История третья: вместе (гет)

Время, когда можно было оставить Джину, не причиняя ей боли прошло безвозвратно — вот, что понял Сережа. Пытаясь не навредить ей, он лишь делает ей еще больнее. По этой дороге они должны пройти до конца — и в конце признаться, кто они есть.

Мысль об этом приводила его в ужас, Птица самонадеянно обещал взять все на себя, но Сережа не слишком-то ему верил. Птицу, с его шуточками черного юмора, резкими словечками, насмешками и внезапными угрозами, все еще нельзя было показывать миру.

“Не всякого монстра можно демонстрировать…” — лениво пошутил Птица. Не возражал, что характерно.

Сережа должен провести с Джиной всю субботу и весь сегодняшний день у него не клеилась работа и валилось все из рук. Он даже попытался составить конспект — что и в каком порядке рассказывать ей, чтобы это не выглядело совсем уж жутко.

И как он ни крутил, все проходило через то, что придется познакомить Джину с Птицей — какой он есть сейчас. И начать аккуратно рассказывать, каким тот был раньше, каким был сам Сережа, какими были их взаимоотношения…

Пусть это оттягивание, но о том, как их окончательно свернуло с нарезки Сережа расскажет в другой раз. Хватит Джине ужасов.

Чего бы он только не дал, чтобы не проводить ее через это. Сережа бы мог придумать правдоподобную историю, он бы мог скрыть, но такая правда — как шило в мешке, вылезет рано или поздно.

Лучше он сам, сделает все сам, по мере возможностей, контролируя процесс. Они должны были встретиться в субботу, но Джина внезапно перенесла встречу. Спросила, могут ли они встретиться сегодня вечером, на том самом мосту.

— Хорошо, — согласился Сережа.

Ему сразу не понравился голос Джины, тусклый и безжизненный. Ему не понравилось место встречи — тот самый мост, на котором она ушла от него. В этом всем чудился какой-то зловещий символизм. Сережа залез на сайт театра, чтобы убедиться: Джина соврала, спектакль не отменен. Она нарушает обещание данное сестре, чтобы встретиться с ним.

Что-то случилось. Что?

И этот мост… У Сережи такое чувство, что Джина собралась их бросить. Джина попросила о скорейшей встрече, объяснив, что ее отпустили с работы и он, разумеется, сорвался на эту встречу едва предупредив Олега.

Он должен выяснить, что случилось.

Выяснил…

Джина явилась — бледная и заплаканная. С упрямо сжатыми губами. Сережа шагнул ей навстречу и едва не налетел на выставленную руку. Джина не хочет, чтобы он к ней приближался?

В руке у нее был зажат телефон. Джина посмотрела ему в глаза и нажала кнопку.

Экран высветился, и Сережа почувствовал, что он куда-то падает, в какую-то мрачную бездну.

То самое видео. Самое роковое видео его судьбы.

И Джина его посмотрела. И ей надо как-то все это объяснять, а как?

И тут Сережа страшно пожалел о невозможности спрятаться, пока Птица все решает — хоть как-то, но решает…

Да, струсил. А кто никогда не боялся?

Хуже всего была образовавшаяся в голове пустота — он не знал, что сказать.

Птица со вздохом шевельнулся рядом. Птица жалел, что поспешил. Сереже было больно и Птица шел к цели кратчайшим путем. Что ему были другие люди? Всего лишь декорации в его планах. Что ему была и сама справедливость? Его волновала она лишь потому, что она волновала Сережу. В Сереже было все, вся его жизнь, но он никогда не был рядом.

И этот живой, мерцающий мир, это разноцветье чувств и эмоций, все это открылось Птице так недавно… И именно тогда Птица осознал, как неполноценен он был.

Сейчас бы он сделал все по-другому. Кирилл Гречкин, в своей привычке гонять пьяным, встретил бы столб. Банкирша… любишь сомнительные сделки, крошка? Можно было подстроить ей такую сделку, ха, можно было бы устроить так, чтобы она разорилась… вот умора была бы — смотреть, как она собирает бутылки по помойкам. Все можно было сделать по-другому, не подставляясь — если бы он сам был другим.

Нет, Птица не винил себя — он барахтался, как мог.

— Джина, — мягко сказал он, пытаясь обойти выставленную руку.

Еще вчера они могли коснуться ее, обнять (если бы кое-кто не тормозил), но сегодня Джина не давала приблизиться к ней. Сделала шаг назад. Плохо.

— Я не виноват, — сказал Птица еще мягче. — Мы были больны.

— Это правда? — тихо спросила Джина. — Ты правда сделал все это?

Слеза сорвалась с ее глаза и покатилась по щеке. Птица сделал еще одну попытку подойти к ней — если получится сделать так, чтобы она плакала у них на плече, переживала это вместе с ними, не в стороне — это будет их победой.

Джина снова отступила назад. Птица чувствовал — если он скажет “да”, Джина убежит и он больше ее никогда не увидит.

— схожу с ума и понимаю

при этом что схожу с ума

но все равно не удается

проконтролировать процесс, — процитировал Птица.

“Ты дурак, да?” — подумал Сережа.

Джина издала какой-то странный звук.

“Вот сам ее и успокаивай, раз такой умный”.

“Вот так всегда, — с горечью подумал Сережа. — Ты творишь всякую дичь, а мне выкручиваться”.

“Я тебя защищал”.

— Это не я, — сказал Сережа. — Это Птица. Я этого даже не помню! — соврал он девушке в глаза.

Джина сделала еще один шаг назад.

Не про-ка-ти-ло.

— Джина, — проникновенно сказал Птица, — это больше никогда не повторится. Нам стало намного легче… знаешь, как нам было плохо и больно?

“Пожалей же нас”.

Но Джина отступила еще дальше.

— Ты правда думал… что после этого всего… я смогу быть с тобой? — спросила она срывающимся голосом.

“Когда успокоишься — может быть”, — подумал Птица.

— Джина, — вмешался Сережа. — Я люблю тебя.

— Я знаю что ты лечишься… — Джина попыталась вытереть слезы. — Я… я ничего не скажу полиции, но не звони мне пожалуйста больше.

Джина развернулась, всплеснув юбками и бросилась прочь, не оглядываясь. Подлетела к остановке и заскочила в подъехавший автобус, кажется, даже не взглянув на номер маршрута.

Они остались стоять и было им не больно, а как-то пусто. Пусто и ничего не хотелось. Они не хотели домой, они не хотели никуда и не хотели ничего. И это было куда сквернее, чем просто боль.

Внизу проплывали лодки, по мосту проходили редкие прохожие. Они оперлись на перила и наконец сформулировали, чего бы им сейчас хотелось.

Сережа достал смартфон и проложил маршрут так, чтобы не уходить далеко от винных магазинов. Они не унесут столько, сколько собрались выпить.

Уже выходя из магазина, вышибая пробку и делая первый глоток пенной, нестерпимо колющей язык жидкости, они поставили геолокацию и сбросили трек на Олега, который рано или поздно отправится их искать.

Включили звук на телефоне. Это Вертинский, это искусство, прохожие потерпят.

“Сколько вычурных поз,

Сколько сломанных роз,

Сколько мук, и проклятий, и слез!

Как сияют венцы!

Как банальны концы!

Как мы все в наших чувствах глупцы!

А любовь- это яд.

А любовь- это ад,

Где сердца наши вечно горят.

Но дни бегут,

Как уходит весной вода,

Дни бегут,

Унося за собой года.

Время лечит людей,

И от всех этих дней

Остается тоска одна,

И со мною всегда она.

Но зато, разлюбя,

Столько чувств загубя,

Как потом мы жалеем себя!

Как нам стыдно за ложь,

За сердечную дрожь,

И какой это в сердце нам нож!

Никому не понять,

Никому не сказать,

Остается застыть и молчать.

А... дни бегут,

Как уходит весной вода,

Дни бегут,

Унося за собой года.

Время лечит людей,

И от всех этих дней

Остается тоска одна,

И со мною всегда она…”

Иза наблюдала эту встречу в бинокль. Не могла же она отпустить Джину совсем одну!

Это маленьким девочкам можно сказать “брось бяку” и они ее бросят.

Большие девочки станут доказывать тебе, что это вовсе не бяка, а если и бяка — то это их любимая бяка и бросить ее они никак не могут…

Джина, солнышко, ну где же ты их находишь!

Джина была слишком погружена в свои мысли, чтобы заметить следующую за ней Изетту, но на сам мост Иза все-таки не пошла. Словно Шерлок Холмс, она спряталась за стендом на набережной и настроила бинокль.

Внешне сумасшедший русский маньяк выглядел совершенно нормальным, вполне симпатичным; его суть никак не выступала наружу.

Иза с болезненным любопытством следила за его выражением лица — растерянность, огорчение… нет, Джина вовсе не дурочка легкомысленная, в такое могла угодить любая. Он выглядит, как нормальный, он реагирует, как нормальный… ой, а где же Джина?

Увлекшись наблюдением за маньяком Сережей, Иза совершенно выпустила из окуляров свою подругу, лишь чудом успев зацепить взглядом медную гриву, мелькнувшую в автобусных дверях.

Иза спешно спрятала бинокль в сумочку и достала телефон, но Джина сбросила вызов. Иза бросила взгляд на мост — маньяк Сережа так и стоял, уставившись на канал.

Дзинькнула трубка, Иза спешно выкопала смартфон и прочитала сообщение:

"Иза, сходи пожалуйста в театр с моей мамой. Ничего ей не рассказывай, скажи я работаю. Все было плохо. Мне надо побыть одной. Пожалуйста".

Следующее сообщение — куар-код билета.

Класс. Нет, каких-то особенных планов на эту пятницу Изабелла не строила. Но во-первых она ненавидела врать, а во-вторых не считала, что Джине сейчас надо побыть одной! Только вот где ее теперь ловить…

“Дай номер своей мамы”, — написала Иза.

Изетта никогда не видела Лидию Ракоци, хотя и была о ней наслышана. Джина ни разу не приводила мать к ним в квартиру, хотя они это еще когда обговорили — что ни одна из них не против гостей другой, если они не будут шуметь заполночь.

— Мама желает мне только добра, — вздыхала Джина. — Но слишком сильно. Мне приходится держать ее чуть-чуть на расстоянии, иначе она станет учить меня жить… а мы слишком разные, понимаешь? То, что подходит для нее, совершенно не подходит мне. Я люблю ее, но жить с ней не могу.

Иза горько подумала тогда, что Джина слегка, как бы сказать… зажралась. Привыкла, что мама есть, что она — всегда рядом и перестала ценить. Иза и сама такой была. “Ну ма-ам…”

А потом мамы не стало. И чего бы только не дала Изетта, чтобы еще разок услышать мамино: “Поднимайся, соня! Иза, разбери бардак на столе, сколько могу просить?”

Телефон дзинькнул новым сообщением. Иза глубоко вздохнула и морально приготовилась врать. Боже, надо еще успеть привести в порядок то черное платье — они так дурачились с Тони, что оно разошлось на бедре…

Про свою сестру Синтию Джина тоже рассказывала немало, так что Иза понимала, как важен этот поход в театр. По словам Джины, Синтия совершенно не выносила, если ее планы нарушались, она немедленно делалась капризной, брюзгливой и совершенно невыносимой.

— Я так радуюсь, что у нас разница в десять лет, — признавалась Джина. — Я бы просто не смогла жить с ней в одной комнате — это же просто кошмар! Все зеленые ручки в одном отделении, ровно колпачками вниз, вещи в шкафу вывешены по цвету, на каждый день у нее есть расписание!

— И при этом она хочет стать актрисой? — хмыкнула Иза.

— И при этом она хочет стать актрисой, — вздохнула Джина. — Не режиссером, как ее отец, а именно актрисой. Лучше бы она шла в финансы и экономику, но упрямство у нас фамильное.

— Добрый день, сеньора Ракоци, — поздоровалась Иза, когда ее вызов был принят. — Я коллега Джины, Изабелла, возможно она рассказывала обо мне… Да, мне тоже очень приятно… Знаете, мы сейчас готовим важный проект и у Джины в нем ключевая роль, ей придется задержаться сегодня… Она попросила меня сходить в театр вместе с вами, чтобы не пропадал билет… Спасибо. Да, конечно.

Изетта терпеть не могла врать, но делала это вполне умело.

Если бы она только знала, что ждет ее этим вечером! Лидия точно не работает на разведку? С Изы вытянули досье всех, с кем Джине приходилось пересекаться по работе, с особым пристрастием допросили о возможных кавалерах (Иза держалась) и (mamma mia!) начали мягко уговаривать убедить Джину идти в коммерцию.

— Она у меня идейная, я знаю, — с затаенной нежностью говорила Лидия. — Но идеей сыт не будешь, и чем плоха коммерция? Все то же самое, только платят побольше — а она ведь не бабочка, а человек…

— Мам, ты как всегда все знаешь лучше всех, — непокорно вскинула голову Синтия, вредничающая пятнадцатилетняя девочка с выбеленными в серебряный волосами и пухлыми алыми губками бантиком.

Милый вышел вечер. И постановка была так себе. Вернувшись домой, Иза заглянула в комнату Джины — той не было.

Иза немедленно схватилась за телефон. Трубку взяли, но ответил ей мужской голос.

— Кто это? — испугалась Изетта.

— What? — ответили ей по-английски.

— Who are you?

— Oleg.

— What? Where is Jina?

— She is sleeping. Who are you?

— I’m Isabella, her friend. Tell her to call me, when she wakes up, — попросила Иза.

Джинни — молодец! Так и надо — не размазывать сопли по всяким маньякам, а пойти и найти себе нормального мужика. Господи, только бы этот был нормальный!

___________________________________________

— Что?

— Ты кто?

— Олег.

— Что? Где Джина?

— Она спит. Ты кто?

— Я Изабелла, ее подруга. Скажи ей, чтобы позвонила мне, когда проснется.

Вечер выдался — пиздец просто! Сперва Серега убежал, как ошпаренный, и все никак не возвращался, Олег сперва не хотел им мешать, а потом начал беспокоиться. Пошел за телефоном — и обнаружил, что Сережа прислал ему свой трек. Тот начинался на каком-то мосту, извивался по городу, как пьяный удав и заканчивался… дома.

Так, а где Серенький?

Олег вылетел за дверь и едва не споткнулся о Сережу — тот спал на крыльце, как бездомный пес. Был мокрый с ног до головы и пьяный, как взвод десанта на второе августа. Олег тер ему уши, тормошил, но добился только невнятного мычания.

Так, понятно, сегодня Серега точно не расскажет ему, что там у них с Джиной вышло.

Олег закинул Серегу на себя и поволок его в ванную. Вытеребил ему карманы — Серега, ну ты бы хоть разделся, прежде чем нырять, и документы, и телефон, и деньги — все промочил! Ладно, телефон Олег в крупу положит, главное не сварить потом…

Олег посдирал с Серого мокрые тряпки и закинул его в ванную с теплой водичкой. Позвал доктора — следить, чтобы голова не ушла под воду, пока Олег вещи развесит и документы разложит… Серый, бля, ну как так-то, да ты нашел время паспорт мочить, все штампы потекли, хоть ручкой подрисовывай… Нет, он найдет, кто подрисует, Олег не сомневался, но столько херни на ровном месте сделать!

Серенький немного порозовел, пока лежал в ванне. Олег с Аурелио выловили его, вытерли, заволокли на второй этаж и уложили под два одеяла. И сели пить пиво, утирая честный трудовой пот.

Вот тут-то мокрый телефон и зазвонил. Олег не стал бы брать, если бы сквозь крупу не проступило имя звонившей.

— Isa, portami via di qui, — послышалось в трубке слабое и однозначно очень пьяное бормотание.

— Это не Иза, это Олег, — пояснил он.

— Саша, забери меня, — забормотала Джина. — Папа, мне так плохо…

— Где ты?

Объяснять, что он не Саша и папочкой звать его вовсе не обязательно, Олег не стал — бессмысленно.

— Тут вода… вода… папа, мне плохо…

Тут телефон у Джины забрал какой-то итальянец. Очень быстро выяснилось, что это гондольер. Назвать свой адрес для Джины стало непосильной задачей, Олег тоже его не знал, а Сережа пребывал в нирване.

И Олег назвал свой адрес. Подумаешь, еще одно пьяное тело. Может они с утра и помирятся…

Джину им привезли через полчаса. В полной отключке. Не проснулась она и когда Олег перетаскивал ее на кровать. От Джины так аппетитно разило вином, что Олег невольно сглатывал.

В честь прибытия гостьи они с доктором раздавили пузырь красного.

___________________________________________

— Isa, portami via di qui — Иза, забери меня.