Город из Лепестков Хризантем: Вода (гет)

Она потянула меня за собой, очень деликатно, чтобы не показалась господину Жабе, что ее названая сестренка рехнулась от вида обычных кукол. Куклы, если честно, забегая вперед, действительно были самые обычные, просто это оказалось так неожиданно, а воспоминания были еще так свежи, вот я и запаниковала. Искусственные служанки улыбнулись мне кривыми улыбками, с ровными рядами белых зубов, потом вежливо или должны было выглядеть вежливым жестом пригласили нас идти с ними. Господин Хикигаеру проводил нас до нашей комнаты. Сказал, чтобы мы располагались, а он пока отдаст необходимые распоряжения. Только когда этот назойливый Жаб наконец-то удалился, я и Ита смогли рухнуть на татами и, растянувшись звездами, расслабиться.

— Че за фигня происходит, Ита? — спросила я через полминутки, когда мысли более или менее упорядочились, — Похоже, этот Жаб запал на тебя!?

— Запал? — удивилась Ита, вскидывая голову. — Что значит запал?

— Ну втюрился, втрескался, — я громко выдохнула, понимая, что снова подбираю не те слова. — Влюбился, короче! Как говорят у нас дома: «Любовь с первого взгляда!» — сказав это, я весело хмыкнула, подняв настроение самой себе.

Честно говоря, эта ситуация меня очень забавляла, а вот Ите было не до смеха. Она почесала затылок.

— Ну я заметила, что он как-то странно на меня смотрит. Любезничает зачем-то, — тут же Ита резко осеклась, замолчала.

Вид у нее был такой, что мои слова мало-помалу таки доходили до нее, словно бы я смотрела в ее глаза как в монитор компьютера, который медленно, но верно загружает обновления.

— Да не, чушь какая!

И снова замолчала, потом, видимо, обновление все-таки загрузилось на диск, Иту передернуло, словно бы целый табун мурашек пробежал от кончиков пальцев ног до кончиков волос на голове во всему ее телу. А затем лицо перекосило так, будто Ита только что съела что-то очень невкусное или кислое, и затем она выпалила, но почему-то негромко:

— Терпеть не могу Жаб! Они склизкие, толстые и едят насекомых. Я как-то давно знала одну жабу, — начала рассказывать Ита, скрипя зубами. — Так вот она съела всех мух в императорском пруду и, возомнив себя сановником, потребовала, чтобы ей приносили новых мух каждый день к ее пруду.

Я рассмеялась.

— И что? Эта жаба обзавелась слугами при дворе императора?

— Не-е-е! — Ита махнула рукой. — Ее съела цапля. И поделом ей. Ох и занудная эта жаба была.

Я снова рассмеялась, на этот раз от смеха даже живот слегка заболел. Ита тоже улыбалась.

— Так или иначе, подруга, — я слегка хлопнула Иту по руке, в душе желая продолжить приятные мне издевательства над ней, — придется тебя побыть его девушкой, пока мы не найдет способ удрать по-тихому.

— Не-е-е-ет! — застонала Ита, вскакивая с места.

— Прости, милая, — я тоже поднялась и, положив обе руки на плечи Иты, сказала так серьезно, как могла: — У тебя просто нет другого выбора!

Я еле сдерживала рвущийся наружу хохот, что уголки рта сами предательски поползли вверх. Заметив это, Ита гневно скинула мои руки и, вскочив на ноги, яростно, но опять же негромко прокричала:

— Что тебя черт забрали, Черная! Не буду я женой этого Жаба! — и топнула ногой так, что татами просел.

— Ладно! Ладно! — я подняла руки вверх, показывая, что сдаюсь. — Тогда, когда он вернется, ты скажешь, что ваша встреча была ошибкой, что вы не подходите друг другу и что у тебе есть другой, и потребуешь нас немедленно отпустить?

В тот момент я не совсем понимала, продолжаю ли я издеваться или же говорю серьезно. Чувство веселья еще не ушло и смешалось с присущей для этих слов серьезностью, в результате получился такой винегрет, который я бы есть не рекомендовала. Но слово на воробей, вылетит — не поймаешь, и сердце мое замерло в предвкушение вердикта Ита, которая была настроено явно воинственно, как против меня, так и против все этой ситуации.

И тут в дверь постучали. Ита вздрогнула, гнев моментально улетучился с ее лица, она замерла. Послышался голос жаба, говорившего через дверь:

— Госпожа Ита! Госпожа Черная! Ваша ванна готова! Прошу вас выйти, и мои служанки проводят вас.

Ита бросилась на колени, схватив меня за грудки.

— Что делать? Что делать? — пролепетала она шепотом.

— Госпожа Ита, у вас все в порядке? Могу я войти?

— А-а-а, нет, господин Хикигаеру! — встрепенулась я, глядя в испуганные глаза Иты, — госпожа Ита сейчас выйдет!

— Саша, помоги мне! — прошептала в отчаянии Ита. — Я не хочу стать его женой!

— Так! Послушай меня! — я слегка встряхнула испуганную Иту. — Никто тебя замуж не возьмет! Я тебе это обещаю! — я сама не была уверена в силе своих обещаний, но надо было что-то делать и быстро, пока жаб не подумал ничего лишнего. — А сейчас тебе все-таки придется взять себя в руки и притвориться, что ты его девушка! Иначе…

Ита отрицательно замотала головой. Я нахмурилась и еще раз встряхнула ее.

— Иначе я не знаю, что этот любвеобильный судья сделает с нами, если ты разобьёшь ему сердце. В лучшем случае мы попадем в тюрьму, а худшем, — я не договорила и пристально посмотрела Ите в глаза, так, чтобы она увидела всю глубину серьезности мои слов. — Пока он будет за тобой ухаживать, я найду лазейку, и мы сбежим. Поняла?

Ита молчала. Снова стук в дверь, уже более настойчиво.

— Госпожа Ита! Позвольте мне войти, ваше молчание ранит мое сердце?

— Поняла! — процедила я сквозь зубы.

Пот маленькими капельками побежал по лбу Иты. Она неохотно, очень неохотно кивнула.

— Госпожа Ита, — вновь заговорил жаб, как вдруг дверь открылась, и на пороге появилась Ита, робко улыбаясь светлой и доброжелательной улыбкой.

— Госпожа Ита! — расцвел господин Хикигаеру, поднимаясь с колен и кланяясь. — Вы так прекрасны! Прошу за мной! Ваша ванна готова.

Ита и я тоже поклонились и смиренно пошли за жабом, который просто тонул в своей собственной улыбке. Я видела лицо подруги: натянутая за уши улыбка, фальшиво приветливый взгляд, наигранная симпатия и напускная скромность движениях.

«Да-а-а! — подумала я. — Как бы сказали в кино: «Не верю!»

Но жаб, казалось, не замечал всей этой плохой актерской игры. Ему было вполне достаточно этих явно кривых улыбок Иты и неестественного проявления симпатии.

«Вот же. Любовь с первого взгляда. Или, быть может, любовь зла. Полюбишь и козла!» — думала весело я про себя, глядя, как гарцует вокруг Иты господин Хикигаеру.

Когда я окунула свое бренное тело в большой керамический таз, то первым делом вспомнила, насколько тут любят принимать горячие ванны, и уже через полминуты пребывания в адовом котле была готова закипеть как чайник. Однако выпрыгнуть словно рыба из аквариума я не решилась, глядя, как расслабляется Ита напротив меня. И снова примерно через полминутки, когда отважилась совершить волевое усилие и расслабиться, я очень быстро перешла в некое состояние нирваны, полностью перестав ощущать себя как живое существо. Я словно бы слилась с горячей водой, позволив жару проникнуть во все мои клеточки, вплоть до кончиков волос. Вот только Ита не посоветовала мне погружаться в такую горячую воду с головой, а то можно и не выбраться из этого блаженства — в кавычках! Так я и просидела, не помню сколько времени, чувствуя себя между этим миром и небом, пока Ита не вырвала меня из сладостной дремоты.

— Я помню, — задумчиво произнесла она, устремив взгляд на решетчатую деревянную лампу со сложным узором, висевшую под потолком, — когда я была маленькая, мама часто купала нас в горячих источниках зимой. А потом вместе с ней я прыгала в снег, довольная и счастливая.

Я тут же уловила странность.

— Ты сказала — нас? — я подняла голову, внимательно посмотрев на Иту. — У тебя была сестренка или братик?

— Брат, — коротко ответила Ита, продолжая изучать узор на лампе, — но он давно умер. И воспоминаний о нем у меня почти стерлись. Даже имени не помню, — Ита грустно улыбнулась.

— Сочувствую, — сказала я, почти телесно ощущая боль Иты и опускаясь в горячую воду до линии подбородка. — А вот у меня сестра. Вредная девчонка. Ветер в голове, но я в глубине души ее любила, хоть и готова была иногда дать ей по шее.

Ита ничего не ответила. Оно и верно, грустные разговоры всегда начинались для того, чтобы друзья проявляли к друг другу сочувствие и тем самым стали лучше понимать друг друга. И как правило такие разговоры были короткими. Хотя и несли много смысла и возможного успокоения для того, кто захотел высказаться. Тут главное — уметь слушать.

«Надеюсь, Ите стало легче? Хотя какой из меня благодарный слушатель?» — грустно-саркастические мысли наполнили мою голову, однако Ита вдруг продолжила, что могло означать только одно: она пыталась хотеть мне доверять самые сокровенные мысли. И я обязана была как подруга выслушать ее.

— Мы с братом иногда убегали в горы, когда были маленькие, поохотиться на зайцев, погонять пугливых тетеревов. Наедались, а потом валялись в траве, если убегали летом, или в снегу, если зимой. А иногда устраивали гонки до вершины горы. Хотя я была моложе его, я иногда побеждала. Сейчас мне кажется, что брат мне поддавался. Нарочно бежал медленнее или делал вид, что устал или поранился, чтобы я могла победить, а потом весь день рассказывала маме, какая я быстрая и как ловко победила брата. Лисам было быть хорошо: свободно, независимо и так умиротворяюще, словно сама природа, как вторая мать, раскрывает свои объятия для тебя, когда ты несёшься по лесу или преследуешь добычу.

Когда я поняла, что Ита закончила свой рассказ, она уронила голову на левое плечо, опустив тяжелые веки, и я поняла, что мне тоже нужно поделиться с ней своими воспоминаниями, потому что обмен должен быть двусторонним.

— Мы с сестрой с самого детства дрались из-за игрушек, которых у нас было навалом. Когда мама умерла, отцу очень тяжело было разнимать и мирить нас каждый раз. Но даже если ему это удавалось, и я видела, как сестра улыбается, через пять минут мы могли снова поругаться с ней из-за очередной игрушки которую она схватила первая. Я ударялась в слезы, сестра дулась и не хотела отдавать, а отец вздыхал и предпринимал сотую по счету попытку нас помирить и договориться. Иногда, когда он очень уставал, мы могли долго с сестрой капризничать, а отец даже и не пытался нас успокаивать — так сильно он уставал…

И тут мне в голову пришла мысль спросить Иту о том, что я видела в храме. С минуту я не решалась, подумывая, как она может отреагировать на то, что я лезу не в свое дело, но все-таки спросила, скрестив пальцы под водой.

— Слушай, Ита? — медленно начала я.

— Да, Черная! — Ита вскинула голову, ее алые очи смотрели с интересом.

— Слушай… — я мялась. — Там, в храме, ты говорила, что чуть не превратилась и очень испугалась этого. Это, конечно, не мое дело, но, может, расскажешь? — и без того от горячей воды раскрасневшееся лицо скрыло мое смущение.

— Знаешь… — голос Иты вдруг резко поменялся, стал глубоким, задумчивым и очень грустным. — Я…

Ита растянула последнее «Я», словно бы не желая рассказывать. Будто бы я залезла туда, куда залезать не следовало бы, и тогда я отступила. Отступила быстро, чтобы Ите не показалась, будто я навязываюсь.

— Послушай! — я быстро подняла руки ладонями вперед, желая показать, что не рвусь открывать все тайны, — Если не хочешь, не рассказывай.

— Я потеряла маску! — вдруг выпалила Ита на одном дыхании, негромко, чтобы только я услышала.

— Потеряла? Но как?

«А вот теперь пути назад нет!» — подумала я.

— Я не помню… — Ита схватилась пальцами за лоб, словно воспоминания вызывали у нее головную боль. — Я проснулась, а маски нет. Видимо, кто-то украл ее, пока я спала. С тех пор я боюсь превращаться.

— Но почему? — я подплыла поближе к Ите, что наши слова не разлетались дальше ванны.

— Понимаешь, — Ита набрала в ладоши воды и омыла себе лицо, — маска держит нас между миром животных и миром духов. Не дает стать полностью животным, когда ты превращаешься в лису, но при этом позволяет понимать мир животных. Если нет маски, нет и барьера, и чем дольше я буду лисой в мире животных, тем меньше самой собой в мире духов. А потом настанет миг, когда я останусь животным навсегда.

Наступила пауза.

— Вот же дела. — проговорила я полминутки спустя, почесав себе затылок, одновременно пытаясь понять слова Иты. — А те блестящие болванчики, что поймали нас. Монахи, во! Они-то тут при чем, почему ты их так испугалась?

— Они верят, что наш род несет только порок и развращает их веру, поэтому нас следует изгонять из наших тел, освобождая, как будто мы — красивая ваза, которая наполнена грязью, — Ита странно заулыбалась, как-то хитро, словно вспомнив очень интересный момент из своей жизни, который бы она сама не прочь повторить. — Когда-то давно, мои сестры… — Ита осеклась, виновато растянув губы в кривоватой улыбке. — Ну, названые сестры. Они соблазнили не один десяток монахов. При этом делали это с нескрываемым азартом. Для них это была своего рода игра. Смогла — значит выиграла, и теперь никто не может устоять перед твоими чарами. Если бы я не попала в этот город, то, наверное, бы тоже стала такой, как они. У нас это в крови… Хм. Грубо говоря.