Золушкино лето (гет)

Но спать ей предстояло недолго, так как в комнату, словно фурия, ворвалась маман.

— Проститутка! Вертихвостка!

И одновременно с извергаемыми ругательствами на сонную, ничего не понимающую Елену посыпались тумаки и пощёчины. Разбуженная таким варварским способом Елена вскочила с кровати и пыталась убежать от маман, но та схватила дочь за руку и дернула так, что та упала обратно на кровать.

Удары продолжали сыпаться на нее один за другим, перемежаемые нецензурными оскорблениями и только когда силы начали покидать её, маман перестала бить Елену.

Та рыдала от боли и обиды. Она честно не понимала, чем не угодила матери. Ведь именно с ее разрешения был организован светский вечер, и на этом вечере она не сделала ничего такого предосудительного, что испортило ее репутацию. Или Ветер написал ужасную статью о ней и этом вечере?

— Чтоб через пять минут была внизу! И оденься по-домашнему. Я тебя, тварь такую, буду учить хозяйству, а то ты на своем хуторе ничему не научена! А здесь одни мужики на уме! — с этими словами маман, явно получившая от всего этого заряд бодрости, вышла из комнаты.

Избитая, всхлипывающая от боли и обиды Елена еще долго пыталась понять, чем заслужила гнев маман. Посмотрев на часы, она ужаснулась тому, что сейчас только пять часов утра. Она легла в три, до этого долго плакала от тоски по друзьям, а теперь от того, что была незаслуженно избита. Почему маман не могла спокойно с ней поговорить? Неужели было обязательно ее бить?!

В доме не чувствовалась присутствия старого князя и отчима, которые явно уехали из дома еще раньше. Елена заметила закономерность того, что дед и отчим никогда не бывают дома в те моменты, когда маман бодрствует.

Наскоро одевшись и умывшись, Елена посмотрела в зеркало, в котором отразилось юное и красивое лицо, усыпанное веснушками, на котором читалась усталость, подчёркнутая следами слез.

Спустившись на первый этаж, Елена обнаружила там маман, мирно попивавшую чай.

— Садись, жри! — пригласила она дочь к столу. — А то скажут еще, что не кормлю тебя! Вон какая тощая приехала от бабки!

Елена конечно присела за стол и тоже стала пить чай, но еда не лезла ей в горло и слезы то и дело предательски прорывались наружу. Внезапно из груди Елены вырвался вздох обиды, и маман наотмашь ударила её по щеке.

— Вот тварь, даже спокойно поесть не дает! — она раздраженно встала с табурета так, что тот упал на пол, а на столе расплескался чай. — Вот, посмотри, что ты натворила! Убирай теперь за собой!!!

— Да при чем здесь я?! — закричала сквозь слезы на Елена. — Ты сама расплескала на стол чай!

— Тварь неблагодарная! Я ее кормлю! Содержу! Обуваю! Одеваю! Сколько всего дорогого накупила, а она на меня голос повышает! А она матери перечит! Вот правильно люди говорят, что ты там, на хуторе, ни к чему не приучена! Ржешь на весь город словно кобыла! Одни мужики вокруг нее! Вот Тина — само совершенство! Сидела, смотрела на тебя, дуру, как ты там жопой вертела! Князь Константин даже побрезговал с тобой общаться! Проститутка!

— Да, хорошего же ты мнения о своей крови! Может, я и не обучена тонким манерам жеманства и обмана, как Тина, но смеюсь я от души! И говорю открыто — прямо в глаза и честно! А если ты так переживаешь, что сильно на меня потратилась, предоставь мне счет на мое содержание! Я все оплачу!

— И чем же ты оплатишь, скажи на милость?

— Как только закону институт благородных девиц, пойду работать гувернанткой. И выплачу все затраты на меня!

— Ха, выплатит она! Да тебе этого жалования на жизнь не хватит! Прибежишь с голоду ко мне на поклон: "Мама помоги, дохну от голода!" Да и к тому же ты мне должна и за рождение, сколько денег я на тебя потратила, на детскую одежду!

— Во-первых, хоть от голода пухнуть буду, а у тебя ни гроша не попрошу! Во-вторых, я тебя не просила меня рожать! А в-третьих, пока я росла, меня содержал отец и все деньги, что ты тратила, давал он! И я не минуты не жалею, что не росла с тобой и меня воспитала бабушка, та же самая, что и тебя воспитывала! Так что нечего меня постоянно попрекать тем, что я ни к чему не приучена!

— Меня не твоя бабка воспитала, а прабабка! И не смей мне указывать, что я не так воспитана!

— Да, у нас семья матрешек! Одна родила другую, а воспитывала третья! — кричала на мать Елена сквозь слезы.

Не зная, что и возразить, маман влепила Елене еще одну пощечину. На этом диалог и завершился. Маман в бешенстве придумывала достойный ответ, а Елена, держась за щеку, рыдала.

Убравшись на столе, маман велела ей:

— Пошли, буду учить тебя стирать.

Елена, всхлипывая, пошла за ней в прачечную, на полу которой, куда бы не упал глаз, стояли тазы — малые, большие, средние, железные, деревянные, большие лохани, которые все были заполнены бельем.

Каждую вещь маман стирала в трех мыльных водах, далее шло полоскание этой одной вещи в трех тазах чистой воды. Хорошо хоть, что в этом доме был водопровод и слив воды, иначе Елене пришлось бы бесконечно таскать воду.

— Зачем так много лить воды? — спросила Елена.

— Меня так учила стирать твоя прабабка, а я учу тебя!

— Так прабабка стирала вещи в речке! В городских условиях можно же постирать и поскромнее, не так тратя воду!

— Будет еще яйцо курицу учить! Вот роди свою дочь, и посмотрим, чему ты ее научишь!

В конце концов они перестирали все вещи, которых насчиталось двадцать тазов. Елене показалось это диким: зачем в одном тазике держать одно постельное белье, в другом другое, если можно их положить в один таз, тем более что они одного цвета?

Далее началось перетаскивание тазиков на улицу, в специально отведенное место для сушки белья, где на столбах были протянуты семь веревок — один за другим, один за другим.

Белье маман вешала, распределяя его по цвету и размеру. Каждый раз, подавая Елене тазик с какой-либо вещью, она орала на весь двор, что та повесила её не на ту веревку! Не так! Верхом вниз! А это низом вверх! А это полотенце поперек! И если с верхом и низом, Елена хоть понимала логику, но почему повесить полотенце вертикально нельзя, а можно только горизонтально, этого она понять никак не могла. Таких дней под символом: "Учу тебя стирать и вешать белье!" в последующем было не счесть, пока в один прекрасный день Елена не заметила вот что...

Столбы с привязанными к ним бельевыми веревками находились почти вплотную с кустарником-изгородью, отделявшим их имение от имения князя Базилио. Каждую пару дней из княжеского дома выходила старая прачка, чтобы развесить выстиранное белье. Именно в эти дни маман старалась развесить белье с таким изяществом и старанием, словно оно было не полотенцами, простынями, скатертями и так далее, а редчайшими картинами, выставленными в художественной галерее. Эту её мысль подтвердил и случай, который случился с маман через неделю после того, как она избила Елену.

Утро этого дня началось точно так же, как и все прочие, когда маман с криками и бранью будила Елену в пять часов утра. Далее она старательно делала вид, что особо не торопится вешать белье, но движения её были напористыми и нервными. Водя в прачечную, Елена удивилась вслух:

— О, маман, у вас закончилось грязное белье? Вы уже все перестирали? Всего пять тазов!

— Действительно, этого слишком мало... Неси постельное белье из бельевой! — почесав нос, тут же скомандовала маман. Елена послушно выполнила приказание, не особо задумываясь над ним. Ну, подумаешь, зачем-то оно понадобилось...

Но тут маман повела себя очень странно. Она замочила совершенно чистое постельное белье в воде, потом вытащила и старательно отжала.

— Зачем? — изумилась Елена.

— А чтобы эта выскочка не подумала, что я лентяйка!

— Кто? Прачка князя? У вас, что, соревнование? Что ты ей хочешь доказать? Не все ли тебе равно, что она о тебе думает, ведь вы не общаетесь! Ведь она даже не смотрит на тебя, когда вешает белье!

— Тебе только кажется, что не смотрит! — фыркнула было маман, но осеклась и злобно бросила: — И вообще, не твое собачье дело! Я ни с кем не соревнуюсь! И у меня и без того самое чистое белье в округе! Не чета этой профессиональной прачке!

— Ну, если ты не с кем не соревнуешься, тогда, быть может, мы пойдем и попьём чаю? — лукаво спросила Елена. Чтоб скрыть то, что она и в самом деле соревнуется, а не просто стирает, маман пришлось согласиться, тем более, что она считала, что в такую ветреную погоду прачка князя развешивать белье рано не выйдет... А уж чай попить можно и быстро!

Елена пила чай нарочито медленно, а маман сидела нервная и дёрганая, то и дело выглядывая в окно, из которого были видны бельевые веревки... И тут она заметила, что прачка князя выносит таз и начинает развешивать белье! Оттолкнув от себя чашку, маман крикнула:

— Хватай тазы, беги и быстро вешай! Если не повесишь бельё хоть из одного таза раньше нее, я тебе устрою!

И сама побежала в прачечную. Так как тазов с бельём было двадцать штук, перетаскивать их пришлось довольно долго, но маман успела развесить все вещи до того, как соседская прачка закончила развешивать хоть один таз. После чего, гордо посмотрев на плоды труда своего, она гордо обернулась к прачке: мол, смотри, каково — больше, чем у тебя, и намного чище! Впрочем, та даже и не посмотрела в сторону соперницы. По выражению же лица маман можно было понять, что она выиграла соревнование по стирке, хотя оппонент, по мнению Елены, не только не участвовал в этом, а скорее всего, даже и не подозревал, что у них тут проходит своеобразная Олимпиада...

Дни проходили за днями, и каждый из них, казалось, делился на две половины: в одной рано утром вывешивали кучи постиранного белья, а во второй она встречалась с Вольдемаром, Ветром, Тиной и Митрием. Сидя в беседке, они проводили время за тихими неспешными разговорами, молодые люди по очереди пели песни под гитары... но в один из таких дней Тина внезапно спросила:

— Елена, а не хотела бы ты прогуляться по набережной? Там прогуливается немало своеобразного люда и, как говорится, можно и себя показать, и других посмотреть!

Елена не успела, что-либо сказать, как из дома вышла маман, которая поспешила к компании молодых людей.

— Елена, доченька моя любимая, — запела она очень приторным голосом, который обычно не предвещал ничего хорошего. — Я пришла сказать, что ухожу по делам, а так как у нас белье сушится на веревках и надо следить, чтоб во двор не забрались воры, поэтому прошу — не покидай двор, пока я не приду!

Она явно подслушивала все разговоры, подумалось Елене, вот ведь злыдня! Но деваться было некуда, и компания осталась сидеть в беседке. Так продолжалось целую неделю: едва только кто-нибудь из друзей Елены говорил, что неплохо было бы пойти прогуляться, скажем, в парке или на набережной, как тут же появлялась маман с каким-нибудь заданием, и все послушно выполняли роли служебно-сторожевых собак. Конечно, это совсем не огорчало молодых людей, так как они вполне весело проводили время и за разговорами, но вот однажды Тина лукаво произнесла:

— А вы не заметили, что маман приходит ровно через час, чтобы проверить, на месте ли Елена? Придёт, проверит и тут же уходит. И ей совершенно не важно, высохло ли белье или нет — главное, чтобы Елена не покидала усадьбу! Ты, подруга, будто в золотой клетке находишься! Неужели ты этого не замечаешь?

Все согласно закивали и Елена, задумавшись, тоже согласилась с Тиной. Да, она одета в самые дорогие вещи, на ней меха и бриллианты, однако никогда не выходила из дома одна или просто так, прогуляться, а только вместе с маман. Возможно, если бы друзья не приходили к ней, она бы давно заметила это, но с друзьями Елена была так счастлива, что и клетка казалась раем.

— А что можно сделать? Маман не отпустит, а я не могу нарушить ее правила… — и Елена замолчала.

— Она тебя бьет! — продолжил Митрий.

— С чего ты решил? — вяло возразила она, но тут вмешался Вольдемар. Он взял лицо Елены в свои ладони, повернул его к себе и, глядя в глаза, серьёзно произнёс:

— Мы не настолько слепы, чтоб не увидеть отпечатка ладони на твоем лице, — и он бережно погладил ее по щеке.

— Но мы не имеем права вмешиваться в дела семейные, я узнавал у своего отца. Законы у нас такие, что рукоприкладство по отношению к детям называется домашним обучением! — сказал Ветер.

Елена еле сдерживала слезы. Судорожно вздохнув, она тихо вымолвила:

— Спасибо, что вы со мной, мои любимые... Я и правда не выдержала бы это лето без вас!

— На то мы и друзья, чтобы быть рядом, когда кому-то плохо! — с ехидством произнесла Тина.

И весь вечер Вольдемар, чтобы отвлечь Елену от грустных мыслей, что её одолевали, пел под гитару её самые любимые песни.

Засыпала Елена тревожно, инстинктивно готовясь к новому утру и тяжелому пробуждению, которое, как вы понимаете, вскоре не заставило себя долго ждать. Маман разбудила дочь в своём излюбленном репертуаре — ором и бранью, после чего последовал быстрый лёгкий завтрак, а за ним — этого следовало ожидать! — шла изрядно надоевшая процедура стирки и вывешивания белья, ставшая своеобразным ритуалом.

И в это же утро маман решила научить Елену варить суп. Взяв десятилитровую кастрюлю, она засунула туда совсем не маленького гуся, который занял практически все пространство этой объемной кастрюли, так что места для воды было только литра три, не более. По мере того, как вода начинала выкипать, маман тут же подливала туда ещё пол-литра, и всё начиналось сначала.

Заглядывая в кастрюлю, Елена чувствовала, что её начинает подташнивать, ибо жира в бульоне было столько, что он больше напоминал шурпу, чем диетический суп. Когда гусь был готов, маман вытащила его, удивившись тому, что в кастрюле почти не осталось воды. Явно не знакома с законом Архимеда, подумала Елена, сглотнув подступивший к горлу комок отвращения.

Долили ещё воды и разбавили шурпу, а затем в кастрюлю полетели десять больших картофелин, а вслед за ними огромная миска макарон.

— А не стоило ли подождать, когда сварится картошка? Ведь макароны расползутся кашей, пока картофель сварится! — робко спросила Елена.

— Твое дело обосраться и стоять! — злобно прошипела маман. — Ещё будет она меня учить, как надо суп варить! Яйцо ты еще, так что не учи курицу!

Елена передернула плечами, представив, что за супчик в итоге получится.

— А пока варится картошка и макароны, пойдём мыть полы, чтобы не терять времени даром! — скомандовала маман.

Сказано — сделано. Оставив суп довариваться, они ушли в гостиную и там, взяв полное ведро воды, маман одним взмахом вылила его на паркет, после чего стала возить тряпкой из стороны в сторону, разгоняя воду к стенам.

Елена смотрела на всё это безобразие и думала, когда же она начнет собирать воду с паркета? Но этого не произошло. Мытье пола заняло почти два часа. Маман гоняла воду по комнате до тех пор, пока дерево паркета немного не впитало воду... но не всю, так что оставшаяся влага распределилась по всему паркету тонкой водяной плёнкой. Удовлетворившись проделанной работой, она произнесла:

— Вот как надо мыть полы! Меня этому твой отец научил!

Все эти два часа она рассказывала, как ужасно ей жилось на хуторе, как она познакомилось с отцом Елены, как в муках родила Елену и что она, Елена, даже не думает быть благодарной за все те страдания, что ей пришлось перенести.

Елена слушала молча, наблюдая с сожалением за тем, как маман буквально губит прекрасный паркет. Она прожила на хуторе достаточно, чтобы знать, во что превращается дерево от переизбытка. Но, как говорится, хозяин — барин! Делай, что тебе нравится, твой же дом, твой паркет!

Часов в пятнадцать пополудни в доме появился отчим, нарушив привычное для Елены ощущение, что отца всегда не было дома.

— Что у нас есть покушать? — спросил он, садясь за стол.

Маман с гордостью подала суп и отчим, с трудом проглотив одну лишь ложку, скривился так, словно это был не суп, а помои.

— Кто это приготовил? Это же есть невозможно! Один жир! Макароны словно слизь, а картофель словно состоит из жира! — сказал он, сердито смотря на жену.

— Это всё Елена! Вот видишь, какая она неприспособленная? — торопливо произнесла маман. — Я ее хочу учить, а она такая упрямая: только бы в беседке с друзьями сидеть! Ничего дома делать не хочет!

Отчим вскинул бровь, удивленно посмотрев на Елену, а потом перевел взгляд на жену. Поняв, что она врет, и не желая нарываться на скандал, ибо знал, что его дражайшая половина их очень любит, он решил подыграть ей, попутно подумав, что потом непременно извинится перед дочерью.

— Да, дочка кулинария — это не твое! Даже близко чтобы к плите не подходила! Запрещаю!

— Как это — запрещаешь? — возмутилась было маман. — А... а как мне ее учить готовить?

— А зачем ей уметь готовить, если она выйдет за мужчину королевских кровей и у нее будет много поваров и слуг? — и он озорно подмигнул дочери, которая хотела было обидеться на отца, но заметив, что он весело подмигивает, сразу поняла, что он в курсе, кто готовил суп.

Маман же, довольная тем, что выкрутилась из ситуации, даже не заметила переглядывания родных.

— Что ж, дочка, нам ничего не остается, как сходить на рынок и купить готовых пирогов и запеченных куриц. Собирайся! И оденься поскромнее, я не хочу себя чувствовать кучером при богатой даме.

— Ой, тогда ей просто ничего не останется, как идти в том, что она носит дома! — фыркнула маман, смерив Елену, на которой было простое хлопчатобумажное сероватое платье, презрительным взглядом.

— Ну, вот и отлично! Хоть будем смотреться, как отец и дочь! — грозно сказал отчим, сурово посмотрев на маман.

Едва только выйдя из дома, они наткнулись на Вольдемара, как всегда, роскошно одетого — костюм-тройка из сероватой с искрой материи, белоснежная рубашка, галстук в тон костюму скреплён алмазной булавкой, туфли начищены так, что от них отскакивали шаловливые солнечные зайчики... Просто принц, да и только, подумала Елена, немного застыдившись своего затрапезного вида. После совместных приветствий отец ласково спросил молодого человека:

— Вольдемар, вот ты мне скажи, а кто вчера пел под гитару? — при этих словах Вольдемар, горделиво расправив плечи, едва было открыл рот, чтобы признаться в том, что это он лично музицировал, как отец, лукаво усмехнувшись, продолжил. — Казалось, что где-то коту яйца дверью прижали!

При этих словах Вольдемар, заметно расстроившись, сник и, словно обиженный ягнёнок, проблеял:

— Это яа-а-а пел...

У отца, который явно думал, что пел кто-то другой и совсем не хотел обидеть Вольдемара, вытянулось лицо. Было заметно, что он относился к нему хорошо, и, чтобы разрядить неловкую ситуацию, произнес:

— Ох, как ты красиво пел, как старался! Прямо соловей! Ах да, дочка, а не сходить ли вам с Вольдемаром прогуляться по набережной?

— Но, папа, мы собирались на базар за продуктами! — начала было спорить Елена.

— К тому же маман не разрешает Елене гулять по городу! — продолжил Вольдемар, который всё еще был под впечатлением от слов отчима Елены и раздумывал, как ему относиться к высказыванию о кошке — как к оскорблению или недоразумению и поэтому неосознанно вмешался в их домашние проблемы.

— Как это — не разрешает? В смысле? — гневно отреагировал отчим.

— Ну, она оставляет Елену в имении под предлогом охранять вещи...

— Хорошо, я поговорю с матерью, — сквозь зубы процедил отец. — Иди и гуляй, вот мой приказ! Вольдемар, могу ли я быть спокоен, зная, что моя дочь находится под твоей защитой? Чтобы ты ее увел и ты же ее привел!

Вольдемар, на которого внезапно свалился груз ответственности за Елену, лишь молча кивнул. К этому новому статусу телохранителя он был явно не готов.

После этих слов все трое разошлись в разные стороны: отец на базар, а молодые люди направились в сторону набережной. Маман, которая всего этого разговора не слышала, была уверена, что муж отправил восвояси непрошеного гостя, а сам с дочерью пошел на базар, и была очень удивлена, что муж вернулся один, без ее разрешения позволив Елене гулять там, где той заблагорассудится. Она было хотела начать скандал и, повысив голос, спросила:

— Почему ты разрешил Елене выйти за пределы двора без моего ведома?

— Да, ты права на все сто процентов! — кивнул отчим. — Знаешь, иду и думаю: "А че это я мать не спросил?" Потом прихожу на базар, и что я там слышу?

— Что ты слышишь?

— Да бабки базарные говорят, что наша Елена — дикарка, и что ее привезли не с хутора, где люди знают правила хорошего тона, а из камышей! И знаешь, почему они так считают?

— Почему?

— Потому что, говорят, мать её постоянно держит дома, лишь разрешая выходить в беседку, что во дворе, а навещать позволяют только самым близким друзьям — тем, которые плохого о Елене никому не расскажут. Но они-то, эти базарные бабки, знают, что Елена дикая, вот поэтому ее в город и не пускают. Позора семья боится! Мать-то Елену совсем не воспитывала, а воспитывали ее камышовые кошки! Вот что я услышал и так обрадовался, что с радости разрешил ей пойти на набережную погулять! Пусть хоть знают, что она не дикая!

— Да-да... — нараспев протянула маман, не веря своим ушам и не понимая, как ей реагировать на сказанное.

С одной стороны она и верила, и не верила словам мужа, а с другой стороны была в ужасе оттого, что Елена вышла из дома в таком простом платье. Как же можно покорить возможных кандидатов на её руку в таком простом наряде? Ну, ничего, в следующий раз она ее разоденет в пух и прах! Все ахнут от того, что она может себе позволить купить для дочери! А там, глядишь, и сам великий князь обратит на нее внимание! И вот она, маман, уже сидит в удобном плетеном кресле и пьёт кофе, а вокруг нее снуют ее внуки королевских кровей и слуги…

Но тут из этих грёз своим покашливанием её грубо выдернул кучер-муж, и она раздраженно заорала во весь дом:

— И все равно — без моего разрешения ты не смел ее выпускать из имения! Это моя дочь! Моя собственность!

Отчим остолбенело на нее уставился, однако растерянность прошла уже через минуту, и его львиный рык прозвучал так, что затряслись все стекла:

— Знай свое место, женщина! Не смей мной командовать! И попробуй только оспорить мое решение!

Тут уже остолбенела маман, захлопав совиными глазами и открывая рот, словно рыба. Ей хотелось сказать что-то в свою защиту, но все правильные слова вылетели прочь из головы, и они уставились друг на друга так, словно играли в злобные гляделки. Не выдержав сурового взгляда мужа и не найдя ничего лучшего, она спокойно произнесла:

— Ну, что там ты купил на базаре? Ужинать-то будем?

— Накрывай на стол! — спокойно ответил ей муж.

Тем временем Вольдемар и Елена отправились не на набережную, в фаэтоне доехали до старого парка, в самом центре которого находился чудесный маленький пруд, заросший по краям лилиями, по зеркальной глади которого неторопливо плавала парочка белоснежных лебедей и несколько весьма милых уточек. Сам парк привёл Елену в настоящий восторг — аккуратно высаженные давным-давно вдоль аллей деревья пышно распустили свои кроны над дорожками, и даже в проливной дождь там можно было спокойно гулять, не боясь промокнуть. На полянках были разбиты аккуратные клумбы, усаженные самыми разнообразными цветами — видимо, с таким расчётом, чтобы они цвели не переставая и радовали взгляды прогуливающихся яркостью своих лепестков и приятным ароматом.

Вольдемар привел Елену на аттракцион под названием "Лодочки". Это были деревянные качели в виде лодочек, в которых надо было стоять, крепко держась за поручни, а чтобы привести их в движение, приходилось старательно приседать и подниматься по очереди. Елене казалось, что она взлетает выше ели, что для неё нет никаких преград, что у этих качелей есть крылья, и они с Вольдемаром летят, летят, летят!

Вверх-вниз, вверх-вниз... Сердце замирало, голова легонько кружилась, перед глазами мелькали деревья, небо и до боли знакомый лик друга детства. Всегда изысканно одетый, русые волосы зачесаны по моде на левую сторону, голубые глаза, милая задорная улыбка... Елена в упор смотрела на Вольдемара, отчего тому стало как-то не по себе.

— Ты чего так смотришь? — наконец не выдержал он.

— Когда ты успел вырасти? — спросила его Елена. — Ведь только вчера ты был маленьким мальчиком, с которым я играла в прятки во дворе и называла своим мышонком...

Она моргнула, и по её щеке предательски скатилась одинокая слеза.

— Ты просто много лет меня не видела... Если бы мы росли рядом, это бы не бросалось в глаза так сильно. И что, я сильно изменился? — задорно спросил Вольдемар.

— Очень. Раньше ты был маленьким мышонком, а теперь передо мною красивый юный джентльмен! — серьезно ответила на Елена. Она смотрела на него и думала: а не влюбляюсь ли я в друга детства?

Она пыталась понять все плюсы и минусы того, что будет, если все же она влюбится в Вольдемара. Плюс: Вольдемар никогда её не обидит. У него прекрасные манеры, он хорошо воспитан... Но вдруг это не любовь, а лишь влюбленность, и эти отношения дальше встреч не продвинутся, не приведут к свадьбе, после которой они бы жили долго и счастливо? Что тогда? У Елены был невесёлый пример матери, которая встречалась с её отцом шесть лет. Потом была свадьба, а после свадьбы ее мать еле выдержала три года брака и потом сбежала от него в этот город. Ведь только после свадьбы она поняла, что совсем не любит отца Елены. И что в таком случае останется, ненависть? Елена представила себе, как будет ненавидеть Вольдемара всю свою жизнь, как ненавидит маман отца Елены, и от этого её передернуло. Нет, не этого она бы хотела. Если уж и выбирать, то эту нежную и добрую дружбу, а не вечную ненависть. Значит, мысли о том, что можно влюбиться в Вольдемара, нужно гнать прочь.

Спускаясь с лодочки, Вольдемар галантно подал руку Елене, а после не отпустил ее. Елена на миг замерла, но руку не отдернула, продолжив идти рядом с другом. Он шли молча и каждый думал об одном и том же: стоит ли им влюбляться друг в друга?

Парк был небольшим и очень старым. Из деревьев в нём в основном были старые дубы, на ветках которых, то тут, то там шустро прыгали рыженькие, как язычки пламени, белки. Залюбовавшись ими, Елена практически забыла, что идет, держась за руку Вольдемара. Он же шел, тоже ничего не осознавая. Казалось, все так и должно быть — два друга детства идут вместе, что тут предосудительного? А со стороны, вероятно, казалось, что это прогуливается влюбленная парочка. Хорошо, хоть посетителей в парке не было, кроме этих двоих.

"Хорошо, хоть Тины нет здесь, а то на смех нас бы подняла. А то еще хуже, потребовала объяснений, — подумал Вольдемар. — А я и сам-то толком ещё не пойму, что же испытываю к Елене..."

— А почему ты меня перестала называть мышонком? — спросил он вслух.

— О, ты заметил? — засмущалась Елена, выдернула свою руку из его руки, поправила платье и волосы и опять сунула пальчики в его ладонь. — Когда ты в первый раз пришел, то я увидела перед собой взрослого молодого человека, и у меня не повернулся язык, чтобы так тебя называть. Знаешь, как-то не хочется унижать твое достоинство перед другими этим прозвищем!

— Жаль, ведь мне так этого не хватает, — чуть слышно ответил Вольдемар. — Детство так быстро закончилось!

— Я тоже жалею об упущенном времени, что я столько лет была вдалеке от тебя и Тины. Я так сильно скучала... Когда за окном были осень, зима, весна, то еще не так сильно тосковала, ведь почти всё свободное время отнимала учеба, и я была погружена в занятия. А вот когда наступало лето, тогда тоска меня съедала полностью, и сердце рвалось к вам, ведь всякий раз я представляла, как и во что мы бы играли, и как бы нам было весело... Но вот прошли годы. Мы выросли, и теперь нам нельзя играть и бегать, как в детстве — статус не позволяет! — глаза Елены были полны слез.

Вольдемар обнял Елену за плечи, подумав, что та вот-вот разрыдается. Ему и самому не хватало их троицы. Конечно, с отъездом Елены он не переставал общаться с Тиной, но это общение было совсем иное, не такое теплое, как если бы с ними была Елена, которая являлась их связующим звеном...

Они стояли на тропинке посередине парка, держа друг друга в объятьях, и даже дубы еле слышно шелестели своими листьями, словно боясь нарушить этот светлый романтический момент... Но в этот момент вдалеке зазвучал стук каблучков, и молодые люди, вырванные этим звуком из оцепенения, отпрянули друг от друга. И вовремя. К ним приближалась разозленная Тина, синее бархатное платье которой развевалось так, что было видно — девушку переполнял гнев.

— Ах вот они где, а я их по всему городу ищу! Приехала к тебе, Елена, домой, а твой отчим говорит, что вы на набережной должны быть! Я всю набережную пешком обошла — их нигде нет!

— И как ты нас нашла? — сердито спросил Вольдемар.

— Я просто начала думать, где же еще Елене понравится быть, кроме родного двора? И решила, что только в старом парке! Тут все, как она любит: листочки, цветочки, лепесточки, уточки и белочки! — из-за своей злости Тина не услышала раздражения в голосе Вольдемара. — Вы почему меня с собой не позвали?

— У нас спонтанно получилось, сами не ожидали, что сюда приедем, — повела плечами Елена.

Ей было невдомек, отчего Тина так сердится, и она списала это на то, что та тоже соскучилась по их троице.

Чуть успокоившись и отдышавшись, Тина спросила:

— И как вы тут развлекаетесь?

— Мы катались на лодочках! — весело и громко ответила Елена, захлопав в ладони. — Хочешь, повторим с тобою?

Настроение Тины улучшилось, она схватила Елену под руку и потащила за собой по направлению к качелям, а расстроенный Вольдемар шел позади, сердясь, что их миг единения был так грубо нарушен. И какой черт притащил Тину сюда, думал он.

Они подошли к лодочкам, и только было собрались втроём разместиться в них, как их ждало разочарование — как оказалось, качаться втроем нельзя, это нарушало технику безопасности. Друзья отошли в сторонку и стали спорить, кто и с кем будет качаться первым.

— Я уже каталась! Значит, Тина будет качаться с Вольдемаром! — привела веский аргумент Елена.

— Я и особо не хотела... — проворчала Тина, неохотно залезая в лодочку.

— А тебя никто сюда и не звал, — подавая руку, чтобы помочь, практически в ухо шепнул ей Вольдемар.

Раскачивая качели, Тина недоуменно переводила взгляд с Елены на Вольдемара и обратно, размышляя над тем, что же между ними происходит. И тут ее осенило: ну конечно, романтичная обстановка вокруг, они влюбляются друг в друга... Как, однако, вовремя она появилась, теперь-то ни за что не оставит их наедине! Ишь что задумала, деревенщина неотёсанная, за графа хочешь выйти замуж?! Не бывать этому! Хоть и ей, Тине, Вольдемар совсем и не нужен, но и Елене он не достанется!

— Я устала! — капризным тоном пропела она. — Я слезаю!

— Но мы даже еще не раскачали как следует качели! — возмутился Вольдемар. — Что ж... Тогда подожди, я остановлю, и ты спустишься.

— Не нужно останавливать, скорость небольшая, я и так спрыгну. А вот Елена пусть запрыгивает... или страшно? — подначивала она Елену.

— Нет! — приняла Елена вызов, и девушки поменялись местами.

Домой все шли вместе, но каждый думал только о своём: Елена была переполнена радостью от того, что два ее самых любимых друга с нею рядом... Тина обдумывала план мести за то, что за ее спиною, возможно, зарождаются взаимные чувства... Вольдемар мучился, раздумывая о том, что с ним происходит... Неужели он влюбляется?

У дома Елены их троицу встретил Митрий, который нетерпеливо переминался с ноги на ногу. На нем был костюм курсанта военного училища, но только без опознавательных знаков. Это говорило о том, что костюм носят, как простую одежду и что носящий его на самом деле не является курсантом.

— Я еле вас дождался!

— А зачем ты нас ждал? — прищурившись, спросила Тина.

— Я хотел с вами прогуляться. Думал, что вы еще не выходили из усадьбы.

— Мы уже нагулялись! Вот, привезли Елену домой.

— Ну, время же ранее, всего-то восемь часов вечера... Может, хоть в беседке посидим?

— Ой, а я бы посидела! Так не хочется домой заходить, там маман еще не спит... — печально произнесла Елена.

— Ну, вот и отлично, тебе Митрий будет компанией, — усмехнулась Тина. — А меня Вольдемар отвезет домой, я ж за вами через весь город пешком шла, устала сильно.

Вольдемар молча и без лишних разговоров жестом указал Тине: прошу садиться! Так же молча поклонился Елене и Митрию и подал руку Тине, чтобы та смогла сесть в коляску.

Домой они ехали молча, так как Тину душила злость, а Вольдемар просто не знал что сказать. И только у дома Тины он произнес:

— Давай сделаем вид, что все как прежде — ради Елены...

Тина сверкнула темно-карими глазами, в которых горел злобный огонёк, и нехотя кивнула:

— Да, ради Елены!

Друзья уехали, и с ними исчезло то напряжение, что возникло при появлении Тины. Сейчас рядом с Еленой был позитивный и словно светящийся изнутри радостью Митрий. Он восторженно рассказывал разные смешные истории из своей жизни, постепенно заполняя своим присутствием все мысли Елены.

Засыпала Елена с полным сознанием того, что если уж и влюбляться в кого, то только не в Вольдемара.

"Вольдемар мой друг, мой брат, моя защита от внешнего мира. Вольдемар — мой мышонок.

Он — мое детство, которое у меня было украдено..."