Magnum Opus (гет)

Услышь же истину крепче камня, ценннее золота, жизни живой живее:

Дольнее сутью подобно горнему, а горнее дольнему — дабы творить в единстве своём чудо бытия.

И так же, как единство сие всякому жизнь даровало — жизнь всему дарует единство.

Солнце отец его, Луна его мать. Ветер выносил его во чреве своём. Земля его выкормила.

Через то в блеске славы своей явлено нам оно, порождая всё сущее.

И сила его не иссякнет вовеки, всему будучи первоисточником.

Ты отделишь землю от огня, тонкое от грубого осторожно и с большим искусством.

От дольнего к горнему взойдя и долу вернувшись, постигнешь ты власть над одним и другим.

Трудом сим своим обретёшь ты высшую славу, и отойдёт потому от тебя всякая темнота. 

"Изумрудная скрижаль" 

Сладкосливочный луч раннего мартовского солнца, такой невероятно плотный, что его можно было бы мазать на тосты, скользнул в дверной проём, продолжая свой путь по комнате. Коснувшись поверхности рассохшегося стола, неопрятно накрытого по случаю, пробившись сквозь застарелый слой зимней мути на окнах дома в Паучьем Тупике — такой же грязный и жирный, как та, что покрывала душу хозяина этого места — он равнодушно устремлял свой бег дальше, вглубь жилища. На столе в его свете наличествовало блюдо с подсохшими оливками, сыром, неаккуратно разделанными останками лосося и корками хлеба. Посреди объедков лениво дрыхла жирная крыса, свернувшись калачиком и спрятав нос с лапами в брюхо. Венчала всё это великолепие в любимом стиле покойного папаши (серьёзные мужчины за 30 отдыхают, малец, поди поиграй) опустошённая бутылка бренди, соревнующаяся в блеске с покоящимися аккурат напротив неё мужскими челси коричневой кожи. Ойген, конечно, всегда был пижоном — и всех кругом научил — но элементарными правилами приличия, вроде "не ставить на стол обувь и пустую тару", так и не овладел. Может быть потому, что не особо стремился. Скотина.

— Подъём, упыри. Утро на дворе.

— Северус, какого Мерлина? Ты же обещал быть ещё вчера. А мы вот... тебя ждали.

— И как результат?

— Да весьма! Но с тобою, конечно же, было бы лучше.

Чего только в жизни не хватало — так это пить с крысой. Особенно с данной конкретной, которую к тому же нельзя кончить прямо вот здесь и сейчас. Даже свалив всё потом на вымотанные школой нервы и алкогольный делирий.

Сама же серая мразь, недовольно поведя ушами, лениво выпростала лапы из-под брюха и, зевнув, потрусила к краю стола. Там, достигнув желаемой точки назначения, она сделала движение, отдаленно напоминающее прыжок, и превратилась в приземистого неопрятного уродца, угрюмо вылупившего покрасневшие зенки навстречу солнечным лучам.

— Я пойду.

— Не смею задерживать.

— Бывай, Хвост.

И БАЦ!

От ощущения собственного бессилия сводило виски. Терпеть. Держаться, Сопливус. И на дверь — Muffliato, от греха.

— И не противно же... с этим вот, Ойген? Не мог поприличней найти никого?

Ойген — мутноглазый, медноволосый, кряжистый как дубы на аллее его родового замка — снял наконец ноги со стола и, скрипнув стулом, принял подобающее статусу его крови положение.

— Бывало и хуже. Ну и кто согласится, кроме тебя да него.

Но всё же — как же он сдал за последний год. Даже по сравнению с тем, каким его вытащили из Азкабана — он сдал. Не говоря уж о том, каким он был до.

— Итак, Ойген, коли пришёл в себя — напоминаю, что ты хотел поговорить о чем-то невероятно важном. Зачем ты выдернул меня из школы и чего тебе надо на этот раз? — Северус, обогнув стол, брезгливо отставил оппонирующий стулу Ойгена табурет подальше от объедков и со вздохом уселся на него.

В прошлый он искал причины жить дальше, будучи смертельно пьяным. В позапрошлый — просто выл и валялся в ногах, кляня судьбу и прося прощения за содеянное. Как будто есть на свете силы, способные его дать.

— Я хочу сделать ноги, Сев. Прямо сейчас, пока это ещё возможно, — рыжий волшебник положил локти на столешницу и уставился, подперев голову, на своего визави.

Снова-здорово. Не прошло и двадцати лет.

— А с чего вдруг ты удумал предать Повелителя, которому обязан к тому же свободой и жизнью?

— Да в гробу я его видал.

Северус скептически поднял на полдюйма левую бровь.

— Ну серьезно. Он же окончательно с ума съехал. Даже если — когда — он поймает мальчишку и исполнит дракклово пророчество, это ничего не изменит. Так и останется безумным чудовищем, утратившим собственную суть в погоне за могуществом. Я наблюдал за ним, когда он думал, что его никто не видит. Ты знаешь, я умею, — Мальсибер, не удержавшись, вскочил со стула и нервно забегал из угла в угол, — Так вот: он не живёт. В смысле, он двигается, функционирует и даже совершает осмысленное — но жизни в нем ни на кнат. Знаешь, что он делает, когда остается один? Чертит круг, входит в него, активирует и сидит там часами, пялясь в стену. Но не сразу: сначала он говорит один и тот же — пароль, что ли?

Интересненько. Ведь видел я...

— Какой же? — мастер зелий поднял перед собой правую руку, со скучающим видом уставившись на почерневшие каймы ногтей.

— Меня зовут Том.

— Что?

— "Меня завут Том". Он повторяет это каждый раз, когда заходит внутрь контура, неизменно и постоянно, и молчит после этого часами. А потом, когда ограничитель падает — он встаёт, убирает круг Evanesco и отправляется раздавать свои безумные распоряжения всем, кого встретит на пути — и карать. Полная дичь.

Да нет, друг. Не дичь, а симптом.

— Ты же прекрасно знаешь, — Северус опустил руку и посмотрел одноклашнику прямо в глаза, — что от Повелителя ведет только одна дорога: в могилу. И в мои планы, Ойген, она не входит, поэтому никуда я тебе уехать не дам.

— Каркаров, да? — Ойген, остановившись у окна, фырункул что твой кот, — Карканов был трус и слабак. Он сдал нас, Сев. Отрекся, продал синим мантиям...

— Они уже пять лет как снова красные, Ойген. С девяносто первого.

— Да плевать. В гробу я видал и их и себя, если честно, но сдаваться просто вот так — значит проиграть окончательно.

— Вот так?

— Ты ведь знаешь, за что я попал в Азкабан. Ты был там...

Да. Он знал. Именно потому Северус до сих пор не спустил его с лестницы. А также по причине того, что самого себя с лестницы не спустишь... ну ладно. Ещё потому, что Ойген на полсотни фунтов его тяжелее и выше на полторы головы.

— ...и видел, что я не боюсь ответственности, даже за самые ужасные поступки. Я сполна вычерпал свою чашу за то, что творил — и не стану сопротивляться особо, если за это с меня спросят снова: имеют полное право. Однако в конце концов я верил в то, за что сражался, даже если это и стоило мне лучших лет моей жизни под одной крышей с дементорами. И амбиций помешанного в списке точно не было. Потому я прошу тебя — помоги.

— А теперь твоя вера иссякла, ты решил что сражаться больше не за что — и надумал сохранить себя на потом. Не поздно ли спохватился? — Северус, встав, потянулся к раковине, полной грязной посуды. Выудив из нее низкий стакан, он придирчиво изучил жирные разводы на его стенках и с лёгким вздохом отправил обратно: не судьба, всё в рыбе.

— Никогда не поздно увидеть истину, друг мой, и попытаться исправить содеянное.

Да блядь конечно. Ей расскажи. И её сыну.

— Прекращай, Ойген. Ты же знаешь, что это... ну, мягко говоря, иллюзия. Ничего ты исправлять не собираешься, хотя бы потому что сам напомнил мне о вере в то, за что мы сража...

...ах ты рыжая, хитрая... нет, Сопливус, тридцать лет, а ума нет — и не будет. Сделал он тебя, как первачка. Вся легенда насмарку теперь.

— Мы, Северус, но не ты. И я не собираюсь использовать этот факт против тебя ровно до того момента, как лысый упырь не схватит меня за яйца. Потом уж — уволь, сам в курсе как это работает... — Мальсибер, пожав плечами, протопал обратно к столу. Развернув стул спинкой к собеседнику, он тяжело опустился на него задом наперёд, неопределённо пошевелив левой рукой на последних словах.

Да уж не без понимания, ага.

— ... а потому задуманное мной — и в твоих интересах. Ну и, кроме того, есть у меня кое-что, чтоб подсластить пилюлю и помочь тебе в твоих, скажем так, служебных делах.

Слишком близко к краю, рыжий. Ещё одно слово...

— ... по научной линии разумеется. Как ты, наверное, знаешь, прабабка моя была из йоркширских Селвинов...

— Да, ты это раз сто говорил. Что с того? — больше стали в голосе, Северус, он не должен знать, что ты знаешь, что...

— А то, что как был ты магглов сын — так магглов сын и остался.

Падла какая же, ну.

— Это такой твой фирменный способ умолять магглова сына о помощи? — со звоном в мойку отправился ещё один стакан.

— Это, Северус, констатация факта. Ты пойми простую вещь одну: при всём твоём блестящем академическом уме и широчайших познаниях в интересующих тебя предметных областях магической науки — и на четвертом десятке ты реагируешь на всё волшебное, как восторженный первоклашка. Это ведь и не плохо само по себе, вот возьми например Повелителя: не обладай он этим свойством души...

Нет, он положительно нарывается.

— Ты меня лекции об истории становления магического социума слушать позвал или будет что по делу всё-таки? — Северус, наконец, поддался лени и перестал перемещать грязную посуду по одной штуке за раз, левитировав со стола фаянсовую часть натюрморта одним движением палочки. Мальсибер одобрительно хмыкнул и тут же скривился — увидев, как следующим пассом тот открыл кран. Не Aguamenti, конечно — да не облезешь, морда родовитая.

— Будет конечно. Так вот — когда чистокровный волшебник говорит тебе о своих предках, он в большинстве своём не просто хвастается. Он в первую очередь уведомляет тебя об имеющихся у него активах. К твоим годам пора бы уже и усвоить эту немудрённую истину.

— Истина, Ойген, в том, что ты надоел кругами водить. Говори давай прямо уже, что хотел, а то весь этот ваш чистокровный политес слишком утомителен.

— Экий ты нетерпеливый, Северус, — Ойген сверкнул янтарной радужкой, хитро прищурившись, — Ну прости пожалуйста — не мог отказать себе в удовольствии подёргать тебя за усы, будучи в перспективе абсолютно зависимым от твоей доброй воли. Считай это моим способом сохранить остатки своей и так потрёпанной гордости.

— Ты прощён. Давай уже к делу.

Если тебе есть конечно, что предложить. Да и пускай даже без этого: чем меньше у её убийцы будет приспешников в нужный час — тем лучше.

— Всё это естественно не за просто так, учитывая уровень риска и теплоты былых наших с тобой отношений. Денег соответственно тоже не предлагаю, не хватало ещё оскорблять нашу и так подувядшую дружбу подобным. Итак: что прабабка моя была из йоркширских Селвинов само по себе не так важно, как то, что семья эта до конца восемнадцатого почти века состояла в тесном — вплоть до женитьбы на кузинах — родстве с одним исчезнувшим ныне небольшим родом, известность, благосостояние и могущество которого было заложено в пятнадцатом веке неким Джорджем Рипли. Мне продолжать?

... да ну нахер. "Двенадцать врат" он тут что ли впаривает? Нашел дурачка — второкурснику ведь любому известно, что псы господни вычистили за пятьсот лет весь тираж по его же "Summis desiderantes". Статут, мать его, ввели из-за этого чёртового подробного руководства по получению философского камня, доступного даже сквибу. Интересно бы оно ещё хотя бы в наименьшей степени было — это ваше тонкое искусство алхимии и превращений... Но для поддержания образа и репутации почему бы и нет?

— И ты хочешь сказать...

— Что у меня есть — в рукописи — его "Алхимические смеси", — Мальсибер торжествующе оскорбился, скрестив ноги и закинув руки за голову. Затем потянулся.

А ты ещё, Сопливус, на прорицания хер ложил в школе. Мог бы между прочим стать уважаемым специалистом, а не вот это вот всё. Сиди теперь, перемывай котлы за балбесами, неспособными освоить даже дискретную теорию структур. Но, в любом случае — это шанс спасти если не руку, то хотя бы жизнь вредного старикашки. Что кратно облегчит дальнейшую борьбу с её убийцей. А потому...

— Допустим. Что ты хочешь за них? — Северус резко — рукой — закрыл кран, повернувшись к собеседнику, внимательно посмотрел ему прямо в глаза. Пусть ощутит заинтересованность, но не более.

— Самую малость. Международный портал и фиал твоей крови.

Ну никто же не думал, что всё будет легко, да?

— Второго более чем достаточно, чтобы заставить сделать меня что угодно. Очень, очень много раз, без всяких оговорок — и тебе это прекрасно известно, — отведя взгляд, он начал переправлять палочкой посуду из раковины в настенный шкафчик, щеголявший щерблеными дверцами на провисших петлях, — Зачем тебе при наличии такой роскоши просить еще и о первом, спрашивается? Может потому, что никаких мифических рукописей у тебя отрадясь не водилось, а Ойген?

— Обижаешь, Сев. Когда это я пытался наколоть тебя в вопросах познания, а? Не веришь если — можешь посмотреть.

— Именно так я и сделаю. Legilimens!

...чтобы приготовить эликсир мудрецов, или истинный Магистерий, возьми, о возлюбленный ученик, змею свой хвост пожирающую и накаливай, покуда не станет она красным львом. Соедини же сначала его под действием пламени с Философскими Сульфуром, а затем и Меркурием. После, разъяв амальгаму сию, получишь ты льва зелёного, всепоглощающего, имя которому — Алкагест...

И ведь не похоже, что врёт. По сохранившимся спискам Рипли, как помнится, предлагал накаливать филосовскую ртуть — что с точки зрения бессердечной зануды физики само по себе выглядит совершенным абсурдом. Бедные магглы бились веками, пытаясь понять, что за вещество имеется в виду под этим именем, и как можно прокаливать жидкость. И не догадывались, что какая-то доминиканская сволочь с выбритой маковкой просто-напросто переставила в рецепте местами имена великого детища Парацельса.

— ...не собираюсь я заставлять тебя ничего делать. Кровь нужна чтобы обмануть красноглазого мудака, и ты при этом даже не пострадаешь.

— Что, прости? — Северус отпустил наконец взгляд рыжего колдуна, и тот недовольно поморщился — но прятать глаз всё же не стал:

— Кровь, говорю. Связка из "Кровь-к-крови", оборотного и одного хитрого проклятья — инкантацию не скажу, не проси, тоже фамильный секрет. Лысая паскуда искренне будет уверена, что метку себе вот прям щас пытаешься свести именно ты. И пока он бушует, дёргает тебя к себе, пялится на клеймо на твоём запястье и швыряется пыточными — я, счастливый обладатель свеженькой культи, совершенно свободно отправляюсь в новую жизнь. А ты тут же на месте отмазываешься оригиналом свитков Рипли и получаешь за них полное прощение и задание Сотворить то, что в них описано — помнится ведь, что лет пять назад как раз оно было очень интересно нашему боссу...

Каков гусь, а. Хитро, не доебёшься. Только вот пожалуй...

— План, опуская технические подробности, хорош — за исключением двух моментов. Во-первых, ближайшая же поверхностная леглименция в исполнении Повелителя вскрывает мероприятие как скальпель флоббера. Ну вот что ты морщишься, это же правда. И второе, более существенное: моя венозная жижица, господин чистокровный, недостаточно для "Кровь-к-крови" чиста. Нас просто развезёт на сутки в кашу, причем очевидно что тебе будет даже отвратительней чем мне самому. Есть тебе чем эти карты крыть?

— Найдётся. Во-первых, мы осуществим мероприятие не позднее ближайшего Бельтайна, а точнее — ровно в него, для максимизации степени нейтрализации эффекта от "Кровь-к-крови". Во-вторых, в нашем благом начинании поможет нам и сама метка: с точки зрения структуры ядра у нас с тобой, благодаря её действию, предельно высокая степень сродства. Не братья и не кузены конечно, но точно на уровне третьего-четвертого колена, чего для наших нужд — за глаза. На чистоту плевать: не для того придумывалось. Да-да, идеологии лет триста от силы, а инкантации — тридцатый век уж идёт. Так что оба этих обстоятельства уже должны сделать нашу цель по моим предварительным рассчетам вполне осуществимой, — Мальсибер, закончив излагать, вопросительно уставился на него снова.

— Ну допустим. Допустим, ты рассчитал все правильно, что я тебе верю и что твоя подменка не отправит нас валяться в корчах и блевать куда-то за горизонт, — Северус, опустив палочку, вместо Ойгена заходил по кухне из угла в угол, — Но что ты предлагаешь делать с леглименцией? Он же вычислит нас просто вызвав и поверхностно заглянув в твоё сознание — чему ты совершенно не умеешь противостоять. Ты считаешь, что после этого он позволит нам реализовать задуманное?

— Не будет никакого вызова, Северус. Я до мая совершенно свободен в своих действиях, — Ойген который раз за утро радостно ощерился, демонстрируя крупные, жёлтые и как на подбор слишком целые для полутора десятков лет азкабанской диеты зубы.

— И в честь чего такая щедрость?

— В честь того, что мне поручено важное персональное задание. А именно — обеспечить доступ группы наших дорогих соратников в магазин Горбина на Бельтайн. И я преуспел.

А это значит, что шкаф работает и старика спасти уже точно не выйдет. Но тогда — тогда единственное, что можно сделать, это лишить её убийцу того максимума сил и средств, которого возможно.

— В этом случае нас пожалуй действительно ничего не удержит.

— Вот и отлично. Портал?

— Дамблдор заколдует. Принесу вместе с кровью сразу на Бельтайн, не обессудь. Где и во сколько?

— В десять вечера у круга между Лох-Лойн и Лох-Клуани, того что старый друидский. Адью, — махнув рукой, рыжий волшебник поднялся со стула и, обернувшись вокруг своей оси —

БАЦ!

— с треском исчез.

Запоздалая снежная крупа с легким стуком билась в окно, мерцая в свете неверного мартовского солнца. Усталый мастер зелий, вздохнув, опустился в кресно — слишком многое ему следовало тщательно обдумать, прежде чем приступать к дальнейшим действиям. И прежде всего — что делать с новообретенным пока ещё не козырем, но в будущем — возможным тузом в рукаве. Магистерий, подумать только.

Настоящая свобода начинается по ту сторону отчаяния.

Жан-Поль Сартр.

...узоры на стылом стекле образовывали причудливую вязь, завитками убегая под раму и задерживая на себе свет точно так же, как её волосы — с той лишь разницей, что вместо пронзительного солнечного цвета июньской зари они отдавали сединой января. В старости у людей не бывает таких волос — ярких, искрящихся силой и бесконечно живых, несмотря на зимнюю стужу. У неё ведь тоже не будет? Да вздор, она обязательно найдёт способ не постареть — при её гениальности.

— ... ну и в итоге отправили их к Филчу, а Лили осталась помочь Спраут убраться. Ну и, соответственно, попросила зайти к тебе, потому что...

День удался на славу, конечно. Письмо от матери — как всегда в основном об отце — с утра, на последние небось её медяки; на арифмантике утром — проклятый минус за скобками, и в итоге пятнадцать минут позора у доски из-за собственного идиотизма; и в довершение — общая с гриффами гербология. А вишенкой на торте из дерьма — привет, больничное крыло. С днём рождения, Сопливус! Ну и нахрен. Эта вот привязалась ещё...

Северус, перевернувшись на правый бок с левого, вздохнул. Бубнёж с горским прононсом, последние четверть часа бессмысленно раздражавший его, на секунду затих, а затем...

— Ты меня не слушаешь! — тычок в бок с изощрённой избирательностью обрушился ему точнехонько между рёбер. Боль.

— Наконец догадалась, Макдональд.

Второй тычок, на два дюйма ниже — на этот раз аккурат туда, где ребра кончаются — вынудил его перевернуться обратно лицом к однокурснице. Та торжествующе сверкнула ледышками голубых, как небо в ясный апрельский день, глаз. Даже у придурошного директора таких нет. Впрочем, у старого маразматика нет и сопутствующего косоглазия.

— Это невежливо, Снейп.

— Кого это волнует.

— Меня, балбес.

Как будто вот это — волнует меня. Как будто меня вообще волнует что-либо с тобой связанное. Кроме неё.

— Что ты там говорила о вежливости? — Северус, неловко опершись руками на матрац, попытался сесть. Получалось откровенно плохо — без расчёта на стопы главной точкой опоры в его распоряжении была пятая. Она, собственно, не особо и подчинялась попыткам подтянуть себя выше. Стыд и позор.

— То, что ты ушами прохлопал, — не тратя лишних слов, Макдональд ухватила его за воротник и втащила на заботливо подложенную под спину подушку. Подушка была тощая и мягкая, как и положено любой казённой вещи — дрянная. Мэри, удовлетворённо окинув взглядом получившееся, принялась приводить в порядок сбившуюся постель:

— Забей, не суть короче. Лили просила ещё узнать, досчитал ли ты морочащую закваску и что у тебя с главным членом.

— Семь.

— Что семь?

— Дюймов, Макдональд.

— ...дурак! — от прилившей к лицу крови щёки Мэри сделались цвета совершено факультетского. В смущении она отшатнулась от ворота северусовой сорочки и, яростно пихнув напоследок подушку в мягкий бок, уселась обратно к изголовью кровати, сложив руки на груди и сердито блестя на него глазами. Левым глазом, точнее, ибо правый по обыкновению был устремлен ко внешнему углу и немного — куда-то к Меркурию.

Северус — исключительно про себя — тяжело вздохнул: язык твой — враг твой. Теперь придется откупаться ценными учебными сведениями во избежание дополнительных воспитательных бесед с ней. Как будто ему не на что потратить и так редкие, а оттого и ещё более бесценные мгновения её общества.

— Потенциал там на первом этапе семь, Макдональд. Из-за слёз пикси. И гасить его надо минимально на минус четыре в один приём, иначе прости-прощай кукуха, уедет не догонишь...

— Всё равно дурак.

— ... делать это желательно гомогенным составом. Ну допустимо двухэлементным ещё при соблюдении техники безопасности и, главное, правильности расчёта. Он там, впрочем, простейший.

— Ага, как этот твой сегодняшний минус за скобками. Ладно, ну чего там может случиться...

Mediocris lacrimae, ингредиент четвертого класса опасности: чрезвычайно летучая прозрачная жидкость легче воды, характерного перламутрового оттенка. Удельная плотность ноль целых пятьдесят одна сотая унции на кубический дюйм, магический потенциал... Да неважно. Сердца его словно коснулась ледяная рука, и Северус, закаменев, ломким непослушным голосом продекламировал, в конце предложения почти срываясь на визг:

— "Всякий, от яда погибший, взыщет с варившего, а пострадавший — половинною мерой", что не ясно, дитя гор?

— Да блин, не будет её никто пить, не сходи с ума, Снейп. Кодекс ещё свой придурошный приплёл, можно подумать. Сдадим Слаггу семестровый тест и всё.

Рука усилила хватку. Какая же дурища, прости Госпо… Мерлин в смысле, тьфу. Слагга же первым делом в гильдии про инструктаж если что спросят, а он только на Свод и кивнет — потому что у него контракт его слово в слово почти повторяет. «За неведомое берись на свой страх и риск», ага. И приехали, никто никому ничего, лечение за свой кошт. Невозможная просто балбесина. Ну вот вы в процессе надышитесь, ты в Мунго уедешь, а она — ты подумала?

Северус, ещё раз бесплодно попытавшись устроиться на слишком тощей лазаретской подушке повыше, бросил наконец эти бесполезные потуги и, ухватившись за край пододеяльника, неосознанно подтянул его вместе с содержимым повыше к груди. Сжав ткань, он вперился взглядом в гриффиндорку так укоризненно, как делала это в минуты его упрямства собственная его мать:

— Вещество, Макдональд, согласно непреложным законам магической науки способно в скольких состояниях пребывать, не напомнишь?

— Совершенно без разницы, пока оно помещено в инертную посуду и заткнуто притертой пробкой, господин умник. А кроме того — Лили выклянчила на пересдачу "самым одаренным ученицам" стол с вытяжкой, поэтому нам совершенно ничегошеньки не грозит. И, между прочим, про семь ты наврал, — Мэри закинула ногу за ногу и, поджав губы, поправила юбку. Взглядом встречаться с Северусом она очевидно избегала — то ли из вредности, то ли из каких-то иных, одной ей понятных соображений.

Рука, сжавшая ранее сердце, неуловимо ослабила свою хватку. Ну шесть и восемьдесят два с мелочью, подумаешь. Как будто старый морж будет носиться перемерять за вами потенциал, а не по цветовой шкале оценит между этапами.

— Контркомплименты исходя из значения начального и конечного потенциалов посчитать труда не составляет, там список у Бораго на предпоследней странице со значениями до третьего знака, — продолжал разоряться Северус. Впрочем, об этом-то она точно знает. Правда, у Бораго в перечне нет указания классов опасности в зависимости от состояния, и вот это-то усатый мудак напомнить точно забудет, а она слишком ему верит, чтобы перепроверять. Значит, нужно ещё раз напомнить. Хотя бы так.

— И вот ещё что. Со слезами пикси без изоляции работать не вздумайте: вытяжка хорошо — но гарантий не надышаться не даёт всё равно. А когда возьмётесь — делайте только по очереди, одна льёт, вторая страхует.

— За совет спасибо, конечно, но ты всё равно обалдуй, — Макдональд, наконец, соизволила перестать дуться. Губы её тронула легкая улыбка, а плечи расслабились — распустив тугой узел из рук, еще минуту назад скрещенных ею на груди.

— Да, да, пофигу. Просто избавь меня в следующий раз от своего присутствия и пересчитай сама, сделай милость, — Северус, убедившись в том, что слова его достигли цели и следовательно дальнейшее взаимодействие не является необходимым, снова попытался отвернуться к стене. За что немедленно был покаран очередным тычком под рёбра, болезненно охнув.

— Слушай, Снейп, ну вот в кого ты гад такой, а? И зачем, главное...

В папашу родного. Ты поймешь, сын, и если не простишь — то хотя бы не поступишь сам так же. Да уж, конечно, не поступлю — будь уверен, научен.

— Смею ещё раз напомнить, что двумя минутами ранее ты боролась за вежливость в наших рядах.

— А ты прямо вот щас — за титул главного говнюка всея второго курса, — гриффиндорка тонко улыбнулась ещё раз, мазнув Северуса взглядом где-то в районе скулы. Вот не хватало тут только в остроумии с ней упражняться, ага. Ответить, впрочем, всё равно придется, а то куда это годится.

— Уступлю на сей раз победу Блэку, пожалуй.

— Впрочем, как и всегда, Северус Тобиас Снейп.

Ах ты!

— Да когда это я ему в чём уступал, кроме идиотизма?

— Да вот сегодня прямо на гербологии, например, как минимум в скорости реакции и умении предсказывать действия. Напоминаю тебе, что мы в лазарете, и у тебя вросли ногти в плиту от тепличной дорожки, — Макдональд, зевнув, прикрыла рот и, очевидно заметив на левой руке несуществующее пятно, принялась разглядывать манжету.

И ботинки теперь на помойку. Последние были ботинки отцовские крепкие, никакое reparo уже не спасет. Вот ведь сука.

Северус, недовольно поморщившись, пошевелил пальцами ног. Те всё ещё не поддавались — туф держал крепко, образуя единый монолит с ногтями и остатками подошвы. Ужас-то какой, и ведь главное, сам же придумал...

— Наиболее продуктивный способ пережить гербологию для кучерявой мрази, конечно, — извести дорогое волшебное удобрение ради издевательства над человеком. Притом ещё и испортить хорошую вещь. Его стиль, — завершив тираду, он поймал себя на корченье недовольной мины — и глубоко вздохнул. Восемь сиклей за фунт ведь для Блэков не деньги. Подумаешь — Снейпы на них вдвоём месяц жить могут. С мясом причём каждый день. А ботинки вообще дрянь магглячья, и грязи не стоят. Да и похеру на них.

Мэри снова улыбнулась и, заправив выбившуюся из прически прядь за ухо, посмотрела прямо на него:

— Ну, по крайней мере, в отличие от тебя на уроке он хоть что-то да вырастил, не находишь?

— Ничего, кроме эго.

— И комплексов Его Соплейшества всея Хогвартса, ага.

Зараза. Ну держись теперь — так припомню, век не забудешь.

— Как тебе будет угодно. А теперь вон поди, — безуспешно в третий раз попытал счастья в попытке поворота лицом к стенке, затылком к надоедливой гриффиндорке Северус.

— Мне будет угодно надавать по немытой башке за твой лексикон, твои манеры и твоё паскудное поведение по отношению к невиновным в твоих бедах, балбес. Само собой, когда ты поправишься, конечно, а пока живи. И вот ещё что... — Мэри, без труда развернув его за плечо обратно, извлекла из-под стула пакет в коричневой оберточной бумаге и с шорохом водрузила Северусу на колени.

Да ладно, это чего, TUF? Да откуда?..

— Что это, Макдональд?

— Ботинки, Снейп.

Прекрасные, новенькие докерские ботинки из толстой, но мягкой кожи умопомрачительно рыжего цвета. Не боты — мечта! Ещё и на чепраке толстом чёрном, да с рантом, не эта ваша новомодная дутая дрянь вместо подошвы.

— Я вижу. Зачем они здесь? — Северус осторожно ухватил обувь за шнурки и переставил с колен на прикроватную тумбочку, прямо между стопкой конспектов и опустошёным получасом ранее графином из- под воды.

— Это подарок.

— Забери немедленно. Подачек мне тут не хватало ещё.

... особенно таких жирных. Потому как педали те на пол-получки папашкиной потянут. В Манчестере. А в Эдинбурге с Глазго их и вовсе не сыщещь в свободной продаже — сметают в момент портовые. Во дает, горянка!

Мэри, вздёрнув нос и выпятив нижнюю челюсть — очевидно, для пущей решительности — непререкаемо заявила:

— И не подумаю даже. Во-первых, они тебе нужны — не спорь, только что обсудили! А во-вторых, у тебя день рождения. Так что считай, что это на него от нас с Эванс.

— Во-первых, Макдональд, я повторюсь — до подачек не унижаюсь. Во-вторых, даже если бы унизился — они непонятно какого размера...

— Нормального они размера, шестого с половиной. Я узнавала.

— А больше никаких моих размеров ты не узнавала, случаем?

— ...свинья!

Каждый раз работает. Как часы.

— ...и в-третьих, если бы ты была чуть хитрее, чем средний гриффиндорец — то узнала бы там же, где узнала про день рождения и разные размеры...

— Прекрати немедленно!

— ...что подарок Эванс мне вручила уже, и про ботинки даже речи там не было.

Потому, что она не дарит вещи — это убого. Она дарит впечатления, воспоминания и вдохновение. И это в миллион раз ценнее.

— Это сюрприз, — челюсть Макдональд выдвинулась вперёд ещё на четверть дюйма, а на покрасневших снова скулах загуляли явственно видные невооружённым взглядом желваки. Ой-ой. Но отступать...

— Это подачка, Макдональд. Неловкая попытка загладить вину вашей факультетской, дери его дракклы, звезды. И я не приму её, потому что сам фигурант в гробу видал и меня, и мои ботинки, и все причиненные мне своим мудачеством неудобства. Так что забирай и шуруй отсюда, и размеры ты все равно не угадала — мельчишь.

Последнее предложение Северус договаривал уже не так задорно, как начинал. Потому что когда тебе прямо в лицо смотрит волшебная палочка в руках у очень, очень рассерженной ведьмы, да ещё и из горцев (хоть и тринадцати лет всего от роду) — всё, что тебе остаётся, это только держать марку.

— ...ну и ходи босиком тогда, осёл. Incendio! — столб огня взвился до потолка, обжигая лицо и уничтожая всё, стоявшее на поверхности тумбочки. Макдональд, бледная и встрёпанная, подхватила сумку и понеслась к двери.

— Aguamenti! Aguamenti, чёрт, дура бешеная, сжечь нас тут хочешь к матери такой-то? Макдональд! Макдональд, стой, кому говорят! Вот су...

— Мистер Снейп, что здесь твориться? Я кому ясно сказала — никаких заклинаний, пока не вышел срок действия нейтрализатора! До послезавтра тут валяться хотите?

Стук каблуков школьных туфель давно сменился нотациями молодой медиведьмы и приглушенным бубнежом оправдывающегося слизеринца, а клубы едкого черного дыма — очевидно, что от резиновой всё-таки подошвы достижения маггловской лёгкой промышленности — продолжали непреклонно подниматься к потолку. Огонь, унесший в небытие пару ботинок, был успешно потушен заклинанием, но другой — тот, которого глазами увидеть нельзя — и не думал гаснуть.

Сквозь старые льняные шторы гостиной пробивались восторженные трели птиц, наслаждавшихся наступившей наконец настоящей весной. Пичужки прятались среди недораспустившихся почек клёна, сколько он себя помнит стучавшего в пыльное стекло окна комнаты его коуквортского дома, и звонкими переливами приветствовали апрель. Морозы наконец остались позади, однако толщина корки льда, которая, как казалось, сковывала сердце все туже и туже — лишь увеличивалась. Её не могло растопить ни время года, ни настроение природы, ибо причина, по которой она становилась всё толще, была связана с вечной зимой его внутреннего инферно. Гениальный маггл Данте в своём бессмертном творении назначил предателям ледяные оковы в самой глубине ада — и полукровка Северус, сын маггла Тобиаса, наказания не избежал. Семнадцатый год его солнце было мертво, сделал это он сам — и теперь, когда он наконец узнал о неотвратимости гибели её сына, последнего, что оставалось от неё на этом свете — немногие оставшиеся радостными его мысли обратились в стылую безнадёжность. Всё, что оставила она миру — половину себя — было обречено на небытие с самого начала, с первого дня служения самого Северуса памяти её. Всё было напрасно.

Пока часть души, упущенная Волдемортом, находится в Гарри — Волдеморт не может умереть.

В неверном свете разгорающегося камина, чадящего дрянными осиновыми дровами — Populus tremula, распространена на всей территории средней полосы Евразии, самостоятельными магическими свойствами не обладает, однако способна накапливать под воздействием внешних преобразований потенциал до величин, превышающих двадцать — его мысли, казалось, так же приобретали дрожащую структуру, подобную дыму. Северус бросил в огонь, даже не развязывая, очередную папку — "К". "Л" — следующая.

Вся его ёбаная жизнь в одночасье потеряла смысл. Каждое чёртово действие, мельчайший поступок вели его сюда — в ледяной ад.

Мы защищаем его, потому что было важно обучить его, воспитать, дать ощутить свою силу.

Ничего из того, что хотел он сделать за последние пятнадцать лет — ему сделать не удалось. Всё достигнутое, выстроенное — по пизде, и это даже не его вина. Так, условия обстоятельств, никогда и не бывших к нему особенно благосклонными. Тяжёлая кипа пергамента лениво разгоралась, и он поворошил её кочергой. Потом стукнул. Легче не стало.

В ту ночь, когда Волдеморт пытался убить его, когда она поставила свою жизнь, как щит между ним и её сыном, Смертельное проклятье отскочило от Волдеморта, и часть его души отделилась от целого, и вселилась в единственное живое существо, находящееся рядом.

Всё прахом. Всё в огонь.

Выписки из редчайших, древних гримуаров, расчёты, переписка с мастерами со всего света — всё это больше не нужно. Дело всей его жизни не было важным, поскольку в самой живой жизни он провалился — настолько, насколько только можно было. Да на блядском состязании среди самых эпических проёбщиков он бы второе место занял, ну.

Литера "К" догорала. Теперь... Теперь она.

Журналы экспериментов родом из юности, задроченные до дыр классификаторы и определители, каталоги редких ингредиентов, заметки — кое-где даже её рукой — всё в камин, жалеть нечего. Это она любила красоту медленно кипящего котла с его мерцающими парами, изысканную силу жидкостей, которые пробираются по венам человека, околдовывая его разум, порабощая чувства. Это она желала — разлить по сосудам известность, приготовить славу и даже заткнуть пробкой смерть. И заткнула, ебись оно всё в рот, собой заслонив сына! А он будет стоять и смотреть, как его убивают. Ради общего блага.

А как же моя душа, Дамблдор?

И БАЦ!

Северус, поглощённый своими мыслями, даже не вздрогнул. Тем более, что после закрытия аппарации для сраной крысы быть это мог только один человек.

— Пироманим понемногу? Хорошее дело.

— На кой ты припёрся? Я занят, — не вставая, зельевар ткнул наугад вправо от себя кочергой. Не попал. Ойген, усталый, но довольный как слон, материализовался с другой стороны — и тут же уселся рядом, протянув руки к пламени.

— Ага, вижу я. Чего, в школе так платят, что под конец сезона греться приходится вместо дров жаром научного рвения?

— Вон поди, упырь. Не каждому папочка золота полный подвал завещал.

— Ума палата дороже злата, Северус. Бросай это дело, потом допалишь, если очень уж надо. И гляди лучше, чего я тебе приволок.

Интересно — пиздец, прям жить не могу как мне похуй, ты б знал.

— На секретер положи и проваливай.

— Так, стоп. Остановись. Стой говорю, чудовище! — Мальсибер, перехватив его правую руку своей левой, молниеносно начал отъём кочерги, в чём очень быстро преуспел. — Бросай бумажки и рассказывай, чего стряслось. Старый пень всё-таки дуба дал?

— Нет ещё, — Северус потёр запястье, изрядно помятое рыжим варваром, — Но это совершенно ничего не меняет.

Абсолютно нихуюшечки. Потому что он сам попросил его убить вот буквально полчаса как.

— Ну и слава Мерлину, а то я уж думал что ты с горя головушкой своей немытой приехал, — ощерился Ойген, отставляя отнятую железку в сторону, — Покуда бородатый дуралей жив, можно ещё побрыкаться.

— Исчезни, умоляю. Не до тебя и твоих выкрутасов сейчас, — зельевар потянулся было обратно за кочергой, однако был постыдно блокирован и вынужден снова сдаться.

— Откажу тебе в этой любезности, извини. Коли уж до того ты отчаялся, что решил запалить свои драгоценные записи — то дела наши, очевидно, феерически отвратительны. Что, соответственно, требует принятия экстренных мер, поэтому — выкладывай.

— Нету у нас никаких с тобой дел, заебал. Дверь на сто восемьдесят, ноги в руки и мухой отсюда⁽¹⁾, пока не прокляли. Ну!

— Спешите видеть, чудесное преображение — респектабельный мастер зелий демонстрирует магическому миру своего великого и ужасного внутреннего Сопливчика. Эээ, стоп! Хватит! Ещё плечом посвети, или как там у вас это на магглячьем...

— "С локтя заряди"⁽²⁾. Не помешало бы кстати, бесполезно только. Этим до четырнадцати батюшка твой должен был заниматься, чтоб из тебя что-либо путное вышло, а теперь поздно.

Всё поздно. И всё бессмысленно.

— Поздно Ennervate после Avada, а мы, Северус, всё-таки пока ещё живые. И я планирую продлять это своё состояние поелику возможно дольше.

Живой. Продлять. Жизнь. Дольше. Какой в этом смысл — продлять такое... Стоп.

— Что ты сказал? Повтори.

— Ты чего? Э!

Продлять жизнь. Ну конечно! Если она и защитила своего сына магией жертвы — то сделать это не могла, иначе как замкнув получаемые им в будущем смертельные проклятия на себя. А значит — безносая мразь просто не в состоянии успешно наложить оное на пацана! Условное видоизменение ядра, восемнадцатая степень, класс гимель, ну ты посмотри — и эта туда же! Только на этот раз — с подменой рецепиента! Ай да солнышко, ай да ты мой ангел небесный — на одном отчаянии, что ли, ухитрилась? Смерть закупорить, ну ты подумай! А ещё мне предъявляла за тёмную магию, искусница хренова!

Сидя на полу у камина, прямо посреди кипы пергамента вперемежку с кожаными тубусами для хранения оного — он держался за голову и дико скалился, так, что какой-нибудь особо нервный первокурсник, возможно, при виде этого его лица и обделался бы. Но это было ничего — мысли, роящиеся в его голове, прорвали плотину отчаяния и несли освежающую уверенность.

— Ойген...

— Отошел наконец? Может расскажешь теперь, что стряслось и как ты придумал решить проблему, непризнанный гений?

— Ойген, я же правильно понимаю, что ты принес мне копию первого свитка Рипли, как мы условились позавчерашней совой?

— Ну допустим. Что из этого?

— А из этого то, что я меняю условия сделки. Мне нужен весь текст, причем прямо здесь и сейчас.

Потому что благодаря магии её жертвы мгновенное превращение живого в неживое в случае мальчишки от руки лысой мрази теперь попросту неосуществимо. В силу изменений структуры магического ядра самого мудака, аналогичных вызываемым проклятиями класса гимель. И напротив, отложенное превращение — или попросту попытку убийства — теоретически возможно с гарантией предотвратить. Но только одним способом: привязкой к его живому организму структуры абсолютной стабильности с потенциалом восстановления собственных функций выше двадцати. Что автоматически делает её четвертичной в рамках общепринятой классификации.

— Мы так не договаривались, Северус.

— Да наплевать. Это решит все мои проблемы.

Просто потому, что такого значения потенциала хватит, во-первых, чтобы отклонить любые осуществимые в рамках магических возможностей воздействия абсолютно каждого живого существа, известного магической науке. А во-вторых — чтобы заставить любой живой организм, содержащий эту структуру, поддерживать параметры собственного существования с её силой магического потенциала, то есть — выше двадцати. Что автоматически делает мальчишку условно бессмертным в целом и крайне живучим в случае причинения ему вреда в частности. На сегодняшний же день человечество в лице его магической части знает только одну подобную структуру — квадрат Фламеля, или философский камень.

— Ты же в курсе, о повелитель колб и реторт, что воспользоваться результатом Делания сам Творящий не может просто по определению? Я не слишком понимаю, по какой причине, однако абсолютно все существующие на сегодняшний день источники говорят, что это так. В том числе и "Двенадцать врат".

— В курсе. И в курсе даже, почему так происходит. Но для понимания этого тебе следовало не бегать на четвертом курсе за каждой аппетитной задницей в Хогвартсе, а прилежно сидеть на собственной и учить теорию структур.

— И вовсе не за каждой, обижаешь, а только за подружкой твоей подружки. Но задница там что надо была, согласись.

— У меня тогда были другие интересы.

— Ага, да все в курсе.

Собака рыжая, ну.

— В любом случае, записи мне нужны как можно скорее. Без этого наш договор с моей стороны пролонгирован быть не может в виду его абсолютной для меня бессмысленности. Да, сейчас ты начнешь пытаться сыграть на моей очевидной заинтересованности и безальтернативности именно твоей помощи, однако должен отметить, что ко мне ты обратился, будучи примерно в том же положении. Так что предлагаю считать, что мы просто будем квиты.

— Главное, Северус, чтобы не убиты. А другу своему я бы не отказал и так, ты же знаешь. Особенно в свете того, что ты — мой единственный шанс на что-либо приличное в будущем. Впрочем, не будем сентиментальничать — вот тебе первая страница, а остальных придется подождать с десяток часов: там нужно снимать замок на крови, а это время каждый раз и силы, которые у меня кончились ещё в эту итерацию. Я же к тебе прямо из тайника, если что.

— Если на первой не будет ничего ценного, а только мыслью по древу — как это любили тогда, между прочим — нафарширую укрепляющим и отправлю прямо сейчас.

И хрен ты открутишься. Это ведь меньшее, что ты можешь для неё сделать. Что мы можем сделать.

— Смилуйся, о великий мастер котлов и пробирок, всё равно раньше новолуния ты начать не сможешь — а до него ещё пять дней. Это я тебе авансом если что подсказываю, об том прям на первой странице есть кстати. Так что лучше давай тут приберём оставшееся... Эй, ты чего творишь? Aguamenti!

— Finite! Не смей, идиот, он же под исключением, для того чтоб восстанавливающие не подействовали, только руками!

— Ну и греби сам тогда, магглов сын. Тоже мне.

Жалко до слёз её записей конечно. Идиот ты, Сопливус. А с другой стороны, не сиди ты тут и не занимайся уничтожением самого тебе дорогого — из того, что осталось — может, и не навел бы на мысль тебя этот оболтус. Нет, Ойген, за одно это — в девятом кругу тебе, в отличие от меня, не бывать.

— Ну чего, так и будешь ловить пепел с видом мученика? Или приберемся, да нальешь?

— Другого места напиваться не придумал?

— Да не с кем же больше.

— Кликнуть Хвоста?

— Ну тебя. Гад ты, Северус, в этом смысле конечно — и сам не пьешь, и другим удовольствие портишь. Пойду я, наверное.. Пергамент-то заберешь?

— Ну давай, что ли.

— Держи. И пока ты все ещё столь беспечен, чтоб позволять нам с Хвостом сюда аппарировать...

И БАЦ!

Мда. Ну и чего там светило отечественной алхимии, интересно, из себя представляет? Итак...

Отринь страх свой, о возлюбленный ученик, и узри: сие есть двенадцать ключей жизни живой, и двенадцать врат истины. Омой же глаза свои в шести водах, чтобы видеть они могли яркий свет её, и шесть раз осуши, чтобы не сбиться с пути к ней; так начнется Творение твоё. Знай же, что от Сына свет свой берёт Сульфур мудрецов, сияющий столь же ярко, как и Меркурий, Отца свет берущий; соединяются они Духом в бесконечности оба, давая всему сущему жизнь.

Просто прекрасно, только христианского символизма нам тут не хватало.

Знай же и иное, свет души моей: Дух тот ниспослан нам волею Отца и Сына, в бесконечности единых, и проникает во всякое дело Творящего. Нет силы такой, чтобы могла его нисповергнуть, и лишь отчаяние твоё не позволит тебе напитаться им. Очи омыв и осушив, охвати же взглядом жизнь свою — и получишь ты в пламени жажды истины Соль Земли и корень всякого бытия.

И коли ваш покорный слуга на своем четвертом десятке не разучился понимать в хитросплетениях аллегорий средневековых мастеров сгущения и растворения — говорится тут следующее: основных субстанций получения камня три, первая из которых — магическая сила самого Творящего. Воплощается она, как и все на свете существующее, в плодах его труда. Из чего вытекает, что путём сжигания неких артефактов, магически связанных с Творящим, из них соблюдая некоторые ритуалы возможно получить первый ингредиент камня — так называемую Философскую Соль. Что же, оказывается, Северус, начал ты абсолютно правильно.

И папка с её записками, столь дорогими сердцу, вновь полетела в камин.

1) Северус — уроженец манчестерских пригородов с соответствующим говором в анамнезе. Здесь он употребил бы местную идиому "Just fucking do one"

Вернуться к тексту

2) Тоже манкуниан. "To lamp"

Вернуться к тексту

...от завывания ветра в проёмах между кровлей и стенами грёбаной башни сводило виски. Холод, пробиравший до костей, был, собственно, не настолько неприятен, как этот вой, — такой же тоскливый и монотонный, как лекции Бинса утром по понедельникам. Ну на кой вот сдалось ему шастать? Щас бы в теплом кресле сидеть да фактор свёртываемости считать для режущего, а не вот это всё. И угораздило же дать уговорить себя идиота — сходи да сходи, такое раз в году бывает. Какое такое, это он виноват, что ли, в патологическом нахальстве Ойгена, как на зло почти сразу же разнюхавшего о проклятом бумажном сердечке? И тем более что полученном уж точно — не от неё. В принципе быть не может такого, чтобы она занималась подобной хернёй. Но всё-таки...

Северус, съёжившись, попытался облокотиться предплечьем на откос стрельчатого окна с заиндевелым до состояния неразличимости витражом красно-синего стекла. И, мгновенно ощутив ледяной укол сквозь рубашку — отпрянул, поморщившись. Ещё и мантия в стирке теперь, в довершение ко всем его злоключениям — забыл, олух? Ползай теперь по февральскому замку в жилетке и мёрзни, как долбоёб — сам виноват. Нечего зевать, когда сладкая парочка сраных мажоров всё утро так переглядывалась — ты же сам видел, ну. Может, и это они? Да ну нет, не должно — почерк, хоть и подизменён магически, на мужской не тянет ни под каким соусом...

Из омута роящихся под крышкой черепной коробки размышлений его выдернул голос, доносящийся с нижней площадки — её голос. Там, внизу, у подножья башни — она. Его дыхание перехватило, и бесконечность распахнула перед ним сладостные объятия вероятностей.

— ...да ещё чего не хватало, Лилс, ну. Пойдем спать, — глубоко, проникновенно и по-горски гундосо, перекрывая её интонации, донеслось из-за двери.

Ну блядь, конечно. На что он вообще рассчитывал. Бесконечность, издевательски подмигнув, свернулась бутылкой Клейна — или, по-коуквортски если, оборотилась жопой с ручкой. Добро пожаловать — снова.

— Никуда ты не пойдешь, пока не выяснишь, кто он.

— Так, стоп, что значит "я"? Одна я туда не полезу, удумала чего!

— А никуда ты не денешься. Confundо! Depulso!

Что за?...

— Accio палочка Мэри... Finite...

— Лили! Ах ты...

— Всё, палочку в гостиной отдам. Colloportus!

Грохот захлопнувшейся двери заглушил её сакраментальное "Не скучай!", но Северус прозакладывал бы отцовы часы против дырки в стене⁽¹⁾, что именно оно там и было. Впрочем, как и кое-что ещё от Макдональд — в её обычном стиле. И кстати о птичках: в наступившей тишине возмущённое сопение горянки на нижней площадке было настолько отчетливо тяжёлым, что казалось, будто им можно было бы убить некрупное животное. Например — какого-нибудь не очень удачливого слизеринца, оказавшегося не в том месте не в то время и слишком много слышавшего.

А выход-то в башне только один. Ой-ой.

Случившееся ранее, кажется, было наименьшей из неприятностей на сегодняшний день. Гораздо отвратительней были обстоятельства грядущей встречи. И не только потому, что Макдональд будет, мягко говоря, не слишком ею довольна. Не ошибаться в людях отвратительно — да, Северус? А в ней ты в очередной раз не ошибся...

Подъём невеселых дум был купирован уверенным стуком поднимающихся же на башню девичьих туфель — судя по звуку слишком тяжелых для обычных ученических пенни-лоферов. В тоске от предстоящего разбирательства Северус оглянулся по сторонам: ну хоть что-нибудь? Что-то, что помогло бы ему избежать... Но запасы его удачи были так же скудны, как банковские счета его родителей, и ничего, кроме воя ветра и холодных стен, Северная башня ему предложить не могла. За что ему это, господи... Вздохнув, слизеринец воздел очи горе и... Подождите, это что, люк в потолке? Так, отлично, а палочка... Где она? Да ну нахер!

— ...ну?

Прекратив лихорадочно шарить по карманам, Северус перевёл взгляд на взобравшуюся на площадку гриффиндорку. Вид её не оставлял сомнений: живым ему отсюда не уйти. Несмотря на нытье у подножья башни двумя минутами ранее, подготовилась она ко встрече с незнакомцем со всем доступным девочке-подростку чаянием — о чем красноречиво сообщали сумасшедшее гнездо химических кудряшек на голове, перламутровая помада, туфли на платформе какой-то совершенно невероятной толщины и... О господи, что у нее с блузкой, видно же всё! Вот теперь ему — точно пиздец.

Слизеринец поёжился, сгорбившись, и спрятал руки под мышки. До чего же всё это вышло глупо и неудобно. Затем передёрнул плечами, током насквозь ощутив осознание того, как всё это выглядит со стороны, и связанное с этим чувство неловкости. А ещё — холод, пронизывающий до костей даже сквозь худой жилет, холод не от ветра, бушевавшего метелью там за стеной, а от ледяного взгляда его нежданной собеседницы. Такого бритвенно-острого, что им можно было бы вскрыться прямо здесь и сейчас — в виду неминуемой перспективы перед ней объясняться. Полный караул. Чтоб он ещё хоть бы раз повелся на подначки этой племенной конюшни имени Священных Двадцати Восьми, которая по недоразумению называлась его факультетской спальней. Особенно — по таким ключевым вопросам. Итак, для начала — успокоиться, приведя мысли в порядок...

Aqua fons, эталонный базовый растворитель группы Алеф: прозрачная бесцветная жидкость без вкуса и запаха, температура кипения 212 градусов, замерзания — 32 в нормальных условиях, магическим потенциалом не обладает...

— Тебя я тут не ждал.

— А кого же?

Ну вот, начинается.

— Не твое дело, Макдональд.

— Конечно же не мое, ведь это совсем не я торчу тут с тобой непонятно зачем на продуваемой всеми ветрами площадке после отбоя. Выкладывай давай.

Идеальная возможность отделаться от выяснения отношений.

— Прям сразу так вот? Уверена?

— Естественно, я уверена, Снейп, — гриффиндорка, подбоченясь, тоже сложила руки на груди, — потому пока я... что? — по мере того, как Северус очень, крайне медленно сдвинул набок полу жилета и потянулся к ремню, глаза ее округлились, а лицо в который раз напомнило ему цветом о неизменных жареных помидорах на завтрак. — Прекрати немедленно, гад!

— Какая ты непоследова... — Северус, ухмыльнувшись, попытался запахнуться было обратно, однако не преуспел: Мэри, схватив за плечи, с силой толкнула его спиной прямо в стену, нависнув с неотвратимостью рока:

— Ты, свинья! В такой день заманил меня сюда после отбоя, чтобы задрачивать своими тупыми шуточками? Немедленно открой мне дверь, и, может быть, уйдёшь живым!

Позвоночник ощутимо хруснул от удара об камень, однако собрав все силы, Северусу удалось не охнуть и не согнуться, а, даже, кажется, не слишком изменившись в лице, пробормотать как можно бесстрастней:

— Я не могу.

— Что?

— Не могу я тебя выпустить, говорю. У меня нет палочки.

— Ты издеваешься, что ли?

Глаза Мэри метали молнии. Точнее, один глаз — второй, по обыкновению, излучал безмятежность в направлении вечности. Чтобы не сталкиваться с ней взглядом, Северус опустил его ниже и тут же об этом пожалел, получив пинок коленом в бедро в районе кармана брюк:

— Куда вылупился? — начавшее было остывать лицо гриффиндорки снова окрасилось нежно-розовым, а сама она, поморщившись, потерла коленку, — а твёрдое там у тебя что?

Последнюю её реплику Северус предпочёл оставить без вербального ответа. Несмотря на то, что вертелся оный на языке с ужасающей его самого безжалостностью, обещая невероятных размеров моральные дивиденды в виде потенциальной интенсивности цвета лица Макдональд — услышь она его, разумеется. Однако вместо этого он осторожно и медленно извлек из кармана брюк на свет божий чепрачный чехол, содержащий в себе его зельеварческий ножик:

— А вот что! Смотри, длинный какой, — не удержавшись, добавил он всё-таки, внутренне приготовившись к смерти во цвете лет. Но оная отчего-то не подумала наступать: Макдональд, очевидно сочтя в окружающих обстоятельствах его подначку не стоящей внимания, отстранилась. Затем, вздохнув, она привалилась слева от него спиной к стене, опустившись на корточки:

— Я думала, это палочка там у тебя. Жопа, Снейп: мы застряли тут до завтрашнего утра теперь.

Не просто до утра, подумал Северус: до утра, когда нас с тобой тут найдут. Двух разнополых четырнадцатилеток, которые провели наедине ночь Валентинового дня. Да у Мак-Кошки разрыв матки случится после такого. Тут баллами не отделаешься.

— Как ты здесь вообще оказался, в очередной раз спрашиваю? И почему, дракклы дери, без палочки? — Мэри, очевидно, смирилась с судьбой — не до конца сознавая всю глубину ожидающих их глубин. Его же это не устраивало: если для неё все могло ещё закончиться относительно благополучно, то с его репутацией вероятность не вылететь из Хогвартса после нарушения подобных масштабов стремилась к величинам отрицательным. И вдвойне обидно было — что по причине, к существованию которой он не приложил вообще никаких усилий, кроме собственного пассивного идиотизма. Соответственно, если сам себя он из этой жопы не вытащит — больше это сделать будет некому. А потому единственный его шанс — это тот самый люк в потолке, замеченный им перед самым столкновением с горянкой, так что...

— Не важно, Макдональд, как и зачем я здесь оказался, важно — как нам выбраться отсюда. Так что вставай, мне понадобится твоя помощь — иначе до завтра мы рискуем замерзнуть к херам, — окинув еще раз взглядом гриффиндорку, Северус убедился в собственной правоте: на двоих у них был один жилет и одна мантия, и это при том, что голые коленки Мэри не прикрывало вообще ничего.

— В каком смысле? Ты собираешься ломать дверь, что ли? Там два дюйма дубовых досок, на минуточку, — гриффиндорка, подняв к Северусу лицо, скептически на него уставилась, — не выйдет ничего, сядь и расслабься — и возможно Лилс, не дождавшись меня в башне, вернется узнать, что случилось.

— Это вряд ли, — никаких иллюзий относительно раз принявшей её решение он не питал, — но у нас есть шанс: вон, видишь, в потолке люк? Если нам повезёт — мы сможем выбраться на крышу, где благодаря действию сигнальных чар нас немедленно обнаружат деканы. Помнишь, как в прошлом году, когда аппарацию сдавали, Руквуд ухитрился на шпиль астрономки угодить? Он даже не успел тогда перепугаться — инструктор снял его оттуда раньше, чем тот успел "мама" сказать. Так что нам остается только открыть его — и объясниться перед примчавшейся кавалерией.

Судя по выражению её лица, объясняться перед директором — а тем более деканом — в планы Макдональд, выряженной по последней моде, не входило в принципе.

— Это, конечно, похоже на план, — Мэри, поёжившись, встала, заходив по площадке, — однако, как ты намереваешься открыть люк и, главное, воспользоваться им без волшебной палочки?

— Натурально по-магглячьи, Макдональд, — Северус, предвкушая предстоящее, ехидно осклабился, — ты влезешь мне на плечи.

— Ещё чего! — лицо гриффиндорки в который раз за сегодня порозовело, — нифига подобного я делать не буду, Снейп, даже не мечтай.

— Тогда мы точно застряли здесь на всю ночь, — голос предательски дрогнул, продемонстрировав истинную природу его мыслей каждому, кто был бы достаточно для этого внимателен. К счастью для него, гриффиндорка, увлечённая своими внутренними переживаниями, к данной категории не относилась, — и это ещё полбеды: подумай сама — какие выводы сделают учителя, когда найдут нас утром?

Это был, без сомнения, козырь — потому что лицо Мэри в очередной раз увеличило интенсивность своей окраски, а сама она, помотав головой, решительно уставилась на него, явно что-то задумав:

— Ты прав. Надо выбираться, и твоя задумка может сработать. Но с одной поправкой: не я влезу тебе на плечи, а ты мне.

— Что?

Такой всеобъемлющей, невероятной чуши за всю свою жизнь Северус не слышал никогда.

— Что слышал. Ты влезаешь мне на плечи, открываешь люк, забираешься в него и отправляешься на крышу, оставив мне жилетку. Я остаюсь здесь, а ты, ни одним словом не обмолвившись об этом, отправляешься в свой гадюшник, заглянув по дороге в гриффиндорскую башню и сказав Лилс, где я. Она потихоньку идёт сюда и открывает дверь, в результате все счастливы.

— Кроме меня и моего факультета, автоматически лишающегося баллов за мои же брожения после отбоя. Великолепный план, Макдональд. Нет.

— И поделом — нечего было всякое рассылать смеху ради.

— Что всякое?

— Это вот! — и в лицо Северусу устремился смятый клочок бумаги в лавандово-палевых разводах. Точно такой же, какой лежал у него в нагрудном кармане сорочки. Поймав его, слизеринец хмыкнув расправил бумагу и, демонстративно достав из-за пазухи свой, переспросил:

— "22-30, верхняя площадка Северной башни", да?

— Ну. Выходит, не одну меня накололи, Северус? — со вздохом пробормотала сникшая враз Макдональд. И он чуть было не посочувствовал ей — но в тот же миг, когда первые намеки на участие вздумали было проклюнуться сквозь потрескавшуюся почву разочарования его души, на нижней площадке грохнула дверь.

Их нашли значительно раньше, чем планировалось.

Вьюга усиливалась. Незадачливая парочка на верхней площадке Северной башни замерла в испуганном ожидании: что же принесёт им эта ночь в итоге? А по ступенькам спиральной каменной лестницы неспешно поднимались обладатели двух одинаково огненных рыжих шевелюр: они точно знали, кого застанут на верхней площадке. И у них, в отличие от разыгранных ими однокурсников, был скрупулёзно разработанный план: младший из них, юноша крепкого сложения, нёс в левой руке палочку Северуса. Так удачно забытая в гостиной на столике у дальнего кресла за ширмой, она должна была послужить ключом не только к разрешению нелепой ситуации, в которую попали жертвы заговорщиков — но и к сердцу каждого из них. По крайней мере, так планировалось изначально: юные слизеринцы не знали, что ключи такие нельзя ни выковать, ни украсть — а только лишь получить лично в руки у его величества Случая...

1) "A hole in a wall" — прямой буржуинский аналог нашего "дырка от бублика"

Вернуться к тексту

На убывающую Луну в майском (уже) небе набегали сгущающиеся облака, то скрывая в тени, то являя в зыбком её свете развалины старой фермы. Правильной прямоугольной формы оконный проём выглядел на фоне исчезающих за пеленой тумана звёзд как портал в иные миры — вроде того, что демонстрировали по телевидению во время последнего его визита в хоспис. Тогда Северус невольно замешкался у ящика, задумавшись — насколько прекраснее была бы его жизнь, получи он возможность воспользоваться таким порталом; однако его долг перед ней… Даже существуй такой выход в реальности — у него не было права на него. И предельно похожая на него Арка не была для него приемлема.

Покачав головой, Северус повернулся спиной к руинам — путь предстоял неблизкий: старая ферма, к развалинам которой он аппарировал, располагалась на самой западной оконечности озера Лох-Клуани. До расщелины в горном хребте между ним и Лох-Лойн оставалось около пяти миль, которые предстояло проделать пешком во имя конспирации. Ойген, очевидно, тоже не станет…

И БАЦ!

— Добрейший вечерочек, Северус. Винца?⁽¹⁾ — не стал разочаровывать мастера зелий фигурант его мыслей, в ту же секунду явив свой помятый лик и протянув в знак своего расположения пыльную бутыль неясного в свете месяца цвета, — погодка дрянь конечно, но красное способно это исправить.

— … идиот, блядь. Какого хуя ты тут делаешь? — не стал ходить вокруг да около зельевар, — ты должен был добираться с другой стороны, от развалин моста у Лох-Лойн!

— А какая разница? Тем более что там вечно болото, — Мальсибер красноречиво поднял правую ногу, покрутив неизменным вощёным челси, — А так хоть доберёмся вместе.

— А такая, балбес, что запалят нас при таком подходе как пить дать. Что с тобой делать, учишь его учишь... — вздохнул слуга двух господ.

Ну да хрен с ним. Может пронесёт. Linum humile, не обладающее самостоятельным магическим потенциалом однолетнее травянистое растение; листья сидячие, очередные, реже супротивные или нижние мутовчатые, по форме линейные, ланцетные, линейно-ланцетные; цветки 5-членные, обоеполые, собраны в цимозные соцветия; плод — септицидная коробочка, шаровидная, на срезе округлая, разделена перегородками на нечетное число гнёзд, в каждом из которых лежит по паре семян, обладающих резким слабительным действием...

— Прям как по основному месту работы, — подмигнул рыжий, прикладываясь к бутылке, — Кстати о птичках: ты маткомпоненты взял?

— Отборные⁽²⁾, — Северус, придя в себя, со значением тряхнул черезплечевой сумкой темного сафьяна, — потому всё придется вернуть вплоть до мелков: старик спросит. С тебя золотишко — сам я по болотам с ножом лазить не буду, а ты всё равно не умеешь.

— На том и порешим. Ну чего, двинули тогда?

— Да пора бы, — озабоченно взглянул на запястье мастер зелий, вызвав тем самым очередную неодобрительную гримасу у собеседника. Ну да, конечно, — волшебники не имеют позорной привычки носить часов на руках. Да и вообще, носить часов: Tempus для этого есть и счетчик Голпалотта, — до рассвета успеть бы.

— И не промокнуть, да, — проворчал Мальсибер, — обещался ведь дождь.

Уйти далеко им, правда, не удалось. На третьем шаге по направлению к еле заметным следам древней каменной ограды, окружавшей двор бывшей фермы, Северус заметил в ночном воздухе лёгкое серебристое волнение, по мере приближения проявлявшееся всё интенсивнее. Остановившись, он поднял с земли небольшой камешек и запустил по направлению к бывшему заборчику; тот безо всякой помехи преодолел вероятный барьер. Скривившись, мастер зелий остановил своего попутчика жестом и, усевшись на траву прямо перед оградой, ткнул указательным пальцем в воздух, за что был вознаграждён снопом серебристых искр:

— Ойген, суши вёсла — сраный старикашка нас запер.

— Что значит запер? — глаза у рыжего волшебника подозрительно заблестели, а голос значительно окреп, — каким же это интересно образом он мог нас запереть, если мы и так на улице?

— Элементарным, друг мой, — Северус, поморщившись, подтянул рукава мантии и, высвободив кисти, начал массировать себе виски, явно превозмогая спонтанно охватившую его мигрень,— видишь эти остатки заборчика?

— Ну.

— Ну и вот, на семантическом уровне всё, что он окружает — несмотря на его состояние продолжает считаться владением. Мне продолжать?

— Да уж изволь, будь добр — проворчав, Мальсибер устроился рядом со слизеринским деканом, подтянув под себя ноги. И с тоскливым неодобрением посмотрев на бутыль, всё ещё сжимаемую в увесистой пятерне, — отхлебнул.

— Ферма эта была заброшена и не использовалась с конца прошлого столетия. Называется она "Пашня-на-Пустоши"⁽³⁾ и принадлежала до разрушения некоему Персивалю...

— ...Дамблдору, я понял. Младший сын которого — законный его наследник. И что?

— А то, дорогой мой друг, что аппарировал ты по внешним признакам места, которые подглядел в предоставленном мною тебе воспоминании. А оказался, попав куда хотел, в личном домене Альбуса, в который он тебя — естественно — не приглашал. И впустить Морганова Вуаль тебя впустила — намерений-то дурных у тебя не было, так, мимо пройти. А вот выпустит теперь хрена лысого — пока хозяин не разрешит.

— То есть Бельтайн у нас накрылся медной...

— Именно так, дорогой друг. Но это половина беды: в своем неподражаемом стиле ты в очередной раз загнал себя в задницу, — Северус пошарил в сумке рукой и, достав оттуда пачку Rothmans, отправил одну по назначению. — Вуаль продавить изнутри конечно теоретически возможно, однако обладать для этого нужно значительными резервами сил. В идеале — с превышением статического потенциала преграды. А поскольку стоит последняя на родовой земле Альбуса...

— ... я в глубочайшей сраке, все ясно, — Ойген, в очередной раз поморщившись, с явным неодобрением уставился на то, как мастер зелий, щёлкнув пальцами, прикурил и, с шумом затянувшись, выпустил в воздух клуб табачного дыма, — делать-то что будем? В Азкабан не хочу, ясен хрен.

— Пока и не нужно, — вздохнув, снова затянулся его собеседник, — я-то наружу выйти могу. А с двух сторон мы её прорвём. Не без труда, ясное дело, — но гарантированно.

А потом мне старый хрыч кое-что другое порвёт, конечно. За самоуправство — но это уже совершенно другая история, знать которую тебе нахрен не нужно.

С этой мыслью Северус сделал последнюю, самую сладкую затяжку и, потушив бычок о подошву ботинка, аккуратно убрал его в коробочку, извлеченную из другого кармана сумки. Нечего мусорить — особенно в чужом домене, ага.

— Но у всего есть цена, — с пониманием воззрился на него Мальсибер, — я правильно думаю, что о ритуале после этого можно забыть? Потому как выжмет нас обоих эта занавеска досуха?

— Абсолютно, — хмыкнул слизеринский декан, вставая, — и упреждая твой вопрос — Кровь-к-крови я после всей этой веселухи колдовать отказываюсь ещё минимум пять дней. Это даже без напоминания о том, что не в Бельтайн у нас с высокой долей вероятности ничего не получится без того, чтоб обоих не размазало в сопли.

— К слову о соплях, — отхлёбывая ещё раз из бутылки, поинтересовался экс-азкабанский сиделец, — как там твоё Загущение? Росу-то философскую ты, надеюсь, удачно собрал?

— Нет ещё, — пришла череда морщиться зельевару, — там период на полнолуние выпадает. Почти три недели ждать.

— Ну вот ты с этого всего хоть что-то, да поимеешь, — вздохнул Ойген, опускаясь на корточки и ставя опустошенную бутыль на подвернувшийся крупный камень, — а я, выходит, пролетаю с нашим-то псевдородственным планом?

А и действительно — зачем вдруг человек, имеющий живых кровных родственников, стал вдруг разбрасываться бесценными семейными литературными реликвиями, чтобы просто провести модифицированную Кровь-к-крови?

— И кстати об этом, — Северус, потянувшись, поднялся с земли и, сделав пару лёгких наклонов, посмотрел с высоты своего роста (ну хоть иногда-то) Ойгену прямо в глаза, — я тут подумал: раз уж ты надумал вершить свой план через семейные ритуалы, то почему попросил о помощи меня, а не сестру? Евгения подошла бы для этого дела значительно лучше.

Мальсибер, вздохнув, отвёл взгляд. Потом, побарабанив пальцами по булыжнику, поднялся сам (зараза!) и, вплотную приблизившись к мастеру зелий, снова заглянул тому в глаза:

— А сам-то как думаешь?

О Евгении Забини, урождённой Мальсибер, некоронованной королеве выпуска 77 года, главной причине его постоянных проблем с Гильдией и личной его каре божьей начиная с четвёртого курса, Северус думать не желал вообще. В первую очередь потому, что бессильное отчаяние от осознания, что к Самайну 81-го его не в последнюю очередь привели отношения с этой женщиной, и так преследовало каждый раз, когда он вставал к котлу. Или листал "Зельеварение сегодня", или просто крутил на мизинце гильдейский перстень белого золота — знак мастерства, который принадлежать-то по праву должен был ей.

Он хотел её. И её он тоже хотел. Этим и убил. Чёрт.

Atrоpa belladоnna, многолетнее травянистое растение, стебли высокие, прямые, ветвистые, толстые, сочные, зелёные или тёмно-фиолетовые, в верхней части густо железистоопушённые; листья черешковые, нижние — очерёдные, верхние — попарно, плотные, тёмно-зелёные, цветки пятичленные, одиночные или парные, грязно-фиолетового цвета, плод — двугнёздная фиолетово-чёрная ягода со множеством семян в сине-фиолетовом соке; магический потенциал...

— Не думаю, Ойген, — Северус, не отводя взгляда, постарался выровнять участившееся дыхание, — я вообще о ней стараюсь не думать. Вот поэтому ты мне и скажи. Во избежание.

— Респектабельной леди не нужны азкабанские постояльцы в родственничках, если кратко, — усмехнулся тот, — а особенно те, что несут на руке рабское клеймо.

Ну да. Сама-то завидная девица на выданье никогда не имела проблем с поиском своего места в этом мире — даже на выдании седьмом. Ах ты ж...

— Ясно всё, рыжая тебя опрокинула, — уже не скрывая ноток подступающей стихии в голосе, выдавил из себя зельевар, — и поэтому ты пришёл ко мне.

— Иронично, да? — Ойген, мерзко ухмыльнувшись, всё так же резко отступил, не теряя однако зрительного контакта, — где-то я уже это слышал лет эдак двадцать...

— Ой, да заткнись, — вал гнева, ужаса и отвращения отступил, пенясь, как прибрежные волны его родного, прости господи, городишки.

Lemna bruna, каледонский эндемик, род цветковых однодольных растений семейства ароидные: крохотные водные многолетние растеньица, плавающие обыкновенно в большом количестве на поверхности стоячих вод; не имеют членения на стебель и лист, магический потенциал обыкновенно не выше двух...

— Давай вернемся к нашим баранам: Вуаль эта твоя, между прочим, до сих пор стоит, пока мы с тобой языками тут чешем.

— Не моя, а Морганы, — вяло попытался было отбрехаться Северус, в чём неожиданно легко преуспел: визави его был в полной мере настроен на дело.

— Итого: инкантация, компоненты, последовательность?

И всё-таки...

— Давай не сбивай меня с мысли, — слизеринский декан, собравшись, ткнул рыжего колдуна пальцем в грудь, — то есть вся ваша хвалёная родовая солидарность вдруг перестала работать, как только речь зашла о Метке?

— Да нет, конечно, — Ойген вдруг, переменившись в лице, нежно и открыто улыбнулся, — собственно, план во многом — именно её придумка. Как и всегда, впрочем — тебе ли не знать.

Ещё бы. Взять хотя бы ту самую эпопею с башней, которая... ой да не важно, в пизду, блядь, эти ваши школьные истории. Со стыда же сгореть так ведь можно, в самом деле.

— Короче. С чего вдруг твоя не к ночи будь помянутая сестричка вдруг озаботилась твоим же будущим? И главное — почему опять за мой счёт?

— Потому что ты справишься, Северус.

Слова упали, будто стопка котлов, опрокинутая Лонгботтомом, — с тем же оглушающим эффектом и примерно с тем же уровнем вызываемых эмоций. То есть, эта ёбаная тварь опять...

— А меня спросил кто-то, хочу ли я справляться? — заорал фигурант надежд рыжей парочки, — щас вот как дам в тапки — и сиди тут как олух, пока старый хрыч тебя проведать не придёт, прохлаждайся. А потом — на корм к дементорам обратно, неповадно чтоб бля!..

— Северус, — голос Мальсибера был удивительно спокоен для ситуации, в которой он оказался, — а не думал ли ты, что "не хочу в Азкабан" и "не собираюсь обратно в Азкабан" это немножко разные вещи?

Что?

— Твой маггловский жулик папаша тебе разве не говорил, что иногда, чтобы выжить, лучше сесть?

— Так ты...

В этот самый момент серебристая пелена, чуть проявлявшаяся на границе северусова восприятия, с тихим звоном вдруг лопнула под напором красной, как кровь, вспышки, обрушившейся с ночных небес. А затем ещё две такие же поразили Ойгена прямиком в грудь, опрокинув на спину и лишив всякого движения.

"Гончая Куланна", поисковое заклинание, позволяющее найти и задержать всякого не готового к тому — мага ли, маггла или сквиба, в какой бы части света, форме и состоянии тот ни прибывал бы. Всегда работает без осечки и нуждается только в одном — капле крови искомого человека. И тут — сразу три. А значит...

Тёмный лорд нашел их значительно раньше, чем планировалось. Проклятая крыса.

И БАЦ! БАЦ! БАЦ!

Стоя на весеннем ветру, Северус обречённо наблюдал за тем, как с хлопками на отдалении в пустоши появляются в вихре аппарации посланники его всё ещё несмотря на прилагаемые усилия повелителя. Те никуда не торопились, уверенные, что жертва обездвижена, и помощи ей ждать неоткуда. И к лучшему. Северус, вскинув палочку, прошептал:

— Morsmordre.

По классике: не можешь предотвратить — возглавь. А вытащить Ойгена он ещё вытащит, если того сгоряча змеемордая мразь не кончит. Хотя бы для того, чтобы давно уже не рыжая тварь его самого за смерть брата не порешила. Ага.

1) Здесь Ойген, решив поддразнить нашего героя, употребляет выражение "Wanna got buzz", которое на родном манчестерском диалекте Северуса означает "Развлекаешься?" и очень похоже по звучанию на "Wanna got booze" — "Не прибухнешь ли?"

Вернуться к тексту

2) "Sorted" — "лучшие" на манкуниане. Ну а про "Sorting hat", думаю, уточнять не требуется — как и про то, где наш мастер зелий их подрезал )

Вернуться к тексту

3) Mould-on-the-Wold

Вернуться к тексту

...Мартовская капель, начавшая было к обеду подтачивать ледяные наросты на внешних карнизах древнего замка, с наступлением темноты сменилась вполне февральским завыванием — везде, кроме его головы. Внутри черепа словно метроном неумолимо отсчитывал уходящие секунды, с исчерпанием лимита которых его жизнь уже никогда не будет прежней. И совершенно не в том смысле, в котором он рассчитывал ещё сегодня утром — там, в Большом зале, когда незаметно передавал под столом записку, содержащую всего два слова: «Всё готово». Её улыбка, мимолётом посланная ему в ответ, означала только одно: Евгения не отказывается от своего обещания.

Он планомерно шёл к этой ночи последние несколько месяцев, с нетерпением ожидая того, что благодаря самым его концентрированным, упорным и дерзким усилиям должно было произойти. Многочисленные теоретические его изыскания, предваряющие построение всей процедуры обряда, длились внушительное количество недель и стоили ему нескольких суток сна; материальные компоненты обошлись в целое состояние — не говоря уже об... услуге. Мысль о предстоящем вызывала почти что панику, отдаваясь в животе то ледяной, то словно раскалённой докрасна тяжестью. Всего два десятка слов на латыни, три глотка из чаши и...

Теперь же, зажатый между молотом и наковальней двух взглядов — янтарного огненного, манящего обещанием, и ледяного синего, грозящего ему потерей всего — он не знал, что делать. Последние секунды истекающих либералий стремительно уходили, не оставляя надежды на успех... предприятия. Чувствуя, что снова краснеет, Северус отвёл взгляд, сосредоточившись на обстановке.

Римское гражданство, согласно обычаю, приобреталось рождением, причем ребенок, законно рождённый в римском браке, следовал состоянию отца, а ребенок, рождённый женщиной, не состоявшей в браке, следовал состоянию его матери. Таким образом, ребенок, рождённый от брака римских граждан, был римским гражданином, так же как ребенок, рожденный римлянкой, не состоявшей в браке. Ребенок же, рожденный вне брака не-римлянкой, не признавался римским гражданином, хотя бы отцом его был римский гражданин.

Расчерченный истёртым, но безукоризненно ровным лезвием его зельеварческого ножа на полу шестиугольник (с вписанными в него мелом литерами QVECAT) вопреки стереотипам не светился, а пребывал в совершеннейшем покое. Бело-прозрачная, щербатая амфигеновая чаша поверх центральной P, наполненная смешанной с вином его кровью, безмолвно призывала: действуй. Евгения, вместе с белоснежной кандидой и обмакнутой в мёд (утащенный с кухни) краюхой белого хлеба, ожидала его на составленных партах справа у двери — в маске и мантии, под которой... Кровь, не давая покоя, продолжала предательски приливать к лицу.⁽¹⁾

Никто не ожидал галльского вторжения.

Кап.

Кап.

Кап.

Это не проклятые водяные сталактиты таяли за окнами, нет — это минута за минутой истончалась возможность остаться в её глазах хоть сколько-нибудь приличным человеком. Потому как дурная горянка держать язык за зубами даже не подумает, а значит — она узнает всё ещё до того, как стихнет беззвучная песнь обряда у него в голове.

—...И, таким образом, мы, не связанные многочисленными наследственными обязательствами — то есть модификациями наших ядер — с магическим сообществом и не прошедшие в полной мере инициацию в его рамках, объективно лишены всего этого. Преимущества старой крови в виде её особенных знаний и специфических навыков нам не светят. А единственный плюс грязно… магглорожденных — отсутствие связанного с семейной историей букета наследственных прелестей — тоже не про нас, потому как…

— Ну и в честь чего это всё должно было бы доказать мне, Снейп, что вам с Мальсибер можно такое, — она кивнула головой в сторону круга, — творить прямо в школе?

Мэри, судя по интенсивности сверкания её ледяных глаз, ничуть не была впечатлена. Слегка наклонив голову, она смотрела на него — прямо и зло, как будто сию же секунду собиралась ударить.

— Да ничего такого мы не творим, — нетерпеливо отозвался Северус, переминаясь с ноги на ногу. Какого хрена она тут забыла, чего ей надо? — Какое твоё вообще дело до наших с Евгенией занятий?

— Никакого, кроме того, что всё это по факту — мало того что тёмная магия, так ещё и невыразимое свинство, — гриффиндорка, очевидно, всерьёз настроена была не допустить завершения обряда. — А эта, — Мэри презрительно кивнула головой в сторону расположившейся на составленных партах слизеринки, — в принципе пусть бы не лезла, куда не надо.

— Так-то, Макдональд, это Северус как раз — прямо сейчас — просит тебя не вмешиваться, — раздражённо прервала ту Мальсибер.

— А ты вообще захлопнись, овца! Щас бы я дала я ему…

— А чего, разве нет? — Евгения, отпустив край мантии, удерживаемый ею у ключицы, заправила выбившуюся прядь за ухо. И, насмешливо прищурившись на негодующую гриффиндорку сквозь прорези маски, цокнула несколько раз языком, — Устроила цирк тут.

Та, покраснев, сжала кулаки и набычилась в ответ.

— Сама-то, — смущённо буркнула Мэри, не переставая тем не менее негодующе сверлить Мальсибер взглядом, — вон и маска у тебя клоунская есть даже.

И в этот момент хронометр Хогвартса ударил полночь. Либертарии окончились, начался новый день.

— Это дель арте, дура, — фыркнула слизеринка, спрыгивая с парты под бой часов. Каблуки её стукнули об дерево окончательным приговором.

Они не успели.

— В общем, Снейп, всё — я пошла. Жди теперь, пока виноград созреет, — Мальсибер, покачивая бёдрами, прошествовала к двери. Там, вальяжно потянувшись, она одёрнула мантию — развернувшись к нему в полкорпуса, чем вызвала очередной всплеск покраснения. А затем, подмигнув, выскользнула из класса.

Макдональд проводила её презрительным взглядом, со значением напоследок хмыкнув. Кто-то глубоко и шумно, со свистом, выдохнул. Ах да, это же он сам.

Часовой механизм завершил бой, затихнув. В классе воцарилась тяжёлая, вязкая тишина. Северус, ещё раз выдохнув, убрал нож в чепрачный футляр и, смирившись с неизбежным, завертел головой в поисках тряпки — круг нужно убрать, и слава всему пантеону, вымышленному и нет, что без всяких замороченных деактиваций.

— При чём тут вообще виноград?

О да, только этого и не хватало — объяснять проклятой варварше суть обряда столь скрупулёзно и, главное, во всех смыслах затратно (Северус опять ощутил, что краснеет) организованного — после того, как она всё испортила. Снова, в который раз за последние пару минут, вздохнув, он подумал: быть может, если её игнорировать, она всё-таки исчезнет?

Vitis vinifera, лиана, дающая множественные тонкие однолетние побеги. В каждом узле побега прорастают цельные или трёх- и пяти-лопастные, очерёдные листья, в чьих пазухах находятся пасынковые и зимующие почки. На верхних узлах образуются усики. Цветки мелкие, обоеполые, зеленоватые, собраны в рыхлую или густую метёлку. Цветёт растение в мае — июне, плодоносит в августе — сентябре, некоторые сорта в октябре.

— Снейп.

Ага, щас. Разбежался, как же. Когда с ней это вообще работало.

— Не твоё дело, Макдональд.

— А чье? Выкла... Нет, стоп, мы это уже проходили, свинья ты эдакая. Излагай, чего там с виноградом. И кстати, — она, нахмурившись, кивнула в сторону чаши, — устав школы запрещает алкоголь, не говоря уже об обрядах на крови.

— Когда его кто соблюдал, — фыркнул Северус, стирая с паркета литеры полой собственной мантии. По случаю заброшенности помещения она была единственным в его распоряжении отрезом свободной ткани — помимо тоги, которая, возможно, ещё... пригодится. Кровь снова прилила к лицу. С этим надо что- то срочно делать.

Плоды vitis vinifera невелики, своим видом, как правило, напоминают вытянутый эллипсоид вращения, и таким образом, представляют собой шаровидные или яйцевидные ягоды, которые относится к типу фруктов, растущих более или менее рыхлыми (редко плотными) гроздьями. Одна гроздь может содержать от 15 до 300 ягод в каждой, быть которые могут различной окраски: фиолетовой, малиновой, чёрной, тёмно-синей, жёлтой, зелёной, оранжевой или розовой...

— Ну да, Лилс вон сколько раз жаловалась, что в вопросах спиртного старшие курсы контролировать вообще невозможно, — Мэри решительно подошла к составленным партам и, брезгливо скривившись, взгромоздилась на них рядом с местом, где пятью минутами ранее восседала Мальсибер. Закинув ногу за ногу, она, секунду подумав, решительно одёрнула юбку и, сурово посмотрев на него, продолжила:

— Но это не значит, что ты должен добавлять ей забот ещё и собственным свинским поведением.

— Её здесь, слава бо... Мерлину, нет, — с облегчением пробормотал он, продолжая тереть старый паркет. Буквы уже почти не было видно. Теперь следовало задуматься о содержимом чаши — Evanesco тут не отделаешься. Под исключение до следующей... возможности? Нет, скиснет же всё равно... И сколько, на самом деле, можно краснеть?

Хоть и не обладая собственной магической силой, сброженный сок плодов vitis vinifera, известный как вино, служит древнейшей и одной из известнейших основ для составления магических растворов различного рода, не требующих температурной обработки; традиционнейшее же его применение — база для проведения всеразличнейших ритуалов, требующих участия человеческой крови...

— Ну, то есть, ты полагаешь, что в её отсутствие можно продолжать вести себя как сволочь, — Мэри, гневно дёрнув себя за торчащую прядь правого хвостика, осуждающе на него посмотрела, — и творить... всякое со слизеринскими пятикурсницами.

— В который раз вопрошаю тебя, Макдональд: какое тебе вообще до этого дело? — устало выдохнул Северус, подымаясь с карачек и, отряхнув мантию (безрезультатно, мела было столько, что оставалось несчастную вещь только стирать) направил на чашу палочку, прикидывая необходимые импульс и время, а заодно и поправку.

— Ну, во-первых, Лили моя подруга, — гриффиндорка, спрыгнув с парты и уперев руки в бока, снова вперила в него свой яростный взгляд, — а во-вторых, нечего тебе вообще с этой сукой водиться.

Глаза её, снова сверкнувшие льдом, были гневно прищурены, а лицо всем своим видом выражала презрение:

— А то нахватаешься ещё... всякого.

— Да, мам, как скажешь, мам, — Северус, усмехнувшись, бросил-таки исключение, а затем, осторожно переставив чашу на парту, откуда только что встала Макдональд, повернулся к ней, — уж куда коуквортской шпане до чистокровной барышни в вопросах зловредства.

— Ну при чём тут это, балбес, — Мэри, похоже, была ничуть не взволнована его ехидством, всем своим видом излучая тревогу, — я про... другое.

И опять покраснела. О. О-о-о...

— Макдональд, — сказал он, с отчаянием понимая, к чему всё это идёт, — ты ведь и правда не моя мамочка, чтобы лезть ко мне с... этим.

— Да сдалась тебе твоя бедная мать, — горько скривившись, она развернулась и заходила по комнате, — это же просто... неправильно. Не делай этого, Северус. Это гадко, и это оскорбляет... её.

— Какое тебе дело вообще до её чести, если минуту назад ты назвала её сукой, а пять — овцой? — искренне удивился он, чувствуя, что чего-то не понимает.

— Да при чём здесь Мальсибер, — фыркнула Мэри, остановившись и снова подняв на него свой взгляд, — пусть делает со своей жизнью что хочет, мне на неё насрать вообще.

— А о ком ты тогда? — нехорошее предчувствие поднялось мутной, холодной волной и, смывая по пути всё, покатилось вверх по пищеводу.

Макдональд, сощурившись, вздохнула и, обняв себя обеими руками, решительно поймала его взгляд:

— Не заставляй меня говорить очевидное вслух, Северус. Ты знаешь, кого я имела в виду. Я не хочу называть её имени...

Нет. Не может быть...

— ...и не хочу, чтобы она вообще была в этом замешана. Именно потому я и пришла сюда сама...

...чтобы Макдональд и она...

— ...дабы ни коим образом не впутывать её в эту гадость.

Ну ёбаный свет, а.

— Я знаю, Северус, что она тебе нравится, — лицо Мэри, казалось, приобрело температуру антарктического льда, а остротой своей приблизилось к заточке отцовской бритвы, — имей совесть в таком случае вести себя прилично, потому что она ничем не заслужила такого твоего отношения.

За что ему это всё. И по какому, главное, праву? С какого перепугу она вообще удумала...

— И ты решила, что в этой связи имеешь право влезать и читать мне мораль, Макдональд? — гнев закипал в нём, как котёл на медленном огне.

— Я считаю тебя честным человеком, Северус. И желаю считать таковым и впредь, — гриффиндорка расцепила руки и, развернувшись, направилась к двери, — то, что ты балуешься со всякой тёмной дрянью — это хрен с ним, как и твои эти расистские... увлечения и друзья.

— Ну и занимайся своим делом, раз так, — раздражённо ответил он, хватая с парты тогу и запихивая её в сумку, — без твоих советов разберусь, как и к кому относиться.

— Если бы только это было так, — Мэри остановилась, не дойдя до порога шаг, и снова посмотрела на него, — пофигу на твоих идиотов вообще, сам убедишься, что ни они, ни их дела не стоят тебя и твоих усилий. Надеюсь, что малой кровью. Но стать лживой мразью я тебе не дам, — и с этими словами вышла из класса, хлопнув дверью.

Даже останься она — он не нашёл бы, что ей ответить.

Капель, в реальности прекратившаяся за окном ещё несколько часов назад, продолжала однако свой дробный марш, отдаваясь эхом в голове посрамлённого слизеринца. Сегодня он дважды потерпел поражение, упустив не только чаемое жадной до магической мощи волей, но и кое-что ещё — получив при этом не менее важный урок. Дочь гор же, напротив, приобрела, не дав свершиться им желаемому, хоть и с трудом сдерживая слёзы огорчения. Но сила души её оттого только возросла, не давая родиться в себе губительнейшему из чувств — разочарованию.

1) Quirinalis, Viminalis, Esquilinus, Caelius, Aventinus, Tarpea, Palatinus. Кандида — это белёная тога. А уважаемой публике предлагается угадать, зачем Северусу чаша из камня с берегов Тибра и все прочие атрибуты, чем он вообще тут занимается, и почему белокурая дочь кельтов (по маме) зла на него хуже, чем Морриган на Кухулина.

Вернуться к тексту

...Гроза шла на спад, из состояния грохочущей водяной стены постепенно перетекая в дискретные крупные капли. Перемежающийся раскатами удаляющихся зарниц мир, казалось, устал оплакивать непоправимую потерю и теперь понемногу успокаивался, вместо буйства стихии и гнева переходя к размеренной, всё ещё не холодной — но уже и не огненно-яростной ненависти. Так же, как часом назад остывали её глаза на бестолковом лице мальчишки, брошенного им на холме у озера. Так же, как годами остывала, готовилась и его душа — сегодняшним вечером, кажется, окончательно дорасколотая в иглы и пыль.

Несмотря на то, что июнь заканчивался, от незажжённого камина веяло сырым холодом. Неудивительно — он не топил его с апреля. С того самого дня, когда Дамблдор открыл ему, что... Отчаяние снова тёмным облаком подступило, заклубившись почти осязаемо вокруг.

Отринь страх свой, о возлюбленный ученик, и узри: сие есть двенадцать ключей жизни живой, и двенадцать врат истины. Омой же глаза свои в шести водах, чтобы видеть они могли яркий свет её, и шесть раз осуши, чтобы не сбиться с пути к ней; так начнется Творение твоё. Знай же, что от Сына свет свой берёт Сульфур мудрецов, сияющий столь же ярко, как и Меркурий, Отца свет берущий; соединяются они Духом в бесконечности оба, давая всему сущему жизнь.

Нет, не время. Сегодня — решающая ночь. Сера и Соль уже у него, и только вопрос обретения Ртути отделяет его от нового начала — процесса Делания. Что бы там старик себе не выдумывал насчёт единственности пути, отправляющего мальчишку жертвенным агнцем прямиком на алтарь хуева его этого общего блага... Его, Северусово, благо, в таком случае явно отличается от общего: не только счастье, но и покой смертью ребёнка он себе не купит. Особенно — её ребёнка. Но как будто это волновало бородатого мудака. Как будто его вообще что-либо волновало, кроме собственных убеждений, проецировать которые на всё окружающее он за свою столетнюю жизнь столь мастерски научился.

Знай же, о вставший на путь сей, что тернист он и страшен; убояться же — единственный способ его одолеть, но без жертвы крови живой, исходящей из самого твоего сердца — тебе с него не сойти, встав однажды. Пусть же направит тебя величайшая сила из сущих на этом пути.

Дамблдор — не боялся. Но он и не прошёл всей дороги — ни в алхимии, ни в осуществлении своего чёртова замысла. Самую, мать его, сладкую часть проклятый старик оставил Северусу. И это было грандиозной ошибкой: хрен бы он собирался что-то по этому поводу делать согласно заложенному директором сценарию. Её сын будет жить. Чего бы ему этого ни стоило — не то чтобы ему было чем жертвовать, кроме воспоминаний. Слизеринский декан, вздохнув, пошевелил кочергой в кучке пепла, так и не вычищенного с самого апреля. Он просто не смог. Образы прошлого, обжигающие огнём каждый осмысленный им миг его существования, не дали ему поднять руку на ставший бесполезным после извлечения Соли мусор. И кстати, о мусоре...

Встав из кресла, он поморщился от боли в затёкших ногах и отправился к выходу из дома: ларец с барахлом Дамблдора всё ещё был там, где он оставил его, а именно — у вешалки возле входной двери. Старик отдал его в тот самый день, когда раскрыл трижды ёбаные подробности своего плана, наказывая ни в коем случае не открывать до момента его смерти. Северус, вздохнув, встал на колени и потянулся к защёлке: время пришло.

Учитель оставил ему... котёл? А в нём, судя по форме свёртка и наощупь — очевидно, что книга и какие-то безделушки. Но это неважно всё равно, всё потом: не мог же Альбус... у него что же, других подмастерьев, кроме него — не было?

Услышь же истину крепче камня, ценнее золота, жизни живой живее: дольнее сутью подобно горнему, а горнее дольнему — дабы творить в единстве своём чудо бытия. И так же, как единство сие всякому жизнь даровало — жизнь всему дарует единство.

Ну не мог же старый дуралей вообразить себе, что Северус явится на похороны? Глубина идиотизма сего предположения, впрочем, была столь типично дамблдоровско-гриффиндурской, что не исключала и такой возможности. Ученик, чтобы почтить память убитого им же самим мастера, под перекрестьем палочек безутешно скорбящих торжественно ставит в ноги учителя, по обычаю трижды презираемой ими обоими гильдии, котёл — и сразу после прочтения строк из "Скрижали" отправляется в Азкабан. Феерия вполне в стиле мелкой мстительности старикашки, обладавшего одним из самых великодушных сердец, которые он имел честь знать. Всё ради того, чтобы обезопасить своего ученика, дав тому дополнительное алиби перед единственным теперь господином. Впрочем, помимо свёртков, к котлу прилагалась и записка.

"Северус, если ты это читаешь, значит, скорее всего — сдержал свое обещание. Я горжусь тобой, ученик мой, и прошу всеми силами простить меня: то не твоя вина, а беда, что пришлось за жадность неспокойной души моей расплачиваться твоими страданиями".

Какая сентиментальная дрянь же ты, Альбус. И как жаль, что дрянь неживая — второй раз бы пристукнул.

"Этого, к сожалению моему, нельзя было избежать, но как твой учитель — я прошу тебя: направь свой праведный гнев и скорбь на созидание и закончи, пожалуйста, моё дело — даже если ты не согласен с моими методами и целями".

Сжав переносицу, слизеринский декан с шумом выдохнул: этого следовало ожидать. Дамблдор никогда не был недальновидным и не бросал ничего на середине, не завершив дела. Глупо было бы думать, что он не догадывался о мнении Северуса обо всей ситуации в целом и его роли в ней — в частности. Но всё равно: что бы предусмотрительный старикашка ни накарябал в своём посмертном послании...

"И в свете этого я хотел бы сказать, что я совершенно не против твоего с юным мистером Мальсибером проекта. А кроме того: как человек, зашедший несколько дальше твоего на пути Делания, более того, как твой учитель — хотел бы помочь тебе в его осуществлении. Именно потому я оставляю тебе в наследство, во-первых, собственный мой малый котёл, уже познавший первый этап — брак Королевы и Короля, скрепляемый Вечным Змеем; надеюсь, к моменту начала моего большого путешествия в непознанное ты сумел добыть и выделить каждого из них?"

Да ну...

"Сим, во-вторых, хотел бы дать тебе подсказку, в которой самому мне в бытность мою учеником Фламеля было отказано: только завершив свою Жизнь Живую можно постичь суть Короля Времени во всей полноте, и лишь величайшая сила готова заставить ушедших вернуться, чтобы раскрыть эту тайну живым".

...нахер.

— О, сын души моей и дитя сердца моего! — воскликнул мастер. — Я открою тебе эту тайну. Разве был бы я наследником мудрости, переданной мне, если бы не дал тебе этого последнего урока? Смотри, ученик, внимай, не отводя глаз. Смотри, вот река, что течет на север и на юг, на восток и на запад, но достигает своего моря. Ты же — лишь человек, который, словно песок, подгоняемый ветром, словно лодка, не знающая пристани. Истинно говорю, если желание твое исполнится, ты не поблагодаришь меня.⁽¹⁾

"Именно потому, не считая соображений секретности (Министерство ничего не должно знать, сам понимаешь почему) я оставляю тебе не только то, что завещал тебе самому. Вещи, которые тебе в соответствии с моей последней волей следует передать Гарри (а также его юным друзьям, которые без сомнений не бросят того в его грядущем путешествии), также сослужат службу и тебе. Во-первых, обрати пожалуйста внимание на пятую сказку в книге, предназначенной мисс Грейнджер: всё сказанное в ней — абсолютная правда".

Северус, отложив записку, бесцеремонно вскрыл свёрток невыносимой всезнайки. "Сказки барда Бидля". Великолепно. Значит, и Мантия Поттера, и Палочка Альбуса (он неоднократно был свидетелем циркулировавшим слухам) реальны... а следовательно, существует и он.

"Во-вторых, кольцо Гонтов, как ты помнишь, содержало Камень. Именно он стал причиной моего недостойного порыва и, соответственно, твоих страданий, следовательно — ты в полной мере можешь претендовать на то, чтобы быть его хозяином. Однако — заверяю тебя: юному Гарри на его пути он понадобится не менее твоего, потому умоляю тебя быть благоразумными и удовлетвориться временным владением оным".

Уронив руки на колени, зельевар в ужасе смотрел на самый маленький свёрток, помеченный биркой "Гарри Дж. Поттеру". Если верить посмертному посланию Альбуса, лишь три поворота содержащегося в нём Камня отделяли его от обретения Меркурия. Но величайшая сила... Неужели старый дуралей не просто так непрестанно чесал языком и теперь, после почти двадцати лет ему предстоит — ради спасения её сына — пережить... Нет, он не готов. К этому нельзя, невозможно быть готовым. Не ко встрече с ней — после всего того, что он сделал.

"И в третьих, Северус, я прошу тебя быть храбрым. Не каждому достанет воли пережить то, что пришлось тебе; но я смею верить, что всё это было отнюдь не напрасно, ученик мой. Надеюсь, звезда твоя воссияет во тьме рано или поздно, что бы ты сам по этому поводу не считал — потому что я верю в неё. С совершеннейшим почтением, твой Мастер и друг — Альбус.

P.S. Вещи, предназначающиеся юным гриффиндорцам, отправь для передачи, пожалуйста, от моего имени моему старинному другу — Элфиасу Дожу, он всё организует".

Старый пройдоха знал его, как облупленного. Теперь заставить отказаться от замысла его не сможет ни одна сила ни в этом мире, ни в горнем.

Мир дольний таков, каким он был создан; воплощает он человека, состоящего из четырех элементов на триединстве Ртути, Серы и Соли. Определяют оные все особенности тленных вещей, их структуру и форму, прошлое и грядущее; но не властно ни время, ни сила над тем, что горит во тьме вековечной факелом Воли.

В мешочке, помеченном именем Поттера, лежал снитч. Северус, не глядя, щёлкнул запорным механизмом: этот фокус Альбуса мог бы озадачить разве что совсем почти не знакомого с принципами герменевтики человека — вроде её сына, например.

Каждый миг Живой Жизни есть начало и есть конец: Змей Времени пожирает собственный хвост, не в силах ни прервать, ни завершить собственные страдания. Лишь Разуму доступно понимание мгновения; лишь Разум способен через каждое мгновение вечности познать её саму.

Три поворота.

Один...

— Здравствуй, сынок. Молодец, что брыкаешься. Так держать. Чем помочь тебе?

...два...

— Здравствуй, мой мальчик. Мои знания всегда к твоим услугам — и спасибо, что веришь мне, несмотря ни на что.

Руки не слушались.

— Не дрейфь, дружок.

Нет. Не могу.

— Соберись, Северус. Пожалуйста.

Не хочу. Не надо.

...три.

— Ну?

Горний же мир — и есть пламя факела Воли, движущей мир дольний. Сердцем бытия лежит он в каждом из нас, дыханием своим даруя надежды и силы жить Жизнью Живой; воплощает собой его в дольнем мире величайшая из сил, обладание которой — и награда, и мука само по себе.

* * *

Меркурий был у него. Переливаясь лунным светом, он плескался на дне дамблдорова котелка почти как настоящая ртуть — за тем исключением, что ни один из видов воздействия на него, знакомый как магическому, так и маггловскому миру, не привёл бы ни к какому результату. Лишь чистая воля Творящего теперь могла свершить Делание.

Северус, утерев лоб, мутным взглядом вперился в стену, на фоне которой несколькими мгновениями ранее на него взирали в своей кристальной чистоте они — те, кто действительно, по-настоящему... Нет. Это ничего не меняет. Мальчишка будет жить. Он не откажется от слова, данного грозовой ночью почти двадцать лет назад. Слова, данного на вершине того холма последнему человеку на этом свете, положительно небезразличному Северусу. Хоть тот и мёртв — и мёртв от его собственной руки.

И БАЦ!

…ах да. Есть же и этот сорт... Небезразличия.

— Северус! Северус, он наконец… Что с тобой? — Евгения, разметав по комнате листы пергамента, клочки маггловской бумаги и даже парочку папирусов, позаимствованных деканом Слизерина в хогвартсовской библиотеке, во всем своём великолепии явилась посреди битого молью ковра. Художественно растрёпанные волосы, тщательно подобранный в соответствии с последними веяниями континентальной моды беспорядок в одежде, да — чёрт побери — безупречный в своей разрушенной идеальности смазанный макияж… Северус, наперекор событиям последних трёх часов, внутренне усмехнулся. Он сомневался, что сборы мадам Забини на встречу с ним — какими бы страшными и срочными ни были вести — заняли у неё менее полутора часов. Она тоже ничего никогда не делала наполовину.

И помни, о драгоценность моих деяний, первейший из главных, что сокровище наше — не злато толпы; неисчерпаемо оно, как сама Жизнь Живая, и вездесуще, подобно благодати горнего мира. Подлиннее его нет на всем белом свете дольнем, ибо сам свет есть оно; им начинается и не ведает себе ни конца, ни преград безбрежная Воля творения. И ничто не сравнится с той силой, ибо имя её — Любовь.

— Здравствуй, Евгения, — зельевар отложил в сторону наконец мёртвый в его руках золотистый шарик, — со мной всё просто великолепно, ибо я наконец победил величайшего из врагов моего господина.

Последние капли летнего дождя, стуча в стекло единственного светящегося окна в полузаброшенном Паучьем Тупике, были тому свидетелем.

1) В работе использован отрывок "Сказания о сорока пяти травниках" за авторством ElyaB из её замечательной дилогии. Всякому, кому доставляет удовольствие "Опус" — я настоятельно рекомендую ознакомиться с ней в очередной раз: это великолепно.

Вернуться к тексту

Всякий ищущий вдохновения для создания чего-то своего, что он (или она) захочет потом разделить с окружающим его обществом, зачастую обращается к оному же за подмогой. Происходит это, согласно моему опыту, примерно так: зарядившись чувствами, мыслями и прочими психоэмоциональными штуками, творец (творица?) изливает затем воплощённое у него (неё) в голове во что-либо более вещественное. Так и ваш покорный слуга, помимо вдохновения чужим словом (о чём сказано в предисловии к данному опусу), зачастую проводит параллели со звучанием; во многом именно саундтрек, персонально ассоциируемый с персонажами и их состоянием, сподвигает меня на развитие фабулы.

Исходя из этого немудрёного соображения я хотел бы поделиться с почтеннейшей публикой саундтреком к первой части моего сочинения, расположив в порядке важности некоторые композиции. Именно они не то чтобы волоком — но железной рукой своей (в бархатной перчатке) тащили персонажей именно к тому, чем они стали в итоговом текстовом воплощении этой маленькой части своего путешествия.

Выбор жанра, должен однако заметить, также неслучаен: впереди у наших героев 80-е. И пусть музыка эта хоть и не воплощает собой их — живые и настоящие, а скорее является фантазией на тему... Но ведь и мирок наш, воплощенный в печатном слове, тоже вполне себе фентезиен, так ведь? )

А посему — вашему вниманию: саундтрек к первой части моего не то чтобы важного, но всё же любимого сочинения.

Юный Северус:

https://music.youtube.com/watch?v=I7QCHlNt1wk&list=RDAMVMI7QCHlNt1wk

Взрослый Северус:

https://music.youtube.com/watch?v=A79PzJ03FP0&list=RDAMVMA79PzJ03FP0

Юная Мэри:

https://music.youtube.com/watch?v=eGhJKS4JHho&list=OLAK5uy_kk0gSRBChDPXF_NdxzkowuvGJzmlfIMLc

Взрослый Ойген:

https://music.youtube.com/watch?v=EX1LnLb6mbw&list=OLAK5uy_m2hOYVjee-mXwutDbdYko7rsv3cSj_YSQ

Юная Евгения:

https://music.youtube.com/watch?v=irgZYu3dKIg&list=RDAMVMirgZYu3dKIg

Взрослая Евгения:

https://music.youtube.com/watch?v=cdtJyQOAkxs&list=OLAK5uy_m2hOYVjee-mXwutDbdYko7rsv3cSj_YSQ

Лили:

https://music.youtube.com/watch?v=y34f-_yvOZs&list=RDAMVMy34f-_yvOZs

Ну и немножко спойлеров:

Юный Ойген (не в этой части, но далее):

https://music.youtube.com/watch?v=BDLZWX5hla0&list=PLn7635jf3PXUOB-omDPcWge9TuXmBZ-e1

Повзрослевшая Мэри (тоже задел на следующие части):

https://music.youtube.com/watch?v=BvhlQznxcmY&list=OLAK5uy_kk0gSRBChDPXF_NdxzkowuvGJzmlfIMLc

Мародёры (их тоже ещё не было в тексте, но в следующих двух частях им будет уделено значительно больше внимания, так что...):

https://music.youtube.com/playlist?list=OLAK5uy_l2YM_iM0lwrxVjtOU_jRKWe0qNR5_RAkM

В дальнейшем перечень, возможно, будет пополняться и другими композициями, скорее всего — в том же стиле. Для всех, кроме Дамблдора: я просто не могу представить, чтоб старого интригана можно было передать качовым синтом ))

Засим — приятного путешествия по просторам ненастоящих 80-х.

Искренне ваш, Сиррон.