи новые идеи, о которые цепляется ум. Студенты у нее, конечно, спят, но Нат нравится, пусть и не часто. Есть еще профессор Доль Троиль, которые старательно пересказывает на лекции собственный учебник, и профессор Шлефер Эльмар, пухлый и веселый, который травит байки о собственных научных изысканиях.

А вот к Скошу на историографию и историю Поздней Империи Нат ходит как прилежная студентка по расписанию. Она садится подальше, в уголок, чтобы не мозолить глаза и слушает, не отрывая взгляда. Ей нравится его манера говорить и думать, глаз невольно подмечает повадки и навязчивые жесты. Как Скош ходит, как перекладывает ненужные ему конспекты, как поправляет длинный светлый хвост на голове, как подтягивает от холода вытертые рукава пиджака. Нат кажется, что никого из своих друзей она не знает так досконально, как профессора.

Ей чудится, что профессор ее не замечает. И Нат не стремится быть отмеченной. Она находит угол подальше от окна (у всех университетских окон словно верные стражи гуляют сквозняки), раскладывает листы конспекта и слушает. Привычка вести записи не в тетрадях, а на отдельных листах, которые постоянно перекладываются в новом порядке под очередную мысль, Нат перенимает у Скоша. Прежняя аккуратность куда-то девается и уступает место вечному паззлу из мыслей и вопросов, под которые подстраивается весь справочный аппарат. Сама Нат не замечает за собой этих изменений, они кажутся ей частью научного взросления. Также не замечает она и острых взглядов профессора, в которых нет-нет да и проскакивает улыбка.

К вниманию на лекциях добавляется и тот факт, что жизнь регулярно сталкивает их. Нат теперь знает, что Скош не курит даум, как многие, и не любит его запаха, а забавно морщит нос, если рядом кто-то дымит, что он чуть подслеповат и нагибается очень близко к страницам, когда читает, что заказывает в «Свитке» только рыбу, что, как и она, предпочитает углы… И этот список Нат еще долго может продолжать.

Будь у нее хорошая подруга, то намекнула бы, что такое внимание к преподавателю не нормально. Но у Нат нет подруг, и некому сказать ей, что ее почти маниакальный интерес к Скошу похож скорее на одержимость.

И все же она не затворница. Нат нередко видится с Робаром, хотя это все меньше и меньше приятно. Старый друг напоминает о детстве, о времени, проведенном в интернате, где он был единственным интересным собеседником. В его присутствии хочется вспоминать теплые вечера Панакии, наполненные запахами цветов, разогретой за день земли и молодого вина, нежный вкус панакийского сыра и игру солнца на морских волнах. Нат никому не призналась бы, что скучает по дому, но рядом с Робаром эта тоска отступает.

Они часто говорят о Панакии вместе, ведь эти разговоры не вызывают споров. Нат уже понимает, что Робар зациклен на деньгах и связях, много скрывает и часто нервничает. Его взгляды на жизнь неприятны, а логика ускользает за недомолвками и переводами тем. И все же Нат чувствует, что друг детства хочет от нее большего, чем разговоры, прогулки и посиделки. Украдкой брошенные взгляды, якобы случайные касания…

Все это вызывает сухость во рту и желание сглотнуть. Часто Нат хочется взять Робара за руку, заглянуть в глаза и честно сказать: «Прости, я не ищу себе пару, но хочу быть твоим другом». Но что-то каждый раз останавливает ее. Может быть свет в глазах Робара, когда он видит ее? Что-то такое происходит в его душе, что утешается ее присутствием, а она не знает этого и не может помочь. А хочет ли? Если эта помощь во взаимности чувств, то нет.

Когда Робар начинает разглагольствовать на очередную жизненную тему и, как всегда, касается вопроса денег и связей, он заглядывает в глаза в поисках поддержки и видит что-то, что его удовлетворяет. Нат догадывается, что он видит ее не той, какая есть на самом деле, что в его голове есть отстраненные идеи, в которые он верит. И живая Нат — лишь образ для воплощения мечтаний. Узнавать ее истинные мысли и чувства Робар не пытается. Стоило бы одернуть его, призвать в реальность, но Нат боится его чувств и предпочитает не замечать.

И даже вечерами, когда под свист ветра в трубах не идет сон, она не может объяснить себе, почему не делает шаг навстречу Робару. Он симпатичен, это правда, хорошо знаком, честен, умен. Почему не дать ему шанса? Однако и мысль, чтобы его прикосновения стали не случайными, вызывает дрожь.

Намного проще Нат общаться с Эрбином в «Свитке». У него есть девушка, поэтому ничего большего чем общение в их дружбе нет. Официант оказывается милым сплетником, который знает все и обо всех. Когда рядом нет ревнивой Уолли, он знакомит Нат с самыми разными завсегдатаями исторического клуба. Среди них есть студенты из самых разных мест, аспиранты и преподаватели.

Одним из таких знакомств становится встреча лицом к лицу с профессором Дорго. Нат помнит приятное первое впечатление от преподавателя, он ей интересен. Профессор крайне любезен и вежлив. При разговоре он быстро охватывает глазами собеседника, словно делает с него некий слепок. После этого обследования он нацепляет на себя словно очки дежурную улыбку и слушает, чтобы ему не говорили, посмеиваясь и покачивая головой. Нат совершенно уверена, что в эти моменты он ничего на самом деле не слышит и не понимает, а лишь витает в облаках. Однако большинство людей эта отстраненность не останавливает.

Когда Дорго представляют Нат, он тоже быстро охватывает ее взглядом. Вывод, конечно, остается при нем, но дежурная улыбка привычно занимает свое место.

− Вам, наверно, очень скучно со всеми нами, − замечает Нат. Взгляд профессора снова останавливается на ее лице, бровь чуть приподнимается, но он молчит. — Все рассказывают вам о своих исследованиях. Почти уверена, что большинство несут полный бред.

− А у вас значит не бред? — Дорго чуть отклоняется, словно ему не хватает обзора.

− Да нет, даже больший бред, чем у многих, − усмехается Нат. Дорго смеется вместе с ней, разбивая дежурную улыбку.

− Самокритично, однако, это редкость.

С этого дня они перекидываются парой фраз при каждой встрече, и каждый раз Нат видит на лице профессора новую эмоцию. Это немалый повод для гордости.

Одним из вечеров в «Свитке» уже зимой, незадолго до конца семестра, когда снег летит с тяжелых ватных туч и превращает улицы в топи слякоти, Нат решается на откровенность. Дорго в этот день сидит в расстегнутом сюртуке поверх свитера и покуривает даум. Темный дым ползет над столиками. Разумеется, профессору никто ничего не говорит, хотя вообще-то дымить посетителям запрещено.

− Вы сегодня одни, профессор, − замечает Нат, подсаживаясь к нему с чашкой чая.

− Вы решили лишить меня этого удовольствия? — прищуривается Дорго. В глазах отражается огонек газовой лампы, добавляя ему мистического духа.

− Я подумала, что вы скучаете, но могу уйти, − Нат ничуть не обманывается саркастичностью приема. Она уже знает, что профессор относится к ней с теплотой.

− Нет уж, посиди со мной, раз пришла, расскажи тоже, чем сейчас занимаешься.

Нат вздыхает и именно в этот момент решается на правду.

− Я издала в прошлом месяце статью о раннем кризисе Империи, но это вынужденная мера. Я хочу заниматься Падением.

Дорго выпучивает на ее глаза, неудачно вдыхает дым даума и закашливается так, что хватается за столешницу.

− Профессор? — испуганно подскакивает к нему Нат. Но он машет ей рукой, что все хорошо. Через минуту выпрямляется покрасневший от кашля со слезящимися глазами.

− Чего удумала! Чуть в могилу раньше времени не свела!

− Я не хотела вас пугать, профессор.

− Да уж, не хотела. Кто ж такими словами разбрасывается. Сама знаешь, Падение запрещено изучать. Разрешения не выдают. Захотела в тюрьму?

− Нет, не хочу на Тюлений остров. Но хочу попробовать. Можно подобраться поближе к теме, а потом пощупать, как получить грант.

− Думаешь, одна такая умная? Думаешь, никто не пытался? Скош, ой, прости, профессор Скош, полжизни ходит вокруг да около, а он далеко не глуп.

− Я знаю, была у него на лекциях. И я просила его стать моим научным руководителем. Он сначала категорически отказал, а второй раз посоветовал съездить покопать Коретак на зимних каникулах, тогда он меня возьмет. Обещал!

− Дурак он все же, если так, − Дорго меняет позу на стуле и неуверенно пожевывает губы. — Возьми другую тему, девочка, и не ломай себе жизнь. Или хочешь как Скош? Денег почти нет, семьи нет. Жена его бросила уже лет десять как. И никаких перспектив тоже нет. Зачем тебе такое? На истории, конечно, сытую жизнь не заработаешь, но хоть уважение — можно.

Нат неуютно ежится. Ей чудится, что это говорит не Дорго, а Робар. Она уклончиво пожимает плечами и быстро прощается с профессором под его неодобрительным взглядом. Заседает в голове одно — у Скоша нет жены.

А ветер так и свистит в трубах и подгоняет зиму. Нат собирается в Коретак. Она отбрасывает советы Дорго, избегает Робара и лишь иногда пьет чай с Эрбином, когда в «Свитке» малолюдно. И продолжает наблюдать за Скошем, все внимательнее и внимательнее, хотя сама не знает, зачем ей это.

Время осеннего семестра свистит вокруг нее вместе с зимним ветром с Галечной бухты.