Magnum Opus (гет)

...Гроза шла на спад, из состояния грохочущей водяной стены постепенно перетекая в дискретные крупные капли. Перемежающийся раскатами удаляющихся зарниц мир, казалось, устал оплакивать непоправимую потерю и теперь понемногу успокаивался, вместо буйства стихии и гнева переходя к размеренной, всё ещё не холодной — но уже и не огненно-яростной ненависти. Так же, как часом назад остывали её глаза на бестолковом лице мальчишки, брошенного им на холме у озера. Так же, как годами остывала, готовилась и его душа — сегодняшним вечером, кажется, окончательно дорасколотая в иглы и пыль.

Несмотря на то, что июнь заканчивался, от незажжённого камина веяло сырым холодом. Неудивительно — он не топил его с апреля. С того самого дня, когда Дамблдор открыл ему, что... Отчаяние снова тёмным облаком подступило, заклубившись почти осязаемо вокруг.

Отринь страх свой, о возлюбленный ученик, и узри: сие есть двенадцать ключей жизни живой, и двенадцать врат истины. Омой же глаза свои в шести водах, чтобы видеть они могли яркий свет её, и шесть раз осуши, чтобы не сбиться с пути к ней; так начнется Творение твоё. Знай же, что от Сына свет свой берёт Сульфур мудрецов, сияющий столь же ярко, как и Меркурий, Отца свет берущий; соединяются они Духом в бесконечности оба, давая всему сущему жизнь.

Нет, не время. Сегодня — решающая ночь. Сера и Соль уже у него, и только вопрос обретения Ртути отделяет его от нового начала — процесса Делания. Что бы там старик себе не выдумывал насчёт единственности пути, отправляющего мальчишку жертвенным агнцем прямиком на алтарь хуева его этого общего блага... Его, Северусово, благо, в таком случае явно отличается от общего: не только счастье, но и покой смертью ребёнка он себе не купит. Особенно — её ребёнка. Но как будто это волновало бородатого мудака. Как будто его вообще что-либо волновало, кроме собственных убеждений, проецировать которые на всё окружающее он за свою столетнюю жизнь столь мастерски научился.

Знай же, о вставший на путь сей, что тернист он и страшен; убояться же — единственный способ его одолеть, но без жертвы крови живой, исходящей из самого твоего сердца — тебе с него не сойти, встав однажды. Пусть же направит тебя величайшая сила из сущих на этом пути.

Дамблдор — не боялся. Но он и не прошёл всей дороги — ни в алхимии, ни в осуществлении своего чёртова замысла. Самую, мать его, сладкую часть проклятый старик оставил Северусу. И это было грандиозной ошибкой: хрен бы он собирался что-то по этому поводу делать согласно заложенному директором сценарию. Её сын будет жить. Чего бы ему этого ни стоило — не то чтобы ему было чем жертвовать, кроме воспоминаний. Слизеринский декан, вздохнув, пошевелил кочергой в кучке пепла, так и не вычищенного с самого апреля. Он просто не смог. Образы прошлого, обжигающие огнём каждый осмысленный им миг его существования, не дали ему поднять руку на ставший бесполезным после извлечения Соли мусор. И кстати, о мусоре...

Встав из кресла, он поморщился от боли в затёкших ногах и отправился к выходу из дома: ларец с барахлом Дамблдора всё ещё был там, где он оставил его, а именно — у вешалки возле входной двери. Старик отдал его в тот самый день, когда раскрыл трижды ёбаные подробности своего плана, наказывая ни в коем случае не открывать до момента его смерти. Северус, вздохнув, встал на колени и потянулся к защёлке: время пришло.

Учитель оставил ему... котёл? А в нём, судя по форме свёртка и наощупь — очевидно, что книга и какие-то безделушки. Но это неважно всё равно, всё потом: не мог же Альбус... у него что же, других подмастерьев, кроме него — не было?

Услышь же истину крепче камня, ценнее золота, жизни живой живее: дольнее сутью подобно горнему, а горнее дольнему — дабы творить в единстве своём чудо бытия. И так же, как единство сие всякому жизнь даровало — жизнь всему дарует единство.

Ну не мог же старый дуралей вообразить себе, что Северус явится на похороны? Глубина идиотизма сего предположения, впрочем, была столь типично дамблдоровско-гриффиндурской, что не исключала и такой возможности. Ученик, чтобы почтить память убитого им же самим мастера, под перекрестьем палочек безутешно скорбящих торжественно ставит в ноги учителя, по обычаю трижды презираемой ими обоими гильдии, котёл — и сразу после прочтения строк из "Скрижали" отправляется в Азкабан. Феерия вполне в стиле мелкой мстительности старикашки, обладавшего одним из самых великодушных сердец, которые он имел честь знать. Всё ради того, чтобы обезопасить своего ученика, дав тому дополнительное алиби перед единственным теперь господином. Впрочем, помимо свёртков, к котлу прилагалась и записка.

"Северус, если ты это читаешь, значит, скорее всего — сдержал свое обещание. Я горжусь тобой, ученик мой, и прошу всеми силами простить меня: то не твоя вина, а беда, что пришлось за жадность неспокойной души моей расплачиваться твоими страданиями".

Какая сентиментальная дрянь же ты, Альбус. И как жаль, что дрянь неживая — второй раз бы пристукнул.

"Этого, к сожалению моему, нельзя было избежать, но как твой учитель — я прошу тебя: направь свой праведный гнев и скорбь на созидание и закончи, пожалуйста, моё дело — даже если ты не согласен с моими методами и целями".

Сжав переносицу, слизеринский декан с шумом выдохнул: этого следовало ожидать. Дамблдор никогда не был недальновидным и не бросал ничего на середине, не завершив дела. Глупо было бы думать, что он не догадывался о мнении Северуса обо всей ситуации в целом и его роли в ней — в частности. Но всё равно: что бы предусмотрительный старикашка ни накарябал в своём посмертном послании...

"И в свете этого я хотел бы сказать, что я совершенно не против твоего с юным мистером Мальсибером проекта. А кроме того: как человек, зашедший несколько дальше твоего на пути Делания, более того, как твой учитель — хотел бы помочь тебе в его осуществлении. Именно потому я оставляю тебе в наследство, во-первых, собственный мой малый котёл, уже познавший первый этап — брак Королевы и Короля, скрепляемый Вечным Змеем; надеюсь, к моменту начала моего большого путешествия в непознанное ты сумел добыть и выделить каждого из них?"

Да ну...

"Сим, во-вторых, хотел бы дать тебе подсказку, в которой самому мне в бытность мою учеником Фламеля было отказано: только завершив свою Жизнь Живую можно постичь суть Короля Времени во всей полноте, и лишь величайшая сила готова заставить ушедших вернуться, чтобы раскрыть эту тайну живым".

...нахер.

— О, сын души моей и дитя сердца моего! — воскликнул мастер. — Я открою тебе эту тайну. Разве был бы я наследником мудрости, переданной мне, если бы не дал тебе этого последнего урока? Смотри, ученик, внимай, не отводя глаз. Смотри, вот река, что течет на север и на юг, на восток и на запад, но достигает своего моря. Ты же — лишь человек, который, словно песок, подгоняемый ветром, словно лодка, не знающая пристани. Истинно говорю, если желание твое исполнится, ты не поблагодаришь меня.⁽¹⁾

"Именно потому, не считая соображений секретности (Министерство ничего не должно знать, сам понимаешь почему) я оставляю тебе не только то, что завещал тебе самому. Вещи, которые тебе в соответствии с моей последней волей следует передать Гарри (а также его юным друзьям, которые без сомнений не бросят того в его грядущем путешествии), также сослужат службу и тебе. Во-первых, обрати пожалуйста внимание на пятую сказку в книге, предназначенной мисс Грейнджер: всё сказанное в ней — абсолютная правда".

Северус, отложив записку, бесцеремонно вскрыл свёрток невыносимой всезнайки. "Сказки барда Бидля". Великолепно. Значит, и Мантия Поттера, и Палочка Альбуса (он неоднократно был свидетелем циркулировавшим слухам) реальны... а следовательно, существует и он.

"Во-вторых, кольцо Гонтов, как ты помнишь, содержало Камень. Именно он стал причиной моего недостойного порыва и, соответственно, твоих страданий, следовательно — ты в полной мере можешь претендовать на то, чтобы быть его хозяином. Однако — заверяю тебя: юному Гарри на его пути он понадобится не менее твоего, потому умоляю тебя быть благоразумными и удовлетвориться временным владением оным".

Уронив руки на колени, зельевар в ужасе смотрел на самый маленький свёрток, помеченный биркой "Гарри Дж. Поттеру". Если верить посмертному посланию Альбуса, лишь три поворота содержащегося в нём Камня отделяли его от обретения Меркурия. Но величайшая сила... Неужели старый дуралей не просто так непрестанно чесал языком и теперь, после почти двадцати лет ему предстоит — ради спасения её сына — пережить... Нет, он не готов. К этому нельзя, невозможно быть готовым. Не ко встрече с ней — после всего того, что он сделал.

"И в третьих, Северус, я прошу тебя быть храбрым. Не каждому достанет воли пережить то, что пришлось тебе; но я смею верить, что всё это было отнюдь не напрасно, ученик мой. Надеюсь, звезда твоя воссияет во тьме рано или поздно, что бы ты сам по этому поводу не считал — потому что я верю в неё. С совершеннейшим почтением, твой Мастер и друг — Альбус.

P.S. Вещи, предназначающиеся юным гриффиндорцам, отправь для передачи, пожалуйста, от моего имени моему старинному другу — Элфиасу Дожу, он всё организует".

Старый пройдоха знал его, как облупленного. Теперь заставить отказаться от замысла его не сможет ни одна сила ни в этом мире, ни в горнем.

Мир дольний таков, каким он был создан; воплощает он человека, состоящего из четырех элементов на триединстве Ртути, Серы и Соли. Определяют оные все особенности тленных вещей, их структуру и форму, прошлое и грядущее; но не властно ни время, ни сила над тем, что горит во тьме вековечной факелом Воли.

В мешочке, помеченном именем Поттера, лежал снитч. Северус, не глядя, щёлкнул запорным механизмом: этот фокус Альбуса мог бы озадачить разве что совсем почти не знакомого с принципами герменевтики человека — вроде её сына, например.

Каждый миг Живой Жизни есть начало и есть конец: Змей Времени пожирает собственный хвост, не в силах ни прервать, ни завершить собственные страдания. Лишь Разуму доступно понимание мгновения; лишь Разум способен через каждое мгновение вечности познать её саму.

Три поворота.

Один...

— Здравствуй, сынок. Молодец, что брыкаешься. Так держать. Чем помочь тебе?

...два...

— Здравствуй, мой мальчик. Мои знания всегда к твоим услугам — и спасибо, что веришь мне, несмотря ни на что.

Руки не слушались.

— Не дрейфь, дружок.

Нет. Не могу.

— Соберись, Северус. Пожалуйста.

Не хочу. Не надо.

...три.

— Ну?

Горний же мир — и есть пламя факела Воли, движущей мир дольний. Сердцем бытия лежит он в каждом из нас, дыханием своим даруя надежды и силы жить Жизнью Живой; воплощает собой его в дольнем мире величайшая из сил, обладание которой — и награда, и мука само по себе.

* * *

Меркурий был у него. Переливаясь лунным светом, он плескался на дне дамблдорова котелка почти как настоящая ртуть — за тем исключением, что ни один из видов воздействия на него, знакомый как магическому, так и маггловскому миру, не привёл бы ни к какому результату. Лишь чистая воля Творящего теперь могла свершить Делание.

Северус, утерев лоб, мутным взглядом вперился в стену, на фоне которой несколькими мгновениями ранее на него взирали в своей кристальной чистоте они — те, кто действительно, по-настоящему... Нет. Это ничего не меняет. Мальчишка будет жить. Он не откажется от слова, данного грозовой ночью почти двадцать лет назад. Слова, данного на вершине того холма последнему человеку на этом свете, положительно небезразличному Северусу. Хоть тот и мёртв — и мёртв от его собственной руки.

И БАЦ!

…ах да. Есть же и этот сорт... Небезразличия.

— Северус! Северус, он наконец… Что с тобой? — Евгения, разметав по комнате листы пергамента, клочки маггловской бумаги и даже парочку папирусов, позаимствованных деканом Слизерина в хогвартсовской библиотеке, во всем своём великолепии явилась посреди битого молью ковра. Художественно растрёпанные волосы, тщательно подобранный в соответствии с последними веяниями континентальной моды беспорядок в одежде, да — чёрт побери — безупречный в своей разрушенной идеальности смазанный макияж… Северус, наперекор событиям последних трёх часов, внутренне усмехнулся. Он сомневался, что сборы мадам Забини на встречу с ним — какими бы страшными и срочными ни были вести — заняли у неё менее полутора часов. Она тоже ничего никогда не делала наполовину.

И помни, о драгоценность моих деяний, первейший из главных, что сокровище наше — не злато толпы; неисчерпаемо оно, как сама Жизнь Живая, и вездесуще, подобно благодати горнего мира. Подлиннее его нет на всем белом свете дольнем, ибо сам свет есть оно; им начинается и не ведает себе ни конца, ни преград безбрежная Воля творения. И ничто не сравнится с той силой, ибо имя её — Любовь.

— Здравствуй, Евгения, — зельевар отложил в сторону наконец мёртвый в его руках золотистый шарик, — со мной всё просто великолепно, ибо я наконец победил величайшего из врагов моего господина.

Последние капли летнего дождя, стуча в стекло единственного светящегося окна в полузаброшенном Паучьем Тупике, были тому свидетелем.

1) В работе использован отрывок "Сказания о сорока пяти травниках" за авторством ElyaB из её замечательной дилогии. Всякому, кому доставляет удовольствие "Опус" — я настоятельно рекомендую ознакомиться с ней в очередной раз: это великолепно.

Вернуться к тексту