Химониус (джен)

— Не буду твоего брата дожидаться! — грозно пообещал комиссар. — Сам выпорю.

В другой раз Доранбейл бы, наверное, не решился на такой шаг, но сейчас брэнди ударил в голову. И его одолел праведный гнев.

Он крепко схватил скованного по рукам супер-злодея и протащил по комнате к рабочему столу. Стол был очень неуместный для комиссарского. Деревянный, необработанный лаком и очень широкий. Куда больше подходил бы для таверны.

Стражу города бросилась на глаза длинная металлическая линейка на столе. Она была очень неудобной, но ничего более подходящего под руку не попалось. Так что сойдёт.

Химониус пытался сопротивляться, но Доранбейл был сильным (комиссар как-никак) и при том разгорячен алкоголем. Смог прижать на локти к столешнице и зафиксировать, давя на лопатку. Положение Химониуса усугублялось тем, что он был совершенно измотан. Мышцы отказывали от усталости. Ему пришлось долго плыть по реке, пока он не выбрался на берег, где его поджидали.

Игорь причитал, выл и метался по камере, сходя с ума от безысходности.

Доранбейл лупанул линейкой по пятой точке супер-злодей. Химониус вспыхнул от стыда. Вообще-то не было особо больно. Убивала неловкость ситуации.

Линейка очень громко шелестела в замахе, выпевая металлическую песню.

Комиссар изо всех сил старался, хлопал канцелярской принадлежностью по жопе выведшего из себя разражителя. Это было не простой задачкой: метрический инструмент выгибался дугой и приходилось очень напрягаться.

Линейка была слишком гибкой. Предмету порки не хватало жесткости. И от того наказание было слишком мягким. Доранбейл решил исправить этот недостаток настойчивостью. Не качеством, а количеством взять. Если всыпать раз сто, поганец таки почувствует строгость наказания.

И комиссар принялся с большим старанием звонко шлёпать металлом по влажной ткани супер-злодейских брюк. Химониус вскрикивал, больше от неожиданности. Потому что комиссар не держался никакого ритма, хлестал беспорядочно. То справа, то слева, то получалось сразу на две стороны. Понизу, поверху жалила линейка кожу под мокрой тканью.

Бедный Игорь разрывался от ужаса и сочувствия к хозяину. Громко скулил, но ни экзекутор, ни провинившийся, погруженные в процесс, не замечали.

Наказуемый начал переминается с ноги на ногу и тихонько айкать. Было ужасно обидно. Как он смел шлёпать Цезаря зла и повелителя тьмы?!

Терри никогда в жизни не наказывали. В семье напротив к нему относились с большим пиететом. Ни в чём не отказывали и баловали. В том числе и брат обожал младшего. А характер у Винсента исключительно своеобразный.

К двадцатке Химониус стал откровенно ойкать и попытался подняться:

— Отпустите немедленно! Я Цез…

— Ну-ка занять позицию! — перебил Доранбейл и сильно (насколько позволяла неудобная линейка) уложил подряд пятерку шлепков.

— А то ремнём и со всей силы отхожу! — максимально угрожающе пообещал комиссар. Соврал. Потому что сними он ремень — остался бы без брюк, потому что они сразу спадали без поддержки. Было бы совсем неуместно.

Химониус задохнулся от всхлипа всепоглощающего стыда, вернулся на локти и беззвучно расплакался.

Механический шелест — громкий шлёп — ойк. И снова по кругу.

Страж города вспотел. И признаться, устал уже на пятидесяти. Но упрямо продолжал лупить плачущего супер-злодея. От изнеможения комиссар перестал учитывать стереометрию задницы и линейка шлёпала теперь по одному и тому же месту. И это место начало очень ощутимо саднить.

Доранбейл не смог дойти до сотни. Выдохся уже на семидесяти. Но воспитательную цель, кажется, выполнил, так как супер-злодей стоял весь красный как вареный рак, хныкал и всхлипывал в голос.

— Ладно, пожалею тебя, паршивец, — солгал Доранбейл, убирая руку, которую упирал в лопатку провинившегося. На самом деле он не мог больше заставлять линейку петь.

Химониус не сразу поднялся со столешницы. Не мог показать лицо, которое горело огнём. Задницу тоже пекло. Особенно остро кололо в злополучном месте чуть выше перехода в ноги.

Доранбейл был в общем и целом доволен. По крайней мере, пару дней нарушитель спокойствия города сидеть не сможет.

В глазах у Химониуса стояли слёзы. И от боли, но гораздо больше от обиды. Какой же жуткий провал в карьере супер-злодея.